Текст книги "Выход в свет. Внешние связи (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 58 страниц)
7.1
На следующее утро я позволила себе выспаться. Спешить-то некуда. Чудодейственные лекарственные препараты помогли, и от вчерашней хвори не осталось и следа, однако для упрочения позиций здорового горла не мешало прихватить таблеточки в институт.
Лежа в кровати, я потягивалась и зевала, бездумно пялясь в потолок и радуясь началу нового дня. Уж не припомню, когда мой организм пробуждался в радужном настроении.
Не сочувствуйте тому, кто жалуется на серость будней и бытовую трясину, засосавшую с головой. Бедняга не подозревает о своем счастье, ведь ему удалось сохранить цвет волос, не поседев раньше времени от головокружительных похождений, и не заработать нервный тик с заиканием благодаря рискованным развлечениям. На его месте я бы прыгала до потолка от радости, не прочь утонуть в болоте повседневности.
Впредь буду стремиться к размеренности и упорядоченности и приучусь видеть хорошее в каждом прожитом миге. Проза жизни потечет равномерно и по распорядку, скучно и пресно. То, что надо. И все же сухую корочку предстоящего будничного дня скрашивало одно немаловажное обстоятельство – Мелёшин. Как бы здравый смысл не убеждал меня в том, что стоит урезать наше общение, и какие бы разумные доводы не приводил, на задворках засело волнующее воспоминание – лицо Мэла, любующегося мной.
Я и не думала, что кто-то может мной восхищаться и нашептывать на ушко нескромности, будоража откровенными намеками. Вернее, совершенно не предполагала, что этим кем-нибудь окажется столичный принц, разбалованный вниманием и получающий желаемое по щелчку пальцев. И, похоже, Мелёшин отдавался влечению с не меньшим пылом, чем я. И теперь, бороздя взглядом по трещинкам на потолке, со стыдом и смущением признала, что мне снова хочется увидеть обжигающий шквал в глазах Мэла.
Нужно вырвать с корнем непотребные мысли, лишающие душевного равновесия, а заодно доказать, что я не тряпка, коей меня обозвала Аффа. Для начала следует поговорить с Мелёшиным и выбрать правильное направление беседы.
Собираясь в институт, я думала о том, что скажу, и даже прорепетировала перед зеркалом, пока чистила зубы. "Мэл!" – начну разговор. Нет, не так. "Мелёшин!" Теперь гораздо лучше.
"Мелёшин, – сообщу официально. – То, что нас тянет друг к другу, не означает ничего серьезного. Просто гормоны проснулись не к месту. Гормоны перебесятся, а что останется? Сплошное разочарование. Зачем затевать сыр-бор, рискуя завалить сессию не вовремя разбуженным тестостероном?".
Хорошие подобрались слова, – похвалила себя. Действительно, что я знаю о Мэле, кроме того, что он любит машины, хвалится красивыми подружками и не прочь показать лишний раз, кто рулит в институтской песочнице? А мне и не следует знать, любит он яблоки или груши, предпочитает синий цвет зеленому или наоборот, и о чём мечтает и с кем. Опасно погружаться в подробности его жизни, и, прежде всего, из чувства самосохранения.
Шагая по дорожке, посыпанной песком, я продолжала повторять речь, тихонько бормоча под нос. На половине пути меня нагнал Капа, мы вместе добежали до института и направились прямиком на консультацию по теории снадобий. Пристроившись хвостиком к парню, я полезла наверх, чтобы опять нагло его потеснить. Что поделаешь, если аудитория битком набита студентами, охочими до сдачи экзамена.
Удивлению моему не было предела, когда на соседнем верхнем ряду обнаружился Мелёшин и пустующее место подле него. Возможно появление Мэла за задворках аудитории – знак свыше, чтобы развести между нами мосты. Вздохнув поглубже, я спросила, чувствуя, что решимость облетает с меня как шелуха с лука:
– Можно сесть?
– Можно, – Мелёшин сдвинулся в сторону. – Достаточно?
