Текст книги "Выход в свет. Внешние связи (СИ)"

Автор книги: Блэки Хол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 58 страниц)

– Сам шибко умный. Извилины в пружины завились и из ушей торчат!

– У меня-то хоть завиваются, а у тебя одна и та прямая. Крикнешь в ухо, а там эхо гуляет.

– А у тебя!..

Не найдя, что ответить, я гордо развернулась и уставилась в окно.

– Ничего, – успокоил Мелёшин. – И с одной извилиной вполне можно жить.

Буду выше грязной суеты. Не поворачиваясь, я завела руку за спину и показала болтуну неприличный жест.

– Как дети, – вынес вердикт бритый тип.

Остатки обеда протекли в молчании под звяканье столовых приборов и глухой стук тарелок. Я слышала, как парни ушли, и, выждав пару минут, развернулась. Стол опустел, и лишь одинокий Мелёшинский поднос сиял нетронутостью столовского изобилия.

Злая как тысяча чертей я вылетела из столовой. Ух, попадись мне, Мелёшин!

И искать не нужно. Он активно общался с парнями, оккупировавшими постамент у Списуила.

– Мелёшин! – закричала я издалека, направившись к статуе святого, чтобы прояснить возникшее недоразумение.

Он замер и медленно развернулся.

– Мы так не договаривались! – возмутилась, подойдя ближе.

– Ой, какие цыплятки здесь гуляют и не подозревают о голодных котярах с острыми когтями, – сказал кто-то из парней. По массам прошло оживление и смешки.

– У голодных котяр цыплятки встанут комом в горле, – парировала я смело.

Раздался дружный смех. Мэл, застыдившийся, что его увидели общающимся с бесцветной особой, кивнул в сторону, призывая отойти к зеркалу и не позорить в открытую.

– Техничка заставила убирать твои недоедки. Чего ухмыляешься? При возврате долга мы об этом не договаривались, так что я вправе разорвать соглашение, – сказала сварливо.

Мелёшин напрягся.

– Забылся, с кем не бывает? Взамен отнесу твой поднос, и будем квиты.

Забылся он! Наверняка придумал пакость, но в чем она состояла, я не сумела разгадать навскидку.

– Хорошо. Взамен отнесешь мой поднос к мойке! – пригрозила запальчиво.

Мэл пожал плечами:

– Без проблем. Завтра и уладим.

– Как завтра? – растерялась я. – Завтра не получится.

– А когда получится? – поинтересовался вкрадчиво Мелёшин.

Я почесала нос.

– Ну-у… На следующей неделе!

– Поторопись, Папена, а то у меня мозг маленький, и для памяти места не хватает, так что могу забыть, – сказал Мэл и повернулся, чтобы влиться в серьезную мужскую среду.

Я хотела сказать колкость вдогонку и уже открыла рот, но слова увязли в горле. Это заработали миндалины в височных долях, мгновенно нагоняя на меня ураган отрицательных эмоций: испуг от собственной смелости, отпустившей с привязи язык, ужас и растерянность при воспоминании об устроенном свинарнике в оранжереях, а еще… тянущую горечь от предстоящих веселых каникул Мелёшина в компании его блондинки.

Прокравшись к архиву, я протиснулась в дверь бочком, стараясь, чтобы пакет не шуршал. Архивариус не заметил моего появления, увлеченный тихим разговором с худеньким светловолосым пареньком.

Теперь быстренько затолкаем пакет между ближайших кадок с пышно облиственными пальмами. Что ж, омертвелая моя надежда, проверим, насколько благоприятен местный климат для здоровья растений.

– Добрый день, – сказала преувеличенно громко и двинулась навстречу начальнику. Он неожиданно резво вскочил, словно его поймали с поличным.

– Вам пора, – обратился строго к пареньку. – Первокурсникам не разрешается посещать архив.

Юноша согласно кивнул и направился к выходу. По пути он остановился рядом со мной и протянул ладонь для рукопожатия:

– Привет! Я Ирадий, но для тебя Радик.

Парнишка был очень худ и тонок телом, как соломинка, имел большую голову на тонкой шейке с коротким ершиком светлых волос и одинаковый со мной рост. Ирадий улыбнулся лучезарно и светло, и я не смогла не ответить улыбкой.

– Эва, – представилась и пожала прохладные пальцы.

Что ни говори, а потрясающее начало года: с утра – море знакомств.

