Текст книги "Выход в свет. Внешние связи (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 58 страниц)
7.2
Пока я занималась прикреплением себя драгоценной к сиденью, танк взял быстрый разгон и помчался, минуя жилые кварталы, по скоростной трассе, которая увиделась однажды вечером из институтского окна уходящей вдаль цепочкой огней.
Снаружи быстро темнело, лишь край неба освещался ушедшим за горизонт солнцем, и на светлой полосе выделялись темные рваные клочки редких перистых облаков. Завтра придет очередной морозный день, – спрогнозировала я и переключила внимание на дорогу. Хотя любоваться нечем: высокое бетонное ограждение по обеим сторонам и мелькающие фонари, слившиеся пятном в далекой перспективе. Высокоскоростная трасса обходила город стороной, пролегая через промышленную зону. Вдалеке дымили гигантские трубы, по которым взбирались вверх красные огоньки, а наверху светили яркие прожектора.
– Как маяки на море, – показала я на башни, из которых валили клубы густого черного дыма.
– Недалеко аэропорт. Это сигнальные огни, чтобы самолеты не пролетели ниже, чем требуется, – пояснил Мэл, глянув мельком. Он был напряжен и сосредоточен, поэтому я не решилась отвлекать его неоконченным задушевным разговором.
От нечего делать, стала наблюдать за водителем: как он уверенно держит и поворачивает руль, давит на педали, поглядывает в зеркала, нажимает нужные кнопки на подсвеченной приборной панели. Опять поймала себя на том, что любуюсь Мелёшиным, хотя должна источать раздражение и возмущаться его монопольным решением.
Неожиданно Мэл, не отрывая взгляда от дороги, схватил мою ладонь и приложил к губам. Поцеловал и отпустил.
Я не просто засмущалась. Меня захлестнуло волной, прокатившей от макушки до пят и моментально смывшей недовольство Мелёшинским шантажом.
– Спасибо.
– За что? – отозвалась я хрипло и кашлянула. Срочно нужна очередная лекарственная пластинка.
– За то, что согласилась.
– Я бы не поехала, Мелёш… Мэл. У меня поездки вот где, – похлопала по горбушке. – А ты вымогатель.
– Не пожалеешь, что поехала, – ответил он, вдавливая педаль газа, и от ускорения мои руки невольно вцепилась в подлокотники.
Снаружи окончательно стемнело. Внезапно трасса оборвалась, и Мелёшин свернул на городскую окраину.
– По-другому никак, – пояснил, снизив скорость, а потом вовсе притормозил. Машина попала в пробку.
Мэл побарабанил пальцами по рулю, покрутился, высматривая возможные просветы, покусал губы, заражаясь недовольством и нетерпением.
– Такое часто бывает?
– Бывает, – отрезал хмуро Мелёшин, показав, что не расположен к светским беседам.
Я обиделась. Глядела в окно на какие-то гаражи или склады и обижалась. Сам пригласил, а теперь хамит.
Мэл выругался, сдал назад, насколько позволяло расстояние между зажатыми машинами, и вырулил на тротуар. Хорошо, что безлюдный.
– Куда? Ты правила нарушил! – воскликнула я, разгадав маневр.
– И что? – переключая скорости, отозвался Мелёшин. – Не киснуть же три часа в заторе.
Примеру Мэла последовали несколько смельчаков, а он прибавил газу. Пробка показалась нескончаемой, и тут я увидела, что вдалеке навстречу нам двигается такой же хитромудрый водитель, которому в голову пришла гениальная идея, как объехать автомобильное столпотворение.
Мы не разминемся! – застучала сумасшедшая мысль. Тротуар узок, ограждение не позволит разъехаться. Остается лоб в лоб, либо кому-то сдавать задним ходом, пропуская. Зная Мелёшина, можно с уверенностью показать на того, кому придется пятиться назад.
От волнения вспотели руки, в голове помутилось. Мэл снова выругался и добавил газу, сфокусировав внимание на приближающейся машине. Что он творит? – простонала я мысленно, ухватившись за ремень, но не рискнула лезть с поучениями под руку.
Неожиданно, в каких-то десяти-пятнадцати метрах от встречного автомобиля, "Мастодонт" юркнул в узкий просвет ограждения и выехал на дорогу. Затор остался позади, а следовавшие за нами водители оказались в ловушке, сигналя и не желая уступать друг другу.
Я долго оглядывалась назад, выворачивая шею.
