Текст книги "Выход в свет. Внешние связи (СИ)"
Автор книги: Блэки Хол
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 58 страниц)
7.3
– Привет! – буркнула я в ответ и занялась сапогами. Сняв их, вытряхнула остатки мокрого снега на коврик.
– Мира, – попробовала познакомиться девушка.
– Эва, – пробурчала я и размотала ставший тяжелым и холодным шарф.
Видя мою неприветливость, девушка переключилась на Мелёшина. Она поделилась восторженными впечатлениями от цитрусового мероприятия, рассказала об общих друзьях, с которыми приехала, и Мэл сдержанно ей поддакивал, изредка поглядывая на меня.
Девица не затыкалась, вспомнив о других экстравагантных сборищах, на которых побывала, и сравнила их с сегодняшней цитрусовой эйфорией; поведала об изменениях в личной жизни общих знакомых, а потом перевела разговор на машины. Мелёшин поначалу осторожно кивал, посматривая на меня, видимо, оценивал степень сердитости, а потом разошелся, не в силах удержаться. Тут-то и выяснилось, что у него и девушки много общего. Оба оказались страстными любителями автотехники и принялись обмениваться мнениями о новинках и модных марках, перебивая друг друга. Мне показалось, что у Мэла началось слюноотделение, когда он расписывал характеристики гоночного автомобиля, название которого я не запомнила, зато девица подхватила тему, вторя дифирамбами обтекаемому кузову и малому времени разгона.
За моим молчанием и оживленной беседой Мелёшина и девушки, машина домчалась до развязки и повернула на скоростную трассу, по которой стартовала от института.
Я взглянула на часы: стрелки показывали начало девятого. К счастью, сногсшибательное приключение быстро закончилось, завершившись моим срывом, и почему-то у меня не возникло ни капли неловкости перед знакомой Мэла. Наоборот, в душе росло упрямство и желание делать наперекор.
– Егорчик, а мы куда? – оглянулась по сторонам девушка.
– Завезем Эву, – пояснил он, переключая скорость.
– А-а. А вы, Эва, тоже любите машины?
– Нет, – отрезала я. – Ненавижу их.
– О! – удивилась девица. – А чем увлекаетесь?
– Учусь.
– Здорово! А где, если не секрет? Я вот в прошлом году ходила на бальные танцы, пока ногу не потянула.
– Учусь в институте, – огрызнулась я и отвернулась в окно.
– Ну, да. Понятно, – разочарованно отозвалась девушка и, посчитав, что других тем для разговора нет, обратилась к Мелёшину: – Егорчик, поедешь в воскресенье на гонки по северной трассе? Будет пятьсот кэмэ.
– Не знаю, – пожал он плечами в оконном отражении и посмотрел на меня.
– Соберутся все наши, – продолжила зудеть как комар девица. – Маруську не узнаешь: сделала новую стрижку и выкрасилась в розовый, представляешь? Выражает протест предкам, заславшим её в лицей. Я, говорит, против тюремных санкций и за свободу самовыражения. Она теперь встречается с Филом, тоже из чувства протеста, представляешь? Фил же… имеет привод в отделение, – понизила голос девушка и вздохнула мечтательно. – Противоречивый и мужественный. Бунтует против отца, тот обрезал кредиты по счетам. Они оба такие характерные! Революционеры!
Не сдержавшись, я фыркнула и сделала вид, что закашлялась. Тоже мне движение сопротивления. Не транжирили бы папашкины деньги, глядишь, не потребовалось бы лезть на баррикады.
– Лялечка перешла на новинки – продолжила девушка. – Катает себя исключительно на них.
– Неужели за руль села? – хмыкнул Мэл, и его собеседница рассмеялась.
– Куда ей? Коллекционирует парней с последними моделями, но на каждой гулянке обвиняет тебя в вашем расставании.
Танк дернулся, прибавив скорости. Я считала мелькающие фонари и кусала губы.
– Ей нужно меньше пить и не трепать языком, – сказало грубо Мелёшинское отражение и, взглянув мою сторону, сменило разговор: – Мира, чем сейчас занимаешься?
– Ой, учусь кататься на горных лыжах, а на прошлой неделе удалось распечатать папулю на зимний курорт. А вы, Эва, любите горные лыжи?
– Я учусь. В институте, – отчеканила, не оборачиваясь.
