Текст книги "Выход в свет. Внешние связи (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 58 страниц)
Тепло душа разморило меня. На этот раз мытье обошлось без эксцессов и протекло весьма недурственно.
Я выплыла из ванной, закутавшись в полотенце и неся под мышкой одежду. Пока тело размягчалась под горячей водичкой, Мэл выключил свет в зале и оставил подсветку в виде пары крохотных светильников в кухонной зоне. За шкафчиками я не сразу заметила его самого, но поздно – моя неаккуратность громоздилась небрежно сваленной кучкой шмотья на полу у дивана.
– Еще не спишь? – спросила я, испытывая неловкость, и переложила вещи на подлокотник ближайшего кресла,
Мэл покачал головой.
– На диване футболка, – сказал глухо. – Можешь ее надеть.
– Спасибо.
– Спокойной ночи, – попрощался он невзрачно и скрылся за дверью своей спальни.
А кто свет будет выключать? – хотела я крикнуть вслед, как оба светильника погасли. Огней ночного города, льющих в окно, хватило с избытком, чтобы торопливо натянуть на себя футболку с залихватской надписью на груди: "Моё!", развесить влажное полотенце на спинке стеклянного стула и улечься, сладко потянувшись. От подушки исходил слабый приятный аромат, один из тех, что я перенюхала в ванной. Мелёшин оказался любителем прибамбасов для ухода за своей изнеженной кожей. В ванной теснились на полочке разнообразные пенки перед бритьем, во время бритья и после него, а уж гелей для душа, кремов и лосьонов и вовсе не сосчитать.
Как девушка, – усмехнулась я. Нам-то что с его мужественной красоты? Нам бы завтра не проспать.
10.1
Все-таки не зря меня неприятно поразили пустота под потолком и огромное незашторенное окно. Следовало попросить Мэла занавесить его как-нибудь.
В незнакомом месте снились странные и пугающие сны.
Я сидела за своим личным столиком и раскрашивала карандашом ровные ряды незатейливых закорючек на большом листе. Тонкая бумага легко рвалась, и чтобы раскраска удалась, приходилось водить бережно, не нажимая на карандаш.
Перед глазами маячил светлый квадрат окна, на фоне которого развернулись друг к другу две фигуры театра теней, сидевшие по обе стороны большого обеденного стола. Первая фигура имела профиль с отвислым подбородком, пучком на голове и очками, сдвинутыми на кончик носа, а нос второго профиля был с заметной горбинкой.
Засмотревшись, я нажала карандашом сильнее, чем обычно, и тонкий лист порвался узкой прорехой. Какая жалость!
– Разве у тебя нет бумаги? – спросил профиль, что сидел слева. По голосу говорил мужчина. – Опять она рисует на газетах.
– Рисует и одновременно запоминает буквы. Это полезно, – опроверг женским голосом профиль справа и повернулся в мою сторону. То есть не вполне понятно, посмотрел он в окно или на меня, но я решила, что на меня.
– Не слышал о таком методе обучения, – сказал мужской профиль. – Почему простой карандаш? Я даю достаточно денег, чтобы ребенок рисовал красками или цветными карандашами.
– Она переломала их сразу же, – пожаловался женский профиль. – Никаких денег не хватит на ее ненормальность. Во всем виновата плохая наследственность.
От возведенного поклепа я закусила обиженно губу и склонилась над раскраской, но возмущаться не решилась, потому что за невоспитанный язык меня неоднократно хлестали по губам.
– Не заговаривайся, Магда. Мой ребенок не идиот.
– Я помогаю в меру возможностей, – обиделся женский голос. – Неужели ты недоволен?
– Не сердись. Нужен твой совет. Наклевывается партия: хорошая родословная, неплохое приданое. Семейка анархистская, но влиятельная.
– Сколько лет этой влиятельности? – хмыкнул профиль справа. – Тридцать?
– Более восьмисот. Основатели клана проповедовали культ Огня.
– На кровавом прошлом не сделать популярности.
– Прошлое осталось далеко позади. К их мнению прислушивается премьер-министр. При нужной подаче можно далеко шагнуть.
– Если удачно сложится, что сделаешь с ним? – кивнул очкастый профиль в мою сторону. – Ребенок тянет тебя на дно, разве не видишь? Его мать – шлюха. Нарочно не избавилась от плода, дождалась, когда стало невозможным вытравить, и принесла подарочек в подоле.