– Они там застряли.
– Их проблемы, – хмыкнул Мелёшин довольно. Судя по всему, адреналин вдарил ему в голову азартом и рискованной смелостью, в то время как мой адреналин залил страхом и запоздалой дрожью.
– Они ведь поехали за нами.
– Я их просил? – ответил резко Мэл. – Каждый сам за себя. Не успел – значит, опоздал.
Глянул на меня и подмигнул, но нахмурился, заметив неодобрение.
– Хочешь вернуться и поработать разводящей? Сопельки подтереть? – поинтересовался жестко.
– Ничего не хочу, – отвернулась я к окну. – Домой хочу.
Вместо ответа Мелёшин утопил педаль газа, и машина, рявкнув, понеслась вперед. Мне показалось, она взлетела над дорогой как самолет: ворвалась на многоуровневую транспортную развязку с десятками колец и пересечений и, взяв нужное направление, пробкой вылетела на заснеженный простор с редкими кустиками и деревьями вдоль обочины.
После городских застроек резкая смена пейзажа, высвеченного нечастыми фонарями, смотрелась необычно и странно, но глаза быстро привыкли к однообразию, найдя в нем свою умиротворяющую прелесть. За пределами освещенной зоны стояла непроглядная темень: не поймешь, то ли пустошь вокруг, то ли лес.
Я посмотрела на часы. От начала поездки прошло чуть больше, чем сорок минут.
– Долго ехать?
– Около получаса. Теперь без проблем, – сказал Мэл и включил тихую мелодичную музыку.
По обеим сторонам потянулось жидкое мелколесье, постепенно уплотняющееся. Когда фонарные столбы истаяли, закончившись, "Мастодонт", не снижая скорости, понесся по укатанной дороге, пробивая темноту мощными фарами. Глаза ослепил свет выскочившей из-за поворота встречной машины, и Мелёшин покрутил что-то на панели, после чего смотреть на дорогу стало комфортнее.
Мерная езда настраивала на философский лад. Ощутив потребность поговорить, я развернулась боком к водителю и посмотрела на его профиль. Мэл мимолетно оглянулся:
– Что?
– Ничего. Мы не договорили о гормонах.
– По-моему, ситуация яснее некуда, – сказал он со смешком. – Но если дама жаждет осмысленности, сделаем, как она пожелает.
Почему-то меня неприятно задели слова, будто Мелёшин заявлял: "Требуешь декораций – вот они. Потешь самолюбие, хотя суть не изменится".
– Я не это хотела сказать, – заключила недовольным тоном.
– Отчего же, вполне доходчиво и понятно, – не согласился Мэл. – Одного не могу понять. Почему вы любите всё усложнять?
– Кто "мы"?
– Женщины. Придумываете какие-то правила и условности. В действительности очень просто: мы оба хотим. – При этих словах я отвернулась, смешавшись. – Зачем выискивать предлоги и оправдания своей нерешительности? Или ты боишься?
– Вовсе не боюсь, – буркнула в ответ. Совершенно запуталась, чего жду от Мелёшина и чего хочу от себя.
Загнула мизинчик. Абсолютно точно хочу нравиться ему – это раз.
Загнула безымянный. Хочу, чтобы Мэл показывал и доказывал свою симпатию – это два. Да-да, вот такая я эгоистка, и мне понравилось ощущать себя желанной, – признала, наконец, ужасную правду и успокоилась.
Загнула средний палец. Не хочу заработать ссадины на коленках, как сказал профессор, – это три. Кстати, говоря о ссадинах, он еще мягко выразился. Как бы не схлопотать душевные переломы в тесном контакте с Мелёшиным. В довесок к моральным травмам меня пугали возможные встречи с его родственниками, начиная дядюшкой, оказавшимся сильнейшим висоратом, и заканчивая обезличенными матушками, батюшками, сестрицами, братцами, племянниками и прочими кисельными растворами. Вряд ли бы их устроило новое увлечение Мэла в моем лице.
Загибаем указательный. Стратегический перст. Цель, которая оправдывает средства, вернее, причину учебы в институте – это четыре. Шаг влево, шаг вправо чреваты обрушением достижений.
Загибаем большой палец, который ложится поверх остальных, накрывая. Страх разоблачения – это пять.
– Мелёш… Мэл… Я слепая. Не вижу ни одной, самой убогонькой и плешивенькой волны. Как ты верно сказал, слепошарая.
