Текст книги "Выход в свет. Внешние связи (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 58 страниц)
Ничего себе, слаба телом, – вспомнила я активное времяпровождение в спальне.
– Ладно, Аф, как приеду, поговорим. Спасибо за беспокойство, – поблагодарила я девушку. Ведь она тоже приняла весомое участие в моей судьбе, ушибленной двойным заклинанием.
– Какое "спасибо"? – возмутилась Аффа. – Я виновата в том, что потащила тебя в клуб, хотя не следовало. Не зря ты рьяно отказывалась. Мне не следовало настаивать, но почему-то интуиция на этот раз подвела. Думала, получится особенный вечер, а вышло безобразие с рукоприкладством. У Мэла, наверное, физиономия опухла.
– Держи карман шире. Дядя полночи делал косметические маски и прикладывал огурчики на его фингалы.
– Правда, что ли? – удивилась соседка, а потом рассмеялась, поняв шутку. – Ладно, увидимся. Будь смелее, не позволяй Мэлу управлять тобой.
Хороший совет, но пока не получается. Вернее, не очень-то сопротивляюсь.
Разговор с Аффой взбодрил и поднял настроение, упавшее после общения в неприятной компании Вадима. Вскочив с подоконника, я оглядела очередной стерильно-шаблонный дизайнерский шедевр. Хоть сейчас фотографируй гостиную и выкладывай на развороте глянцевого журнала.
На стене, рядом с высоким фикусом, висела картина с изображенными на ней членами семьи Севолода. Полотно смотрелось чопорно и консервативно в массивной золоченой раме. В центре холста сидела в высоком кресле ослепительно красивая белокурая женщина. Или она действительно была молода, или художник приукрасил реальность, но женщина выглядела свежо, благоухая очарованием юности. По бокам от красавицы стояли Севолод и Вадим, оба в костюмах и при бабочках. В ногах женщины на маленьких скамеечках сидели дети, встретившиеся мне на винтовой лестнице.
Рассудив логически, я пришла к выводу, что в центре картины главенствовала тетушка Мэла. Стало быть, Вадим оказался старшим сыном Севолода и по совместительству кузеном Мелёшина.
Что ж, висоратская семейка получилась на славу с запечатленными в веках аристократическими лицами. Одни драгоценности тетушки чего стоили: каждый камешек тройного ожерелья на лебединой шее масляной красавицы был тщательно прорисован и наверняка сверкал не хуже оригинала.
Снова приглядевшись к Севолоду, я не могла отделаться от впечатления, что на меня с картины смотрел повзрослевший Мэл. Неуловимое и необъяснимое сходство заключалось не в одинаковом расстоянии от крыльев носа до мочек ушей и не в высоте породистого лба. Кровные родственники Мелёшины смотрели одинаково – надменно и оценивающе, имели одинаковый наклон головы и одинаково заявляли права на принадлежащее им. И пусть с первого, поверхностного взгляда, зрители сошлись бы во мнении, что Севолод – подкаблучник, позволивший жене править в доме и на картине, после второго, вдумчивого взгляда, разглядевшего руку мужчины, властно лежащую на плече красавицы, становилось ясно, кто в действительности контролирует жизнь семьи.
Вадима изобразили на полотне в некотором отдалении от родственников. Почему-то между ним, Севолодом и Мэлом не чувствовалось той незримой связи, что протянулась между дядей и племянником. У Вадима и нос был сплюснутым, как у утки, и надбровные дуги выступали сильнее, и лицо казалось круглее и щекастее, лоснясь от хорошей жизни.
Наглядевшись на высокохудожественный холст, я вспомнила, что пора вернуться в общество. Подойдя к приоткрытой двери в столовую, услышала:
– Она девочка милая и простая в манерах, не морочь ей голову, Жорик.
Я остановилась. Севолод вернулся к неформальному общению с племянником и говорил обо мне. Что за простые манеры? – подумала со злым интересом. Наверное, нужно есть омлет ножом и вилкой, чтобы показать сложность приобретенных культурных навыков.
– Не заморочу, – ответил Мэл, и что-то звякнуло.
– Девушка придумает невесть что, настроит планы, – продолжал поучать дядюшка. – Не тешь её напрасными надеждами.
– Я не тешу, – сказал Мелёшин.