– Магда, уйми язык. Что случилось, теперь не изменить. Оскорбляя ее, ты унижаешь меня. Как-никак мы были женаты.
– Заморочила тебе голову, уголовная дрянь, – прыскал злобой женский голос. – Блаженная, и её отродье получилось таким же.
– Магда! – рявкнул собеседник, и я испуганно сжалась от окрика. Мужчина продолжил, мгновенно успокоившись: – Тактика не изменится: ошибки прошлого и заботливый отец, беспокоящийся о своем ребенке.
– Ни одной приличной женщине не понравится, когда за твою штанину цепляется огрызок. От него надо избавиться.
– Не кощунствуй. Если судьбе угодно, чтобы ребенок появился на свет, значит, так должно быть.
Очкастый профиль оскорбленно фыркнул и отвернулся к окну:
– Как знаешь. Не хочешь прислушаться к совету и прошлепаешь партию.
– Поглядим. И зажги свет. Хватит экономить на пустом месте.
Окно расплылось, и передо мной снова появился знакомый океан, только берег был не пологий, а обрывистый и крутой. По плывущему пуху и кругам на воде, я догадалась, что океан тек в одном направлении с неспешной молчаливой величавостью, и неизбежность, с которой неведомая сила перемещала немыслимые водные объемы, унося за поворот, потрясла меня.
На дальнем берегу океана кромка темного леса перевернулась, решив искупаться в воде. Глупые деревья, – посочувствовала я им. Не подозревают, что их тоже смоет в неизвестные дали.
– Посмотри, что там плывет? – спросил сзади скрипучий голос.
– Где? – вытянула я шею.
– Вон там. Подойди поближе, – подтолкнули меня в спину.
Берег был глинистым и неровным, местами целые пласты осели или обвалились, осыпавшись. Я нерешительно потопталась.
– Наверное, это плот или корабль, а на нем плывет пират, – сухой жилистый палец с вросшим ногтем ткнул на океан.
Никаких кораблей и пиратов на водной глади я не видела, но не стала признаваться в слепоте. Осторожно сделала шажок к краю, выглядывая по сторонам. Еще шагнула и провалилась вниз.
На меня накатила паника. Пытаясь выкарабкаться, я с отчаянием хваталась за жалкие кустики и травинки, а меня неудержимо утягивало за увязнувшие ноги. В трех шагах слабый ветер шевелил подол черного платья, приоткрывая черные ботинки со шнурками, с интересом уставившиеся на меня.
Из последних сил цепляясь ногтями за землю, рыхло проскальзывающую между пальцев, я хотела закричать: "Ма-ама!", но вырвался лишь тонкий писк. От безраздельного ужаса и неотвратимости грядущего меня парализовало. Когда я сдалась и перестала что-либо соображать, меня схватили за шкирку и вытащили из черной пропасти, а потом поволокли куда-то.
– Посмотри на себя, мерзавка, – злобствовало черное платье. – Грязная неловкая девчонка! Ты испортила лучший выходной костюм. Ну, ничего, сейчас мы его отстираем.
Черное платье швырнуло меня в ванну и включило холодную воду. Плача, я выдиралась, пытаясь выбраться, но сильные руки безжалостно спихивали обратно, намыливая вместе с промокшей одеждой и окатывая ледяной водой. Грязь утекала потоками в слив.
После того, как охрипло горло, оставалось поскуливать, сжавшись в комочек, чтобы согреться.
– Вот тебе наука, чтобы бережно обращаться с вещами, уголовное отродье, – шипело черное платье.
Зубы громко стучали, и меня колотило, как язычок в маленьком колокольчике, с которым я обычно играла, убедившись, что никого нет поблизости, так как боялась навлечь недовольство.
Очнулась оттого, что кто-то легонько тряс за плечо.
– Эва! Проснись, Эва!
– Что? – сипло забормотала, не в силах разлепить глаза. Кто это? Не сразу дошло, что надо мной склонился обеспокоенный Мелёшин.
– Ты плакала, – пояснил тихо. – Я испугался за тебя. Сначала не понял, кто пищит так тоненько. Что тебе приснилось?
– Тут много и пусто, – пробурчала сумбурно. – Места много, но оно не греет. Я замерзла. И окно большое. Вдруг кто-нибудь разобьет и залезет? Боюсь.
