Текст книги "Выход в свет. Внешние связи (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 58 страниц)
Торопливо расписавшись в единственной незаполненной строчке графы с подписями, я сказала благодарное "спасибо" и уже у двери была окликнута деканом:
– Наличествуют ли у вас трудности при подготовке к экзаменам? Я мог бы походатайствовать о дополнительных занятиях перед преподавателями.
– Не стоит беспокойства, Генрих Генрихович, всё отлично. Справляюсь по мере сил, – заверила я убежденно. Еще чего не хватало: новый апокалипсис в виде повышенного студенческого внимания. Едва о серой крыске успели позабыть, как доброжелательный дядечка снова посадит мою пятую точку на кактус.
– Если понадобится, не затягивайте. Сессия пролетит незаметно.
Точно, летит и машет крыльями, а я совсем страх потеряла, закружившись в вихре светских развлечений.
Получить заработанные копеечки в кассе оказалось проще простого, хотя штурвал на двери и бронестекло остались прежними. Сегодня кассирные богатства охранял не Савелий, а мужеподобная тетка – косая сажень в плечах – в униформе и с дубинкой гораздо внушительней, чем у прежнего охранника. Деньгами заведовал молодой человек, тоненький и полупрозрачный, и вся процедура проистекла в полном молчании. Я приложила ладонь к считывающему оттиску и получила звякнувшие монетки, заработанные непосильным трудом.
При выходе тетка окинула меня пристальным взглядом, сканируя внешность, и наверняка занесла в базу неблагонадежных элементов, уж больно прищур многозначительный. Ну, и пусть. Зато у меня поступление в личную казну почти шестьдесят висоров! Как только я осознала свое счастье, меня охватила радость, но тут же приувяла, стоило вспомнить о визите к профессору. Может, не заводить разговор о фляжке? Мне и так неплохо живется – деньги валятся, согревая нулями.
В общем, ковыляла я на пятый этаж к закрытым лабораториям, и с каждым шагом сомнения росли и росли, пока не перевесили желание выяснить тайну. Так медленно мои ноги еще не ходили – в час по чайной ложке, а время как назло вообще не двигалось.
Замок считал линии на ладони и, пискнув, пропустил за стеклянную стену. Постучавшись, я вошла в Альриково святилище, не дожидаясь ответа. А зачем? Мне так и сказали – приходи в любое время в оперативном порядке, а понятие "в любое время" равнозначно вваливанию без стука в кирзовых сапогах по уши в грязи. И никто меня не накажет за бесцеремонность, потому что пришла в оперативном порядке.
Профессор стоял у окна и смотрел через цветное стеклышко на свет, а рядом любовалась фиолетовыми облаками Лизбэт, присосавшись пиявкой к мужчине. Они так увлеклись окрашенными просторами, что не расслышали мой топот.
– Посмотрите, Лиза, на изумительные пики в диапазоне волн длиной до пятисот нанометров!
– Вижу, Альрик Герцевич, – еще плотнее присоединилась девушка к профессору. – Потрясающие пики.
– А теперь взгляните. – Мужчина поменял фиолетовое стекло на красное и снова навел на окно. – Пики падают в волнах длиной свыше шестисот нанометров. Парадокс Блюхермахера красив, не правда ли?
– Невероятен! – согласилась девица. – Блюхермахер – столп висорической науки, как и вы, Альрик Герцевич!
– Вы мне льстите, Лиза, – сказал сухо мужчина, хотя на его месте я бы возгордилась, что меня сравнили с почившим дедушкой, успевшим выпустить собрание многотомных научных трудов, которые покрывает отборной руганью каждое поколение бедных студентов.
– Папена? – абсолютно не удивившись, обернулся профессор, а Лиза, вздрогнув, опустила руку, которую хотела положить невзначай ему на плечо.
Хороша парочка – гусь да гагарочка. Восхищаются непонятными пиками, словно чудом вселенского масштаба. Не удержавшись, я сдавленно хмыкнула.