– Реакция твоего отца предсказуема, и все же, думаю, он оценит нетривиальный способ, с помощью которого ты выкрутился из сложившейся ситуации. Для достижения цели хороши все средства.
– Это было не трудно, – ответил Мэл.
В голове застучало от притока крови. "Это было не трудно". Это было легко. Ну и черт с тобой!
Я взялась за ручку. В конце концов, подслушивать неприлично. Однако дверь не желала поддаваться. Мало того, моя рука намертво прилипла – невозможно оторвать пальцы. Дверь застыла, точно вмороженная в вековой лед, а рука не отдиралась.
– Уверен, что девушка сдержит обещание?
– Не сомневайся, – уверил бесстрастно Мелёшин. – Такие как она, держат слово.
Не поймешь, с иронией сказал или с издевкой. Да подавись ты своими дальновидными постельными стратегиями! Я подергала рукой – пустая попытка.
– Надеюсь, ты вовремя исчезнешь с ее горизонта, чтобы ваши… э-э-э… отношения не зашли слишком далеко, – предупредил заботливо Севолод.
– Постараюсь, – подтвердил ровным голосом племянник.
– Отца порадует деловой и предусмотрительный подход, несмотря на кавардак, устроенный у клуба, – похвалил мужчина. – И зачем тебя понесло в этот клоповник?
– Были причины.
Деловой гад! – задыхаясь от растущего гнева, я пыталась отлепить ладонь от дверной ручки. В горле противно защекотало. Сейчас закашляюсь, и меня обнаружат подслушивающей под дверью, с рукой, приклеенной неизвестным заклинанием.
– На всякий случай закрепи свой успех у девушки, но не переусердствуй, – сказал Севолод, радеющий за честь клана Мелёшиных. – Кстати, милая гостья! – повысил он голос, и я замерла, поняв, что обращаются ко мне. – В последнее время дверь клинит в шарнирах, поэтому надавите посильнее.
В столовой воцарилась тишина, потом послышался звук отодвинутого стула, упавшего с грохотом на пол.
– Ты! Ты специально подстроил! – закричал Мэл. Дверь распахнулась, и я оказалась в проеме, прижимая к груди горящую ладонь, оторванную от дверной ручки, а Мелёшин смотрел на меня, и в его глазах закручивалась смесь страха, растерянности и… надежды на то, что я не слышала последних откровений.
– Спасибо за гостеприимство. Мне пора, – пробормотала и пошла, сама не знаю куда. Не уверена, что двигалась в нужном направлении.
6.2
Позади бахнула дверь. Мэл догнал меня и развернул за плечи.
– Эва, это не то, что ты думаешь! Я имел в виду совсем не то! Черт, вернее, вообще не имел это в виду!
– Мне нужно в институт, – отвернувшись, я двинулась дальше.
Он схватил за руку:
– Выслушай меня!
– Зачем, Мелёшин? Я же ни в чем тебя не обвиняю. Где здесь выход?
Мэл нахмурил брови, словно его гораздо больше обеспокоила моя инертность, нежели возможный гнев и истерика. И он подтвердил свое опасение:
– Эвка, накричи, ударь, но не отворачивайся!
Я выдернула руку из крепкой хватки:
– Как доехать до института? Где здесь поблизости остановка?
– Я довезу, – сказал Мелёшин тоном, не терпящим возражений.
– Не стоит, пока наши отношения не зашли слишком далеко, – просипела флегматично. – Пойду, мне еще нужно зайти в аптеку.
Вместо ответа он потащил меня по коридору в обратную сторону, а я упиралась, цепляясь за декоративные выступы. Если Мэл приведет обратно к дяде и устроит продолжение сеанса откровений, вылью кипяток из чайника ему на голову. Нет, зараз им обоим.
Однако Мелёшин приволок меня в небольшой холл. Подошел к стене и раздвинул её в разные стороны. Пока я потрясенно соображала, что он всего-навсего распахнул двери шкафа-купе, в меня полетели куртка, шапка и шарф.
– Одевайся, – приказал Мэл. Большое зеркало отразило мою бледную физиономию и не менее бледное лицо Мелёшина. Решимость парня пугала непонятностью намерений.
– Готова? – спросил он отрывисто, и, дождавшись неохотного кивка, схватил за руку.
За спиной захлопнулась дверь роскошного обиталища Севолода, и Мэл потащил меня по широкому коридору, как оказалось, к лифту. Я собирала ногами ковер в складки, противясь самовольству Мелёшина, который затолкал меня в раскрывшиеся двери. И он еще смеет пихаться!