– Это предназначалось не для твоих ушей, – ответил он, недовольный затронутой темой.
– Суть не меняется, – гнула я своё. – Вдобавок обманщица, авантюристка и преступница.
Сказала, и меня осенила очевидная истина: какой бы выбор мы ни сделали – отвернуться друг от друга и разойтись в разные стороны или примириться со своими страстями, – в любом случае финал будет одинаковым. Золотой мальчик, жизнь которого распланирована на годы вперед, и завравшаяся серая крыска останутся затертым воспоминанием в череде бесшабашных студенческих похождений, которые когда-нибудь опишет в своих мемуарах седовласый премьер-министр Егор Какойтович Мелёшин.
Взъерошенный Мэл не тянул на степенного министра. Он вел машину, крепко сжимая руль, с гуляющими желваками. Еще мгновение, и вырвет с основанием. Вроде бы о своей биографии откровенничала, а не о Мелёшинской, зачем пугать единственного пассажира устрашающим видом?
– Я сейчас вслух рассуждала? – спросила, растерявшись.
– Вслух, – процедил он, тоже оценив глубину и ширину пропасти, как ни стягивай её нитками самообмана. – И что мне делать, если хочу поехать на цертаму с тобой, а не с кем-нибудь другим?
Я промолчала.
– Как быть, Папена, если ты мне… нравишься, что ли? – закончил неуверенно Мэл.
Почему "что ли"? – хотела возмутиться, но он опередил:
– Ты как шахматист, просчитала ходы и в будущем увидела шах и мат, используя заковыристую женскую логику. Зачем заглядывать далеко, если мы можем разругаться в любую минуту? Или вдруг выяснишь, что у меня ужасный характер с кучей отвратительных недостатков, и убежишь через день, зажав нос от отвращения. Я неидеален, ты тоже. Так стоит ли изводить себя тем, что когда-нибудь произойдет? Надо жить проще.
– Значит, о моей неидеальности тебе подсказала прямолинейная мужская логика? – обиделась я на речь Мелёшина.
Он возвел глаза к потолку салона и промычал что-то сквозь стиснутые зубы. Наверное, выругался.
– Умеешь же найти нужное зернышко в стоге сена. Эва, у каждого из нас свои тараканы в голове, и возможно, ты не раз порадуешься, что вовремя помахала мне ручкой на прощанье, узнав ближе. Понятно объясняю? – Взглянул на меня. – Только не дуйся.
– И не собиралась, – обиделась, скрестив руки на груди.
Я перевела взгляд в окно в надежде увидеть маломальскую звездочку в непроглядной темени, и, поразмышляв над словами Мелёшина, решила, что во многом он прав, разве что, ошибся в моей неидеальности. Интересно, успел ли он обнаружить во мне какие-нибудь недостатки?
– Ладно, – согласилась, а про себя взяла на заметку упросить Аффу погадать. На чем угодно, чтобы стать уверенней. – Значит, тебя не беспокоит мое… невидение?
– Не беспокоит, – ответил он ровно, помолчав.
Я хотела выяснить, можно ли назвать свиданием нашу поездку на цукисту, но вместо этого почему-то спросила:
– Ты, правда, позвонил бы Пете?
– Правда, – ответил Мэл. – И позвоню, если продолжишь трусить.
В отличие от меня он сделал маленький шажок вперед и успел поговорить с блондинкой. Интересно, что Мелёшин сообщил? "Милая, я нашел тебе замену" или "Иза, прости за невинную шалость на стороне"? Да, объяснять можно по-разному.
– А почему ты решил, не поинтересовавшись, что лучше для меня?
– Что лучше для тебя, Папена? – переспросил он. – В любом случае, не Рябушкин. Ты поймешь это. Со временем.
– Спасибо за заботу, – произнесла я с сарказмом. – Но я хочу думать своей головой и выбирать самостоятельно.
– Ты вправе, – согласился Мэл. – Держись, приехали.
В лес сворачивала утрамбованная разъезженная колея, расшарканная множеством колес, и распадалась на бессчетное количество мелких и неглубоких. Колеи петляли среди деревьев, но держали общее направление вглубь леса.
– Котяры, – ухмыльнулся Мелёшин. – Не могут без выпендрежа.
Он чувствовал себя в своей стихии. Теперь я поняла, почему Мэл выбрал танк. Машина пёрла, зарываясь в глубокий снег, и без проблем выбиралась, пробивая новую дорогу.