– Продолжим после небольшого перерыва, – прямым намеком Альрик указал девушке на дверь. На ее месте я бы оскорбилась за беспардонное выпроваживание и из чувства противоречия уселась на стуле, скрестив все имеющиеся конечности. Но Лизбэт оказалась гибче и дипломатичнее. Она опустила глазки и сказала:
– Хорошо, Альрик Герцевич, – и изящной ласточкой выпорхнула в дверь, одарив меня взглядом, в котором плясали далеко идущие последствия.
– Вы пришли раньше, чем обычно, – заметил профессор. Мог бы поблагодарить за то, что его спасли от банального соблазнения.
– Сегодня были экзамены, – швырнула я сумку под кушетку и забиралась наверх.
– Успешно? – поинтересовался мужчина, доставая перчатки из ящика стола.
– Тройка у Стопятнадцатого.
– Считаете, что достойны лучшей оценки? – спросил он, ощупывая и оглядывая мои руки.
– Отвечаю на вопрос.
– Как общее самочувствие? Голова не кружится после скоростной реабилитации заклинаний? – Альрик начал прослушивать легкие. – Тошнота, учащенное сердцебиение?
– Нет. И фарингит прошел.
– Хорошо. На всякий случай будем дополнительно следить за симптомами, пока они не исчезнут, – сказал профессор, взяв градусник с соседнего стола. – Замерим температуру и потенциалы. Не возражаете?
Получив молчаливое согласие, он принес висограф и облепил меня датчиками. Пока мужчина фиксировал ровное пищание и равновесный ноль на шкале, я исподтишка наблюдала за ним, разрываясь сомнениями. Стоит или не стоит спрашивать о "трезубце"?
– Что-то беспокоит? – спросил Альрик.
Я помотала головой.
– Беспокоит, – утвердил он, перекрепив датчики. – Не отрицайте. Непроходящее беспокойство – один из признаков паранойи и фобий. Итак?
– Хочу вас нанять! – выпалила я, решившись, и испугалась.
– Для чего? – улыбнулся профессор, следя за стрелкой висографа.
– Провести экспертизу раритета, – сказала с независимым видом, хотя от страха желудок прилип к позвоночнику.
– Для оценки существуют специализированные экспертные центры, – пояснил Альрик, продолжая улыбаться. Похоже, его забавляла абсурдность предложения. А то мне неизвестно!
– На эту вещь нет документов, – выдавила я, сглотнув ком в горле.
– Эва Карловна, – профессор приподнял бровь, выказывая тем самым удивление, – у вас на руках контрабандный предмет? Неужели краденый?
– Д-да, – призналась дрогнувшим голосом. – То есть нет. То есть не совсем. Я хочу, чтобы вы провели экспертизу.
Альрик рассмеялся.
– Папена, вы плохо готовились по символистике, иначе бы знали об ответственности за незаконное хранение и использование раритетов и за заведомое введение в заблуждение правоохранительных органов.
– Прибыль от реализации разделится поровну, – протараторила я заготовленную фразу и поникла под уничижительным взглядом профессора.
– С какой стати? – спросил он и повторил царственно: – С какой стати вы обратились ко мне?
– Потому что у вас трезубец, – выпалила и замерла с колотящимся сердцем.
– Мне нужно пугаться? – поинтересовался Альрик, медленно скручивая проводки. – Это какая-то шифровка?
– Это клеймо на раритетах, изготовленных вами.
– Папена, ваши фантазии зашкаливают, – мужчина отнес висограф и вернулся. Пока он хромал от стола к столу, я настороженно следила за передвижениями, ни на миг не поверив в профессорское спокойствие. Оно казалось обманчивым, пугая непредсказуемостью.
– Мне очень нужно, правда! – попробовала я надавить на жалость, когда Альрик начал осматривать уши. – Если бы не нужно, то не попросила.
Мужчина перешел к замеру давления и пульса.
– Начитались ереси и нафантазировали бог весть что, – обронил, и мне показалось, руку сдавил сильнее и говорить стал резче и отрывистее.
– Ай, больно! – попыталась выдернуться из крепкого захвата.
– Не дергайтесь, – сжал запястье профессор.