Едва лифт поехал вниз, Мэл нажал на кнопку, и кабина, дернувшись, остановилась. Мелёшин вытащил пакетик из кармана куртки и, надорвав, натянул содержимое на глазок видеокамеры. Забившись в угол, я в смятении наблюдала за действиями парня. Что он задумал? Специально изолировал свидетеля, чтобы не осталось записей о нашем пребывании в лифте?
– Эва, выслушай меня, – начал Мелёшин обманчиво спокойным тоном.
– Не трогай, – промямлила я сипло и закрылась руками, сжавшись. – Не трогай, не трогай…
– Эва… – развел он мои ладони в стороны. – Я никогда не причиню тебе боль.
Он крепко обнял меня, отчего нос уткнулся в молнию на куртке Мэла. И вообще, дышалось некомфортно с учетом спертого воздуха и теплой одежды.
– К чему этот концерт? – пробурчала я невнятно, выразив недовольство на уровне его груди. – Иди, морочь голову другим.
Мелёшин освободил меня от объятий и заставил посмотреть ему в глаза.
– Гораздо лучше, когда вижу тебя, – сказал удовлетворенно. – То, что ты услышала в столовой – неправда.
– А я и не знала. Сами разбирайтесь в своем, семейном. Мне не до тебя.
– Зато мне до тебя. Севолод обязательно сообщит отцу. Поэтому пришлось говорить такое, о чем я никогда бы не сказал.
Я поглядела на Мелёшина, раздумывая. Он мог сразу завершить представление в столовой, заявив: "Ну вот, маски сняты. Незачем изображать того, кем на самом деле не являюсь" и быстренько распрощаться, потирая с облегчением руки. Однако Мэл предпочел зависнуть со мной в тесном пространстве лифта на невероятной высоте, чтобы втолковать, объяснить и оправдаться. На его лице была написана тревога, смешанная с беспокойством, и он боялся, что ему не поверят.
– Он тебя бьет? – осенило меня.
– Кто? Отец? – уточнил Мелёшин. – С чего ты взяла?
Хотел что-то добавить, но промолчал, взявшись мять мою ладошку.
– Не болит после agglutini[11]11
agglutini, агглутини (перевод с новолат.) – приклеивание
[Закрыть]?
– Не знакома с таким заклинанием.
– Приклеивание, – пояснил Мэл и добавил со сдерживаемой яростью: – Я не подозревал о плане Севолода. Хотел, чтобы получилось правдоподобно.
Он подул на ладонь и погладил.
– Зачем? – спросила я.
– Что "зачем"?
– Зачем нужно, чтобы Севолод поверил?
– Он мой дядя и по-своему желает мне добра, – ответил с неохотой Мелёшин. – Также как и отец. Оба уверены, будто знают, что для меня лучше, и расписали мою жизнь на годы вперед. А я не собираюсь жить по их правилам, понимаешь?
– Понимаю, – не удержавшись, я провела рукой по темным жестким волосам.
– Спасибо, – сказал Мэл. – Поэтому Севолод и отец не должны нащупать мои уязвимые места и диктовать условия.
– К-какие места? – спросила я, заикаясь от испуга, представив, как к связанному Мэлу подходит его дядюшка с раскаленным утюгом и требует выдать тайну уязвимых мест. Впрочем, чему ужасаюсь? Мой отец недалеко ушел от родственников Мелёшина.
– Ну… какие угодно, – не стал он вдаваться в подробности.
– А зачем Севолод устроил подслушивание?
– Наверное, посчитал, что убил двух зайцев: узнал о моих намерениях и, самое главное, о них узнала ты. А твоя гордость не позволит примириться с тем, что тебя использовали, так?
– Знай, Мелёшин, сколько бы в твоей голове не наплодилось коварных замыслов по поводу того, как избавиться от наказания, я не подала бы жалобу в любом случае. Так что у тебя не получилось оказать могущественное влияние на мое решение, – выдала хрипло.
Мэл мимолетно улыбнулся:
– Знаю.
Поцеловал мою лапку, и я закашлялась.
– Никаких автобусов. Садишься в машину. Беспрекословно, – приказал Мелёшин. Нажал на лифтовую кнопку, и кабина поехала вниз. Я согласно кивнула, раздирая кашлем раздраженное горло. Всё равно не знаю ни одного маршрута.