Внезапно лес закончился, и вдалеке, у черной кромки деревьев, высветились огни. Чем ближе подъезжал "Мастодонт", тем четче проявлялась большая поляна и беспорядочное нагромождение машин на опушке, а огни оказались кострами, освещавшими кучкующийся народ и технику.
Мелёшин круто завернул и заглушил танк в отдалении от импровизированной стоянки.
– Пошли, – спрыгнул на снег.
Я открыла дверцу и застопорилась, боясь спуститься, поскольку спускаться в юбке с высоты оказалось несподручно.
– Прыгай, – протянул руки Мэл, и я рухнула в его объятия кулем, но он не обратил внимания на неизящное приземление. Снег под ногами оказался утоптанным, и сапоги не проваливались. Неподалеку сновали парни и девушки, экипированные по-зимнему тепло, а меня пробил первый озноб. Игнорируя теплые колготки, мороз принялся с охотой жалить ноги.
Мэл сходил к багажнику и, вернувшись, потянул меня за собой, здороваясь на ходу и пожимая руки многочисленным знакомым. Компании перемещались, приветствовали друг друга, возбужденно перекрикивались, смеялись. В кружках горели luxi candi[15]15
luxi candi, люкси канди (пер. с новолат.) – световой сгусток
[Закрыть] разных размеров, а некоторые зрители поступили проще, включив фары машин.
Протолкавшись к возвышению у сосен, Мелёшин остановился. Теперь поляна виднелась как на ладони. Костры разложили по кругу, и от жара огня снег растаял, обнажив черное замкнутое кольцо, за границей которого собрались любопытные.
– Иди сюда, – потянул меня Мэл и прислонил спиной к себе. Очертил над головой дугу и еще несколько кривых поменьше перед моим носом и за своей спиной. Вокруг ощутимо потеплело, и нос перестал замерзать.
– Держи, настраивай окуляры, – протянул приспособление, оказавшееся большим биноклем. Мелёшин повесил мне шнур на шею и показал, как сфокусировать изображение по глазам. Сам он натянул на голову вязаную шапочку и поверх очки на резинке, какие бывают у пловцов. Завершив подготовительные маневры, прижал к себе, обхватив меня за талию.
– Ну, как? – спросил на ухо. – Не мерзнешь?
Я помотала головой. Незнакомая обстановка разволновала и взбудоражила, но ощущение надежной защиты за спиной и крепкий захват рук успокоили. Все-таки позади меня парень, и не абы какой, а заботливый и беспокоящийся обо мне.
Расчувствовавшись, погладила его руки, сомкнутые на поясе, и в ответ Мэл потерся носом о мою щеку, заставив участиться пульс. Чтобы отвлечься, я занялась настройкой бинокля, после чего взялась разглядывать обстановку.
Оказывается, у многих из присутствующих были очки, похожие на Мелёшинские. Некоторые зрители надвинули их на глаза и смотрели на поляну. Видимо, очки являлись упрощенным аналогом биноклей и оставляли руки свободными.
Около черного круга теснился народ. Мелькали лица, доносился веселый смех. Мимо нас прошли несколько компаний, выбирая подходящее для обзора место, и по-свойски поздоровались с Мэлом. Он пожимал руки, сделав, наверное, тридцать или сорок рукопожатий зараз. Интересно, почему у парней руки не отваливаются приветствовать друг друга? Об этом я спросила у Мелёшина, а он рассмеялся и еще крепче прижал к себе.
– Откуда всех знаешь? – поинтересовалась у него.
– Так получилось.
– А ты участвовал в своей цитрусе?
– В цертаме, – поправил он. – Было дело.
– И побеждал? – спросила, предвкушая ответ с детским любопытством.
– Было дело, – повторил Мэл и положил подбородок на мою макушку.
– Сколько раз? – выпытывая, я поелозила в объятиях, призывая к ответу.
– Ну… пять или шесть, – не стал он вдаваться в подробности. – Не помню.
Ага, "не помню". На месте Мэла я бы каждый день протирала и пересчитывала медальки или то, чем здесь награждают призеров. Не представляя толком цель мероприятия, тем не менее, зауважала Мелёшина и с гордостью позыркала по сторонам: все видят, что меня обнимает неоднократный победитель цукисты?
– А ноги не устанут?
– Нет. Самое большее, длится час, но это бывает редко. Сегодня всего семь участников, поэтому приличный банк.
