Текст книги "Тисса горит"
Автор книги: Бела Иллеш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 39 страниц)
– Не понимаю, – сказал Тимар, – о каких кольцах вы говорите?
– Не понимаете? Ну ладно, бросим это. У каждого своя фантазия. Впрочем, это неважно. Сейчас речь идет не об этом. Что же касается дел – я к вашим услугам.
Тимар без долгих разговоров заявил, что он желает познакомиться с организацией, которую Деме представляет. Если все в порядке, организация будет вовлечена в работу.
– Как вы изволили сказать?
Тимар повторил.
– Ха-ха-ха, братец, не торопись! Здесь, видно, какое-то маленькое… да какое там маленькое – громадное недоразумение! Насколько я понимаю, целью переговоров является включение ваших мелких организаций в партию? Так, что ли?
– В какую партию? – удивился в свою очередь Тимар.
– Партия в нашей стране одна – Венгерская коммунистическая партия.
Тимар промолчал. Он не знал, что сказать, не понимал, с кем он имеет дело – с сумасшедшим или с провокатором. Но ведь Вера говорила, что дело серьезное. И Мартон вряд ли приведет с собой провокатора. Это невозможно. «Ну, ладно, посмотрим», – подумал он.
Сначала Тимар хотел бросить своего спутника и скрыться в рощу без всяких объяснений, но теперь он раздумал.
– Видите ли, – продолжал Деме, – я вас лично не знаю, но я знаю тех, кто вас послал сюда. Особо хорошего мнения у меня на их счет нет, но и ничего дурного сказать о них не могу. В общем это честные ребята, и если они вас послали, это говорит за то, что и вы должны быть в общем честным парнем. Поэтому я и хочу взять вас на наше совещание, которое начнется через полчаса. И лучше, если до тех пор мы не будем заводить никаких переговоров. То, что вы там увидите и услышите, я уверен, сразу рассеет все ваши сомнения. Согласны?
Они проехали на трамвае несколько остановок, затем прошли пешком – в обратном направлении. Эту игру они повторили несколько раз, пока наконец не оказались перед той же самой кондитерской, откуда недавно вышли. Было уже около десяти.
– Я живу в этом доме, – объяснил Деме. – Квартира, в которой я занимаю комнату, принадлежит моей бабушке. Бабушка моя как по происхождению, так и по материальному положению и мировоззрению – наш классовый враг. Но она настолько несознательна, что, хоть и догадывается, кто я такой, все-таки меня терпит. Я в свое время не буду с ней так церемониться.
Оба окна в комнате Деме были занавешены. Толстый ковер заглушал шум шагов. В комнате стояли низкий широкий, покрытый ковром диван, большой письменный стол, книжный шкаф и десяток тяжелых резных стульев. Стулья были расставлены вокруг письменного стола, на котором среди книг, журналов и газет возвышалась массивная лампа, покрытая красным шелковым платком вместо абажура. Лампа освещала лишь небольшой круг около стола, большая часть комнаты тонула во мраке.
За четверть часа собрались еще около десятка «братьев». Входя, никто не здоровался.
– Этот буржуазный предрассудок мы бросили, – объяснил Тимару Деме.
Последним, к немалому удивлению Тимара, вошел Мартон, который, по знаку Деме, закрыл за собой дверь на ключ.
Деме уселся в кресло за письменным столом, гости разместились на стульях, Мартон и горбатый блондин в очках устроились на диване.
«Двое из них студенты, – определил про себя Тимар, – а может быть, служащие. Остальные – рабочие».
– Кроме членов комитета здесь присутствует еще один брат, – громко заявил Деме. – Он представитель некоторых организаций, именующих себя коммунистическими, но в партию еще до сих пор не влившихся. В повестке дня: пункт первый – отчет секретариата о взаимоотношениях партии и Коминтерна. Пункт второй – доклад военных организаций. Наконец – текущие дела. Имеются другие предложения? Таковых нет? Предложение секретариата принято единогласно. Брат Евгений, – обратился он к Мартону, – ты будешь вести протокол.