– Если не согласитесь, сообщу о "трезубце" по адресу, указанному в архивном деле, – пискнула я угрозу и, пискнув, поняла, что напрасно сказала. Альрик окружил меня, опершись кулаками о кушетку, и уставился тяжелым немигающим взглядом, заставляя сжиматься и таять от страха, залившего по самую макушку.
– И кто вам поверит?
– Может, не поверят, но проверят, – добавила я, готовя себе медленную мучительную смерть. Но отступать было некуда, разговор на лезвии затеян. – У вас пятерка напротив "опасности".
Мужчина рассмеялся, и смех вышел неестественный, вынужденный.
– В архиве хранится немало любопытных и шокирующих материалов, и молоденькой впечатлительной девушке обязательно придет в голову разная ерунда, которая мешает спать ночами. И тогда девушка захочет поделиться с кем-нибудь своими догадками, например с дознавателями. Не вы ли недавно кричали со слезами, что ненавидите первый отдел, а теперь согласны сунуться в капкан ради бездоказательных предположений?
– Не сунусь, – признала я правду. – Но… скажу Стопятнадцатому! И Евстигневе! И напишу во все научные журналы, вот.
Похороните меня под березками! – простонало сознание, вздрогнув от пробудившегося вертикального зрачка Альрика, и от ужаса ушло в длительный коллапс.
– Повеселите публику, – сказал медленно профессор. – Пишите, и побольше. Над вами посмеются и не примут всерьез, милый неоперившийся птенчик.
– Зато задумаются. Ваша репутация окажется подмоченной, – понесло меня на дальний конец кладбища. – Кто будет снимать табличку с титулами? – мотнула головой в сторону двери. – Стопятнадцатый?
– День ото дня вы удивляете меня всё больше, Папена. Видимо, спонтанное попадание сдвоенными заклинаниями стимулировало в вас отчаянную и глупую смелость. Но сегодня вы превзошли себя, – процедил Альрик, не спеша выпускать из кольца рук, и смотрел в глаза, поедая и подавляя. С каждым произносимым словом мое дрожащее тело уменьшалось, съеживаясь до размеров комочка.
Может, не поздно исправить недопонимание? – заметались лихорадочные мысли. Сделаем вид, что ничего не было, или забудем, и мирно разойдемся в разные стороны.
– Хорошо, я ошиблась. Мне пора, – попробовала выбраться, но безуспешно.
Мужчина глядел на меня и вдруг схватил за шею, сжав широкой ладонью.
– Ах ты, мелкая лицемерка!
Я страшно перепугалась. Казалось, еще мгновение, и сердце вывалится из груди, захлебнувшись в панике. Отчаянно желая жить, замолотила руками, и, кажется, съездила профессору по лицу. Силы Альрика хватило, чтобы унять и прижать мои дрыгающиеся конечности, а на меня накатило полуобморочное состояние.
– Успокойтесь, Папена, – откуда-то со стороны донесся насмешливый голос. – Ваши страхи умиляют.
Очнувшись, с трудом сфокусировала зрение, судорожно и жадно вдыхая. Всё было на своих местах: лаборатория, кушетка, на которой сидела я, безмерно перетрусив, а рядом стоял Альрик, продолжавший снисходительно смотреть на меня. В уголках его рта скопилась кривая ухмылка.
Значит, мне привиделось тяжелое удушье и пляшущие звездочки в глазах? Я машинально потерла шею. До чего же реальная и устрашающая иллюзия получилась – аж мурашки по коже. То ли еще будет, – обреченно отозвалось полуживое сознание.
Спасите меня кто-нибудь! И какой черт дернул мой язык ляпнуть лишнее? Сейчас шла бы домой, потирая ручки и раздумывая, как эффективнее потратить увеличившийся бюджет, а вместо этого взята в заложники стальными объятиями профессора, который просвечивает испытующим взглядом и продумывает, как быстрее избавиться от моего тела: целиком или по частям.
– Я не убийца, – усмехнулся мужчина, точно прочитал мысли. Даже дефенсор не спасает, виданное ли дело?
– Никому о вас не скажу, – пообещала я севшим голосом. – Честно-честно.
