Текст книги "Путеводитель по Библии"

Автор книги: Айзек Азимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 63 (всего у книги 94 страниц)

Симон

В Капернауме Иисус быстро достиг успеха, здесь у него была внимательная аудитория, чего не было в Назарете. Он даже начал собирать вокруг себя учеников:

Мф., 4: 18–20. Проходя же близ моря Галилейского, Он увидел двух братьев: Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающих сети в море, ибо они были рыболовы; и говорит им: идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков. И они тотчас, оставив сети, последовали за Ним.

Симеон – это форма имени, используемого в Ветхом Завете, и в одном месте эта форма используется и для Симона Петра:

Деян., 15: 14. Симон изъяснил, как Бог первоначально призрел на язычников, чтобы составить из них народ во имя Свое.

Однако была выраженная тенденция сократить это имя до формы «Симон», так как оно было благородным греческим именем, а даже среди консервативных иудеев того периода существовала тенденция принимать или давать греческие имена. У иудеев не было нынешней системы фамилий и было принято отличать людей с одинаковыми именами по именам их отцов. Так, в одном месте Иисус говорит:

Мф., 16: 17. …блажен ты, Симон, сын Ионин…

Но этого также могло оказаться недостаточно, и было распространенной практикой добавлять к имени человека какое-нибудь прозвище, получаемое на основе его внешнего вида или характера, чего-нибудь очень индивидуального. Это видно в случае сыновей Маттафии, священника, который поднял маккавейское восстание.

Симон, возможно из-за своих размеров и силы, или из-за твердости, или и того и другого, был назван на арамейском Симоном Кифа (Симон Скала). По-гречески «скала» – «петрос», а на латыни – «петр». Таким образом, в русском языке он становится Петром, и поэтому Симон часто упоминается как Симон Петр.

Прозвище может использоваться отдельно, если оно достаточно характерно или становится достаточно известным. Так, Павел в своем Первом послании к коринфянам осуждает фракционность ранней церкви, говоря:

1 Кор., 1: 12. Я разумею то, что у вас говорят: «я Павлов»; «я Лполлосов»; «я Кифин»; «а я Христов».

Кифа – это Симон. И мы, конечно, более всего знаем его просто как Петра.

Андрей – это имя, которое не встречается в Ветхом Завете. Это – русский вариант греческого имени Андреас, означающего «мужественный».

В Евангелии от Матфея оказывается, что Петра и Андрея просто призвали, и они последовали, не в силах помочь себе, привлеченные и загипнотизированные божественной сущностью Иисуса. И тем не менее, если мы исследуем жизнь «исторического Иисуса», то разумно будет принять, что Петр и Андрей первыми услышали его проповедь, почувствовали притягательность его учения и затем присоединились к нему.

Иаков

Петр и Андрей, единственные ученики, присоединившиеся к Иисусу в Капернауме, не были братьями. Вскоре к ним присоединилась еще одна пара братьев:

Мф., 4: 21–22. Оттуда, идя далее, увидел Он других двух братьев, Иакова Зеведеева и Иоанна, брата его, в лодке с Зеведеем, отцом их, починивающих сети свои, и призвал их. И они тотчас, оставив лодку и отца своего, последовали за Ним.

Зеведей, имя отца Иакова и Иоанна, является русским вариантом греческого Зебедайос, которое, в свою очередь, происходит от еврейского Зебедиах. Множество людей с этим именем упоминаются в Ветхом Завете, но никто из них не играет важной роли.

Сын Зеведея Иоанн является вторым из важных личностей по имени Иоанн в Новом Завете; первым, конечно, Иоанн Креститель.

Имя Иаков имеет параллели с греческим Iakhobos и латинским Jacobus.

Десятиградие

Слава о проповедях Иисуса начала распространяться повсеместно. В еврейских царствах того времени образованный проповедник был сведущим в Законе и мог проиллюстрировать важные моменты своей речи интересными историями, указывающими на аналогии или мораль («притчи»), чтобы привлечь к ним внимание слушателей. Молва об Иисусе распространялась быстро, поскольку один человек взволнованно рассказывал другому, то многие пришли посмотреть и послушать новую знаменитость. Эффект был таким же, как от появления нового философа в Афинах, нового гладиатора в Риме или от постановки новой популярной пьесы в современном Нью-Йорке.