Доклад о взаимоотношениях партии и Интернационала делал сам Деме. Говорил он гладко, красивым звучным голосом, но слишком быстро. Правой рукой он опирался на стол, левой покручивал усики.
Собрание слушало его с большим вниманием. «Как будто по команде», – подумал Тимар. Все кивали головами в такт речи оратора. Один только Мартон, усевшись по-турецки, без устали барабанил пальцами по подошве своих огромных ботинок и украдкой бросал взгляды на Тимара. Тимар сидел неподвижно, внимательно наблюдая за ораторствующим Деме и его покорными слушателями.
Деме яростно нападал на Третий интернационал за пренебрежительное отношение к Венгерской коммунистической партии. Но в то же время он как будто его и защищал.
– Брат Александр, – заявил он, повышая голос, – был не прав, называя Ленина оппортунистом. Секретариат, на основании тщательного расследования, установил, что Ленин не оппортунист, он просто плохо информирован. Случается, – продолжал он уже несколько тише, – случается, что и я ошибаюсь. Почему же не мог ошибиться Ленин? Прошу не ставить так вопроса: или он – или мы. Наш долг – его информировать. Ведь нельзя же отрицать его больших заслуг. Мы должны дать ему возможность исправить ошибки. Да, да! Наш долг спасти его для революции. Конечно, если это нам не удастся…
И сделал такое движение, будто он ломает палку и бросает ее на пол.
Слушатели одобрительно кивали головами.
Тимар слушал в полнейшем недоумении. Он совершенно отказывался понимать, куда он попал, о какой Венгерской компартии идет речь, от имени кого выступает этот самоуверенный оратор.
Между тем Деме продолжал свою речь:
– Итак, вот каково положение. Я беру на себя смелость итти дальше. Секретариат решил повременить брать под подозрение всю венгерскую эмиграцию и связанные с ней мелкие организации тут, в стране. Я надеюсь, никто из братьев не будет считать меня оппортунистом, если я внесу предложение – пока что не возбуждать вопроса об исключении из партии ни Куна, ни Ландлера. Надо дать им возможность защищаться. Я должен сказать вам, что это не только мое мнение, но и мнение брата Леготаи. Я полагаю, что для вас этого достаточно. В ответ на наше отношение из Вены нам послан вот этот брат, фамилии называть не буду, – тут Деме показал на Тимара, и все присутствующие, как по команде, повернули головы в его сторону. – Он явился сюда, чтобы оправдать себя и своих товарищей и получить указания насчет дальнейшей линии поведения, – вдохновенно врал Деме. – Наш меморандум, который мы собираемся послать Ленину, я предлагаю задержать до тех пор, пока мы не выясним, каким способом и в какой мере эмиграция и связанные с ней мелкие организации в Венгрии желают и в какой мере сумеют исправить свои ошибки и упущения. Вношу предложение: для выяснения этого вопроса избрать специальную комиссию… Доклад окончен, – заявил он, садясь. – Начинаются прения. На выступление дается три минуты.
Началась дискуссия. Сначала спокойно, потом все с нарастающей страстностью. Деме пришлось потратить немало энергии, чтобы поддерживать порядок. В чем была суть этой страстной дискуссии, что являлось причиной этого скрежета зубовного и битья себя в грудь кулаками – Тимар, как он ни старался, никак понять не мог. Блондин в очках нападал на Бела Куна, жонглируя словом «предатель». Он толковал о каком-то вооруженном восстании, которое якобы было уже подготовлено «до последней пуговицы», но этот «трус» сорвал его. В конце концов он предложил исключить из партии Куна и Ландлера.
Другой оратор, по внешности студент, критиковал Леготаи.
– Леготаи, – говорил он, – в области теории, конечно, не слабее Ленина. По мировоззрению он, пожалуй, даже выше его, но в практических вопросах он слаб. Стоит вспомнить историю с восстанием, когда он не мог предотвратить предательства Куна и Ландлера. Называйте меня пристрастным, но все же я должен сказать, что в практических вопросах один Деме стоит сотни Леготаи.
– Не будем касаться личностей, – перебил его Деме.
Теперь заговорили сразу двое. Деме с трудом удалось восстановить порядок. Когда наконец страсти улеглись, совещание единогласно привяло предложение Деме: для расследования спорных вопросов избрать комиссию из девяти членов.