Ну, конечно, Мэл приехал сделать ставку, как я могла позабыть?
– Точно не мерзнешь? – сунулся теплым носом мне в ухо.
– Нет. Варежки не требуются, нос не отвалился – значит, не мерзну.
– Стой здесь и никуда не уходи. Сейчас быстренько сбегаю и вернусь, ладно?
– Хорошо, – пробурчала я. Смешное указание. Куда денусь в незнакомой толчее, вдобавок на морозе?
Мелёшин исчез среди зрителей и двинулся по направлению к кругу. Ясно, делать ставку на Дэна. Я следила за перемещениями Мэла с помощью бинокля – серая шапочка то появлялась, то исчезала между головами.
Когда руки устали держать тяжеленную штуковину, опустила ее, пусть немножко повисит и пооттягивает шею. Мелёшин выбрал удачный наблюдательный пункт: впереди никто не загораживал обзор и сзади никто не нависал, гогоча и обмениваясь впечатлениями. Неподалеку стояла небольшая компания парней и девушек. Одна из них, в красивом зимнем костюмчике, показала на меня своей подружке и что-то сказала.
Вокруг веселятся дружные компании, а Мэл бросил меня в одиночестве, отдав предпочтение какой-то паршивой ставке, – подумала я с внезапной горечью и, чтобы не расстроиться еще больше, посмотрела в небо. На индиговой ткани проступили, разгораясь, мелкие звездочки-точки. В городе подобной красоты не увидишь, в крайнем случае, жиденький кусочек в просвете зданий. Здесь же, в удалении от мегаполиса, безбрежное пространство, нависая, словно собиралось придавить своим величием весь мир. По сравнению с холодной вечной пустотой проблемы рода человеческого показались мелочным и никчемным копошением.
Что-то понесло меня в тягостные раздумья, так недолго и самобичеванием заняться. Переключившись, я снова взяла бинокль и вернулась к просмотру поляны. Несмотря на всеобщее возбуждение, у меня не получилось заразиться атмосферой мероприятия, и я чувствовала себя чужой на этом празднике жизни.
Мимо прошла компания парней и девушек, успевших согреться горячительным. Парни пошатывались и вели себя чересчур шумно, пихаясь и смеясь. Один из них, разбуянившись, невзначай толкнул меня в спину, и я едва удержалась на ногах.
– Ой, извините, – сказал виновник. – Не з-заметил, – раскланялся шутливо.
– Ничего страшного, – отошла я в сторону, пропуская веселую толпу.
– Двигай с нами, – предложил другой парень. – Зачем топтаться в углу? Пошли вместе, – потянул меня за собой.
– Нет, спасибо, – вывернулась и поняла, что он не отвяжется. Где же Мелёшин, нужный как никогда? – Ты иди, а я попозже приду.
Компания удалилась вперед, а подвыпивший парень застопорился.
– Точно придешь? – уточнил, покачиваясь.
– Точно-точно.
– Ну, смотри у меня, – стукнул по спине. – Жду. Тс-с, – приложил палец к губам и двинулся догонять остальных.
Фух, – выдохнула я облегчением. На всякий случай переместилась ближе к соснам, прячась от разнуздавшейся толпы, и переведя дух, поняла, что начинаю замерзать. То ли потому что ушла со своего места, то ли парень спутал заклинание, размахивая руками, но я вдруг почувствовала, как прихватило нос, и застывают руки. Меня зазнобило.
Засунула руки в карманы, чтобы унять дрожь, а потом надела варежки. Посмотрела по сторонам: никому я не нужна, в том числе и Мэлу, ринувшемуся за долгожданной ставкой. Что же делать? Незаметно примерзать к дереву?
Потоптавшись, я приняла решение. Расталкивая кучкующийся народ, двинулась к единственному доступному источнику тепла – кострам, горящим на поляне. Меня окликали, со мной хотели познакомиться, а Мелёшин исчез, попросту пропал, делая свою ненаглядную ставку. Ненавижу его.
Пробившись к краю круга, я протянула к огню озябшие руки. Выяснилось, что у костров собралось немало желающих погреться, и можно облегченно выдохнуть, не выделяясь белой вороной среди полчища висоратов. Наверное, поддерживать теплый колпак над головой не каждому под силу.