О святых людях во все времена всегда циркулировали слухи об удивительных исцелениях. Это было справедливо не только для времен до Иисуса, но и после. Английские короли не были особенно святыми, а некоторые и вовсе были нечестивыми, но считались способными исцелить от болезни, называемой золотухой, простым прикосновением к больному; и даже в XVIII в. к монарху прикасались для исцеления от золотухи. Даже в наше время есть немало знахарей, которые лечат людей «возложением рук». Природа этой болезни такая сложная и так значительно влияние психологического отношения к ней, что больной, который всецело верит в то, что курс такого лечения поможет ему (даже если это был только случайный контакт с безразличным царем или целителем из захолустья), то это действительно часто помогает.

Восторженные евангелисты описали множество историй об исцелениях Иисусом больных, и бесполезно пытаться предполагать по каждому случаю какие-то естественные объяснения. Для верующих христиан все описанные исцеления вполне возможны, для них они вызваны не исцеляющей верой и самовнушением или своего рода примитивной психиатрией, а прямым вмешательством божественной силы.

Однако в поисках «исторического Иисуса», возможно, достаточно сказать, что многие, кто принимал Иисуса как святого, верили, что он мог помочь им избавиться от болезней, и это действительно помогало им. Повсюду распространялись рассказы о его исцелениях (и в пересказах, как это неизбежно случается в таких ситуациях, нарастали преувеличения). Такие рассказы способствовали дальнейшему росту его известности:

Мф., 4: 24–25. И прошел о Нем слух по всей Сирии; и приводили к Нему всех немощных, одержимых различными болезнями и припадками, и бесноватых, и лунатиков, и расслабленных, и Он исцелял их. И следовало за Ним множество народа из Галилеи и Десятиградия, и Иерусалима, и Иудеи, и из-за Иордана.

Особенно интересно здесь упоминание о Десятиградии («десять городов»). Во время завоеваний Александра Македонского повсюду, где прошли его армии, возникали греческие города; и эта тенденция, продолжалась и при македонских царях, которые унаследовали его власть. При Селевкидах область к востоку от реки Иордан и Галилейского моря была усеяна греческими городами.

На пике расцвета Маккавейской монархии эта область была завоевана Александром Ианнеем, но, когда Помпей совершил поход в Иудею и реорганизовал эту область, греческие города были освобождены. Они образовали между собой союз и во времена Иисуса наслаждались значительной независимостью. Десять городов, которые образовывали часть этого союза, управлялись различными властями по-разному, но, очевидно, самым северным городом был Дамаск, в 60 милях к северо-востоку от Капернаума. Это тот же Дамаск, который был столицей Сирийского царства, против которого воевал Ахав.

Если люди приходили из Десятиградия, чтобы послушать Иисуса, то они, возможно, включали в свое число и некоторое количество язычников. Об этом конкретно не говорится, но в этом нет ничего невозможного. Точно так же, как некоторых иудеев сильно привлекала греческая культура, так и некоторых греков сильно привлекал иудаизм. Даже если такие греки воздерживались от обращения, тем не менее, они могли быть достаточно заинтересованными в том, чтобы прийти послушать некоего выдающегося проповедника.

В свете более поздней истории христианства чрезвычайное значение имеет тот факт, что проповедь Иисуса, возможно, вначале распространялась среди греков и вообще язычников.

Закон

В этом пункте Матфей считает уместным привести примеры тех учений, которые проповедовал Иисус и которые так широко привлекали к ним внимание. Он делает это в проповеди, занимающей три главы повествования. Возможно, отрывок, приведенный Матфеем, в действительности был не единственной проповедью, которая была произнесена за один раз, а собранием показательных «изречений». Проповедь начинается следующим образом:

Мф., 5: 1–2. Увидев народ, Он взошел на гору; и, когда сел, приступили к Нему ученики Его. И Он, отверзши уста Свои, учил их…

В 394 г. христианский епископ Августин Блаженный написал комментарий к этой проповеди, которую он назвал «О нагорной проповеди Господа», и с тех пор эти главы Евангелия от Матфея упоминаются как «Нагорная проповедь».