– Я буду краток, – начал свою речь блондин в очках: он был докладчиком по военным делам. – Пусть говорят вместо меня цифры.
Прежде чем начать речь, он подтянул свой серый пиджак солдатским ремнем. Его движения были решительны, но говорил он нараспев.
– Людского материала у нас достаточно. Со снаряжением дело обстоит хуже. В Кебане три тысячи двести, в Чепеле – четыре тысячи пятьсот сорок, в Кишпеште – три тысячи пятьсот двадцать, в Эржебетфальве – две тысячи сто пятьдесят, а в самой столице – около четырнадцати тысяч человек ждут приказа о выступлении. Но я не согласен отдать приказ о выступлении до тех пор, пока в моем распоряжении нет ни тяжелой артиллерии, ни соответствующего количества аэропланов. У меня нет ни одного танка! Скажу прямо, по-военному: ответственность за создавшееся положение падает на Ландлера и прежде всего на Бела Куна. Ленин тоже не без вины в этом деле. И чем только эти господа заполняют свое время, вместо того чтобы заботиться о снаряжении моей армии! На что они тратят деньги пролетариата?
Тут Деме остановил оратора:
– Расследование этих вопросов лежит на компетенции только что избранной комиссии.
– Я настаиваю на максимальной гласности. Пусть перед нами предстанет Бела Кун, и пусть он ответит…
– Комиссия…
Большинство поддержало Деме.
– Половина одиннадцатого, – заявил Деме. – Но у нас есть еще одно срочное дело. Слово предоставляется брату Новику.
Это был невысокий юноша с веснущатым лицом. Ему едва можно было дать шестнадцать лет.
– Я попал в прескверное положение, – жаловался он, чуть не плача. – По приказу Леготаи, из нашей типографии я унес домой два с половиной кило букв. Буквы валяются у меня в открытом чемодане. Леготаи обещал замок, но разве можно рассчитывать на его обещание? – он даже махнул рукой. – Если эти буквы не нужны, я их просто выброшу, но из-за такой глупости, из-за свинства Леготаи я не желаю попасть в тюрьму.
– Я могу взять эти буквы к себе, – заявил Мартон.
Его предложение было принято, и совещание закончилось.
– По одному! – распорядился Деме.
Разошлись не прощаясь.
– Вот видите, – обратился Деме к Тимару, когда они остались вдвоем. – Меня никто не может обвинить в пристрастии или в том, что я веду личную политику. Дело – прежде всего! Ленин – вождь международной революции? Допустим. Кун – вождь венгерской революции? Тяжелый случай! Хорошее надо иметь пищеварение… Но, видите ли, пока что я с этим мирюсь и буду защищать Куна, ибо вместе с ним легче вести работу, чем без него. А потом… потом история скажет свое слово, – закончил он торжественно и стал прощаться: – Завтра вечером в восемь часов, в кондитерской. Комиссия собирается к девяти.
Мартон подождал Тимара у ворот. Они молча пошли по Стефанскому проспекту.
– Слушай, – заговорил Тимар, когда они уже были далеко от дома Деме, – собственно говоря, кого дурачат эти сумасшедшие – друг друга или нас?
– Кто как, – ответил тихо Мартон. – Деме и на самом деле сумасшедший. Сошел он с ума оттого, что ему не удалось попасть в вожди мировой революции. Его «ограбили» также и по части руководства венгерской революцией. «Ограбили» – это его собственное выражение. Куна он ненавидит. На этом он и помешался. Сумасшедший ли тот военный, в очках, или что-нибудь еще похуже – я не знаю. Его слова свидетельствуют о том, что он – сумасшедший, но его поступки говорят о его полной нормальности. Он занят исключительно тем, что время от времени занимает крупные суммы у Деме, который в свою очередь шантажирует свою бабушку.
– А цифры, которые он представил…
– Номера телефонов, – усмехнулся Мартон. – У него нет ни одной души… Меня направил сюда Андрей, которому Деме не дает покоя. То он предлагает всеобщую забастовку, то вооруженное восстание. Инициатором всех этих грандиозных планов является тот самый Леготаи, имя которого упоминалось сегодня.