– Вибрирует, – сказал юноша, сделав таинственное лицо. У меня зародилось подозрение, что он не от мира сего.

– Что вибрирует?

– Твое имя. Э-ва, – пояснил он как само собой разумеющееся.

– А-а, – кивнула я с понимающим видом.

– Ирадий, вам пора! – окрикнул парнишку архивариус, но закашлялся, надорвав связки, и поэтому направился выдворять пацана вручную.

– Пока, – попрощался Ирадий с теплой улыбкой и ушел.

– Не обращайте на него внимания, – начал оправдываться Швабель Иоганнович. – Мальчишка учится первый год и ошалел от счастья.

– Ничего страшного, – заверила я. – Очень милый мальчик.

Начальник опять усадил меня за бесконечное переписывание бесконечных карточек. Сам же, время от времени мелькая вглубь архива и обратно, бросал на меня косые взгляды, а потом не выдержал:

– Если первокурсник говорил дерзко или неуместно, предупредите меня.

– Ну, что вы, – отвлеклась я от очередной карточки и почесала пером за ухом. – Ирадий вежливый и приветливый студент.

Архивариус посмотрел с недоверием, словно был твердо уверен в переменчивости моего мнения.

– Если вам показалось, что у мальчишки отсутствует воспитание и нет манер, скажите, – затянул прежнюю песню.

Дался ему головастый пацан. Я почти забыла о парнишке, так ведь без конца напоминают.

На чем мы остановились? Ага, на строчке: "…не включенных в реестр производителей вис-измененных предметов".

Выведя каллиграфическим почерком фразу, я порадовалась, что все-таки есть толк в переписывании бесконечного количества карточек, и перечитала то, что написалось по-новому:

"Сборник кадастров. Обновляемый, пополняемый. Периодичность выхода один раз в год.

Редакция: Первый департамент.

Гриф секретности: "с", секретно.

Содержание: перечень лиц, не включенных в реестр производителей вис-измененных предметов".

Красиво получилось – отступы слева и справа одинаковые, интервал между строчками выдержан, красная строка тоже идеальная.

А потом сообразила, медленно и со скрипом.

Я смогу прочитать о лицах, ваяющих контрабандные раритеты, здесь, в архиве. Стоит лишь добраться до тонкой перегородки, отыскать стеллаж с литерой 122-Л и архивное пополняемое дело ПД-ПР.

Но для этого нужно избавиться от архивариуса.

1.3

Однако от начальника оказалось не так-то просто избавиться. Во время работы он не отлучался из помещения и покидал зону видимости лишь для того, чтобы выдать какой-нибудь архивный сборник невесть откуда набежавшим студентам.

Поскольку свободных мест катастрофически не хватало, архивариус перебазировал меня за служебный стол у перегородки. Я вытягивала шею в сторону коридорчика, образованного стройными рядами стеллажей, и вглядывалась в манящую глубину. Где-то там, в ожидании читателей, прозябало архивное пополняемое дело ПД-ПР.

Мое рабочее время истекло, но я не торопилась. Между делом попросила у Штусса подшивку научно-популярного журнала "Висорика в быту" за последнее десятилетие, чтобы сделать выборку к исследовательской работе по предмету Лютеция Яворовича, и периодически косила одним глазом в сторону отгороженной части архива. В результате набралось достаточно информации, ни на шаг не приблизившей меня к стеллажу с литерой 122-Л.

По дороге на дополнительное занятие по теории символистики я раздумывала над тем, что, собственно, ожидала увидеть в желанном и недоступном для меня деле ПД-ПР. Конечно же, там не будет имен, адресов и рекомендаций, как быстрее и удобнее найти того или иного мастера. Тупик, всюду тупик.

Занятие прошло в расстроенных чувствах. Я слушала вполуха и отвечала на вопросы, но вроде бы неплохо, потому что Альрик не хмурился и не смотрел строго. Когда с основными конфигурациями символов и рун было покончено, учеба продолжилась в общежитии.

Чайник засвистел, когда в пищеблоке появился Капа в домашних спортивных штанах и футболке. Живем за стенкой, а видимся раз в сто лет, – подумалось грустно.

– Привет. С прошедшим, – поздравила я парня.

– Привет. С наступившим, – ответил он и поставил свой чайник кипятиться.

Капа изменился. Сейчас он выглядел старше своего возраста, с вертикальной морщинкой, залегшей между бровей, и серьезным взглядом.