– Что это? – спросила сдавленно, махнув в сторону занавешенной камеры, и снова зашлась в кашле. Мэл нисколько не смутился.
– А-а, это… – освободил устройство из плена, спрятав стянутую улику в кармане куртки. – Разные полезные штучки, необходимые в быту.
– Вижу, не слепая, – пробурчала я сварливо, а Мелёшин ухмыльнулся.
Лифт плавно остановился, и двери разъехались в пустом освещенном подвале.
– Мы в подземном гараже, – пояснил Мэл и приложил ладонь к черному прямоугольнику на стене.
За стеной глухо загудело, плиты пола пришли в движение, и через появившийся прямоугольный проем в стене подкатил на эскалаторной ленте знакомый черный автомобиль.
– Прошу, – галантно распахнул дверцу Мелёшин.
Я вспомнила, как Мэл открывал её перед блондинкой, и, возможно, перед Эльзой открывал и перед другими девушками, и его дежурный джентльменский жест неожиданно разозлил. Вспомнив, с каким монархическим величием восседала на переднем сиденье Изочка, я поняла, что у меня не получится выглядеть также достойно рядом с водителем. Выбрав наилучший вариант, обошла машину с другой стороны и заметила вмятину, оставленную в крыше перчаткой Тёмы. След от шипов получился глубоким, содрав краску и оголив острые края.
Пока я проверяла, сквозная дыра получилась или нет, Мелёшин терпеливо ждал. Убедившись, что металл деформировался не насквозь, я устроилась на заднем сиденье. Мэл закрыл распахнутую им дверь и медленно обошел машину, засунув руки в карманы куртки. Подошел к моей дверце и открыл ее.
– Ну и? – спросил, вздернув бровь.
– Что именно?
– Ты куда залезла?
– Ты прав, Мелёшин. Залезла, а впереди нужно усаживаться, стараясь не наступить шпильками на ноги водителю.
Мэл посмотрел на меня хмуро и с силой грохнул дверью, заставив испуганно вздрогнуть и моргнуть. Сев на водительское сиденье, он с такой же злостью захлопнул свою дверцу. Заведя машину, резко стартовал, на ходу выставляя зеркало заднего вида на мою болезненную физиономию. На этот раз Мелёшин не устраивал кипяток в салоне, видимо, чтобы я не вспотела и не раскашлялась.
"Турба" проехала безлюдным тоннелем с жирными стрелочными указателями на стенах и вырулила из темного зева подземных ворот на поверхность. Поначалу глаза ослепли из-за внезапной смены освещения – от электрического света до естественного, к тому же отраженного снегом. Зато дорога, по которой двигалась машина, оказалась сухой и бесснежной. Мэл вел машину, уверенно ориентируясь между высотками.
– Почему здесь не растаивают снег? – спросила я, глядя в окно.
– Чтобы быть ближе к природе.
Куда уж ближе в царстве камня, металла, стекла и пластика, – хмыкнула я, разглядывая высотки. В видимой хаотичности их расположения наблюдалась некая закономерность. Вскоре дорога, по которой мы ехали, слилась с другими, образовав единый транспортный поток. Трасса вырвалась из плена зданий и повела прямой стрелой по заснеженному полю к темному скоплению вдалеке.
– Где мы? За городом? – поинтересовалась я. – Кругом какая-то равнина.
– Это район "Кленовый лист", созданный искусственно. Сверху напоминает лист дерева, а дороги имитируют прожилки. Сейчас мы едем по дамбе, а вокруг замерзшее озеро.
– Необычно. Значит, эта дорога – черешок?
– По замыслу архитекторов – да.
"Черешок" был основательным: около десятка полос в том и в другом направлении. Мэл вел машину не медленно и не быстро, а, скорее, комфортно.
– Включить музыку? – спросил у меня.
– Нет, спасибо.
Однообразие заснеженного пространства за окном и тишина в салоне поспособствовали тому, что я снова окунулась в атмосферу столовой Севолода, задумавшись об услышанном и увиденном. Теперь меня занимал не подслушанный невольно разговор, а судьба девушек, работавших горничными. Наверное, потому что я могла оказаться на их месте, и мою память подвергали бы принудительному сканированию, чтобы проверить, не украдены ли драгоценности хозяйки, и узнать, кто спит с хозяином или с его сыном.