– Пойдете домой, ляжете в постельку и будете держать бредовые идеи при себе? – спросил Альрик.
– Да-да, – закивала согласно. – При себе.
– Поздно, – опустил он гильотину, и мое сердце ухнуло в пятки, а душа принялась усиленно готовиться на небеса.
– Я проведу экспертизу, – сказал профессор, и мои уши решили, что ослышались. – Вникаете? – спросил он, раздраженный моим обескураженным видом.
– Да, – кивнула я и снова уставилась на него. Накатило опустошение: заготовленные слова либо сказались, либо улетучились, и оставалось взирать бессмысленным взором на Альрика.
– Однако сохраняю за собой право изменить условия. Доля от реализации составит семьдесят на тридцать в мою пользу.
– А… – открыла рот я, проникаясь услышанным. Соглашусь на что угодно, лишь бы сбежать отсюда. Затея с выяснением личности "трезубца" вышла провальной, и я до жути боялась, что неверно подобранные слова в любой момент оборвут мою коротенькую жизнь, разъярив мужчину.
– Следующее. Мне нужна подноготная вашего раритета: что, где, когда, откуда, с кем. Ясно?
Ясно. Ответная россыпь мелких согласных кивков.
– И последнее. Вы по собственной воле расскажете о себе.
– То есть? – изумилась я, позабыв о страхе.
– Вашу биографию, – пояснил профессор. – Имена родителей и прочих родственников, место рождения и учебы, имеющиеся достижения. Кратко, но емко.
Я ошарашенно внимала, не в силах уразуметь, что от меня требовалось, а когда сообразила, то воскликнула:
– Но зачем?
– Считайте моей прихотью и научным интересом, – пояснил с ленцой мужчина и добавил: – Меня не интересуют ваши эмоциональные пристрастия, только факты.
Его слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. В полнейшей растерянности я пялилась на Альрика и лихорадочно соображала, не в силах уяснить, какую выгоду он преследовал.
– От вас потребуется изложить сухо и по существу, – сказал профессор, склонившись к моему уху. Нас разделяли считанные сантиметры, пронизанные силой и властностью мужчины. Давление его воли было осязаемым, пригибая и заставляя размазываться по кушетке.
– Не могу! – схватила профессора за руки. Они оказались горячими, и я, удивившись своему порыву, отдернулась. – Пожалуйста!
– Это мои условия. Вы осведомлены в большей степени, а мне катастрофически не хватает информации о вас. Поэтому только так и не иначе. И не вздумайте бежать и трещать о своих подозрениях на каждом углу. Я знаю ваши слабые стороны и отвечу достойно, поверьте.
– Болтать не собираюсь, – начала я расчесывать ладони, забегав взглядом по сторонам.
– Ваши планы переменчивы как ветер. Определитесь, Папена, что собираетесь делать: мчаться в первый отдел, чтобы завязать дружбу с дознавателями, или шокировать научное сообщество сенсационными домыслами.
– Я блефовала, – пояснила неловко. – Хотела напугать.
– У вас получилось. Быстро учитесь, идя вперед семимильными шагами. Осторожно, как бы вас не нашли в какой-нибудь сточной канаве, – сказал мужчина, убирая руки и отстраняясь, а его желтый звериный глаз вернулся в нормальное состояние.
– Канавы замерзли, – сползши с кушетки, я встала на ослабшие ноги, не зная, радоваться избавлению или готовиться к худшему.
Прохромав к раковине, Альрик бросил перчатки в корзину и начал мыть руки, тем самым, молчаливо разрешая сбежать.
– Значит, вы не согласны?
Профессор неспешно вытер руки и вернулся к столу.
– Значит, вам не приспичило, – взял фиолетовое стеклышко и наставил его на окно. Аудиенция окончена.
Подхватив сумку я, пошатываясь, вышла из лаборатории.
Едва за студенткой закрылась дверь, Альрик с силой швырнул стекло об пол, и мелкие кусочки разлетелись в разные стороны. Стоя посреди лаборатории, с побелевшими костяшками на сжатых кулаках, мужчина долго взывал к самоуспокоению, чтобы, после того, как сердце замедлит ток крови, хладнокровно обдумать, каким образом мелкая шантажистка сумела распознать секрет «трезубца».