– Не видела тебя на празднике. Было весело.

– Я к отцу ездил, а по дороге завернул к Симону.

Почувствовав укол зависти, я отвернулась к окну. Хорошо, что парень вовремя понял ценность родственных связей, хотя пришел к осознанию через болезнь отца и тяжелые ожоги брата.

– Как Сима?

– Ругается, что из-за меня завалит сессию.

– Ругается – это хорошо. Значит, идет на поправку.

Капа вытащил из холодильника кусок засохшего батона, понюхал его и принялся пилить ножом.

– Хочешь чаю с сахаром? – предложила я. – У меня осталось полплитки.

– Похоже, мы питаемся одним и тем же, – сказал Капа и пояснил: – Теперь все деньги у нас идут на лечение Симона, а я сижу на социальной стипендии. Могло быть и хуже, поэтому не жалуюсь.

Я похлопала парня по руке:

– Выкарабкаемся. Будем живы – не помрем.

– Ага. Дашь списать расписание экзаменов?

Я принесла Капе тетрадку и заварила себе чаю, между делом заняв стол в швабровке конспектами и тетрадями. В сумке обнаружились завалявшаяся ахтулярия и брошюра, взятая у Стопятнадцатого. Сочный плод употребился внутрь, а бесполезная книжка полетела обратно. Завтра верну её хозяину.

Наломав сахару на тетрадном листочке, я собралась учить как минимум до трех утра и не заметила, как через несколько минут уснула, сидя за столом.

Утро началось, когда Аффа застучала в стену. Протерев заспанные глаза, я глянула на часы: мамочки, катастрофически опаздываю! Собиралась второпях и, опередив соседку, бросилась чистить зубы. Она ждала, пока я спешно наводила порядок во рту.

– Как тебе удалось распечатать Альрика на вечере?

– То есть? – поскольку рот был занят зубной щеткой, пришлось спросить мимикой лица.

– Раньше он не танцевал, даже на День национальной независимости.

Я мысленно застонала и выплюнула пасту изо рта:

– Твоя Лизбэт уже наточила нож?

– Напротив. После тебя Альрик осчастливил совместными танцами толпу желающих, а с Лизбэт танцевал целых два раза. Так что она в нирване.

– Ничего себе! А кто подсчитывал? – спросила я, прополоскав рот.

– Было кому, – ответила уклончиво девушка.

– А ты где потерялась? – поинтересовалась я, вспомнив о своей встрече с черноглазой мечтой Аффы на чердаке.

– Познакомилась с потрясающим четверокурсником и зажигала с ним весь вечер, – похвасталась соседка.

Я почему-то оскорбилась за Марата, словно уличила девушку в измене. И хотя понимала, что злюсь безосновательно и абсурдно, но не смогла перебороть неприятное чувство. Мне казалось, Аффа предала свою верность парню.

– Ага. Удачи тебе, – пожелала я коротко и ринулась в швабровку. Толком не расчесав спутавшиеся волосы, соорудила крысиный хвостик и, одевшись, рванула в институт.

С началом сессии столовая испытала второе рождение. С подобным ажиотажем я прежде не сталкивалась. За элитным столиком в углу питался кудрявый незнакомец, соседствовавший со мной на организационном первоянварском собрании.

Протиснувшись между столиков, я уселась на своем привычном месте.

– Здрасте, – сказала на всякий случай.

– Привет, – растягивая гласные, поздоровался незнакомец, оглядев меня.

Наверное, правила поменялись, – подумала я. Или началась новая игра. Осторожно огляделась по сторонам – вдруг Мелёшин наблюдает из-за колонны и посмеивается, потирая ручки в ожидании утреннего развлечения.

Мелёшин не посмеивался. Его ручки были заняты подносом, с которым он приближался к столу. Поставив поднос с тарелками, он чересчур спокойно обратился к кудрявому:

– Дегонский, это закрытая зона. Ты должен знать.

– Я бы свалил, да некуда, – пояснил тот с иронией в голосе. – Все столы заняты.

Бритый товарищ Мэла устроился по другую сторону от нежданного захватчика чужих столов и толкнул его в бок:

– Вали отсюда. Или ешь стоя.

– Не понимаю, вам тесно, что ли? – продолжал пререкаться Дегонский. – Поем и уйду, о ваших девчонках слушать не буду. Своих хватает.