Девушка примолкла, но ненадолго. Язык у нее оказался без костей, и она без всякой задней мысли растрепывала подробности знакомства с Мэлом, потому что не воспринимала меня в каком-то особом ракурсе. Или потому что Мелешин не посчитал нужным сообщить. Вот и всё.
Из откровений Миры я сделала выводы, что девица культурно развивается, посещая легальные и нелегальные развлечения для золотой молодежи, несмотря на наличие строгих родителей, и что Мелёшин тоже завсегдатай шумных сборищ для избранных и ведет бурную вечерне-ночную жизнь.
Интересно, пожалел ли он, что прихватил девицу с собой? Я смотрела в окно и не могла разглядеть выражение лица Мэла. И зачем он вообще посадил девушку в машину? Если она каким-то образом попала на лесную опушку, пусть бы выбиралась самостоятельно из глуши, а не приклеивалась к разным парням.
Вскоре замелькала знакомая ограда института, и Мелёшин лихо завернул на стоянку. Обувшись в мокрые сапоги, я замоталась в шарф и схватила сумку. Мэл оперативно выскочил из машины и очутился внизу, страхуя вытянутыми руками.
– Не стоит, – ответила я холодно, но Мелёшин не послушался, стянув меня за талию.
– Провожу тебя.
– Нет, – отрезала я и побрела, чувствуя, как мерзопакостно ногам в мокрой обуви, и шарф неприятно холодит шею.
– Егорчик, мы едем? – высунулась из дверцы девушка.
– Подожди, – отмахнулся Мэл и взял меня за локоть.
– Не надо, – вырвала я руку. – Катись отсюда. Сама дойду.
– Я провожу, – не менее настырно ответил он, схватив мою сумку.
– Мелёшин, не стоит препираться. Ты упрямый, я тоже. Хочешь меня заморозить?
– Пойдем, – направился он к калитке.
– Говорю же, дойду сама. Не заставляй ждать свою… близкую подругу.
– Она говорила много лишнего, не обращай внимания, – сказал Мэл виновато. – Напросилась подвезти. Зря я согласился.
– Не оправдывайся. Всё в порядке, – уверила я нарочито спокойно. Толкнуть, что ли, его в сугроб?
– Все-таки ты ненормальная. Зачем тебя понесло в лес?
– Я ненормальная? – воскликнула с горячностью. – Помнишь, ты сказал, что не причинишь мне боль?
– Если имеешь в виду… ну, когда я ударил тебя в лесу по… – замялся он.
– Дурак ты, Мелёшин. За сегодняшний вечер сделал больно раз десять, – увидев испуг в его глазах, приложила мокрую варежку к сердцу. – Вот здесь болит. Не переставая. И знаешь что? Твой цитрус мне не понравился. Можешь хоть сейчас позвонить Пете, на здоровье. Просто не жалеешь меня прежде всего. Добиваешься каких-то своих целей, ступая по головам, по ногам, по трупам, но какой ценой?
– Ты замерзнешь, – сказал он, растерянный тирадой.
– Не могу понять, чего хочешь от меня, Мелёшин, и какие между нами отношения. Определись, пожалуйста, и отдай сумку, у меня ноги застыли.
– Егорчик, когда поедем? – крикнула нетерпеливо девушка, опять высунувшись из машины. – Давай заскочим по пути в "Вулкано". Там сегодня отличный танцинг.
– Слышал? – кивнула я в сторону танка. – Как ты мог забыть? У тебя следующим пунктом стоят танцульки, а мне нужно срочно сушить шмотки и греться в душе. Я же недолеченная, зато здорово развлеклась и наелась снега.
– Эва, зачем ты так? – отозвался тоскливо Мэл.
– Да мне осточертело с тобой сюсюкаться, когда на тебе виснут другие бабы! – закричала я, стуча зубами. – Когда они как мухи роятся вокруг тебя! Когда ты уходишь и забываешь обо мне, пропадая неизвестно где и неизвестно с кем! Я так не хочу, понял? У меня есть только мой и больше ничей парень! А ты мне кто? Однокурсник! А теперь беги и звони, стучи ему, злорадствуй! – вырвав сумку из рук Мелёшина, потерявшего дар речи, я побежала к калитке. Чуть не шмякнулась на повороте и, не оглядываясь, помчалась как ошпаренная мимо темных ангельских фигур. А Мэл не стал догонять, чтобы объяснить и оправдаться.