Через некоторое время, справившись с раздиравшей его яростью, профессор уселся, барабаня пальцами по столу.
Прежде всего, он напрасно показал девчонке перо, созданное в пору бурной студенческой жизни. Извлекая в тот вечер из ящика стола исчерпавший себя раритет, Альрик так и не понял, что им двигало – желание похвастать или иной, необъяснимый мотив.
А ведь в свое время перо поработало неплохо и плодотворно, – усмехнулся мужчина. Услужливые студенты в нужный момент подсовывали кустарную вещицу ничего не подозревающему преподавателю, а потом подделывали его почерком оценки в экзаменационных и сдаточных ведомостях.
Хотя игрушка простая, но всё же улика, – решил Альрик и, надев новые перчатки, достал перо. Прохромав к стеклянному шкафчику, взял колбу с прозрачной желтоватой жидкостью, вылил содержимое в мерный стакан и опустил в него перо.
Наблюдая, как оплывают малахит и серебро, растворяясь в жидкости, профессор перебирал в памяти вечер откровений, когда девочка прибежала на осмотр с опухшим от типуна языком и говорила удивившие Альрика вещи. Смешная наивная девочка и, как оказалось, опасная. Наверняка он проговорился о чем-то, что имело отношение к его второй, двойной жизни, и малявка соотнесла услышанное с увиденным, сделав выводы.
Все-таки поразительно до потери самообладания, что именно она узнала тайну "трезубца", а не кто-нибудь другой. Хотя "узнала" – громко сказано. Альрик с самоуверенным видом отмел подозрения, с легкостью управляя страхами девочки, и посмеялся про себя, когда она надумала заняться шантажом. Потерять уважение собратьев по науке мужчина не боялся, поскольку был уверен, что с легкостью отбрехается и постарается не отдать себя на поживу дознавателям первого отдела, однако категорически не мог допустить, чтобы у Стопятнадцатого или проректрисы возникли малейшие подозрения, ибо он считал их мнение самым ценным.
Девочка, не зная того, ударила по уязвимому месту. Конечно, она сдержала бы обещание и не сказала бы декану напрямик о своих предположениях, но Альрик был уверен – когда-нибудь она начнет расспрашивать и привлечет внимание к его персоне. Ненужное любопытство вызывало беспокойство профессора, и на то были причины. В успешной карьере знаменитого "трезубца" имелось несколько грязных и постыдных предметов, за создание которых он испытывал по прошествии времени зуд угрызений совести. Пятнадцать лет назад молодой экспериментатор ставил научный интерес превыше моральных принципов, потому что азарт и стремление охватить необъятное закрывали глаза на нравственную сторону вопроса.
Если правда вскроется, он, конечно же, переживет разочарование Стопятнадцатого и Царицы, но терять заработанное с годами доверие мужчина не собирался. Слишком многое поставила на карту одна не в меру любопытная девочка, в одночасье подтолкнувшая его к краю пропасти с незавязанными глазами.
Когда в жидкости растворились последние намеки на перо, профессор добавил в стакан несколько капель из другого пузырька, и раствор приобрел зеленоватый оттенок, начав вспениваться. Мужчина включил вытяжной зонт и переставил под него стакан.
Нельзя доверять обещаниям девчонки, как бы искренне они не звучали, – заключил Альрик. Риск огромен, чтобы игнорировать первый предупреждающий звоночек о том, что тайна "трезубца" раскрыта.
Как не допустить разоблачения? Прежде всего, нужны козыри, чтобы заставить девочку молчать. Знания о том, что она оказалась слепой, недостаточно в противовес информации, которую малявка узнала о нем. К тому же мужчина дал обет молчания, и приходилось следить за речью, чтобы ненароком не убить себя. Жаль, девчонка не согласилась на третье условие, лишив его возможной форы.
Существовал и другой способ. Привязать говорливую малявку к себе, а затем незаметно подчинять своей воле, чтобы в итоге заставить думать и делать то, что захочет он.