– Нормально.
Усевшись, я прижалась к плечу Мэла, и он принялся крутить перо в руках. Еще ни разу мы не сидели рядом в лекционной аудитории. Я успела помаячить перед пресветлыми очами Мелёшина в роли дрессируемой крыски, побывала на верхних рядах в качестве вольноотпущенной, а чтобы бок о бок – такого не было.
Меня одолела нервозность. Казалось, что окружающие успели заметить наши совместные посиделки и начали искать скрытый смысл в пересаживании на верхний ряд. Чудилось, что поползли слухи и перешептывания с переглядываниями.
Еще мне было боязно сделать что-нибудь этакое, что разочарует соседа. Вдруг случайно икну или наступлю ему на ногу? Вдруг у меня зачешется нос или глаз? Вдруг Мелёшин обратит внимание на цыпки и обкусанные ногти? Или разглядит крошечное пятнышко на рукаве, непонятным образом попавшее туда, и которое я сама только что, к своему стыду, заметила.
Наверняка разглядел, потому что начал постукивать пальцами по столу, запоздало пожалев, что позволил сесть рядом.
В аудиторию вошел Ромашевичевский, с кислой миной поздоровался со студентами, и консультация началась. Хотя консультировать было некого. Запуганные массы притихли, боясь, что преподаватель поставит на заметку неучей, жаждущих восполнить пробелы в знаниях, и на экзамене обязательно отыграется за излишнюю любознательность. Меня же неожиданно посетила неприятная мысль о том, что погром в оранжереях, устроенный совместно с лаборантом, не пройдет даром, и экзамен по теории снадобий я могу не сдать.
Ромашка презрительно поводил носом по сторонам и принялся бесстрастно зачитывать билеты, коротко объясняя, из какого источника следует выцарапывать правильные ответы. Притихшее студенчество послушно застрочило.
Для меня же заполнение страничек отошло на дальний план. Открыв тетрадь, я вознамерилась писать, как вдруг рука Мэла медленно придвинулась к моей, и его пальцы прикоснулись, поглаживая. Сам он, как ни в чем не бывало, склонившись над тетрадью, выписывал левой рукой аккуратные строчки, хотя в моей памяти отложилось, что раньше Мелёшин держал перо в правой руке. Сейчас его почерк получался квадратным и убористым, и буковки клонились на левую сторону. Подробнее разглядеть не удалось, потому что его ладонь вдруг наползла на мою руку, накрывая.
Испуганно оглядевшись по сторонам – не заметил ли кто – я отдернула руку и спрятала под стол. Одно дело – общаться тет-а-тет, и другое дело – под прицелом десятков любопытных глаз. Я усиленно делала вид, что с Мелёшиным меня не связывает ничего общего, кроме третьего курса, однако старания оказались напрасными, и ценный материал, преподнесенный Ромашкой, просыпался как песок через пальцы. Мэл, не отрываясь от письма, отыскал мою ладонь под столом, и, устроив небольшое перетягивание каната, вернее, рук, пленил конечность.
Я снова заозиралась по сторонам. Головы уткнулись в тетради, стараясь поспеть за монотонным голосом Ромашевичевского. Если начну выдирать руку, то наделаю шума и привлеку внимание, поэтому безопаснее смириться с произволом, творящимся под столом.
Не понимаю, как Мелёшину удавалось одновременно обхаживать мои пальцы и писать, вникая в слова препода. Если бы по примеру Мэла я попыталась что-нибудь накарябать, то кроме дрожащих зигзагов на полстраницы ничего бы не вышло. Мое хладнокровие оказалось слабеньким и, протянув задохликовые ножки, скончалось практически мгновенно. Бастионы сдались, саботируя и не сопротивляясь нежащим поглаживаниям, погрузившим меня в расслабленное состояние.
Чтобы не растечься безвольной лужицей, начала усиленно размышлять о том, как добиться, чтобы не Мелёшин лишал меня душевного спокойствия, а я нервировала его, и как сделать так, чтобы не он вил из меня веревки, а я плела из него коврики. Результативными могли оказаться флирт и заигрывание как тайное оружие из арсенала слабого пола.