– Ну, а что это за мальчики? Ведь там было около десятка молодых рабочих?
– Да. Эти верят искренно. Они попадаются на удочку каждого сумасшедшего, каждого мерзавца. Они рвутся участвовать в революционной работе и не знают дороги. Ты не можешь себе представить, что творится сейчас в нашем городе! Мне известна одна «партия» в Кебане. «Партия» насчитывает семь членов, больше принимать они не хотят. Эти семеро выработали «наивернейший» план, как проложить дорогу к Советской России через Румынию. Двое из них работают в большом продовольственном магазине и систематически крадут сыр, колбасу и сардинки для «снабжения партии». Для снабжения будущей Красной армии уже накоплено около десяти кило провианта.
– Скажи, Мартон, где ты работаешь?
– Нигде. Я безработный, – ответил Мартон почти шопотом. – У меня нет приличных документов. Под моей настоящей фамилией меня разыскивают.
– Гм… Но почему же товарищи не достанут тебе какое-нибудь удостоверение?
Мартон промолчал. Но когда Тимар настойчиво повторил вопрос, он ответил:
– Все не удосужатся. Давно уже собираются сделать это, но что-нибудь всегда мешает. Приедет ли товарищ важнее меня или же менее ловкий, которому без документа никак не пробиться… А я ведь как-то существую. Когда-нибудь наверняка дойдет очередь и до меня.
– А на что же ты живешь?
– Сам не пойму.
– Но все же?
– Прости, я занят, спешу, – ответил Мартон и, не прибавив ни слова, оставил Тимара одного.
– Из этого, брат… из этаких дел ровно ничего не выйдет, – говорил Тимар Андрею, измотанному трехдневной болезнью.
– Сам понимаю. Я несколько недель не сплю как следует, все думаю, как нам найти выход.
Выслушав рассказ Тимара о его встрече с Деме, Киш сказал:
– Ты должен радоваться, что попал к сумасшедшим, а не к провокаторам. Ведь и это могло бы случиться. Однажды меня спутали с человеком, у которого тоже было в распоряжении тридцать тысяч вооруженных людей. Я был счастлив, когда оказалось, что все дело было лишь в том, что начальнику этих тридцати тысяч вооруженных не хватало денег заплатить за квартиру… К сожалению, наше положение таково, что на одного товарища приходится полтора провокатора. Удивительно ли это? Нет. В подпольной работе у нас не было никакого опыта. А бороться сейчас против белого террора без опыта подполья… Голос авантюристов и маньяков сегодня еще звучит громче нашего, но… Завтра ты мне нужен будешь по серьезному делу. Завтра – воскресенье. Приходи ко мне утром, часам к десяти.
– Отлично. Приду. Но на мой вопрос ты так-таки не ответил.
– Ты как будто спрашивал, каким образом мы можем очистить рабочее движение от этой оравы сумасшедших? Очень простым: мы должны создать настоящую партию.
В «Зеленом охотнике» – большом ресторане городской рощи совершенно пусто. Двор занесен снегом и ничто там не напоминает ни штаб-квартиры воинственных стачечников, ни места веселых рабочих вечеринок. Там не течет больше кровь, пролитая штыками жандармов или поссорившихся из-за своих любовниц солдат. Из-под легкого снежного покрова чернеет земля. «Зеленый охотник» погружен в сон, он словно вымер. В натопленной, даже слишком натопленной распивочной лишь один столик занят одиноким гостем, смуглолицым господином в котелке.
Когда около одиннадцати появились Киш и Тимар, владелец, толстяк Вельдьеши, сам выбежал навстречу, держа в руках «Непсава».
– Что господа прикажут?
Он сам подал им чай с ромом и снова занялся одиноким гостем. Тимар и Киш пили молча чай. Вельдьеши почти кричал, разговаривая со своим клиентом.
– Господин Вайс, я заявил уже в комитете социал-демократической партии, что ко мне спокойно может явиться каждый приличный рабочий, каждый порядочный человек, у которого все дела в порядке. «Зеленый охотник» – это вам не кафе «Клуб!»[35]35
В кафе «Клуб» белыми террористами была устроена зверская расправа над мирными посетителями.