Были попытки найти вблизи Капернаума какой-нибудь конкретный холм, на котором могла быть произнесена проповедь, но, по-видимому, таким образом найти решение не удалось.

Нагорная проповедь, данная в Евангелии от Матфея, как и можно было ожидать, тесно связана с учением Ветхого Завета.

Много фраз, которые мы накрепко связываем с Нагорной проповедью и с учением Иисуса, имеют близкие параллели в Ветхом Завете. Таким является часто цитируемый отрывок в начале проповеди, в котором благословляются различные группы людей, и поэтому называется «заповедями блаженства». В нем говорится:

Мф., 5: 5. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

Сравните это с:

Пс., 36: 11. А кроткие наследуют землю…

Действительно, можно предположить, что одной из целей Матфея при записи Нагорной проповеди было поддержать конкретную точку зрения, которую он представляет среди ранних христиан.

После того как Иисус ушел с исторической сцены, его изречения сохранились только потому, что их помнили и передавали из уст в уста. Нет никаких доказательств того, что Иисус когда-либо зафиксировал свое учение в письменном виде.

Устное учение, которое, должно быть, передавалось из уст в уста, могло порождать споры. Естественным образом существовало множество изречений, которые цитировались тем или иным слушателем, и в некоторых случаях изречение могло сообщаться одним человеком в одной форме, а кем-то иным – в другой. Изречения могут даже цитироваться во внутренне противоречивых формах и могут использоваться для того, чтобы поддержать весьма расходящиеся по смыслу теологические взгляды.

Возможно, самый фундаментальный из ранних расколов среди христиан произошел между теми, кто утверждал, что учение Иисуса является просто усовершенствованием иудаизма, и теми, кто утверждал, что оно радикальным образом отличается от иудаизма. Первые поддерживали верховенство Закона Моисея даже для христиан; вторые отрицали его.

Матфей, в наибольшей степени иудей среди евангелистов, очевидно, верил в верховенство Закона, и в Нагорной проповеди он цитировал Иисуса как страстного и недвусмысленного приверженца этой веры:

Мф., 5: 17–18. Не думайте, что Я пришел нарушить Закон или Пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из Закона, пока не исполнится все.

За этим у Матфея следует другой стих, который, по-видимому, нацелен им непосредственно на умы тех ранних христиан, кто придерживался другой точки зрения:

Мф., 5: 19. Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном.

Эта приведенная крайняя точка зрения усиливается соображениями насчет значения «йоты» и «черты». Йота – это еврейская буква «йод», самая маленькая (чуть крупнее жирной точки) буква еврейского алфавита. По-гречески эта буква называется «йотой», и она является самой маленькой в греческом алфавите (поэтому говорится «на на йоту» в значении «ни в малейшей степени»), «Черта» – это перевод греческого слова, означающего «маленький рожок». Это была маленькая метка, отличавшая одну еврейскую букву от другой. В русском языке подобная черточка отличает букву «и» от «й».

Мф., 5: 18. …истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из Закона, пока не исполнится все.

Другими словами, в результате пришествия Иисуса ничто не изменится в Законе, даже на самую малость.

Истолкование этого отрывка зависит от фразы «пока не исполнится все». По-видимому, Матфей подразумевал, что это подобно фразе «пока не прейдет небо и земля». Однако возможны и другие точки зрения, и они, как мы увидим, высказаны в Библии, и именно эти другие точки зрения в конечном счете возобладали.

Весьма вероятно, что «исторический Иисус» действительно придерживался точки зрения, приведенной здесь у Матфея, поскольку в синоптическом Евангелии он всегда изображается – несмотря на споры с фарисеями – как ортодоксальный еврей, верный всем принципам иудаизма.