Призвать, что ли, на помощь инстинкты, генетически заложенные в каждой женщине? Наморщив лоб, я выскребла из завалов памяти способы и приемы соблазнения, подмеченные у других девчонок. Изящно закинуть нога на ногу и томно посмотреть на соседа из-под полуопущенных век. Точно, придавить его взглядом с поволокой. Поморгать опахалами ресниц, подняв сквозняк в помещении. Расчетливым жестом отбросить локоны за плечо, заехав локтем в глаз Мэлу. Жаль, длинных волос теперь нет, и полосатая резинка скучает на подоконнике в швабровке. Кокетливо подернуть плечиками и нарочито громко вздохнуть… При случае можно опробовать выуженные из воспоминаний методы обольщения, но экспериментировать в переполненной аудитории опасно.
Меж тем Мелёшин, поглаживая, продолжал мое погружение в пучину смиренной покорности. В конце концов, перед ним не мягкотелая тряпочка, какой меня назвала Аффа! – очнулась я, и моя рука, оживившись, пошла в контратаку. Наши конечности переплелись и закружились под столом в непонятном танце. Пальцы Мэла были гибкими и сильными, и меня взгорячила настойчивость, с коей он пресекал мои наскоки.
Остаток консультации выпал из жизни по причине того, что я с азартом увлеклась вольной борьбой под столом. На лице Мелёшина, умудрившегося четко зафиксировавать в тетради слова преподавателя, зависла слабая ухмылка.
Перед звонком Ромашевичевский зачитал расписание сдаточных лабораторных занятий для допуска к экзамену, и после воздушной волны народ рванул закрывать задолженности. Я вовремя выдернула руку.
В стремительно пустеющей аудитории лишь два человека не спешили мчаться навстречу новым свершениям – мы с Мэлом. Он складывал вещи в свою сумку с легкой усмешкой. Ему можно улыбаться, у него треть тетради исписана нужными ссылками, а у меня и строчки нет. Больше ни за что не соглашусь на место под крылышком у Мелёшина, как бы ни одолевало искушение. Если он продолжит изводить подобным образом, моя сессия преждевременно финиширует.
Кстати, о завершениях. Решившись, я протараторила на выдохе приготовленную загодя речь:
– Слушай, гормоны хлещут, но от них мало толку. То есть не стоит основываться на одних гормонах.
– Говоришь, гормоны захлестывают? – уточнил Мэл, посмеиваясь. Я кивнула. Вроде бы не перепутала и правильно сказала, при всём желании к словам не привязаться. – Значит, бьют из тебя фонтаном?
Я открыла и закрыла рот.
– А у тебя разве не хлещут? – спросила с вызовом.
– Хлещут, и ещё как, – продолжая улыбаться, Мелёшин обежал по мне взглядом. Словно кожу содрал.
Прогресс. Мы оба признали, – выдохнула облегченно и исподтишка, таясь сурового "я", погладила самолюбие словами Мэла.
– Отношения, основанные на физическом влечении, недолговечны и бессмысленны. Зачем их развивать? Лучше вовремя поставить знак "стоп".
Мелёшин покусал губы, но его хорошее настроение не пропало.
– Хорошо. Будем наполнять их смыслом.
– Кого? – растерялась, забыв, о чем говорила.
– Отношения. Как фарингит?
– Спасибо, прошел, – ответила я настороженно.
– Приглашаю вечером на цертаму[12]12
сertamа, цертама (пер. с новолат.) – состязание, соревнование, как правило, нелегальное
[Закрыть]. Хотел сразу пригласить, да ты опередила со своими гормональными водопадами.
– Они не мои, – надулась обиженно. – Вернее, не только мои.
– Они наши, – согласился Мэл. – Ну, так поедешь?