Залог успеха – в правильно выбранном методе. Руны и символы не помогут в тонком деле. Они смываются, истираются и выветриваются, за исключением знаков, нанесенных заговоренным острием, – усмехнулся мужчина. Стало быть, их действие со временем закончится, а связь нужно выстраивать неторопливо, возводя кирпичик за кирпичиком прочную стену покорности.
Снадобья дают кратковременный результат и со временем выводятся из организма. Внушение тоже отпадает, поскольку невозможно пробиться через защиту дефенсора, разве что снять его.
Когда уровень испаряемой жидкости в стакане снизился до двух сантиметров, Альрик придумал.
Он использует силу, могущую подчинить и контролировать, удерживая связь на расстоянии даже спустя годы.
Узы его крови. И разорвать их невозможно.
9.2
Когда отголоски пережитого испуга затухли, я размяла затекшие ноги, слезши с подоконника, на котором провела около двух часов, разглядывая из окна знакомую трассу в блеске огней.
Две недели назад я сидела на этом подоконнике, а потом, завернув за угол, встретилась с компанией Касторского, заложившей крутой вираж в моей судьбе. Прошло немного времени, и все позабыли о том, что в институте когда-то учились три человека. Наверное, парни действительно оказались плохими и отвратительными личностями, если память о них закончилась через два дня, вытесненная другими событиями.
В общежитие не тянуло. Пугало, что в тесном закрытом пространстве на меня накатит паника. В институте как-никак места больше и просторнее, и нечаянные переживания рассеивались в бесконечном пространстве коридора, угасая под потолком.
Можно бы заглянуть на чердак и проверить, не развалились ли вечные груды сломанных стульев, или у стола подломились ножки от тоски, но карабкаться по неудобной лестнице наверх ради пяти минут на промороженной мансарде не хотелось.
Не зря профессор напоминал – сказанного не воротишь. Поздно плакать и корить себя за то, что в нечаянном порыве решилась выяснить правду. Подумав, я призналась себе, что в любом случае любопытство не дало бы покоя, и рано или поздно закономерная беседа о "трезубце" произошла бы. Лучше раньше, чем позже, когда исчезнут на сто рядов изгрызенные ногти, а бессонница превратится в верного спутника.
Сказав "А", договаривай "Б". Не стоило надеяться на задушевную беседу и радость мужчины, узнавшего, что его секрет раскрыт. Кому понравится, когда, не спрашивая, начинают рыться в чужом грязном белье и вытаскивать на свет неотстирываемые пятна? Поэтому реакцию Альрика следовало ожидать и ответить достойно, по-деловому, а не мямлить, задыхаясь от ужаса. Да, не быть нам хладнокровными героями, рубящими с плеча налево и направо.
Всё же оказалось невероятным чудом, что, случайно пролистав десятую часть сборника кадастров архивного дела, мне посчастливилось наткнуться на клеймо с трезубцем, и опять длинная цепочка случайностей привела к результату. Если бы да кабы. По сути, профессор оказался единственным подпольным мастером раритетов, в которого я могла ткнуть пальцем и заявить во всеуслышание. Наверняка, поразмыслив, Альрик надумает устранить меня как свидетельницу, в целях сохранения конспирации.
Фу ты, что только не придет в голову, – отмахнулась я от жуткой перспективы. Если бы мужчина надумал избавиться, мои ноги не покачивались сейчас, свисая с подоконника.
В конечном итоге я согласилась на два первых условия Альрика, но требование рассказать о себе грянуло громом среди ясного неба.
Нет, абсолютно невозможно выполнить его. Рассказать об отце, о тетке, о матери, которую не знаю… Да и что рассказывать? Моя биография уложится в две строчки, и ничего экстраординарного в ней нет. Годы, проведенные в интернате? Жизнь у тетушки? Сны-воспоминания или сны-фантазии? Хотя профессору не нужны догадки и предположения, его интересуют факты.