Мытари

В любом случае Иисус (в изображении Матфея) скорее укреплял Закон, чем ослаблял его. Так, в Нагорной проповеди Иисус учит о необходимости превзойти букву Закона в вопросах морали и этики. Недостаточно воздерживаться от убийства ближнего; нужно воздерживаться даже от гнева на него или от выражения презрения к нему. Недостаточно воздерживаться от прелюбодеяния; нельзя позволять себе потворствовать похотливым чувствам. Недостаточно воздерживаться от ложных клятв; нельзя клясться вообще, нужно просто говорить правду.

Хотя Закон Моисея допускал возмездие за личный ущерб, Иисус утверждал, что лучше вообще не допускать никакого возмездия. Нужно воздавать добром за зло. В конце концов, он указывает на то, что воздавать добром за зло – это естественная склонность, которая влияет даже на неверующих. Те, кто стремится к нравственному совершенству, должны делать больше этого:

Мф., 5: 46. Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари?

Мытари показаны здесь как некая крайность среди людей. Если даже мытари могут сделать что-то, то это может сделать любой человек. Греческое слово, используемое здесь, – «telonai», которое переводится на латинский как «publicani», а на русский – как «мытари».

Первоначально в Риме мытари были подрядчиками, которые согласны были за соответствующую плату выполнять общественные работы и услуги. Одной из наиболее важных общественных работ был сбор налогов.

В огромной Римской империи было трудно собирать налоги в то время, когда не было современных средств передвижения и сообщения и когда еще не было современных деловых операций. Один лишь тот факт, что еще не было арабских цифр, чрезвычайно умножал трудности регулирования римской экономики.

Римские финансовые операции всегда были неэффективными и расточительными, и бремя этого ложилось на плечи населения империи, в частности, во времена Нового Завета, на население провинций.

Римское правительство не имело организации, необходимой для того, чтобы собирать налоги, так что они отдавали на откуп разрешение производить такие сборы богатым людям, у которых имелись в наличии значительные суммы денег. За большую сумму они могли бы выкупить право собирать налоги в какой-нибудь провинции. Сумма, которую они оплачиваили, представляла собой сбор налогов в той степени, в какой в них было заинтересовано правительство. Правительство получало необходимые налоги на месте. Больше по этому поводу не возникало никаких проблем.

Однако мытари должны были возмещать плату из тех налогов, которые они собрали. Именно как «сборщиков налогов» люди в провинциях лучше всего знали мытарей, и это слово в Исправленном стандартном переводе передается как «сборщик налогов».

Проблемой этой системы было то, что если мытари, или сборщики налогов, собирали меньше, чем они платили, то они несли убытки, в то время как если они могли выкачать из населения больше, чем они платили, то у них получалась прибыль. Чем беспощаднее они выкачивали, тем выше была прибыль, так что в интересах мытарей было заставить платить все до последней копейки, следовательно, они могли добиваться самого строгого выполнения буквы Закона, который они интерпретировали самым выгодным для себя образом.

Фактически ни один сборщик налогов, пусть даже снисходительный и милосердный, не вызывал любви, но «мытарь» римского типа, несомненно, был более всего ненавидим как беспощадная пиявка, которая отберет у умирающего ребенка последнюю рубашку. Поэтому не стоит удивляться тому, что слово «мытарь» в Нагорной проповеди используется как синоним высшей греховности.

Конечно, Иисус ссылался не на самих мытарей, не на богатых римских дельцов, которые жирели на несчастье миллионов. Скорее, это были многочисленные мелкие сборщики, кто передавал деньги вышестоящим чиновникам.

Но некоторым образом они были еще хуже, поскольку обычно это были иудеи, которые брались за подобную работу как за средство зарабатывания на жизнь и таким образом зарабатывали ненависть и презрение своих соплеменников иудеев. В то время было множество еврейских националистов, которые считали римлян угнетателями, против которых нужно бороться и в конце концов свергнуть их, как когда-то поступили Маккавеи. Терпеть присутствие римлян было тяжело, платить им налоги было еще хуже, но собирать эти налоги казалось уже выше всякого предела.

Отче наш

Иисус продолжает Нагорную проповедь осуждением показной набожности. Он открыто осуждает показную милостыню, публичную молитву или намеренно преувеличенное проявление страданий во время поста, все, что делается для того, чтобы вызвать восхищение и приобрести репутацию набожности. Иисус указывает на то, что если человеку нужно именно одобрение, то он его и получит, это, скорее всего, и будет всей его наградой.