– Умеешь читать мысли или память? – спросила сипло у Мелёшина. Он мельком глянул на меня в зеркало заднего вида.
– Эва, тебе известно, что считывают специалисты по элементарной висорике, да и то не каждый возьмется. Брать информацию из глубинных слоев памяти тяжелее, чем события вчерашнего дня или произошедшие год назад. Почему спрашиваешь?
– Ну, ты ведь сильный висорат и можешь всё.
– Заблуждаешься, – хмыкнул он.
– А Севолод? Он читает мысли или видит прошлое других людей? – продолжала я допытываться. Мэл снизил скорость, перестроившись в крайнюю полосу.
– Почему тебя это беспокоит? – спросил озабоченно.
– Просто так, – отвернулась я к окну.
– Нет, не просто. Скажи мне.
– Севолод знает, что твой кузен пристает к горничной?
Мелёшин резко крутанул руль, и я вцепилась в ручку дверцы, вообразив, что машина сейчас свалится с дороги на лед озера. Неужели Мэла разозлил вопрос? Сейчас начнет возмущаться и защищать своего родственника и, чего доброго, обвинит меня в поклепе.
Утонуть в проруби не получилось. "Турба" остановилась в кармане, а мимо в обоих направлениях проносились вереницы автомобилей, грузовые фуры, автобусы, образуя сумасшедшее движение. Однако в салоне машины стояла тишина, даже двигатель работал бесшумно.
– Он мне не кузен, – сказал Мелёшин враждебно, обернувшись назад. А я-то причем, если братцы недолюбливают друг друга?
Видимо, Мэл заметил мое опешившее и обидевшееся лицо, поэтому сказал:
– Извини. Он – сын тетушки от первого брака, Севолод усыновил его и дал свою фамилию.
Вот оно что. Стало быть, Вадим носит Мелёшинскую фамилию не по праву рождения. Теперь понятно, почему Мэл ни разу не назвал парня по имени.
– Кузен – не кузен, а к девушкам пристает, и Севолод об этом знает и потакает, – поведала о своем открытии. – Зачем их увольнять, если они не виноваты?
Мелёшин отвернулся к лобовому стеклу.
– Думаю, дядя знает. Но не потому что прочитал чью-то память, а потому что пару раз ловил его по утрам, когда он сбегал по-тихому из комнат прислуги.
– Значит, этот подонок использует девушек и подставляет!
– Использует? – усмехнулся Мэл. – Горничная, которая принесла твои вещи…
– Светлана.
– Может быть. Не знаю её имени. Сразу же, как устроилась к Севолоду, недвусмысленно дала мне понять, что готова видеть в скромной девичьей постели.
– Врешь! – не сдержалась я, вспомнив миловидную вежливую девушку, чей благопристойный образ не вязался с распущенностью.
– Как тебе будет угодно. Можешь не верить, – хмыкнул Мелёшин.
– А ты? – спросила я, и охрипший голос дрогнул. – Согласился?
Мэл выдержал драматическую паузу, глядя на меня в зеркало.
– Зачастую такие, как она, вцепляются мертвой хваткой, не брезгуя шантажом и угрозами. Поэтому отказался.
– Ты что-то путаешь, – пробормотала я неуверенно. – Чтобы вцепиться, нужны когти и острые зубы.
– Поверь, всё при ней и заточено, – ответил Мелёшин с видом знатока.
– Если не пробовал, откуда знаешь? Значит, опыт имеется?
– Не у меня. У моего знакомого, и с печальным исходом. Так что, Эвочка, горничные бывают разные снаружи и внутри.
– Но почему они не боятся, что память прочитают?
– Эвка, ты наивнее, чем я предполагал. А ведь должна ориентироваться или, по крайней мере, слышала бы об этом. Ты ведь… ну, того… вроде как тоже…
– Понятно, – задрала я оскорбленно нос. – Можешь не продолжать. Всё равно у тебя кособокая вежливость.
– На любое действие всегда найдется противодействие, – сказал Мелёшин. – Не думай, что слепые беззащитны под игом висоратства. В частности, я уверен, что горничные Севолода принимают снадобья, которые спутывают различные виды памяти или стирают события последних суток.
Если Мэл хотел ошеломить меня, ему удалось.