Прибежав в общежитие, я развесила вещички на батарее и ринулась в душ. Долго стояла под горячими струями, бездумно вперившись в кафель, и дрожала неизвестно от чего. То ли от нервного перенапряжения, то ли оттого, что не могла отогреться. Наконец, разомлевшая и распаренная, вернулась в комнатушку, напилась сиропного раствора и залегла на кровать. Не прошло и пяти минут, как начались визиты.
Сначала ворвалась Аффа.
– Представляешь, что творится? – воскликнула она.
– Не представляю, – свесила я ноги с кровати. – Поставь чайник, а то мне неохота.
Она сбегала в пищеблок.
– Костик сказал, что сегодня закрыли клуб! – сообщила новость, вернувшись.
– "Одиночество", что ли?
– Какой же еще? – заметалась по швабровке девушка. – Администрацию обвинили в расовом подстрекательстве и спланированном жестоком избиении висората. В районе начались повальные облавы, ищут виновников.
– Да ты что! – ахнула я, прижав ладонь ко рту.
– Поэтому неделю – полторы не суйся в квартал. Всех подозрительных хватают без разбору. Говорят, нашлись свидетели, и составлен портрет активного зачинщика издевательства. Понимаешь, о ком я? – намекнула многозначительно Аффа, сев на кровать.
О Тёме, о ком же еще?
Настал мой черед бегать по коврику.
– Что же получается? Это как же называется? Что это за умелец, который перевернул с ног на голову, а? Как думаешь?
– Не имею понятия, – пожала плечами девушка.
– Мелёшин! Сообщил папуле и приукрасил: ах, его, бедняжку, излупцевали на клубных задворках в неблагополучном квартале. Папочка, не долго думая, схватил веник и пошел гонять виноватых. Поставил весь район на уши из-за побитого сыночка!
– Ребята несут убытки. У них капитал собран в складчину, а если клуб прикроют надолго, то будет нечем платить за аренду.
– А папулькино чадушко ездит на развлекушки и делает ставки! – гневно потрясла я кулаком в пространство.
– На какие развлекушки? – не поняла Аффа.
– На разные. Нет, ну, каков хамелеон! – продолжила я разоряться. – Овечка божья в волчьей шкуре.
– Неужели Мелёшин настучал? – спросила недоверчиво соседка. – Он ведь тоже приложил руку к драке.
– Не просто приложил, а начал ее. А теперь сделал, как ему угодно, и вывернул шкурку наизнанку. Знакомый почерк, не находишь?
Разговор прервал Радик с кастрюлькой под боком. Я познакомила его с Аффой, а девушке сделала знак, чтобы она лишний раз не откровенничала при парнишке. Юноша поначалу вел себя стеснительно, но быстро освоился.
Из-за лени мы не стали заниматься варкой-готовкой. На скорую руку соорудили бутерброды с сыром и остатками паштета, который принесла Аффа, а после напились чаю с карамельками.
Приход Радика и поздний перекус погасили напряжение, оставив тлеющие угольки недовольства. Если поначалу у меня тряслись руки закатать в коврик всё, что попадется под руку, то теперь я поутихла и успокоилась.
Когда девушка ушла в пищеблок за очередным чайником, Радик сказал:
– Строгая у тебя соседка и красивая.
– Почему ты решил, что строгая? – спросила я удивленно. – Не замечала.
– Она себя не балует, и зверюга у нее такая же. Дисциплинированная и знает меру.
Как же я успела забыть про внутриутробную живность каждого индивидуума?
– Ну, так скажи комплимент в глаза. То есть про красоту. Сделай приятное человеку.
– Не могу, – заробел парнишка. – Вдруг поднимет на смех?
– Ошибаешься, – взялась я за просветительскую деятельность. – Любой девушке польстит похвала. К тому же Аффа учится на твоем факультете, на третьем курсе.
– Молодец, – отозвался уважительно Радик. – А ты съездила, куда хотела?
– Съездила, – сказала я, разгрызая с шумом вдруг надоевшую карамельку.
– Значит, не зря выпал "орел"?
– Не зря, – вздохнула и сложила фантик самолетиком. Пустила его, и он сразу рухнул как подкошенный. Также и в отношениях с Мэлом. Не успеешь расправить крылышки, как полет обрывается, не начавшись толком.
Когда поздний ужин завершился, и гости разошлись, я долго ворочалась в постели без сна. Мелёшин сказал, надо жить проще, но у меня не получалось. Мысли пыхтели разогнавшимся паровозом и мешали спать, хотя на часах давно перевалило за полночь.