Что за цитрусовое место? Наверняка поездка с подвохом. Собственно, какая мне разница, чистосердечен Мелёшин или что-то скрывает. Я теперь окружена со всех сторон зароками – не ездить, не удаляться, не рисковать и ложиться спать в девять часов вечера, высморкавшись в платочек.
– Обещаю привезти не поздно, – сказал Мэл, увидев колебания.
Сделав вид, что хожу на всякие цитрусовые мероприятия по десять раз на неделе, я выдала отговорку, заготовленную на непредвиденный случай:
– Петя не сможет.
– А мы вдвоем, – ответил Мелёшин, став серьезным. На шутку его слова не походили.
– Как же Изочка? Дала согласие?
– Вчера объяснил ей положение вещей.
Я оторопела. Если он поделился послеклубными подробностями с блондинкой, стало быть, слухи и сплетни уже циркулируют по институту. Заметив мое ошеломленное лицо, Мэл добавил:
– Описал в общих чертах, без имен и подробностей. А вот ты не сказала ни слова Рябушкину.
– Да когда мне? – развела я руками, растерявшись от новости.
– Вчера был день, и сегодня с утра полно времени.
Неужто Мэл думал, я буду сломя голову бегать по институту в поисках спортсмена, чтобы огорошить хронограммой своих похождений?
– Петя незыблем, а ты нет. Не собираюсь рисковать им.
Мелёшин сдвинул брови. Помолчал и сказал жестко:
– Значит, будем развенчивать миф о моей зыбкости. Поедешь на цертаму? Спрашиваю в третий раз.
Точно, он больше двух раз не повторяет, – вспомнилось почему-то, и потекли ручьем стандартные отговорки, обрезаемые Мэлом на корню.
– У меня денег нет.
– Они не понадобятся.
– Нужно готовиться к экзамену.
– Вернешься быстро.
– А у меня нет вечернего платья!
Вот тебе удар под дых!
– Оно не потребуется. Цертама за городом.
Пришел мой черед молчать и обдумывать. Значит, Мелёшин звал не в кафе и не в клуб, а на таинственное развлечение для золотой молодежи на природе.
– На улице ниже двадцати, а у меня фарингит толком не прошел!
– Не волнуйся, не замерзнешь.
– Знаю, тебе хочется меня угробить. Бросишь где-нибудь в лесу или на обочине. Это потому что я по твоей машине ударила, да?
– Я уже забыл о двух царапинах длиной по семь и девять сантиметров и о вмятине на капоте, – вернулся к насмешливому тону Мэл. – А ты видишь в людях только плохое, Папена.
– Жизнь вынуждает, – бросила я тетрадь в сумку. – Не поеду. Наездилась по самое не хочу.
– Дэн будет участвовать. Ставлю на него. Сегодня разыгрывают flammi[13]13
flammi, фламми (пер. с новолат.) – молния
[Закрыть].
– А я причем? Вдруг помешаю выиграть?
– Поехали. Сама говорила, что в отношениях нет смысла. Значит, надо осмысливать. Сегодня приглашаю тебя, а потом ты позовешь куда-нибудь меня.
Я бухнулась на скамью. Вот так предложение! Не представляю, куда можно пригласить Мелёшина, к тому же вдвоем. В иллюзион, смотреть на чудовищных клыкастых обезьян, чтобы прятаться у него на груди, вволю навизжавшись?
Чаша весов заколебалась. Куда запропастились многочисленные зароки в размеренной и аскетичной жизни? – напомнил отрезвляющий совестливый голосок. Стоило Мелёшину предложить очередную аферу, как моя сила воли зашаталась. Хорошо, что не клялась на крови и здоровьем близких – наверняка для того, чтобы оставить лазейку и лицемерно преступить данные обещания. Так что ни в коем случае нельзя отступать от новой упорядоченной жизни, показав решимость характера.
И всё же вдвоем – это не с какой-нибудь Изабелкой на переднем сиденье. Рядом не будет Пети, подталкивающего Мэла на необдуманные вспыльчивые поступки. "Мы вдвоем" – сказал он, приглашая на свое цуккини. И потом вдвоем. Куда захочу, туда и позову. Вдвоем.