У яркого огня я постепенно отогревалась и, вдыхая запах потрескивающего костра, смотрела на отлетавшие искры. Пахло приятно, как во снах, в которых среди свежепобеленных деревьев тлел костерок из прошлогодних листьев.
Куда пропал Мэл, и когда начнется обещанное цуккини?
Словно отвечая на мой вопрос, глаза выхватили на противоположной стороне парня, похожего на Мелёшина. Он беседовал о чем-то с девушкой, черные кудри которой выбивались из-под шапочки. Девушка весело рассмеялась, двойник Мэла тоже. Занятый разговором, он не спешил бежать и проверять, жива я или заледенела под сосной.
На всякий случай – вдруг обозналась – направила бинокль на него. Так и есть, Мелёшин стоял вполоборота и трепался, не отвлекаясь на мелочи в виде забытой меня. Правильно, зачем тратить время по пустякам, коли срочно зачесался язык.
На глаза навернулись обиженные слезы. Ненавижу! Трижды ненавижу! Чтобы у него уши свернулись трубочкой от мороза!
В это время под рев публики в круг вышел парень в куртке и без шапки, и зрители засвистели и приветственно захлопали. Покуда первый участник прохаживался, приноравливаясь и разрабатывая руки, толпа замерла и притихла. Парень расставил пошире ноги и начал водить руками, словно прокручивал в ладонях невидимую палку. Из-под его пальцев начала выходить голубоватая искрящая лента, и чем длиннее она становилась, тем больше напоминала копье, кривое и зыбкое. Это была flammi.
Зрители затаили дыхание. Парень осторожно взял созданную молнию и стал раскручивать в воздухе, сначала медленно, затем все быстрее и вдруг, подскочив, с силой вонзил в землю. Вверх взвился столб снега и земли.
Публика засвистела и закричала. На место образовавшейся воронки бросились несколько человек с длинными линейками, чтобы замерить глубину и ширину.
– Три на четыре сорок! – закричал один замерщик в рупор, а другой развернулся к зрителям и продублировал условными знаками. По поляне прошел гул голосов, раздались хлопки.
Второй участник оказался высоким и худым. Он неторопливо создал свою flammi*, а когда с криком ударил ею в землю, сперва пышным фонтаном взметнулся снег, и лишь затем хлынул земляной гейзер, накрыв белые россыпи. Зрители дружными аплодисментами выставили высокие баллы за визуальный эффект, зато воронка оказалась поменьше в размерах.
Следующим вышел Дэн, шумно приветствуемый толпой. Парень бил себя в грудь и что-то кричал, обходя круг. Похоже, он считался фаворитом. Завершив обход, Дэн встал на свободном участке, не разрытом предыдущими участниками, создал flammi*, длинную и звенящую от напряжения, и, подпрыгнув, с силой пустил ее под ноги. Молния исчезла, впитавшись в снег, и наступила тишина.
Прошло три секунды, пять, десять. Народ растерянно загудел. Неожиданно земля под ногами задрожала и завибрировала, и зрители попятились, отступая от круга, а с ними и я, испугавшись. Раздался громкий хлопок, и в небо выстрелил высоченный залп снега и грязи, окатив не только близлежащих зевак, но и задние ряды на опушке. Народ ошалело созерцал, а потом зашелся в диком реве и воплях. Замерщик оповестил в рупор:
– Четыре девяносто в глубину.
По восторженной реакции публики, отряхивающейся от земли и снега, стало ясно, что Дэн претендует на победу. Я тоже торопливо стряхивала с себя комочки и пыль, успевая смотреть, как парень снова обошел круг, выставив ладонь и собирая приветствия поклонников.
После Дэна вышел следующий участник и приготовился создать свой шедевр, как вдруг по толпе прокатились волнение и суета. Массы всколыхнулись, и началась сумятица. Кто-то завизжал, кто-то засвистел. Машины засигналили, включая фары, и некоторые водители рванули с места, покидая поляну.
Меня грубо толкнули пару раз, едва не затоптав, и я метнулась под сень ближайших деревьев, прижавшись к стволу. В удалении от костров резко похолодало. Толпа разбегалась, редея, а вдалеке послышалось завывание сирен.
– Эва! – закричали совсем рядом. – Эва!
Я выступила из темноты в свет костров. Поляна стремительно пустела, машины разъезжались в разные стороны, сигналя.