Повернулась на левый бок. Зря я высказала претензии Мэлу по поводу роя мух и, тем самым, показала свою слабость. Ведь он не давал мне обещаний и клятв, и даже в симпатии признался неохотно, словно не был уверен, а я завалила его обвинениями, на которые не имела прав.
Теперь на правый бок. Тогда каким образом воспринимать порывы нежности, перемежающиеся с откровенным пренебрежением? Их быстрая смена запутывает меня и заставляет искать скрытый смысл на пустом месте.
Опять повернулась лицом к голубому дереву. Всё-таки Мелёшин преследовал какую-то цель, заманивая в поездку с особой настойчивостью и не погнушавшись шантажом, и вряд ли действительной причиной явилось желание поехать со мной.
Повозилась и развернулась к стене. Обидно, что Мелёшин не посчитал нужным знакомить меня с многочисленным друзьями и приятелями, в том числе и с болтушкой Мирой, которая приходилась ему непонятно кем – то ли родственницей, то ли одной из бывших. К тому же равнодушно забыл обо мне.
Опять развернулась на левый бок. Клуб закрыли, и по вине Мэла, не иначе. Он сдержал обещание, данное Севолоду, и рассказал родителю об инциденте, но почему-то переврал события того вечера, а потом со спокойной совестью собрался на загородное развлечение. Подобное малодушие выходило за рамки моего понимания, наверное, потому что казалось дикостью и в последнюю очередь ассоциировалось с Мелёшиным.
Поворочавшись, я вперила глаза в потолок. И все же Мэл оказался прав. Не нужно заглядывать в далекое будущее, чтобы начать расстраиваться заранее. Достаточно одного дня, чтобы пошатнуть уверенность в другом человеке. В том, который засел в голове как опухоль.
Ну, когда же удастся уснуть?
8.1
А наутро – больная голова. Пульсирующая боль в висках сказалась на настроении, и без того не блестящем.
На консультации по матмоделированию процессов я просидела вареной амебой и после звонка поплелась в медпункт к Клариссе Марковне с мольбой о помощи. Фельдшерица сперва осмотрела всевозможные слизистые и покровы, прежде чем наделить спасительной таблеточкой для больной головы, зафиксировала самочувствие в медицинской карточке и вытолкала взашей.
На консультации у Стопятнадцатого я давила в бок невыспавшемуся Капе и выглядывала с галерки виновника моих злоключений. Увы, Мелёшин не объявился, видимо, отсыпался, оторвавшись на полную катушку в отличном танцинге.
На меня накатило разочарование. Убегая вчера от Мэла, я интуитивно ждала, что он догонит, остановит и объяснит, а потом раскается в свинском поведении. И в общежитии, когда ворочалась не в силах заснуть, до последней минуты надеялась, что он объявится, чтобы поговорить. Постучит в окно и попросит впустить для оправдательного разговора. Наивная.
На большом перерыве я заглянула в туалет. Взялась за ручку кабинки, чтобы выйти, как вдруг услышала дробный цокот и голоса, один из которых принадлежал Эльзушке. Следовало бы выскочить из укрытия с громким криком, чтобы у разговаривающих девиц приключилось заикание, а потом феерично удалиться, но я выбрала другой вариант и притаилась, потому что в обрывке разговора проскользнула фамилия Мелёшина.
Простучав, каблуки остановились у окна. Поплыл сигаретный дым, и пришлось зажать рот, чтобы не раскашляться. То-то будет позору, если меня обнаружат подслушивающей и ославят на весь институт.
– …Мэл не успел ответить, – поведал тихий голосок с придыханием. Такими голосками обычно нашептывают на ухо сплетни в темном углу, озираясь по сторонам. Эх, кабы посмотреть, кто говорит, да вдруг выдам себя ненароком?
– И что дальше? – отозвалась нетерпеливо Эльзушка.
– А ничего. Дегонский создал aireа candi[16]16
aireа candi, аиреа канди (перевод с новолат.) – воздушный сгусток
[Закрыть] и окатил им себя.
– Разве такое бывает?
– Значит, бывает. Не удержал, видно. Говорят, страшный смерч создал.
Эльзушка засмеялась:
– Если говорят, что страшный, делим на сто, и на деле получается плюгавенький циклончик.
– Можешь не верить, – обиделась невидимая собеседница. – В общем, Дегонского своим же заклинанием отбросило к дереву и сильно ударило. А потом секунданты оформили как надо: отбуксировали за ограду, вызвали скорую и вовремя смотались.
– Кто за Мэлом был?
– Пестрый… Макес, – вспомнил голосок.