[Закрыть] Сюда не сунут носа безответственные элементы, стрельбой распугивающие мирных граждан. Всем известно, что мой сын Франц служит в отряде Пронаи, и партийный комитет совершит преступление против интересов рабочих, если не учтет это выгодное положение. «Зеленый охотник» не используют больше под штаб-квартиру стачечников. В Венгрии стачек больше не будет! Партийный комитет знает это не хуже меня. Но если товарищи захотят просто спокойненько выпить и поговорить, то более надежного места, чем «Зеленый охотник», им не сыскать.
Тимар и Киш уже давно выпили чай и ежеминутно поглядывали на часы.
– Не придут, – сказал Тимар, когда стрелки остановились на половине первого.
– Они должны были быть к одиннадцати. Ясно, что не придут.
– Получите!
– Боюсь, что случилось что-то неладное, – сказал Тимар, идя к трамваю.
Когда трамвай тронулся по направлению к Стефанскому проспекту, Тимар вдруг вскрикнул, и если бы Киш не удержал его, он выскочил бы из вагона. По проспекту Термины, направляясь к «Зеленому охотнику», шел Бескид. Рядом с ним – незнакомый молодой человек.
– Без глупостей! – проворчал Киш сердито. – Один такой промах может привести к неисчислимым бедам. Впрочем, откуда ты знаешь Леготаи?
– Леготаи? – удивился Тимар.
– А разве не из-за него ты хотел соскочить с трамвая?
– Нет. Леготаи я не знаю. Никогда его не видел. Это прошел один мой старый знакомый.
Белая смерть
«Наше счастье, что мы во-время удрали из «Зеленого охотника». Пока мы там сидели и дожидались товарищей из провинции, четыре сыщика встретили их на Восточном вокзале. Один из товарищей, – кто мог бы подумать! – после первой же пощечины признался, что его ждут в «Зеленом охотнике», и что ждет его Иоганн Киш. Двое других держатся стойко, но это не меняет дела. Словом, я должен сматываться. Надеюсь, что через недельку удастся вернуться под другой фамилией, с другими документами. Наши дела я успел устроить. За тобой, когда это понадобится, пошлю Мартона. До свиданья!»
На квартире Веры собралось человек пять. Андрей еще не вполне оправился после болезни. Лицо его пожелтело, глаза лихорадочно блестели. Лаци и Тимара привел сюда Мартон. По неизвестным причинам он отрастил такие усы, что казалось, словно он выпачкался чем-то. Вера только что срезала волосы и, не привыкнув к новой прическе, ежеминутно хваталась за затылок.
– Речь идет о том, – начал Андрей, – что мы должны под свою ответственность выпустить листовку. С тех пор как Киш уехал, мы совсем отрезаны. Ничего ни о ком не знаем, и о нас никто не заботится. Сами должны как-то выкручиваться.
Андрей сжал кулаками виски, как бы желая раздавить голову. Когда у него болела голова или тревожили неприятные мысли, этот жест заменял ему лечение.
– Итак, говоришь, под свою ответственность? – переспросил Лаци.
– Главное не в этом, ребята, – заметила Вера. – Мы должны поставить новые вопросы. Заработная плата, рабочее время, жилищная политика, налоги – вот вопросы, которые мы должны поставить.
– Не совсем так. Если до сих пор мы занимались исключительно большой политикой и каждой своей листовкой вновь объявляли мировую революцию, вовсе не следует впадать в другую крайность. Допустим, речь идет о снижении безработицы. Мы не должны замалчивать, что одна из главных причин – это перевод заводов из Словакии в Венгрию, потому что у нас рабочая сила дешевле. Социал-демократы правы, приписывая уменьшение безработицы себе: снижение зарплаты – это действительно их заслуга. Одним словом…
Андрей говорил обычно так, как будто читал лекцию. В начале речи вставал; кончив говорить и сделав широкий жест, садился. Но сейчас он не ушел сесть, Тимар перебил его.