Рассуждая здраво, третье условие Альрика вполне осуществимо, ведь отец не брал с меня клятв и обещаний хранить молчание, которого добивался муштровкой и привлечением тётки к воспитательскому делу. Поэтому особых препятствий для откровений не имеется, кроме психологических. Мне казалось, поделясь личным, я обнажу свои слабые стороны и окажусь беззащитной и уязвимой перед чужим незнакомым человеком.
Решено. Как девушка обеспеченная, оставлю фляжку при себе, и при надобности она утешит содержимым в трудную минуту, например, сегодня: согреет и зарядит порцией оптимизма. Профессора же при случае заверю крепко-накрепко, что мой рот на огромном висячем замке, и, если потребуется, принесу клятву или обет. Опасно, конечно, но что поделать.
Я бы сидела на подоконнике до поздней ночи, но взглянув на стрелки часов, вспомнила, что через пять минут прозвенит звонок, возвещающий закрытие института. Подхватившись, побежала в ближайшее укрытие – туалет, притормозив на том месте, где произошла судьбоносная встреча с Касторским и его дружками. Единственное, что в моих силах – пожелать им вернуться когда-нибудь к нормальной жизни.
Попрощавшись с Монтемортом, взиравшим на меня в позе сфинкса, я побрела в общежитие. Народ веселился, как мог, изгоняя остатки стресса из организмов, а у меня на сердце не осело ни грамма радости. Доползем до швабровки и поднимем тонус горячительным, чем мы хуже других?
А ключ и на треть не вошел в замочную скважину. Утекло минут пять, прежде чем до меня дошло, что с замком дело неладно, и еще несколько минут, прежде чем я сообразила, что мои шансы попасть домой, в любименькую швабровку, приближаются к нулю.
Достав фонарик, посветила в скважину. Глядела, изучала и не поняла, то ли что-то мешает, то ли, наоборот, так и должно быть. Вывод оказался неутешительным. Замок сломался в самое неподходящее время, и одновременно пришло осознание – где ночевать.
Можно рвануть к Олегу и притащить его в общежитие для ремонта, но глянув на часы, стрелки на которых приближались к десяти вечера, я задумалась. Время позднее, в районе наверняка патрулируют первоотдельщики. Неизвестно, насколько затянется ремонт, и когда Олег вернется домой. За его безопасность будет переживать Марта, а в ее положении нельзя волноваться.
Нет, за Олегом сегодня идти не стоит. Благоразумнее пойти завтра, а для начала нужно где-то перекантоваться, не спать же у собственных дверей на газетном коврике, свернувшись в калачик.
Аффа говорила, что уедет с ночевкой, стало быть, ее местокойко пустует. Думаю, девушка будет не в обиде, если я посплю одну ночку на ее кровати, но вот соседушка Лизбэт после сегодняшнего облома с профессором наверняка отомстит мне по полной программе. Была не была, придется просить и умолять красотку, и может быть, встать на колени.
Постучав в дверь соседок, я приложила ухо к двери – тишина. Ни звука, ни шороха, ни сопения с другой стороны. Поглядела в замочную скважину – в ней темень. Значит, никого нет. Но есть Капа за стенкой, и пустующая кровать его брата. Если учесть, что мы с Капой умудрились переночевать в тесном контакте, то теперь он мне как бы дальний родственник. Ну, и подумаешь, что я девушка, а он парень. Отвернется к стенке, а мне много внимания не надо.
Но и Капа как назло отсутствовал, видимо, решил порадовать хорошей оценкой отца и брата. Сговорились они, что ли?
Если поначалу неприятное недоразумение с ключом воспринималось мной отстраненно, то теперь перспектива коридорной ночевки нависла угрожающе.
Что же делать? Может, переночевать в пустующей комнате, которая закреплена за каким-то городским, ни разу не появившимся в общаге? Товарищ и не заметит, что у него побывали в гостях, зато ему будет приятно узнать, что комната спасла кому-то жизнь. Однако для выполнения новой задачи следовало выпросить ключ у комендантши.
После острастки, устроенной администрацией института, тётка-вехотка лишь первые три дня, высиживала в общежитском холле, сторожа с раннего утра и до позднего вечера. Потом она начала потихоньку отлынивать от поста, и мне стало некому желать доброго утра, чтобы услышать ответное, поднимающее настроение:
– И тебе, звезда моя, вернуться обратно!