Прислушавшись к себе, я помотала головой.
– Нет. У Стопятнадцатого сложный экзамен, а я мало выучила. Спасибо, не могу поехать.
– Ладно, как знаешь, – пожал плечами Мэл. Его хорошее настроение улетучилось. – Поеду один, но сперва переговорю с Рябушкиным о клубе. Объясню, что вышло случайно, от начала до конца. Он должен понять.
– Мелёшин, я сама! – воскликнула, увидев, что он достал телефон и начал выискивать нужного абонента в списке.
– Зачем? Нужно смотреть в глаза, мучиться. Заикаться, подбирая подходящие слова, – посочувствовал Мэл, продолжая поиски. – Решу одним махом и избавлю тебя от неудобств. Где-то у меня был записан номер его домашнего телефона.
– Ты говорил, будет лучше, если я сама скажу, – напомнила звенящим голосом.
– К лету или следующей зимой? – спросил он с иронией. – В отличие от тебя, поступаю честно и не развлекаюсь с чужими девушками за спинами их… парней. Мне не позволяет совесть. Тем более, спортсмен вышел в четверть финала.
Слова Мелёшина пристыдили. Прежде всего, потому что он был в курсе успехов Пети, а я о них ни сном, ни духом, и достижения парня могли закончиться сейчас, на моих глазах.
Мэл наконец нашел нужный номер и, приложив телефон к уху, стал дожидаться ответа. Шантажист несчастный! Я схватила его за рукав.
– Ладно, поеду, куда ты там предлагал, но ненадолго. Только не звони.
Мелёшин оборвал вызов.
– Ненадолго. Успеешь на пять раз выучить назубок свои билеты. Хватит до шестнадцати нуль-нуль разобраться с делами?
– Хватит, – огрызнулась я. – Но запомни, угрозами и шантажом камень с дороги не сдвинуть.
– Не сдвинуть, – согласился Мэл, убирая телефон в карман. – И ты этому подтверждение. Жду у института, как договорились, а в пять минут пятого передам привет твоему Рябушкину. Адьёс.
Сунул мне тетрадь с записями, по-спортивному легко перемахнул через стол и пошел вниз по ступенькам, а я смотрела вслед и не знала, что сказать и какими обидными словами уесть. Внутри, словно в котелке, бурлила и клокотала адская мешанина эмоций.
Разговор изогнулся дугой, а Мелёшин, не считаясь с моими планами, опять повернул так, как ему угодно.
На обеде пришел Радик, и мы приготовили лапшу под сырным соусом. Парнишка принес небольшой кусочек сливочного масла, остаток батона и сковородку, и я обжарила хлеб на масле. Аппетитные запахи стояли плотной стеной, заставлявшей обильно отходить слюну. Королевское пиршество насытило желудок, притупив злость и недовольство шантажом Мелёшина.
– Ты какая-то грустная, – сказал Радик.
– Бывают в жизни огорчения, – заметила я философски, выкладывая на столе сушки и карамельки. – Сегодня буду дома не раньше девяти, так что не теряй.
– Куда поедешь? – спросил парнишка, прихлебывая чай вприкуску с сушкой.
– По делам, – ответила рассеянно, катая съедобное колечко по столу.
– Тебе хочется?
– Не пойму, – вздохнула я тяжко. – Но все равно сержусь. Знать бы, выйдет что-нибудь путное из этой поездки.
– Брось монетку, – предложил Радик. – Выпадет "орел" – соглашайся. Если "решка", останешься в общаге.
– Вдруг встанет на ребро?
– Когда на ребро, надо загадывать желание. Обязательно сбудется.
Достав полвисора, я потрясла в сложенных ладонях и бросила на стол. Денежка упала вверх значком V на рыцарском щите. "Орел".