– Постой-ка, постой-ка! Я теперь каждый второй или третий день пью пиво. Это говорит не только за то, что я становлюсь пьяницей, но и за то, что я прилично зарабатываю. Иными словами…
– Иными словами, мы должны признать, что некоторые отрасли промышленности – как, например, обувная промышленность – защищаются высокими пошлинами. Это опять-таки идет за счет других слоев рабочего класса.
– Да, да, – кивал головой Лаци. – Это так. Но, я боюсь, мы сами себя обманываем: мы упускаем из виду, что огромное большинство рабочих в этом не разбираются. Они заинтересованы лишь в получении работы.
Андрей хорошо продумал свою мысль, и возражения его не смутили. Он как будто даже обрадовался этим возражениям. Отвечал спокойно, неторопливо.
– Мы должны признать, что настоящая конъюнктура – временное явление. Если не сказать – минутное. Вскоре наступит кризис, куда более жестокий, безработица, равной которой еще не было.
– Постой-ка! – снова перебил его Тимар и тоже поднялся.
После него говорил Лаци.
Мартон также подал несколько реплик.
Порядок дискуссии нарушился.
Агитация, направляющая массы к конечной цели, открыла новые возможности. Гости Веры не сразу осознали это, но они почувствовали важность новых задач и страстно спорили о самых мельчайших деталях предстоящей работы.
Бледное лицо Андрея порозовело.
Вера молча прислушивалась к спору. Когда она наклоняла голову, прядь волос нависала на глаза. Потом, словно ей надоело слушать пререкания, подсела к письменному столу, спиной к спорящим. Те не унимались. Трое – все с большим жаром. Андрей – с неизменным хладнокровием.
– А ты ничего не скажешь? – обратился Андрей к Вере.
В соседней комнате часы били двенадцать.
– Хорошо, что еще не забыли о моем существовании, – пошутила Вера.
Она встала, улыбаясь посмотрела в блестевшие от возбуждения глаза товарищей, потом, сделав серьезное лицо, быть может, даже слишком серьезное, опустила глаза.
«Совсем монашенка», – подумал Мартон.
– Пока вы тут спорили, я составила листовку. Проект, разумеется.
Если Вера рассчитывала на эффект, она ошиблась. Один лишь Мартон соскочил с места. Остальные, видимо, нашли это вполне естественным.
– Ладно, – сказал Андрей. – Читай. Но только тихо. Твои хозяева скоро вернутся. – И с принужденной улыбкой добавил: – Ты, верно, у них научилась играть комедию.
– Я очень рада, что мои хозяева – актеры: по крайней мере до полуночи мы одни в квартире. Итак, слушайте!
Вера читала нервно. Лицо ее раскраснелось. Когда она кончила, слово взял Андрей. Он раскритиковал проект Веры в пух и прах. Тимар проект одобрил, дополнив его несколькими практическими поправками. Видно было, что он работает на производстве. Лаци и Мартон поддержали Веру. Андрей защищал свою точку зрения, но шаг за шагом принужден был сдавать позиции. Приняли только несколько его поправок.
Было уже три часа утра, когда Тимар наконец ушел.
Утром Тимар и Лаци, совсем разбитые, садились за свой рабочий стол. Тимар то и дело протирал глаза, стараясь отогнать дремоту.
Шульц неодобрительно качал головой:
– Выпивали, что ли?
– Допустим, – согласился Тимар.
– Бооди тоже был с вами?
– Что вы, что вы!
– Чорт возьми, куда же он запропастился?
Из производственного процесса Тимар усвоил только несколько мелких деталей. Он не знал ни одного приема, кроме того, которым сам пользовался. Теперь, когда Бооди – впервые за все время пребывания Тимара на фабрике – не явился, сразу же возникло затруднение. Работу Бооди распределили между Шульцем и Лаци. Тимару, самому слабому из всех, пришлось задержать свою работу. Он стал нервничать.
– Побольше хладнокровия! – подбадривал его Шульц. – Когда что-нибудь неладно, вот тут-то и нужна выдержка. Когда все в порядке, нервничай себе на здоровье!..
После обеда ребята разгулялись и пришли в отличное настроение. Зато на старика напала хандра.