– Ты сейчас встанешь и исчезнешь, – констатировал спокойно Мелёшин, но его в его спокойствии потрескивали разряды недовольства.

– Пусть она исчезнет, если вам тяжело дышится, – кудрявый ткнул вилкой в моем направлении. – Все равно ничего не ест. Какая разница, кого выбрасывать из теплой компании?

Я тронула Мэла за рукав. Он, видимо, не ожидал и вздрогнул.

– Пойду, ладно? Здесь и правда шумно.

– Сиди, – приказал Мелёшин, и узкие колечки в радужках налились ярким фосфором. – Ты не понял, – обратился он к Дегонскому. – А я не повторяю трижды.

Мэл распял правую ладонь на столе и погнал пальцами невидимые волны. На моих глазах поднос Дегонского вместе с содержимым начал оплывать точно воск и смешался в радужное пятно, растекающееся по столешнице. Редкие капли закапали на пол, а потом ручеек мраморной тарелочно-кофейной жижи проторил дорожку вниз, падая тонкой струйкой.

Некоторое время кудрявый пребывал в ступоре, но вскочил и выкрикнул:

– Думаешь, тебе всё позволено? Ты еще пожалеешь, Мелёшин!

На наш стол начали оглядываться и показывали пальцами, переговариваясь.

– Несомненно, – кивнул согласно Мэл.

– Сам напросился. Я вызову тебя в парк! – воскликнул гневно Дегонский.

– Можешь. Вызывай, – опять согласился Мелёшин.

– Отлично! Я сообщу, – парень задрал нос и, протиснувшись между столиками, удалился из столовой с гордо поднятой головой.

– Лихо ты его, – высказался бритый товарищ, откусив половину сахарной булки. – А если бы он ответил?

– Не ответил бы, – откинулся на стуле Мэл и, взяв с подноса стакан с соком, принялся неспешно потягивать. – Однозначно.

– Побежит и пожалуется на твое soluti[1]1
  soluti, солюти (перевод с новолат.) – растворение


[Закрыть], – предостерег с полным ртом собеседник.

– Не побежит, – заявил уверенно Мелёшин. – Над ним весь институт будет ржать.

Я разглядывала жижу из растаявшего пластика, металла, керамики и завтрака. Дорогу у полу пробили еще два ручейка, и бывший поднос потек вниз, перемешавшись с пудингом и яйцом всмятку.

Все-таки надо было уйти. До чего неприятно! Мэл в который раз наглядно показал, как поступает с теми, кто переходит ему дорогу. Он раздавит любого, независимо от того, прав или виноват, и плевать на правила.

Посмотрев искоса на Мелёшина, я растерялась от неожиданности. Он глядел на меня, прищурившись и с некоторым разочарованием, будто напрасно ожидал какой-то реакции. Наверное, думал, что вскочу и начну громко возмущаться или демонстративно удалюсь вслед за оскорбленным парнем.

Давящий, тяжелый взгляд Мэла ощупывал меня, а в его руках перекатывалась сила, которая согнет и поставит вспыльчивого Дегонского на колени. Тремя заклинаниями на выбор в парке. Я прочитала это в глазах Мелёшина.

Консультацию по основам элементарной висорики проводил Эдуардо Теолини, отдающий предпочтение черному цвету в одежде. Еще при первом знакомстве с преподавателем я обратила внимание на его ломаные и рваные движения. Он и материал преподносил так же отрывисто, но вполне усвояемо.

Небольшой кабинет с трудом вместил сдвоенную группу, заметно увеличившуюся в размерах из-за студентов, вылезших на сессию, точно грибы после дождя. Перед тем, как пообщаться на экзамене, Теолини предложил третьекурсникам разбиться на пары и к указанному сроку провести исследование в области эмоций, то бишь изучить природу какого-нибудь эмоционального процесса и проверить на практике стимулирующие и ослабляющие методы.

Эльза активно замахала рукой, привлекая внимание Мелёшина. Девица явно набивалась к нему в пару, но препод сделал проще: список с фамилиями разбил на две части и образовал пары сначала из первого списка, зачитывая фамилию сверху и снизу, а потом взялся за второй список.

Эльзе выпало судьбою, вернее, преподавательской волею, изучать разочарование с неким Ляповатым. Судя по её лицу, соответствующему теме исследования, результаты обещали быть успешными.