– Иди сюда, – сказал Мэл, залез под одеяло и притянул к себе. – У тебя лицо мокрое. Страшный сон?
– Да, – проворочала я языком, отогреваясь у теплого бока, и, прижавшись сильнее к Мелёшину, уснула.
Отличный сон под утро, отличное пробуждение и бесящий потолок. Я поняла, что неправильные формы раздражали меня невыносимо. Наверное, чтобы достать до верхней точки, необходимо заказывать подъемный кран.
Потянувшись вкусно и полно, разогрев каждую мышцу, я сладко назевалась. А при виде спящего Мелёшина, вольготно развалившегося на другой половине дивана, вспомнились ночные страхи.
Осторожно убрав руку Мэла, я выбралась из-под одеяла и на цыпочках сбегала в ванную, где привела себя в относительный порядок. Сначала решила потихоньку одеться и драпануть из квартиры, но потом подумала: взгляну напоследок, как спят принцы. В моем представлении они должны спать на спине, сложив руки на груди, словно умершие, а рядом обязан покоиться на подушке верный меч.
Забравшись на диван, я устроилась рядом с Мелёшиным, и, облокотившись, принялась наблюдать за ним. Пока бегала по своим гигиеническим делам, Мэл развернулся на другой бок лицом ко мне. Он мало походил на принца: всхрапнул, пару раз причмокнул, потер во сне щеку и обнял подушку. Я с интересом наблюдала за подрагивающими ресницами и заметила, как мимолетный отблеск слабой улыбки набежал на его лицо. Судя по всему, Мэлу снился хороший сон, в отличие от моего, ночного и безрадостного.
Не будем вспоминать о плохом, будем мечтать о хорошем. Не удержавшись, я осторожно провела пальцем по бровям Мелёшина, "разрисовывая". Волоски оказались жестковатыми. Мэл вскинул руку во сне и почесал лоб и брови, наверное, ему стало щекотно.
Меня же будто кто специально тянул. Палец прочертил линию вдоль носатого профиля и спустился ниже. Аккуратно обвел нижнюю губу, а потом верхнюю, задержавшись на ямочке. Увлекшись, я погладила слабую щетину на щеке, сначала подушечками пальцев, потом тыльной стороной ладони. Здорово!
С опозданием сообразила, что дыхание спящего изменилось, лишь когда его рука внезапно схватила мою.
– Еще напугаешь, написаю на твой диван, – сказала я шепотом на ухо.
Мелёшин сонно улыбнулся, потянулся вширь и в длину и протер глаза свободной ладонью.
– Как спалось? – осведомился хрипловато.
– Нормально, – пожала я плечами. – Хорошо. Даже окно не беспокоило.
– Агорафобия? – спросил он, разминая мои пальчики.
– Что это за зверь такой? – я не спешила вырывать руку. Ласкающие поглаживания жуть как затягивали.
– Боязнь открытого пространства, – пояснил Мэл.
– Не знаю. Раньше такого не было. Только здесь.
– Значит, придется менять квартиру.
– Зачем? Наверняка ты вложил в неё много сил. Здесь немало оригинальных дизайнерских задумок.
– Мне отдали ключи, и всё. Самого утомляет эхо, – сказал он и зевнул.
Я подвинулась к Мелёшину – теплому, домашнему и понятному. И не скажешь, что может быть надменным и корчить презрительные рожи.
– Что? – спросил он.
– Ничего. Ты смешной, – подула на лоб, взъерошивая его волосы.
– Эва… – Мэл прочистил горло, прокхыкавшись. – Я не железный. Лучше не надо.
Он и не знал, что я решила. Вот так, спонтанно, внезапно, глядя на его растерянное лицо. Нужно попробовать. Хочу попробовать, потому что надоело бегать кругами как заяц.
– Хорошо, что не железный, – прикоснулась к его губам. Мелёшина аж подбросило.
– Подожди, Эвка, и никуда не уходи, – вскочил и исчез за дверью ванной.
Хотелось бы посмотреть на его лицо, когда он выйдет оттуда, а меня и след простыл. Очевидно, Мэл думал также, потому что появился в дверях через минуту – ну, скоростной гонщик, – и медленно двинулся к дивану. Я сглотнула. Мелёшин пружинисто запрыгнул и на четвереньках приблизился ко мне.