– Что за чорт! Что могло случиться с Бооди? За девками как будто не бегает. Вряд ли и заболел. Нашего брата болезнь не так-то легко сваливает с ног… Разве с ребенком что случилось?
Когда рабочий день кончился, Лаци и Тимар стрелой помчались к Вере. Пока Шульц по привычке начищал рукавом свой котелок и протирал ботинки тряпкой, которую неизменно носил в кармане, они были уже далеко.
– Господин Шульц! Дорогой господин Шульц! Я вас жду. Помогите нам!
– Что такое? Что случилось?
В первую минуту Шульц не узнал жену Бооди. Маленькая белокурая женщина, дрожа от волнения, стояла перед ним. Серые глаза ее были окаймлены темными кругами, губы посинели, из-под платка беспорядочно выбились пряди волос?
– В чем дело? Что случилось?
– Мой Иосиф… Сегодня ночью его забрали!
– Полиция?
– Офицеры. Из отряда.
– Гм…
Она судорожно сжала руку Шульца, тело ее содрогалось от плача. Шульц отвел дрожащую руку женщины.
– Идем. Не надо привлекать к себе внимания.
– Ночью забрали. Прямо из постели. Все перерыли! Били на наших глазах! Как только рассвело, я побежала в полицию, оттуда – в юридическую консультацию, потом снова в полицию… Ребенок мой, мой Густи – один дома. Лежит больной. Меня никто не хочет выслушать. Бог мой! Что с нами будет? Что с нами будет?
Лишь только стемнело, Мартон принес машину на квартиру Веры. Машина эта оказалась весьма занятной штукой. Раньше на ней печатали литографским способом. Теперь Мартон так ее приспособил, что на ней можно было работать шрифтом. Свинцовые буквы набора хранились в спичечных коробках, уложенных в двух сигарных ящиках.
– У нас, – хвастался Мартон, – все – как в государственной типографии.
– Прекрасно! Великолепно! – потирая руки, похваливал Андрей, впервые изменяя своему обычному хладнокровию.
Вера еще раз просмотрела наскоро текст. Мартон приступил к работе. Оказалось, что государственная типография оборудована все-таки лучше. В типографии Мартона некоторых букв недоставало. Но Мартон не унывал. Не хватало мелких букв – он брал большие буквы. Их оказывалось недостаточно – заменял одну букву другой, перевернув ее вверх ногами. Ничего, и так будет понятно!
– Читателям даже особое удовольствие доставит разглядывать, какой именно буквы не хватает, – утешался Мартон.
– От такого удовольствия я предпочел бы отказаться, – охлаждал энтузиазм товарища Андрей.
Около полуночи машина выбросила наконец первый отпечатанный экземпляр листовки.
– Великолепно! – радовался Мартон.
«Вот уже девятнадцать месяцев прошло с тех пор, как руководимая венгерскими господами румынская армия раздавила ослабленную предательством социал-демократов первую Венгерскую советскую республику…»
– Великолепно! Чудно! – торжествовал Мартон.
– Тише! Тише! – одернул его Андрей. – Как будто хозяева вернулись.
Отпечатав около тысячи экземпляров, Мартон прекратил работу и уложил машину.
– Пожалуй, по ночам неладно гулять с этаким пакетищем, – сказал он. – Могут принять за вора. Утром забегу за ним и стащу на Восточный вокзал. Там в камере хранения, я думаю, его никто искать не будет.
– Оставь здесь и листовки, – приказал Андрей. – Распределение организую я сам. Дворнику дайте на чай побольше, это отобьет у него охоту интересоваться, зачем вы так часто сюда ходите.
Ребята устали, но никому не хотелось спать. Пешком перешли на пештскую сторону. Дошли до моста Елизаветы и оттуда, через пустынную набережную, до Цепного моста. Слева, на расстоянии нескольких метров от них, угрюмо молчал скованный льдами Дунай. Из окон гостиниц «Хунгария» и «Риц» падал яркий свет, освещая небольшое пространство ледяного поля. На другом берегу неясно вырисовывались контуры высоко взнесенного королевского дворца, с редкими огнями в окнах. Со стороны Цепного моста, моста Маргариты, с Уйпешта дул ветерок, казавшийся удивительно теплым.