До установленного Мелёшиным срока следовало погасить незавершенные дела. Первым в очередности стоял архив, в котором кипела сумасшедшая деятельность. На этот раз начальник выделил мне другую сторону помещения для обслуживания студентов. Я проходила рядом со стеллажом 122-Л и видела пополняемое дело ПД-ПР, лишь протяни руку, но, увы, совершенно не нашлось времени, чтобы прикоснуться к нему. Зато послала прощальный поцелуй разъедалам, спрятавшимся среди кадок. Листочки ощутимо подросли за прошедшие сутки.
С тяжелым сердцем я направилась на осмотр к Альрику, оглядываясь по сторонам. Если поклонницы профессора увидят меня шествующей в лабораторное крыло, можно ждать новой беды в виде свеженького подлого заклинания. В коридоре оказалось безлюдно, и я, проскользнув за стеклянную перегородку, побежала на цыпочках в лабораторию. Тихонько постучала и, не дожидаясь ответа, вошла.
Мужчина, в халате, защитных очках и черных печатках до локтей, помешивал стеклянной палочкой содержимое небольшой посудины, гревшейся на спиртовке. Увидев меня, кивнул в сторону стула.
Густая смесь кирпичного цвета булькала и пузырилась, плюясь по сторонам большими кляксами. Подняв палочку и оценив клейкость протянувшейся нити, Альрик выключил спиртовку, стянул перчатки из толстой резины и поднял очки на макушку.
– Итак? – спросил вместо приветствия, тем самым разрешив начать слезоточивую жалостливую историю.
– Ну, в понедельник не удалось прийти, потому что в меня случайно попали nerve и gelide, – начала я рассказ и, увидев недоверие Альрика, замолчала.
– Довольно изобретательно, но неправдоподобно, – хмыкнул он. – Куда пришлось попадание?
– Сюда, – показала я на грудь.
– Очень интересная и лишенная логичности история, как, впрочем, все женские выдумки, – усмехнулся мужчина. – Почему вы здесь, а не в больнице?
– Мне сделали вливание.
– Необычная фантазия, – заключил Альрик, уверенный во лжи. – Продолжайте, я послушаю. Развивайте воображение дальше.
– На следующий день проснулась и поехала домой, – закончила я краткий пересказ насыщенных событиями дней. – Вот и всё.
Профессор оперся руками о стол, поглядывая на меня с интересом.
– "В меня случайно попали заклинаниями второго уровня, и, выспавшись, я отправилась на учебу" – процитировал он. – Впервые сталкиваюсь с разновидностью наинаглейшего вранья. Раздевайтесь до пояса.
– З-зачем? – опешила я.
– Будем выводить вас на чистую воду, – сказал Альрик. Стянул халат в кирпичных пятнах и, прохромав к двери, выбросил в короб.
– Я соврала. Никто не попадал в меня заклинаниями. Накажите, и дело с концом, – разволновалась, следя за мужчиной, вернувшимся из комнаты отдыха в чистом халате.
– Папена, – перешел на официальное обращение профессор, натягивая медицинские перчатки, – за сказанное нужно отвечать. Как вы знаете, силой слов можно убить. Каждая произнесенная фраза получила направление и цель, сорвавшись с вашего языка. Однако вы поступили малодушно, отрекшись от своих слов с недопустимой с легкостью. Начнем осмотр.
Я растерялась.
– С этической точки зрения рассматривайте меня как врача и не смущайтесь, – заверил Альрик.
Что ж, деваться некуда. За свитером, брошенным на стол, последовала футболка.
– На кушетку, – показал профессор.
Залезши на высокую поверхность и ссутулившись, я опустила глаза, стесняясь смотреть на мужчину. Всё-таки тяжело воспринимать его в роли бесполого доктора.
– Расправьте плечи, – велел Альрик.
Пришлось подчиниться. Закусив губу, я рискнула взглянуть на профессора. Он, нахмурившись, водил пальцами по коже. Спустил лямки с плеч и снова вернул на место, пробежал легкими касаниями по моему животу. Внимательно осмотрел руку с колечком на пальце. Бесполезное занятие – Нектин подарок практически растаял.