– Э-это твоя пижамка? – кивнула я на его майку и легкие трикотажные штаны.
– Она самая, – Мэл привстал и, стянув майку, отшвырнул в сторону. – Не передумала, Эва? – приблизился и навис надо мной.
Я замотала головой и облизнула пересохшие губы.
– Не буду отговаривать, потому что не хочу, – сказал хрипло Мэл. – И здесь нет дяди, который подслушивает под дверью.
– Э-это радует, – потянулась я и откинулась обратно, не решаясь прикоснуться к нему.
– Сними её, – потребовал Мелёшин, заставив меня приподняться, и стянул рывком футболку. Я думала, у меня голова отлетит, так свирепо сорвал.
Смущаясь, закрылась руками.
– Эва… такую красоту не прячут, – развел он мои руки в стороны. – Ты дрожишь. Боишься?
– Н-нет. Если бы… боялась… то не стала бы…
Мэл ещё не прикоснулся ко мне, а меня уже затрясло под его взглядом как в горячечной лихорадке. Провела робко по его груди, и последнее, что запомнила – шальной взгляд, судорожно развязывающиеся завязки на штанах и тяжесть навалившегося тела.
Мне хватило, наверное, трех секунд, прежде чем нахлынула жаркая волна, заставив мелко содрогнуться. Мелёшин догнал меня мгновением позже. Он вздрогнул пару раз, замер, а затем скатился с дивана, усевшись на пол. Неужели ему не понравилось? Правда, я сама не поняла толком из-за стремительности событий.
На левой лопатке Мэла красовалась сложная татуировка: распростертые ангельские крылья, скрученные в жгут у основания. Каждое перо тщательно прорисовано, как у каменных крылатых, охраняющих дорогу к институту. Посередине татуировки шли сверху вниз пять поблескивающих шариков, наполовину вшитых под кожу. Я дотронулась до прохладного металла, и Мелёшин вздрогнул, но не отстранился.
– Это твой дефенсор?
– Да, – отозвался он коротко и, поставив локоть на колено, принялся грызть ноготь, так и не обернувшись. Наверное, не хотел смотреть на меня – сплошное разочарование под боком.
Дорогое это удовольствие – вживляемые дефенсоры. В отличие от внутренних дефенсоров их использование разрешалось кодексом о преступлениях и считалось писком моды. Вживляемый дефенсор не потеряешь и не забудешь, а в случае необходимости его можно легко извлечь в амбулаторных условиях.
Меня кольнуло сожаление. Значит, кольцо на пальце Мэла не было дефенсором.
– Можно в душ? – спросила неуверенно. Он пожал плечами, мол, иди, кабинка пустует. Завернувшись в простыню, я подобрала разбросанные вещички и пошла в ванную, потому что боялась оставаться в гнетущей тишине, рядом с непонятным сердитым молчанием Мэла. Казалось, еще секунда, и из него хлынет поток недовольства.
Мое бегство было надуманным и бессмысленным. Не далее как вчера вымылась с ног до головы и опять ринулась в душ. Мелёшин решит, что я брезгливая чистоплюйка, побежавшая смывать следы отбушевавшей страсти, едва та успела закончиться.
Стоя под тонизирующими струями, я вдруг осознала, что мы с Мэлом только что стали близки, но восторг от физической близости почему-то получился размытым смазанным пятном. Я ожидала большего. Так бывает, когда пытаешься писать тупым или обломанным пером: хочется получить яркую и чистую как песня линию, а вместо этого царапается бумага, и остается жирный короткий след.
В общем, – призналась себе, – произошедшее на диване показалось до обидного малым и скоротечным. Неужели во мне живет сладострастная безудержная нимфоманка?
Вспомнив, что от частого мытья недолго стереть кожу, я выключила душ. Обсохнув, оделась и увидела, что забыла колготки в кресле, куда бросила их вчера. Как ни тяни, а придется выходить и о чем-то говорить с Мэлом, хотя можно собраться и уйти в полнейшей тишине.
Я выглянула из двери. Диван оказался собранным, а Мелёшин при параде, в рубашке и брюках, гремел чем-то в кухонной зоне. Запахло аппетитно, и меня заурчал желудок.
– Эва, издалека слышно, что ты голодна, – крикнул Мэл. – Иди сюда.