Мартон вздохнул полной грудью.
– Весенний ветер, – сказал он. – Предчувствую весну.
– Вот в том-то и беда твоя, – заметил Лаци, – что ты ровно в полночь предчувствуешь рассвет.
– Чудесный город – этот Будапешт! – предупредил начинающийся спор Тимар.
– Будет чудесным! – вдохновенно сказал Мартон. Его настроение сегодня ничем нельзя было испортить.
Утром, перед началом работы вся фабрика знала, что Бооди забрали отрядчики.
– Британийцы…[36]36
Гостиница «Британия» – штаб-квартира офицерских карательных отрядов.
[Закрыть]
– Пронаи…
– Остенбург…
– Хейаш…
Кто именно его забрал – никто толком не знал. Но одно было ясно – какой-то из отрядов. Пришли за ним ночью четверо офицеров, не разрешили даже одеться. Так и увели, как был, в одном белье, накинув лишь рваное зимнее пальтишко.
Жена его бросилась в ноги офицерам.
Один из них ударил ее сапогом.
На фабрике работа не ладилась. Все были заняты Бооди. Что бы такое он мог натворить? Чорт возьми, наверное, он был большевиком… Агентом Бела Куна… Переписывался с венскими эмигрантами… Но что бы там ни было, надо ему помочь. Старый товарищ по работе. Оставил один глаз в гаймашкеровском лагере… Но как помочь? Отряды не церемонятся. Бюро консультации социал-демократов? Надо торопиться…
К обеденному перерыву было решено пойти в бюро юридической консультации при социал-демократической партии. Вопрос, кому пойти, формально не ставился, но все единогласно решили: пусть идет старик Шульц. Двадцать восемь лет состоит он членом партии. Работал за одним столом с Бооди. Пусть с ним также пойдет Барабаш, – тот должен быть в почете у социал-демократов: он собирает подписку на «Непсава».
Шульц, по своему обыкновению, чистя рукавом свой котелок, вполголоса разговаривал с Барабашем, рассеивая его сомнения насчет того, не следовало ли бы поговорить сначала с дирекцией фабрики. Надвинув котелок, Шульц сердито торопил колеблющегося Барабаша:
– Если хотим попасть туда еще в этом году…
И без того длинное лицо Барабаша вытянулось еще больше. Опустив голову, покачивая ею из стороны в сторону, как будто она была у него на резиновой шее, подергивая плечами, он мялся, не зная, как ему быть. Наконец решился:
– Пойдем!
Твердым военным шагом, как бы подбадривая себя, он отправился в путь.
В канцелярии юридической консультации дежуривший там толстый, приземистый, начинающий лысеть рыжеватый «товарищ» выслушал внимательно дело. Сначала от Шульца, потом – почти в тех же словах – от Барабаша. Слушал он весьма внимательно. Снял и раза два носовым платком заботливо протер очки в роговой оправе. Казалось, он хотел бы читать в душах своих собеседников, покачивая головой в знак удивления и осуждения, и, с неожиданной для его комплекции живостью, воскликнул: «Эх! Эх!.. Неужели?..» Когда те умолкли, он, облокотившись на стол, подпер рукой голову и даже закрыл глаза, чтобы лучше сконцентрировать свои мысли.
– Да-а… – начал он после минутного раздумья. – Да-а… Есть два предположения. Это совершенно ясно: либо в руках отряда имеются доказательства, что арестованный Бооди действительно является коммунистом, либо таких доказательств нет. В последнем случае снова две возможности: доказательств против Бооди нет либо потому, что он действительно не коммунист, либо он коммунист, но свою коммунистическую деятельность ловко скрывает. Ради упрощения дела, – и ради вас, товарищи, – предположим лучший случай. Предположим, поскольку нет доказательств, что Бооди действительно не был коммунистом. Иными словами, мы возвращаемся к исходному пункту: либо против него имеются доказательства, либо их нет…
Адвокат во время своей речи смотрел поочередно то на Шульца, то на Барабаша. Кончив говорить, снова опустил голову на руки.