Он также наставляет не использовать бессмысленно длинных или ритуалистических молитв:

Мф., 6: 7. А молясь, не говорите лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны…

Мф., 6: 9. Молитесь же так: Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое…

И далее следует известная молитва «Отче наш», называемая так по ее первым словам. На латынь первые слова молитвы «Отче наш» переводятся как «Pater noster».

В свете предостережения Иисуса в Мф., 6: 7 довольно иронично выглядит то, что во время поста часто принято многократно повторять «Pater noster», а из подобного бормотания получается слово «patter» («есть»).

Маммона

Нет ничего необычного в том, что проповедники выбирают себе учеников из числа бедных, и Иисус высказывал резкие слова, говоря о богатстве и богатых. «Исторический Иисус» был плотником, первые его четыре ученика были рыбаками. Несомненно, за ним последовали бедные и необразованные люди, в то время как аристократия (саддукеи) и интеллигенция (фарисеи) выступали против него.

В таком случае неудивительно, что Евангелие и раннехристианское учение вообще имели сильно выраженную социальную окраску. Возможно даже, что эта окраска в немалой степени способствовала нарастанию количества обращенных в первые двести лет после смерти Иисуса.

В Нагорной проповеди Иисус убеждал меньше заботиться о накоплении материального богатства, ценного в земной жизни, и больше заботиться о накоплении нравственного богатства, ценного на небесах. Действительно, если слишком сильно заботиться о мирских вещах, то неизбежно отнимется внимание от более тонких небесных ценностей:

Мф., 6: 24. Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне.

«Маммона» здесь является непереведенным арамейским словом, означающим «богатство». Из-за его такого использования в этом стихе обычно предполагается, что богатство – это некая антитеза Богу; что это имя какого-то злого духа или языческого идола, которому служат как богу богатства. Так, Джон Мильтон в своем «Потерянном рае» делает Маммону одним из падших ангелов, который последовал за Сатаной. Фактически он делает его самым презренным из всех, так как даже на Небесах перед его падением Мильтон описывает его исключительно восхищающимся золотым мощением Небес.

Если бы фраза была переведена (как в иерусалимской Библии) как «Бог и деньги», то смысловое совпадение получилось бы более эффектным.

Некоторым образом это символизировало изменение древнееврейской мысли. Считалось, что в отсутствие последующих награды и наказания благочестивые вознаграждаются на земле богатством, здоровьем и счастьем, а грешники наказываются обнищанием, болезнями и горем. Именно эта мысль разожгла запутанную дискуссию об отношении Бога к добру и злу, которая обнаруживается в Книге Иова.

Если награда и наказание откладывались для следующей жизни, естественно могла возникнуть мысль, что люди, у которых «слишком много благ» на земле, должны будут пострадать за это в будущей жизни просто для равного счета. Можно было испытывать некоторое утешение с этой точки зрения тем, кто был беден и угнетен, и евангелисты иногда цитируют Иисуса таким образом, чтобы казалось, что он, по-видимому, поддерживал эту точку зрения.

Примером является противопоставление Бога и богатства, как в Мф., 6: 24. Еще более ярким примером, в котором фактически проклинаются богатые люди просто за то, что они богаты, является известный стих, в котором Иисус говорит:

Мф., 19: 24. …и еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие.

Как только христианство стало широко распространенным и достаточно популярным движением, чтобы привлечь богатых и могущественных людей, потребовалось приложить множество усилий, чтобы найти оправдание для этого стиха. Так, например, иногда делали вид, что «игольные уши» было названием узких врат через иерусалимские стены и что полностью нагруженный верблюд не мог пройти через них, пока с него не снимут часть груза. Поэтому этот стих, возможно, означал, что богатый человек мог войти на небеса только после того, как надлежащая часть его богатства отдавалась на благотворительность или церкви. Однако более разумно считать, что этот стих означал только то, что, по-видимому, он и означал, – выражение чувства ненависти к богатым со стороны бедных, которые формировали ранние христианские общины.