Прошлепав босыми ногами в обеденную зону, я разглядела ее в полной мере. С двух сторон шли параллельно столы, разделенные проходом, а над ними нависали шкафчики. Богатство орудий механизации кухонного труда свидетельствовало о том, что Мелёшин любил на досуге кошеварить, и в подтверждение его кулинарных талантов на большой тарелке-лепешке дымился восхитительный сырный омлет с колбасной прослойкой.
Мэл сидел с дальнего конца стола и потягивал из кружки, наблюдая за мной. Я не могла разглядеть его, потому что он как-то неудобно пил, закрыв кружкой лицо.
– Ого! – сглотнула слюну. – Не знала, что ты умеешь готовить.
– Я и не умею. Могу разогревать, – ответил Мэл. Понятно, решил держать дистанцию. Думает, крыска сама догадается, что пора отчаливать и не липнуть. – Загляни в холодильник у тебя за спиной. Может, найдешь что-нибудь интересное.
– Ладно, – согласилась я с предложением. Сделаем вид, что нам абсолютно по барабану, и мы не убиваемся по пустякам из-за холостого выстрела.
Открыв высокий двухстворчатый шкаф, я остолбенела, разглядывая полки, набитые коробочками, баночками, контейнерами, фруктами и овощами. Сбоку стояли две бутылки молока – неужели Мэл его пьет? Выглянув из-за дверцы, я посмотрела на него. Мелёшин прихлебывал из кружки, а его глаза следили за мной. Наверное, засекал, что возьму и съем.
Захлопнув холодильник, я подошла к омлету и понюхала аппетитность.
– Чем разрезать?
– Ножи рядом.
И верно, под моим носом стоял деревянный брусок, из которого торчали десятка два рукояток. Первая вытянутая оказалась частью мясницкого тесака. Пока я удивленно взирала на свое отражение в полированной металлической глади, мою руку обхватили, и Мелёшин помог вложить топор обратно в паз.
– Так и знал, что вытянешь что-нибудь не то, – пожурил и выудил небольшой ножичек. – Хотя тебе и маленький опасно доверять. Все пальцы искромсаешь. Шкафы не мешают?
Не успела я понять, мешают они или нет, как Мэл дернул ручку одного шкафчика, и вся баррикада взмыла поверх его головы. Оказывается, шкафы висели в воздухе и перемещались вверх или вниз, когда требовалось.
– Как так? – изумилась я волшебству.
– Обман зрения, – пояснил Мелёшин, стоя позади меня. – Направляющие изготовлены из материала, который пропускает свет, не отражая и не преломляя. Эффект невидимости.
– Сильно придумано.
Потянувшись за ножом, я не удержалась от того, чтобы погладить сжимавшую руку с проступившим рисунком вен. Пальцы Мэла еще крепче обхватили рукоятку, а сам он замер и молчал. От него пахло знакомой туалетной водой, как в тот день, когда я впервые увидела Мелёшина входящим в холл института.
– Мне… я… – промямлила, не зная, какие слова подобрать, и выпалила: – Хочу еще, потому что ничего не поняла.
– И я… не понял, – признал он, ероша мне дыханием волосы на затылке и не спеша отдергивать руку.
– Наверное, очень хотела, – накрыла его руку своей, и нож звякнул, выпав из разжавшихся пальцев.
– И я… сильно хотел… – согласился он и придвинулся ко мне.
– Очень хотела… и быстро перегорела, – развернулась лицом к Мэлу, оказавшись зажатой между столом и ним.
– И я… очень… – смотря глаза в глаза, согласился он.
Привстав на носочки, я прикоснулась к губам Мэла, почувствовав на языке вкус кофе, который он пил, а затем поцеловала, притянув к себе. И Мелёшин ответил – пылко и с упоением, взяв в тиски сильных рук.
Мне даже удалось частично запомнить, что произошло следом.
Мы целовались как сумасшедшие, а затем дрожащими руками я расстегнула рубашку, пуговку за пуговкой, спустила ее с плеч Мэла, и, любуясь рельефом мышц, гладила ладонями, ощущая гладкость и шелковистость кожи. Его грудь вздымалась, и кадык часто ходил, а радужки увеличились и потемнели.
Широким жестом он смахнул в сторону посуду, посадил меня на освободившийся стол и, заставив поднять руки, стянул свитер и футболку.