– Надо полагать, – отозвалась задумчиво Эльзушка. – А за Дегонским?
– Такой высокий и некрасивый, с четвертого курса.
Собеседница не ответила. Видно, затянулась сигаретой и смотрела в окно.
– А Изка что?
– Изка? – удивилась незнакомка. – Цветет и пахнет. Нашла ухажера не из наших, какого-то делового, вдвое старше.
– А Мэл что?
– Почем мне знать о Мэле? – ответил раздраженно голосок.
– Ну, подробности димикаты[17]17
dimicata, димиката (перевод. с новолат.) – схватка между двумя, дуэль
[Закрыть] тебе известны, – сказала Эльза с усмешкой. – Хотя кроме секундантов никого не допускают. Откуда?
– У меня свои проверенные источники, – пояснила горделиво информаторша. – Говорят, чтобы напоследок уесть Изку, Мэл примчался вчера на цертаму с каким-то чучелом.
– С каким чучелом? – спросила заинтересованно Эльзушка, и мне почудилось, выпустила коготки, принявшись точить их об оконный косяк. А чучелом-то назвали меня. Чучелом, которое привезли на край леса, чтобы позлить Изку. Блондинку, которой накануне всё объяснили.
– Не знаю, но их видели вместе. А Изка вчера как раз не поехала. Ну, Мэл увидел, что прискакал впустую, и у него сразу пропал интерес. Зато сегодня почти отыгрался.
Молот с грохотом ударил по наковальне, и наступило озарение. Вот почему меня настойчиво уговаривали поехать на зимнюю забаву! Чтобы использовать в качестве разменной пешки при выяснении своих ферзекоролевских отношений.
– Дегонский теперь не игрок, – заключила Эльза, и что-то зашелестело. Девицы встали с подоконника и медленно поцокали к выходу. Остановились напротив моей кабинки, и у меня захолонуло сердце.
– Кто бы знал, что появится третий лишний? – сказал голосок, и по дверце стукнуло. Хорошо, что я не успела отодвинуть щеколду, а сплетницы не стали проверять кабинку.
Эльзушка весело захихикала, и её поддержал тоненький повизгивающий смех.
– Мэлу полезно, – сказала Эльза. – А то мальчик зарвался: меняет подружек чаще, чем машины.
– Говорят, между ними давно нелады. Что-то они не поделили, и Дегонский запитал благие чувства к Мэлу.
Девицы опять засмеялись.
– Два быка сцепились за рога, а знаешь, кто в выигрыше? – сказала сквозь смех Эльзушка.
– Неа.
– Изка. Катается на тачке с шофером и в ус не дует.
– Точно, – согласился голосок, и каблуки уцокали из туалета, а я съехала вниз по стенке, не заботясь о чистоте кабинки. Не до того было. Унять бы предательскую дрожь в ногах и охладить горящие щеки.
Не помню, сколько просидела неподвижно. Очнулась, когда стукнула дверца по соседству. Выползши, я долго плескалась у раковины, остужая раскрасневшееся лицо. В зеркале отражалась кабинка, на которой моя провидческая рука вывела не далее как неделю назад: "М+И+Д =?". Стоило рисовать не вопрос после знака равенства, а чьи-то ветвистые рога.
Вот так. Не я – героиня романа, а другая, из-за которой бьются в парке. Мне отвели роль второстепенного персонажа, ставшего средством для достижения цели.
Автоматически одевшись у раздевалки и считая шаги, я побрела из института, но на повороте к общежитию заметила столпотворение у институтских ворот и услышала громкие голоса. Сходить, что ли, посмотреть? Может, там раздают по дешевке лекарства от беспредельной простоты?
Благотворительностью никто не занимался, но, несмотря на морозец, у кованой решетки оказалось тесно. В основном, толпились парни, но в сторонке я увидела переговаривающихся девчонок. Внимание собравшихся сконцентрировалось на Мелёшинском "Мастодонте", точнее, на инвалиде, коим стал танк. Разбитые фары, погнутый и вырванный с мясом бампер, проколотые и спущенные шины, глубокие вмятины на крыше и капоте, словно кто-то тяжелый прыгал по машине как на батуте; три сквозных дыры в лобовом стекле, каждая в окружении мелкой сетки расходящихся трещин, полностью замутивших стекло…
Рядом с этой красотой стоял мрачный Мэл и подбрасывал в руке телефон.