– Мда… Вы не солгали. Ваше зрение слабо и не позволяет увидеть неровные зубчатые края nerve не меньше двенадцати сантиметров в диаметре. – Альрик показал, где проходит граница. – Внутри фиолетового контура вторая окружность gelide, выделенная синим. Кто это сделал?
– Вышло случайно, – отвела я глаза. – Попавший не виноват.
Мужчина постучал пальцами по грудной клетке.
– Из-за gelide некоторое время будет наблюдаться пониженная температура тела. Сейчас проверим. – Сунул градусник мне под мышку. – А nerve притупит общую чувствительность нервных окончаний.
Профессор ударил по моей коленке, и нога слабо дернулась.
– Минимальная чувствительность наблюдается в пределах круга. Ощущаете? – Он легонько ущипнул. Я дернулась, но, скорее, потому что видела щипок.
– Не больно, – подтвердила.
– Постепенно симптомы исчезнут, хотя одновременный прием двух заклинаний поставил вашу жизнь под угрозу, я прав?
– Да, – признала я неохотно.
– Для этого не нужно иметь семь пядей во лбу, потому что размеры говорят сами за себя. О, да тут несколько оранжевых пятен, – сказал Альрик с видом детектива, проводившего расследование. Невольная разминка для ума доставляла ему удовольствие. – Вас согревали, так?
– Аrdenteri, – ответила я и, вспомнив о боли, вздрогнула.
– Первые заклинания попали точно в центр, а вот последнее смазано, потому что началась отдача, – продолжил профессор. – У того, кто пытался вас спасти, оказалось маловато силёнок. Кстати, болезненное заклинание.
Я кивнула, соглашаясь.
– Каким образом сняли последствия? Вы упоминали вливание. Где точки входа?
– Через запястья, – я протянула послушно руки, и мужчина обхватил их, потирая.
– Да, вот они. Аrdenteri rivas[14]14
аrdenteri rivas, ардентери ривас (перевод с новолат.) – горячий поток
[Закрыть]. Заклинание взрезало вены, – увидев мое испуганное лицо, он пояснил: – Неявно. Тот, кто применил его, разогрел кровь и принудительно гонял по вашему организму до полного отогревания. Для реализации аrdenteri rivas нужен огромный резерв сил и умений, чтобы кровь не вскипела, и ткани не омертвели от ожога при перепаде температур. Ювелирная работа мастера. Не откроете его имя?
Я помотала головой.
– Вам повезло, Эва Карловна, понимаете это? – покачал головой Альрик и переключился на лор-обследование. – Специалистов высокого класса, способных на следующий день вернуть к работоспособному состоянию, можно пересчитать по пальцам.
Я промолчала. Можно подумать, перед профессором сидит легкомысленная особа, бездумно порхающая по цветочкам. И без чужих напоминаний прелести жизни давно оценены.
– Гланды припухли, но горло здоровое. Принимали что-нибудь?
– От фарингита.
– Стремительное выздоровление, – заключил профессор. – Наверняка препараты с вис-добавками.
– Да, – подтвердила я, поскольку успела прочитать составы в инструкциях по употреблению.
Мужчина прослушал легкие и снова замерил висорические потенциалы, как всегда безнадежно нулевые и ровно пищащие.
– Им оказался ваш однокурсник Мелёшин? – спросил, сматывая датчики.
Странно, что из множества претендентов на меткое попадание профессор выделил именно эту фамилию. Я покосилась на него, но не стала опровергать или подтверждать версию.
– Одевайтесь, – велел Альрик, расценив молчание как правоту своих слов. – Я предупреждал относительно Мелёшина. Раз за разом вы будете спотыкаться об его эгоизм и не отделаетесь разбитыми коленками и ссадиной на локте. Но будет поздно.
– Вышло случайно. Он здесь не при чем, – опровергла я упрямо. Не нуждаюсь в чужих советах. Сама разберусь, куда падать: на копчик или на бок.