Теперь моя очередь. Расстегнув пряжку ремня и молнию на брюках, я провела по полоске черных волосков, уходящих вниз под резинку. Мэл напрягся и подался вперед. Желание в его взгляде распаляло, разжигая в груди мучительное томление, и толкало на разнузданные поступки. Рука потянулась к расстегнутой молнии, подзуживая и испытывая стойкость Мэла, но и он не остался в долгу. Скользя ладонями по моим ногам, задрал юбку и расстегнул крючочки, спустив бретельки с плеч.
А затем трезвый рассудок канул, погрузившись в калейдоскоп чувств и эмоций, сложенный из мозаичных эпизодов.
Без стыда и смущения мы доводим друг друга до изнеможения, и от переизбытка ощущений я не в силах молчать. Под откровенными прикосновениями пылает кожа, огненный поток растекается по венам, заставляя сердце зашкаливать, а тело просит, требует, умоляет о ласке.
Грудь болезненно ноет, и, чтобы унять пытку, я выгибаюсь навстречу Мэлу. Его губы и руки приносят облегчение, которое не удержать в горле.
Обхватываю Мэла ногами, прижимая к себе. Не сбежишь.
Толчок, и мое движение навстречу. Еще один. Еще. В унисон.
Безумие нарастает в крови, отравляя вожделением, и пульсирует, концентрируясь жгучим предвкушением внизу живота.
Я хочу, хочу. Хочу тебя. С каждым проникновением глубже, быстрее, сильнее, яростнее. Тело к телу, дыхание к дыханию. Мы вдвоем, а мир подождет.
– Эва-а… – со стоном выдыхает Мэл. – Не могу больше… Давай, девочка…
Нарастает. Нарастает, взбираясь на пик, и, балансируя на вершине, замирает на мгновение. Весь мир замирает вместе со мной, а потом обваливается лавиной и стремительно катится вниз, сметая по пути.
Вспышка в глазах выключает свет и звуки. Я слепну и глохну от невыразимой сладости ощущений, разливающихся по телу. Бессильно откидываюсь на стол, не желая отпускать рухнувшего на меня Мэла.
Истома растекается по мышцам, нега превратила мысли в кисель. Время потерялось, запутавшись в удовольствии.
Почувствовав, как Мэл отстранился, я вяло посмотрела на него.
С замедляющимся, но еще шумным дыханием он разглядывал меня, опершись руками о столешницу. Обвел пальцами контур моих губ, спустился вниз по шее, между ключицами и по ложбинке до пупка. Тело отозвалось мелкими спазмами – отзвуками пронесшегося урагана.
Я сипло хихикнула.
– Щекотно.
Мэл поцеловал пупочную ямку, и я снова рассмеялась, отпуская его из замка обхвативших ног. Он двинулся на нетвердых ногах вдоль стола и налил в высокий стакан воды из графина, расплескав половину. Жадно осушил, не замечая, как тоненькая струйка потекла мимо рта на грудь. Еще плеснул воды в стакан и махом влил в себя.
Глядя на него, я сглотнула, почувствовав, как в горле гуляет суховей.
Мэл снова наполнил стакан и более уверенной походкой двинулся ко мне. Протянув руку, помог сесть и ждал, пока я с дрожащими руками пила дырявым ртом и облилась не меньше его самого.
– Спасибо, – поблагодарила, утерев губы. Посмотрела на него и смутилась. Мэл заметил.
– Ты опять покраснела. Жалеешь?
– Нет. Это было… – застопорилась я, не в силах подобрать подходящий эпитет, – великолепно!
– Да, это было круто, – признал он и, притянув меня за шею, затяжно поцеловал, словно поставил точку.
– У меня такого ещё не было, – призналась я, отдышавшись. – Спасибо.
– Тебе спасибо, Эва.
Я провела по щеке Мэла. Жаль, не успела попросить, чтобы не брился. Посмотрела на него, с полуспущенными брюками, на себя, раздетую и с задранной юбкой, и опять засмущалась. До сих пор никто, кроме Мэла, не проникал в мое личное пространство и не забирался клещом в голову, вытравливая глубокий след в сердце. Воображение тут же нарисовало произошедшее между нами в виде расцветшего экзотического цветка, сбившего пряным ароматом мои ориентиры. Как теперь вести себя друг с другом? Оставаться друзьями – приятелями?