Затем комендантша исчезла и с вечернего бдения у входной двери, а в последние дни совсем распоясалась, вернувшись к прежнему попустительскому управлению общежитием, контролируя стук входных дверей не дольше получаса во время большого перерыва.
Пришлось долбить, наверное, минут пять, прежде чем мне открыли дверь. Сперва я не узнала намалеванную и разодетую тётеньку, и решила, что ошиблась. Хотя как ошибиться, дверь-то одна на всё крыло. Из распахнутого проема пахнуло ароматами маринадов, закусок и жареной курицы.
– Чего тебе? – спросила тётка-вехотка, оглядываясь, и я расслышала звон бокалов, невнятное бормотание и мужской смех. Правильно, и у комендантш бывают праздники, не всё студентов караулить, надо и себе тонус поднимать.
– У меня дверь не открывается.
– Мне-то что? – поправила тётка крашеный локон. У нее и прическа появилась?! – Говори скорее.
Конечно, надо торопиться, а то без нее сожрут и выпьют.
– Может, как-нибудь открыть? – заклянчила я ноющим голоском. Наверняка у комендантши богатый жизненный опыт, и она посоветует что-нибудь дельное, например, как поддеть замок шпилькой или пилочкой.
– Дам лом, – она протянула металлическую закорюку. – Завтра вернешь.
– А… как? – растерялась я. – То есть зачем?
– Как зачем? Косяк выламывать. Иди, звезда моя да сильно не шуми, а то сразу набегут жалобщики, – сказала тётка, сталкивая меня с порожка. Правильно, иначе дверь не закроется.
– Эммушка, где вы пропали? – крикнул мужской голос из-за полоски света.
– Иду-иду, – пропела комендантша в темноту прихожей и начала интенсивно отодвигать меня: – Ступай, мне некогда, важное собрание.
– Там соседняя комната пустует, дайте ключик, а завтра я решу вопрос с замком, – вцепилась в тетку.
– Не положено, – отрезала она, выдираясь. – Комната числится. Может, там материальные ценности лежат, почем мне знать?
– Эммушка, мы вас заждались! – снова позвал невидимый мужчина.
Да подавись ты своей закуской, жук навозный! Тут моя судьба решается, а он по Эммушке соскучился.
– Спешу-спешу, Мусик, – отозвалась призывно тетка и сильным движением оторвалась от меня. – Завтра вернешь. – Кивнула на кочергу и захлопнула дверь.
Со злости пнув по стене, я взвыла от боли. Поковыляла, прихрамывая обратно в родимую сторонушку и волоча за собой гнутый металлический обрезок.
Нет, мое сознание не дозрело до того, чтобы увечить дверь, восстановленную с трудом и материальными затратами. Должны же найтись другие варианты! Как говорил неизвестный оптимист, перед тем как ему отрубили голову на плахе: "Безвыходных ситуаций не бывает, нужно их правильно искать".
Оставался Радик, но и он не смог бы ничем помочь. Кстати, что-то он не торопился со своей кастрюлькой.
А что, если выставить окно и влезть со стороны улицы? Не пойдет: Олег забил раму и укрепил стекла намертво, так что они выпадут вместе со стеной.
От отчаяния я захныкала, стоя под собственной дверью. Может, пойти к Олегу и Марте и попроситься переночевать у них? Точно, так и сделаю!
Вырвав листочек из тетрадки, я накарябала в тусклом свете лампочки: "Радику! Не теряй – ночую у друзей". Просунула свернутую бумажку в ручку двери, авось не сдует, и никто не утащит. Да и кто бы шастал по нашим катакомбам?
Я замерла. Тишина показалась зловещей, словно кто-то прислушивался, притаившись за углом. От страха у меня мурашки пошли по коже. Чтобы успокоиться, демонстративно напевая под нос, завернула лом в газетные обрывки, разбросанные на полу, и поставила в уголок возле раковины. Если орудие труда не искать специально, то случайно и подавно не найдут.