Одно за другим отлетали скука, гнев, нежность, паника, ненависть, презрение и череда прочих эмоциональных процессов. По рядам прокатывались смешки, когда из очереди вылетели любовь и экстаз, доставшись каким-то несчастным.

– А удовольствие будут изучать Мелёшин…

В рядах оживились.

– … и Папена.

Позади меня засмеялись парни:

– Говорят, Мэл – специалист по изучению удовольствия во всех видах и позах.

Мелёшин с невозмутимым видом карябал что-то в тетради, а Эльза окатила меня убийственным взглядом.

Капе, собравшему по приходу на консультацию порцию приветственных рукопожатий, по итогам преподавательской жеребьевки достались раскаяние и компания девушки-старосты другой группы. Что ж, у парня наработан богатый опыт по этой части, поэтому ему не составит труда выполнить работу.

Я снова вернулась взглядом к Мэлу, а мыслями – к утренней стычке в общепите. В ней Мелёшин поставил себя выше установленных правил, применив заклинание на глазах у десятков свидетелей. Дегонского же, не поддавшегося на провокацию, нельзя назвать трусом. Кто знает, вдруг, в отличие от самоуверенного Мэла, ему бы не сошло с рук ответное заклинание, и его в два счета выперли бы из института за нарушение студенческого кодекса?

Покуда я размышляла, Дегонский постепенно рос в моих глазах, превращаясь в дальновидного парня, не ставшего раздувать конфликт из разумной предосторожности, в то время как Мелёшин, сидя на другой чаше весов моего правосудия, опускался все ниже и ниже с адским хохотом, и постепенно у него появились хвост, рога и копыта, нарисованные фантазией. В конце концов, принципиальность Мэла в отношении личного едового места выглядит смешной. Сдался ему этот стол в углу!

После консультации я нагнала Мэла в коридоре.

– Чего тебе, Папена? Я тороплюсь, – сказал он, оглядываясь по сторонам.

– Ты подстроил исследование в паре по элементарке?

– Папена, твое мнение о себе выше, чем есть на самом деле, – сделал скучное лицо Мелёшин. – Мне без разницы, что и с кем изучать.

– Понятно.

Я развернулась, чтобы уйти, но вспомнила и спросила:

– Утром, в столовой… Вы с Дегонским на полном серьезе говорили… ну… о парке?

– Я похож на шутника? – прищурился Мэл. – Смотрю, ты распереживалась за него. Или за меня?

– Больно надо.

– Странно. Я ждал, когда бросишься защищать Дегонского как настоящая альтруистка, – сказал насмешливо Мелёшин. – Нимб блестит – глазам больно.

– Ты спровоцировал его. Зачем?

– Хочешь заступиться? – спросил Мэл с легкой издевкой и предложил: – Заступись. Попроси за него у меня.

– Почему у тебя? Это у Дегонского я должна просить за твою линялую шкурку.

– А ты попросишь? – заинтересовался Мелёшин. – Все-таки беспокоишься обо мне?

Умеет же человек запутать и развернуть разговор задом.

– Я не то хотела сказать. Дегонский имеет право вызвать тебя в парк, а не ты его.

– Не вызовет. Остынет, подумает, посоветуется. Еще раз подумает и откажется. А я – нет.

Сказал – и точка. Своими словами Мэл подтвердил намерения в отношении кудрявого. С непонятной целью на пустом месте устроил конфликт, а теперь пытался и меня втянуть в него.

– У тебя есть время подумать, – обронил Мелёшин и удалился.

Следом энергично и громогласно отлетела консультация у Стопятнадцатого, из которой я не поняла больше половины в силу многократного эха. По окончанию занятия подошла к декану, собирающему высокую стопку из рефератов, сданных должниками и, протянув брошюрку, соврала, не моргнув глазом:

– Спасибо, Генрих Генрихович. Очень помогло.

– Прекрасно, – ответил Стопятнадцатый. – Где же вы оставили книжку на ночь?

– В архиве, – ложь полилась рекой. – А с утра забрала.

– Хорошо, что не забываете об ответственности. Сами понимаете, если бы страж задержал при входе, мало того, что позора не обрались, так исключили бы сразу и без объяснений. Вы поступили дальновидно, милочка.

Незаслуженная похвала пристыдила. Теперь я с Монькой повязана преступной нитью толщиной с канат. Совесть повелела мне вздохнуть тяжко и покаяться:

– Генрих Генрихович, вчера в оранжереях случилась неприятная история…

– Знаю, – кивнул декан и огладил бородку.