– Но ведь эксперименты с воспоминаниями очень рискованны! Ромашка неоднократно упоминал об этом.
– И что же, теперь не жить? – усмехнулся Мелёшин. – Любой риск должен окупаться, и неважно, какими способами. А ты, Эвочка, своим любопытным мизинчиком только что проковыряла дырочку в холсте, за которым спрятался мир хищников. Их породили правила и запреты висоратства.
Я потрясенно посмотрела на свой палец.
– Значит, есть и другие способы, чтобы жить-поживать без дефенсоров?
– Полно, но они незаконные, а некоторые небезопасны для здоровья, – заверили глаза Мелёшина в зеркале заднего вида. – Может, пересядешь вперед? Очень неудобно общаться.
– Нет, – отрезала я, поджав губы.
– Как хочешь, – мгновенно ощетинился Мэл, и, взявшись за руль, круто вывернул на трассу.
Через пять минут черешок "Клинового листа" прирос к транспортной развязке. "Турба" неслась по проспекту, и я опять пристроилась у окна, рассматривая здания и вспоминая, видела эти места или нет. Они казались смутно знакомыми, и всё же при утреннем освещении город выглядел иным, щедро и гостеприимно предлагая познакомиться с ним заново. Солнечные блики весело играли на стеклах небоскребов, невольно поднимая настроение.
Притормозив, Мелёшин свернул к зданию, увешанному рекламными щитами и вывесками.
– Мы куда? – спросила я, встревожившись.
– В аптеку, – пояснил он, разворачивая машину и выруливая на стояночное место.
– Мне сюда не надо, – ответила я торопливо, сорвавшись на кашель.
Еще чего не хватало! Памятуя о том, во сколько обошлось посещение столичного кафе, ни за какие коврижки не сунусь в магазины в центре города. С дружелюбной улыбкой запросто обдерут как липку. Уж лучше схожу в квартал невидящих, получится гораздо дешевле.
– Дай список, – протянул руку Мэл, не оборачиваясь.
– Не дам. Я пойду в другую аптеку.
Мелёшин развернулся ко мне и потребовал:
– Дай список.
Ведь не отвяжется. Пришлось расстегнуть куртку и достать из кармашка юбки сложенную записку Севолода.
– На. Но учти, буду сама покупать.
Мэл, не читая, взял бумажку.
– Согласен. Пошли.
– Куда? – растерялась я.
– В "Аптечный рай". Сказала же, что сама купишь необходимое, – повторил он терпеливо.
– Я не это имела в виду, – запуталась в объяснениях. – Я хотела сказать, что сначала решу, когда и где.
– Папена, ты сейчас выйдешь из машины, пойдешь со мной в аптеку, и мы купим нужные препараты, – приказал Мелёшин.
– Здесь дорого, – привела я неопровержимый довод. – Лучше в другое место схожу, там дешевле получится. К тому же, у меня сейчас нет денег.
– Твое дело складывать лекарства в корзинку, поняла? – сказал раздраженно Мэл. – Остальное – моя забота.
– Ну, уж нет, – запротестовала сипло. – Не куплюсь на твои подачки.
Мелёшин ударил с силой по рулю, отчего я дернулась, испуганно моргнув.
– Похоже, ты совершенно не понимаешь, что могла умереть! – воскликнул он и потер лоб. – Не хочешь понять, что я своими руками чуть не отправил тебя на тот свет.
Я притихла, медленно, но верно проникаясь словами Мэла о том, что вчера могло случиться непоправимое, и тогда он сидел бы уже за решеткой, а я не выводила его из терпения своим упрямством; отец подыскивал бы дешевое кладбище, и мама так и не дождалась меня.
Судорожно сглотнула, и горло отозвалось болью. Мелёшин потряс бумажкой:
– Это самое малое, что могу сделать для тебя, Эва. У меня, знаешь ли, тоже есть совесть, которая не дает спать ночами.
– Ладно, Мелёшин, пойдем, – согласилась после недолгого раздумья.
– Кстати, у меня и имя есть.
– Знаю, – открыла я дверцу и выбралась на морозный воздух, чтобы скрыть замешательство. Ну, и как к нему обращаться? Мэл? Егор? Пошевелила беззвучно губами, обкатывая на языке имя. Оно показалось чужеродным и совершенно не хотелось выговариваться.
– Замотай получше горло, – посоветовал Мэл. – И рот тоже.