– Эва, черт побери! – схватил за руку невесть откуда взявшийся Мэл. – Я тебя обыскался. Хочешь, чтобы у меня сердце остановилось? – Он потащил к машине, а я послушно перебирала ногами и тупо внимала. – Скорее! С минуты на минуту здесь будет отделение. Кто-то слил информацию!
Мы подбежали к "Мастодонту", около которого переминалась черноволосая девушка в шапочке. Именно с ней Мелёшин любезничал уйму времени, позабыв обо всём на свете. Позабыв обо мне.
– Мира – назад, Эва – вперед! – толкнул меня к танку и побежал к водительскому сиденью. – Быстрее!
Девушка резво вскочила на заднее сиденье, я же, в юбке и с биноклем на шее, возилась на подножке как каракатица, и у меня не получалось забраться.
– Эва, поторопись! – простонал с отчаянием Мэл, заводя двигатель и включая фары. – Где застряла? Все давно в машине, одну тебя ждем.
Всё, мое терпенье кончилось! Я стащила бинокль с шеи и швырнула его в снег.
– Отвали, Мелёшин, раз и навсегда!
Спрыгнула с подножки и помчалась вглубь леса по колее, видимой в свете фар.
– Эва? – позвал растерянно Мэл. – Эва!
Я бежала от машины куда глаза глядят, запинаясь и спотыкаясь. Пару раз упала, набрав полные сапоги снега, и снова выбралась на разбитую многочисленными колесами колею. Оскудевший свет фар потерялся за деревьями, и вокруг подступила темнота. Я продолжала ковылять вслепую, не разбирая дороги.
– Эва! – Услышала, что Мелёшин бежит следом за мной. – Эва, остановись!
– Ненавижу, ненавижу, – бормотала и телепалась дальше в темноту. Запнулась и кубарем полетела куда-то вниз, хорошо, что недалеко. Снег забил лицо, шапка сползла на глаза.
Отплевываясь, я попыталась подняться на колени.
– Что ты творишь? – закричал где-то рядом Мэл, поднял меня и начал трясти. – Соображаешь, что делаешь? Ты могла свернуть шею!
– Уйди! – стала отпихиваться. – Ненавижу!
Вместо ответа он подхватил меня под локоть и потащил обратно.
– Ну, в кого ты такая трудная?
– Это я трудная? – закричала, вырываясь. – Это меня такую трудную оставили одну, а колпак перестал греть через пять минут? Это меня трудную бросили в незнакомом месте, где никого не знаю? Это я такая безнадежная, да? Ну и кинь меня здесь! Оставь в покое! Зачем вообще потащил сюда?
Завывание сирен стало громче и ближе. По верхушкам деревьев мазнул луч света.
– Быстрее, Эва, – снова ухватился за меня Мелёшин. – Потом поговорим.
– Нет, сейчас, – застопорилась упрямо.
Вместо ответа Мэл схватил меня и перебросил через плечо. Шарф защекотал лицо.
– Отпусти немедленно! – начала я брыкаться и пинаться, когда Мелёшин, увязая в снегу, двинулся обратно.
Он весьма чувствительно саданул по пятой точке.
– Еще дернешься, ударю сильнее.
Я замерла. Обратный путь мы проделали в молчании, однако внутри меня клокотала взрывоопасная смесь злобы, ненависти и гнева. Хотелось разорвать, загрызть и растоптать всё, что подвернется под руку.
Сгрузив меня у машины, Мэл впихнул на сиденье и, обежав, забрался сам. Резко сдал задним ходом и поехал в неизвестность, рассекая темноту фарами.
Снег, в котором я извалялась, начал таять в тепле салона, и промочил шарф и шапку с варежками. Колготки тоже намокли, в сапогах зачавкало. Несмотря на пристегнутый ремень, меня потряхивало на кочках и болтало во все стороны; наверное, внутренности перемешались в однородную гомогенную смесь. Вдалеке в просвете между деревьями мелькнула вереница движущихся точек, но они пропали за рощей, а машину снова затрясло по буеракам. Да, "Турба" скончалась бы в первую минуту экстремального лесного приключения.
Наконец, Мелёшинский танк вырулил из неприметного лесного закоулка на дорогу, и я вздохнула с облегчением.
– Егорчик, ты молоток! – раздался голос с заднего сиденья, и я с изумлением обернулась. Сзади сидела незнакомка, с которой Мэл флиртовал на цертаме, забыв обо мне, а я совершенно забыла о том, что она ехала в машине.
– Привет! – поздоровалась со мной девушка.