– Откуда? – вскинулась я и увяла. Конечно же, безобразие, оставшееся после объедалова, было трудно не заметить.

– Вашего участия, вернее, причастности, не установлено, – объяснил терпеливо мужчина, взял рефераты под мышку, и мы пошли, разговаривая по пути. – Вы действовали, правильно оценив обстановку. Лаборант Матусевич нарушил правила и покинул место, не закончив работу.

– Он не виноват, честно-честно! Я постучала, а он вышел и надышался… а потом мы… Неужели всю вину возложат на него? – спросила с мольбой.

– У Матусевича выявились смягчающие обстоятельства. Оказалось, больше полугода он находился на грани нервного срыва, в котором косвенно виноват Максимилиан Эммануилович.

– Каким образом? – изумилась я.

– Единоличным решением поставил под сомнение актуальность диссертации Матусевича, которая, кстати, при необходимом материальном оснащении обещает стать революционной вехой в висорике.

– Значит, камнееды все-таки нужные? – воскликнула я, не в силах удержать радость от известия Стопятнадцатого.

– Нужные, – засмеялся мужчина. – Экая вы, Эва Карловна, беспокойная.

– А уборка? Мы там… ну… порядочно…

– Наели? – улыбнулся декан. – Меня порадует, если употребленные вами оранжерейные наработки пойдут на пользу организму.

– Спасибо, Генрих Генрихович! – крикнула я, убегая.

– Мне-то за что? – пожал он плечами. – В следующий раз мойте руки перед едой!

Желудок уркнул, пробудившись после спячки. Где там сухарики в нашей сумке?

На очереди стоял обед в обществе пресветлых персон, четко давших понять всему институту, что столик в углу столовой неприкосновенен. Бесконечная карусель, начинающая навевать на меня тоску.

В холле на глаза попался Петя, разговаривавший с другом у святого Списуила. Собеседник Пети в точности походил на него фигурою, и я тут же решила, что парни ходят на одни и те же тренировки.

– Привет! – не стесняясь, присоединилась к маленькой компании.

Петин друг вежливо поздоровался со мной, попрощался с ним крепким рукопожатием и утопал в сторону спортивного крыла.

– Привет, – поприветствовал Петя. – Ты куда и откуда?

– А-а, – махнула я рукой. – Надо идти в столовую. Поздравляю с заслуженной наградой! Хотела до тебя добраться, но помешала давка со стриптизом.

– Вот набралась девчонка, правда? – оживился спортсмен, но тут же сделал благопристойное лицо. – А я домой пошел, не стал дожидаться, когда её снимут со стола.

– Я тоже ушла. Сильно устала, да и музыка громко играла, – соврала легко и непринужденно.

– Зато с символистиком неплохо потанцевала, – сказал равнодушно Петя, но в голосе просквозила обида.

– Да ну, – махнула я рукой, – опозорилась перед всем институтом. Хотела и с тобой потанцевать, а ты исчез.

Петя оттаял, успокоенный безобидным враньем. Хотя кто знает, если бы он отыскался в толпе, то, возможно, мы потанцевали бы.

– Какие люди! – раздался позади веселый голос, и мы с Петей синхронно обернулись. Не знаю, как Петя, а я – обреченно, потому что голос принадлежал никому иному, как Мелёшину.

И просчиталась. Мэл, в куртке и зеркальных очках, сдвинутых на макушку, бережно поддерживал за талию блондинистую подружку и приветливо улыбался, словно и не он собирался в прошлую субботу выяснять на кулаках отношения с Петей.

– Здрасте, – сухо кивнула я.

– Здравствуйте, – отозвался настороженно Петя.

Девушка неопределенно мотнула головой, и было непонятно, то ли она таким образом поздоровалась, то ли ей в тягость наше общество. А мы и не навязывались! – задрала я нос. Сами окликнули.

– Помнишь Иза, я рассказывал тебе о недоразумении, возникшем между моей однокурсницей и ее…

– парнем, – быстро вставила я, и Петя согласно кивнул.

– парнем, – повторил Мэл и замолчал, обдумывая услышанное. Даже улыбаться перестал на мгновение, а потом, как ни в чем не бывало, нацепил ослепительную улыбку.

Девушка вопросительно посмотрела на Мелёшина. Интересно, в каких красках Мэл живописал ей субботнюю омерзительную продажу?