– Рот-то зачем? – удивилась я, но он уже потянул за шарф, укрыв заодно и мой нос.
"Аптечный рай" действительно оказался таковым: десятки окошек для расчета и стеллажи, уходящие в бесконечность. В огромном зале-ангаре прохаживались покупатели, рассматривая и изучая товары.
Мелёшин энергичным шагом направился к девушке в белом халатике и что-то спросил. Она кивнула и засеменила по проходу, а следом зашагал Мэл, махнувший мне, мол, не отставай. Девушка провела нас к одному из стеллажей с изобилием красочных упаковок и флакончиков.
– Что-нибудь еще? – просила приветливо.
– Нет, спасибо, – отпустил её Мелёшин.
Пока он изучал представленный на полках ассортимент, я пялилась по сторонам.
Напротив, у соседнего стеллажа стояла ухоженная дама в меховой шубе и выслушивала пояснения другой девушки в белом халатике. Полки были набиты средствами для поддержания молодости. Напрягши зрение, я разглядела ценники. Увидев цифры с тремя и четырьмя нулями, зрение расширило глаза и округлило их, заодно задействовав рот.
– Две ложки ежедневно… – бормотал Мэл. – Триста пятьдесят миллилитров… Черт!
Отвлекшись от травмирующих психику цен, я повернулась к Мелёшину.
– Не могу сообразить, сколько нужно, – протянул он флакон темного стекла с разноцветной наклейкой. – А-а, ну их, – сграбастал в корзинку все имеющиеся флакончики.
– Погоди-погоди, – испугалась я, увидев, что на ценнике написано "60". – Давай посчитаем. Тут написано: "Одна столовая ложка на стакан жидкости, два раза в день, курс не менее двух месяцев". Так… Пятнадцать на два – тридцать на тридцать на триста пятьдесят… Надо пять штук!
Мелёшин оглядел меня, словно заново увидел, и сказал:
– Возьмем всё.
– Зачем? – воскликнула я сипло и закашлялась. – Это много. Ты посмотри, сколько стоит!
– Я сказал, возьмем всё, – отрезал Мелёшин и двинулся к расчетному окну.
– Послушай… Мэл… – поспешила я следом. – Зачем покупать лишнее? Можно со спокойным сердцем вернуть половину обратно.
Мелёшин, будто не слыша, поставил корзинку у окошка.
– Есть что-нибудь от фарингита? – спросил у женщины за стеклом. – Чтобы за день или за два.
– Список ей покажи, – подергала я за рукав.
– Покажу, – пообещал он. – Иди, погляди пока на косметику, – и подтолкнул меня к стеллажу неподалеку.
– По списку купи, – напомнила я Мэлу.
– Ага, не сомневайся, – кивнул он и махнул рукой. – Иди, иди.
Стеллаж с косметическими новинками сиял красочными упаковками, подарочными бантами и запредельными ценами. Я перебирала нарядные коробочки под присмотром девушки в белом халатике.
– Чем-нибудь помочь? – спросила она, примчавшись из другого конца зала.
Пришлось ее огорчить. С тоскливым видом я взяла очередную упаковку, чтобы прочитать состав ингредиентов, и почувствовала руку на талии.
– Что-нибудь понравилось? – поинтересовался над ухом Мелёшин.
Понравилось да тут же разонравилось из-за поднебесной стоимости.
– Неа, – поставила я коробочку с кремом обратно.
Мэл протянул пластинку в фольге. Он выглядел довольным. Еще бы, оставить ни за что кучу денег в аптеке и радоваться от уха до уха.
– Открывай и клади под язык.
Надорвав по перфорации, я сунула в рот, как велено. На языке осел яблочно-клубничный вкус, а в горле мгновенно полегчало.
– Ну, как? – поинтересовался Мелёшин.
– На глазах помогает, – признала я. Вроде бы и голос показался не таким сиплым. – Хороший препарат.
– Держи, – Мэл протянул пакет с купленными лекарствами, а чек и список Севолода засунул во внутренний карман куртки. – Инструкции по применению прилагаются. В них подробно расписано.
Пакет оказался тяжеловатым. Сколько же Мелёшин накупил? Ну, конечно, всего лишь удвоенное количество флаконов с сиропом.
Перед выходом из аптеки Мэл еще раз проверил закупоренность моих слуховых, носовых и ротовых выходов. Подойдя к машине, я снова направилась к полюбившемуся заднему сиденью.