Осторожно пробравшись между зрителями, я подошла поближе. По левому боку "Мастодонта" протянулись жуткие царапины, словно их оставила царапучая пятерня, вспахавшая полированную поверхность. Или чья-то шипованная перчатка. На задней дверце нарисован белой краской глаз с закрашенным зрачком, а на передней красовалось предупреждение: "Вход заказан", и я мгновенно поняла, где Мелёшина всегда будут ждать с распростертыми объятиями.
Толпившиеся парни выдавали, в основном, ругательства и нечленораздельные междометия, поражаясь наглицизму вандалов, угробивших чудо-транспорт.
С визгом тормозов завернула и остановилась возле танка яркая гоночная машина, казавшаяся игрушечной по сравнению с "Мастодонтом". Из машинки вылезли Дэн и Макес, и, растолкав любопытных, подошли к Мэлу. Макес поглядел на поруганный автомобиль и витиевато выругался.
Я могла бы крикнуть, чтобы товарищи следили за культурностью речи, ведь в толпе стоит особа нравственно чистая, которую воротит от подобных высказываний, но представила себя на месте хозяина, над чьей драгоценной машиной поглумились с варварской жестокостью, и промолчала.
Дэн пошел в обход танка и, скрывшись сзади, присвистнул. Значит, с другой стороны зрелище не менее разорительное.
– Ну что? – спросил Макес, разглядывая анфас подбитого "Мастодонта". – Отделение вызвал?
Мелёшин отрицательно покачал головой.
– Сильно отделали, – заключил Дэн, подходя. – Днище пробито, багажник изнахрачен. Видел?
– Видел, – ответил Мэл.
– Спрашивается, как им удалось передать привет при свете дня? – спросил Дэн. – Мимо беспрерывно шляется народ, и наши без конца бегают курить.
Мелёшин пожал плечами:
– Значит, как-то удалось.
– Он не хочет вызывать отделение, – пояснил пестроволосый Дэну, точно поставил диагноз неизлечимому психу.
– Чеканулся? – Дэн присел на корточки, разглядывая остатки бампера.
Мелёшин, переминаясь, выбрал номер на телефоне и сделал короткий звонок, отвернувшись спиной к сочувствующим зрителям.
– Вызвал? – спросил Макес.
– Эвакуатор.
Дэн потрогал пальцем разбитое стекло фары, и когда оно высыпалось на снег, смачно выругался.
– Когда поставил?
– Около десяти, – сказал Мэл, засунув руки в карманы куртки.
– За… – Дэн посмотрел на запястье, – три часа они умудрились превратить машину в говешку, а никто не заметил. Тут же наверняка стоял грохот на весь район. Свидетели есть?
– Нет.
– Почему не хочешь отделение?
– Потому, – объяснил Мелёшин, и, пробежав взглядом по толпе любопытных, встретился со мной глазами. Некоторое время осознавал, потом нахмурился и отвернулся.
Попятившись, я вышла бочком из толпы, стараясь шагать неслышно, будто скрип снега мог привлечь внимание. У калитки напоследок взглянула на сборище и вздрогнула, натолкнувшись на лицо Мэла, угрюмо смотревшего мне вслед. А потом его заслонил Дэн, поднявшийся с корточек, и я пошла в общежитие на обед.
Прием пищи прошел мимо меня. Вроде бы мы с Радиком что-то варили, и я что-то отправляла в рот, жуя, но не чувствовала вкуса.
– Ты не заболела? – растормошил меня парнишка и приложил ладонь ко лбу. – Бледная, и глаза блестят.
– Разве? – удивилась я отстраненно.
– Вроде бы температуры нет. Зову, а ты как кукла. Не пугай меня больше, ладно?
– Не буду, – пообещала, но как уследишь за собой?
– Тебя что-то беспокоит? – допытывался Радик. – Зверь прикрыл лапами нос и выглядывает.
– Да-да, выглядывает, – поддакнула я машинально и очнулась: – Какие лапы? А-а, всё нормально, не волнуйся. Обычные женские проблемы.
Объяснение подействовало на парнишку безотказно. Он покраснел как рак и не лез с расспросами. И все же Радик интересовался не впустую. Что меня беспокоило? Всего лишь прорва информации, свалившейся за короткое время. Я совершенно не понимала противоречивость поступков Мелёшина: его нежность и ласковые слова и, как противопоставление, димиката с Дегонским и месть блондинке.
Мне не хватало духу признать, что искренность Мэла оказалась фальшивой, потому что я боялась окончательно разочароваться в нём.