– Милая, я чувствую себя виноватым, – пояснил он подружке. – Не могу спать спокойно, зная, что ко мне питают неприязнь.

Тут Мелёшин посмотрел на нас с Петей, и мы со спортсменом непонимающе переглянулись.

– Чтобы загладить вину, приглашаю вас в кафе, – предложил Мэл самым обыденным тоном, как будто в институте принято улаживать все недоразумения подобным образом. Пока я соображала, что Мелёшин имел в виду, за меня сухо ответил Петя:

– Мы бы с удовольствием, но Эва идет на обед, а я готовлюсь к тренировке.

– Уверяю, Петр, поездка не займет много времени, – начал источать сладкую патоку Мэл. – Тем более, это модное кафе, в котором можно встретить представителей знатных висоратских семейств. А уж сколько известных лиц его посещают! Можно запросто взять автограф у кинозвезды или у именитого спортсмена. "Инновация" считается обиталищем современной золотой молодежи. Слышали о нем?

Я слыхом не слыхивала о рассадниках богатеньких девочек и мальчиков, а Петя, судя по всему, слышал, потому что задумался. Чем больше расхваливал свое кафе Мелёшин, тем ниже падало мое настроение. Только эпицентра избранного общества мне не хватало. А Петя, наоборот, приосанился и сказал солидно:

– Я бы с удовольствием, но сегодня, к сожалению, материально не подкреплен. Оставил портмоне дома.

Какой он, оказывается, серьезный. И главное, ему есть, куда складывать деньги.

– Ну, что вы, Петр! Нет проблем. Сочтемся позже, как деловые и порядочные люди. Создадим задел для долгосрочных дружеских отношений, – плел Мелёшин одному ему понятную паутину, а Петя увязал в ней, я это видела. Подергала парня за рукав и зашептала на ухо:

– Петя, у тебя тренировка горит, а мне тоже… у меня тоже куча дел.

Мелёшин внимательно наблюдал за нами, и я уверилась, что он использовал legra vi labum[2]2
  legra vi labum, легра ви лабум (перевод с новолат.) – читаю по губам


[Закрыть].

– Эвочка, – погладил мою ладошку спортсмен, – не переживай. Если…эээ…

– Егор, – напомнил своё имя Мелёшин.

– Если Егор уверяет, что поездка не займет много времени, так и быть – приглашаю тебя в кафе.

Не нужно мне ваше кафе, – застонала про себя. И как добираться в изысканное заведение? Пешком туда и обратно?

Мелёшин будто услышал немой вопрос.

– Я за рулем, поэтому обернемся мигом, – пояснил радушно, продолжая улыбаться и поддерживать блондинку за талию. Девушка переминалась и поглядывала по сторонам. Ясно, ее не прельщала компания в лице меня и Пети.

Спортсмен чинно кивнул:

– Машина в наше время существенно облегчает перемещение по перенаселенной столице.

– И не говорите, Петр, – поддакнул Мэл. Я внимательно посмотрела на него, выискивая подвох или скрытую издевку. Как назло, Мелёшин излучал доброжелательность и был сама душевная простота.

– А… я не одета! – выдала весомый аргумент.

Раскройте глаза и посмотрите на модель рядом с Мэлом и на меня. Высокие сапоги на тонких шпильках, облегающие пятнистые брючки, коротенькая шубка нежного алого цвета и эффектный кремовый шарфик через плечо. И это все надето не на мне, а на блондинке с ухоженными волосами и профессиональным макияжем.

– Не стоит беспокоиться, – рассеял сомнения Мелёшин. – Мы поедем в демократичное заведение для просвещенной молодежи без тени консерватизма.

– Эва, не волнуйся, – начал уговаривать Петя. – Ты бывала в центре столицы?

– Нет, – ответила я, растерявшись массированной атакой.

– Не упускай шанс познакомиться с замечательным городом, – агитировал спортсмен.

Вот это да! Мэл ловко перевернул разговор с ног на голову, и теперь Петя! – убеждал меня поехать к черту на кулички какую-то "Инновацию".

– А… мы точно вернемся назад вовремя? У меня остались дела в институте.

– Довезу в целости и сохранности, – заверил Мелёшин, и огоньки в его глазах вспыхнули и погасли. Или мне показалось?

– Пошли, Эва! – потянул меня Петя.

– Прошу, – Мэл показал дорогу взмахом свободной руки.

И я неохотно согласилась.