Мелёшин помрачнел.
– Объясни, почему не хочешь сидеть впереди, – потребовал напрямую.
Не хочу – и всё. Ни за что не скажу правду.
Расселись по своим местам: я – взбаламученная и Мелёшин – взъерошенный. Он развернулся ко мне:
– Ты вообще не любишь сидеть впереди, или не любишь в этой машине?
Я отвела глаза в сторону:
– В этой машине.
– Понятно, – процедил он и вернулся к рулю. – Значит, брезгуешь сесть рядом со мной?
– Ничего не брезгую, – опровергла, посасывая лечебный леденец. Надо же, какой эффективный – уже и голос прорезался.
– Не придумывай оправданий, – сказал Мэл с кривой усмешкой. – Знаю, что тебе противно.
– С ума сошел? – удивилась я. – Что значит "противно"? Данный эпитет неуместен.
– А что уместно? – не отставал Мелёшин. – Что я должен думать, если постоянно приходится выворачивать голову, а мне не объясняют, почему? У меня вот здесь болит и ноет, – потер он шею. – Отвлекаюсь постоянно от дороги и могу запросто попасть в аварию.
Его жалоба проняла меня. После недавней короткой исповеди Мэла у аптеки я начала по-другому смотреть на разные вещи. Проще и спокойнее плюнуть на самолюбие и пойти навстречу Мелёшину, чем окончательно угробить в дорожной аварии свое здоровье, подорванное двойным заклинанием.
– Ладно, – проворчала, и мне показалось, зеркало отразило зеленые огоньки, сверкнувшие в глазах Мэла. Данная примета могла означать, что он замыслил пакость или, наоборот, пакость удалась. Я прищурилась, вглядываясь, но Мелёшин смотрел на меня усталым взглядом замученного водителя, и никаких зеленых огоньков в помине не было.
Вылезши, обошла вокруг машины и крайне неизящно устроилась на переднем сиденье. Мэл притомился вертеть головой и даже не выбежал, чтобы помочь усесться.
– Ну, как? Теперь шея не болит? – спросила у него.
– Не болит. Не забудь пристегнуться.
Пока я возилась с ремнем, он не делал попыток подсобить, а наблюдал.
– Всё, готова, – сказала, догрызая остаток таблетки.
Мелёшин завел машину, однако не спешил трогаться.
– Ты расскажешь своему… парню о том, что случилось?
– Пете? – удивилась я. – Причем здесь он?
– Ну, девушка должна быть честной со своим… парнем, – пожал плечами Мэл. – По-моему, некрасиво скрывать от него правду.
Странно, почему он вдруг озаботился Петиным спокойствием.
– Сам-то расскажешь своей Изочке?
– Расскажу, – ответил Мелёшин на полном серьезе. – Это будет честно.
У меня пересохло и запершило в горле, словно и не рассасывала недавно лекарство.
– О том, что ездил в клуб, или о том, что устроил драку?
– Или о том, что было утром.
– Пить хочу, – опять просипела я.
Мэл резво перебросил с заднего сиденья пакет из аптеки и, порывшись, достал другую пластинку в фольге.
– Освежающее и анестезирующее.
– Под язык? – уточнила на всякий случай.
Мелёшин повертел упаковку и кивнул. Когда следующая таблетка начала лечебное воздействие, я спросила:
– Вы с Петей разобрались по "Инновации"?
Мэл хмыкнул:
– Зря ты переживала за него. Рябушкин оказался деловым человеком. Мы переговорили с ним в субботу, и после экзамена он вернул деньги.
Суббота, экзамен… В голове всё перекрутилось, подернувшись белесой дымкой. Я уж и забыла, чем занималась на выходных. Взглянула на часы. Гномик настойчиво показывал, что время скоротечно близилось к обеду, а институт не стал ближе, хотя насущные будничные дела никто не отменял.
В Пете я совершенно не сомневалась. Как взрослый и ответственный человек, он не стал бы бегать и прятаться от Мелёшина, чтобы не платить по счету.
– Ну, так как? – прервал раздумья голос. – Твой Рябушкин имеет право знать?
– Имеет, – ответила я неохотно, уставившись вперед. Действительно, нехорошо скрывать от Пети. Если парень узнает из чужих уст, получится еще неприятнее.