– Ты голодная, к тому же дважды не пила сироп. Взамен будешь интенсивно питаться, – заключил Мэл.
Он привел себя в относительный порядок: набросил рубашку и застегнул брюки. Мне же принес знакомую футболку с надписью "Моё! " и помог слезть со стола. Ноги меня не держали, и Мэл отыскал высокий табурет. Из холодильника начали доставаться вкусности, громоздясь горой на столе, и мы начали питаться.
Усадив к себе на колени, Мэл умудрялся одной рукой складывать контейнеры в печь, разогревать их и вытаскивать, а второй рукой обнимал меня, удерживая. Правда, я сама не позволила бы уронить себя и крепко ухватилась за его шею. Мэл отщипывал кусочки, вкладывал мне в рот и тоже успевал есть. В промежутках между поеданием мы целовались, обнимались и дурачились, и снова целовались и обнимались. Я не чувствовала вкуса пищи и не замечала, что ем, потому что полностью увлеклась теснотой "общения".
– А что ты делал вчера у института? – осведомилась, опустошив кружку. Совершенно не волновало, что пью. Важнее было, забравшись рукой в волосы Мэла, взлохмачивать их и пропускать через пальцы. Я видела, что он млел, и мне нравилось, потому что нравилось ему.
– Я? – вспомнил Мэл о вопросе через какое-то время. – Я… решался, – и сунул мне в рот кусочек пирога с курицей.
– На что? – спросила, жуя.
– Ну… поговорить с тобой, – сказал он нехотя и замолчал.
Любопытно. Вытяну из Мэла правду, тем более, кажется, догадалась, как добиться желаемого.
– Зачем хотел поговорить? Собирался ходить кругами до утра? – завалила вопросами. Мэл пожал плечами, показывая, что не расположен к обсуждению, и тогда я прикусила его мочку, а потом поцеловала под ухом разок, другой. Мэл дернулся и издал сдавленный звук.
– Не… до утра, – выдавил, отклоняя голову, чтобы добровольно отдаться во власть пытки. – Эва! – попросил умоляюще. – Уже собрался… идти в общежитие…. Смотрю… ты стоишь, – закончил срывающимся голосом.
– И? – продолжила я измываться с особой жестокостью, сместив поцелуйчики в область шеи.
– Я не… не привык добиваться девушки, – пояснил Мэл сбивчиво. – Обычно они сами…
– Что сами? – не отступала я от изматывающей ласки.
– Сами… вешались… А тут ты…
– А тут я, – напомнила ему, не отрываясь от истязания. – Какая?
– Эвка, издевательница! – он обхватил меня руками и поцеловал, беспощадно измучив губы. Точно синяк на весь рот останется.
– Значит, не понравилось? – надулась я деланно.
– Наоборот, – хмыкнул он. – Посмотрим, как запищишь на моем месте.
Последующие несколько минут были заполнены возней, хихиканьем, взвизгиваниями и чмоканьями, пока я не взмолилась:
– Мэл, дай отдышаться!
– То-то же, – зажал зубами банан за хвостик и ловко очистил свободной рукой от кожуры. – Если серьезно, хотел сказать, что не умею ухаживать. То есть не знаю, как нужно ухаживать за тобой, потому что тебе не нравится то, что нравилось другим. Бросаюсь из крайности в крайность и всё запутываю.
– Мэл… – я замолчала от полноты нахлынувших чувств. – То есть ты хотел за мной…? А как же приятели?
– Ты согласна остаться приятелем? – глянул он на меня. – Я – нет.
– И я.
Просунув ладонь под рубашку, я погладила горячую атласную кожу. Прикорнула на груди Мэла, и он мягко поцеловал в макушку. Подняв голову, я неловко ткнулась под его подбородок, и снова наступила тишина, сопровождаемая шумным дыханием и чмокающими звуками. Совершенно невозможно отказаться от упоительных ощущений, неожиданно открывшихся мне сегодня. Много лет я жила, обделенная нежностью и лаской, которой с избытком одаривал Мэл, поэтому катастрофически не хватало силы воли, чтобы вовремя остановиться.
Вдруг Мэла тяготит моя чрезмерная горячность? Вроде бы нет. Он выглядел довольным жизнью и мной, сидящей у него на коленях.
– Не тяжело? Наверное, отсидела тебе ноги.
– Нет, – ухмыльнулся он. – Очень удобно. У футболки глубокий вырез.