– Логично предположить, что в отделении нет заявления о попадании в вас заклинаниями.
– Да, – сказала я недовольно, потому что настроение начало портиться. Сейчас профессор начнет упрекать в простоте и непроходимой наивности. Однако он промолчал. Затем запечатлел под микроскопом мою конечность с невидимым колечком, как выразился, "для динамики состояния" и выжал из пальца порцию крови для анализа.
На прощание мужчина сказал:
– В будущем без стеснения приходите на кафедру или сюда и в оперативном порядке сообщайте обо всех ненормальностях. Хорошо, что происшествие завершилось благополучно, но в целом я недоволен вами, – закончил строго.
Их величество вынесло венценосный вердикт. И на том спасибо.
– Хорошо. До свидания, – подхватила я сумку и просочилась незримой тенью за дверь. Не заметив Лизбэт и иных подглядывающих за углами особ, вздохнула с облегчением и побежала в раздевалку.
На ходу наматывая шарф, я выскочила из института. Мэл предупредил, что будет ждать снаружи, но крыльцо пустовало. Народ, покидая учебные пенаты, рассасывался в разные стороны, и желающих отирать колонны на морозе не наблюдалось.
Гномик на циферблате пустил вскачь первую минуту пятого часа.
Где может прятаться Мелёшин? Все-таки опять задумал каверзу. Сейчас вынырнет из засады и скажет: "Па-па-па-дам! Твой Рябушкин так счастлив, что проиграл в четвертьфинале".
На всякий случай я решила сбегать к институтской ограде, чтобы увериться в гадости. Оглядела поредевший строй машин и не заметила знакомого автомобиля с впечатляющей вмятиной на крыше. Разочарованно развернулась, взглянув на часы. Четыре минуты пятого.
Ну, и пусть этот шутник делает, что хочет. Осточертело идти у него на поводу, – зло пнула снежный голыш.
– Па-апена, – протянул знакомый голос за спиной. – Сколько можно ждать?
Обернувшись, я самым натуральным образом остолбенела. Мэл опирался о капот высоченной черной машины, стоявшей в отдалении от основного автомобильного состава.
– Садись, не то замерзнешь и заболеешь, не долечившись, – кивнул в сторону танка.
– А… куда садиться? – промямлила, нерешительно подходя ближе. Автомобильная громада потрясла воображение, придавив своими габаритами. Рядом с ней я почувствовала себя муравьишкой. Колеса машины оказались размерами почти в мой рост.
– Иди, подсажу, – хмыкнул Мелёшин. И чего хмыкать и подтрунивать? Я, что ли, напрашивалась на цитрусу или как там её?
У танка были мощные и широкие, как у трактора, шины, что послужило поводом для язвительного замечания. Мэл проигнорировал шпильку, открыв переднюю дверцу.
– Ставь ногу сюда, – показал на ступеньку и подхватил меня за талию. Подбросил вверх, и я очутилась в салоне. Не успела опомниться, а Мелёшин оказался рядом, пристегиваясь.
– Ну-у, неплохо тут, – протянула, устроившись на удобном сиденье и разглядывая внутреннее убранство в серых тонах. – Как называется игрушечка?
– "Мастодонт", – сказал с гордостью Мелёшин. – Четыреста лошадей, клиренс шестьдесят пять, полный привод, двигатель четыре и восемь.
– Миленько, – кивнула я с понимающим видом, хотя ничего не поняла в технических тонкостях.
Мелёшин ухмыльнулся и завел двигатель. Тот взревел.
– Мэл… – он посмотрел на меня. – Ничего, что так называю?
– Ничего, – ответил спокойно.
– А то мне кажется, тебя напрягает, – пояснила быстро. – Зачем мы едем на твой цитрусовый праздник?
– На цертаму, – поправил он. – Чтобы развлечься.
– А с кем-нибудь другим нельзя развлечься?
– Нет, – ответил он и, обернувшись назад, вырулил машину задним ходом на дорогу. – Пристегнулась?