– Ах ты! – шутливо стукнула его по руке. – Кстати, чья футболочка? Для кого берег?
– Для тебя, – попытался отвертеться Мэл.
– Так и поверила, – посмотрела я на него взглядом дознавателя.
– Кто-то подарил, уж не помню, когда, – начал оправдываться он. – Валялась в шкафу без дела.
– Правда? – прищурилась я. – Подарок одной из бывших?
– Не помню. Бросил и забыл. Честно.
– Ладно, – сказала грозно и тут же, не сдержавшись, поцеловала, хотя собиралась построжиться.
Где-то под боком заиграла модная песенка, и Мэл, чертыхнувшись, извернулся и достал из кармана брюк телефон. Я хотела подняться, чтобы не мешать разговору, но Мэл удержал меня, обхватив крепче. Посмотрев на экран, он ответил на вызов.
– Ну? – спросил в трубку. Прирожденный хам: ни здрасте, ни привета.
Телефон прокурлыкал.
– Я занят. Очень, – ответил Мэл и выслушал говорящего. – Не сейчас и не сегодня.
Опять помолчал, воспринимая поток речи.
– Не твое дело, с кем. Мне некогда, пока, – оборвал разговор, а потом, подумав, отключил телефон.
– Сестра, – пояснил, и мое напряжение спало. – Вечно лезет не вовремя. Уверяла, что забыла у меня записи любимой группы, хотя сто лет здесь не была.
– Если хочешь, не объясняй, – проявила я великодушие, хотя минуту назад сердце скручивалось от ревности к неизвестному звонку. Я ревную Мэла?!
– Объясняю, потому что хочу, – ответил он резковато. – Почему не ешь банан?
– Объелась, – сказала я и неожиданно почувствовала тяжесть в желудке. Так и есть, незаметно мы опорожнили треть холодильника.
Я сконфузилась. Вдруг Мэл подумает: с виду малявка, а затягивает в себя как пылесос. Но, несмотря на угрызения совести, всё же решила употребить банан. Не пропадать же ему, коли очищен, а выбрасывать добро не приучена.
– Пошли в душ, – предложил Мэл.
– В душ? – удивилась я. – Уже два раза ходила.
– Пошли в третий. Вместе.
– Вместе? – от осознания его предложения щеки заполыхали огнем, а кусочек банана встал в горле.
– Опять покраснела, – уел меня Мэл. – Пошли?
– Ну, пошли, – согласилась я нерешительно. – А когда будем убирать свинство? – показала на беспорядок, оставшийся на столе.
– Забудь. Скоро придет домработница, – потянул он за собой. На ходу доедая банан, я старательно делала вид, что меня не шокировать совместным мытьем с парнем. Но, видимо, потрясение было ясно нарисовано на лице, потому что Мэл хитро заулыбался.
Казалось бы, ничего страшного, ведь недавно мы видели друг друга без одежды, поэтому стеснение должно пропасть, но я испытывала страшное смущение, боясь полностью оголиться. Вдруг мое тело не понравится Мэлу? Вдруг грудь мала или талия широка, или кривые пальцы на ногах?
В ванной Мэл неторопливо разделся, и пока он разоблачался, мои глаза боялись опуститься ниже дефенсора на его спине и усиленно изучали кафельные стены помещения.
– Эвка, раздевайся, – протянул он руку.
– Ты, смотрю, любишь ублажать себя разной косметикой, – перевела я взгляд на полочку, заставленную флаконами и тюбиками, и начала расстегивать юбку.
– Мне плевать, – отмахнулся Мэл. – Дарят без конца: на дни рождения, на Новый год и на День независимости. Никакой фантазии.
Неловко и неэротично я стянула одежду и все-таки прикрылась рукой. Мэл опалил меня взглядом:
– Не робей, Эва. Пошли.
Он вступил в кабину, потянув меня за собой. Включив и отрегулировав направление горячих струй, чтобы они не били в лицо, Мэл налил гель на пампушку-мочалку.
– Потрешь спину? – развернулся, подставив место для натирания.
Водя мочалкой, я вдруг обнаружила, что любуюсь Мэлом. Он был сухощав телосложением, не перегруженным мышечной массой, и со стройными длинными ногами, а упругие ягодицы вообще вызвали новую волну удушья и пустили сердце вскачь.
