Текст книги "Европейская поэзия XIX века"

Автор книги: авторов Коллектив

 
Сказала нежная роса
Под вечер розе алой,
Той, что при ранних звездах ждет,
Как опаленный жаждой рот
Миг поцелуя, – ждет и ждет,
Чтобы роса упала.
 
 
Сказала нежная роса:
«Цветок неутоленный,
Как ты узнал, что я приду
И тихо на сердце паду?
Открыл ли то тебе ручей
Иль соловей влюбленный?»
 
 
«То был не голос соловья
И не ручей певучий.
Пылал огонь в моей крови.
Приди и сердце оживи.
К утру увянут лепестки —
„Пух юности летучий“».
 
 
Луна, как свадебный венец,
Над ними – золотая…
Одну лишь ночь они живут.
Одну лишь ночь – и с ней умрут.
О, бедные… Кому еще
Дана судьба такая!
 

Георгиос Визиинос(1849–1896). – Родился в бедной семье в деревне Визии (Фракия), изучал философию сначала в Греции, потом в Германии. В 1874 году, представив на поэтический конкурс поэму «Кодр», молодой поэт получил первую премию и снискал себе известность. В 1876 году такого же успеха добилась на конкурсе следующая книга Визииноса, «Дуновения Боспора». Внимание к будням человеческой жизни, к ее малым и большим радостям, отличающее стихи Визииноса, свойственно и его рассказам.

На русский язык стихи Г. Визииноса переводятся впервые.

 
Когда с рассвета, разогнав дремоту,
спешит-снует
и, словно заведенный, на работу
идет народ,
о, если кашель чей от забытья
тебя пробудит, выйди: это я.
 
 
Когда на всех часах пробьет двенадцать,
и за столом
в молчанье ест отец, и домочадцы
молчат при нем,
о, если ложка выпадет твоя
от скрипа ставни, выйди: это я.
 
 
Когда уже заря на небосклоне,
и меркнет свет,
и матери нет рядом на балконе,
и брата нет,
о, если тень мелькнет, – откуда? чья? —
не всматривайся, выйди: это я.
 
 
И если ночью, душной и глубокой,
все, что вокруг,
затянется дремотной поволокой,
и если вдруг
засвищет кто-то вроде соловья,
хоть на минуту выйди: это я.
 

 
В карманах пусто? Не беда!
Вино, хорошая еда
да собутыльники, – по мне,
довольно этого вполне.
 
 
Трактирщик, старого вина
да сядь напротив, старина,
и пусть по чашкам разольет
красивый мальчик и – споет!
 
 
Хозяин, зайца не забудь,
да пожирнее, другом будь,
и в честь знакомства за столом —
– Ура! – осушим и нальем.
 
 
Ты что-то хмуришься, смотрю.
Послушай, что я говорю,
а говорю я от души,
и ты худого не держи.
 
 
Вино допито? – впрок питье!
Я за здоровье пил твое
и впредь по дружбе помогу:
ты мне обязан – я в долгу.
 

Аргирис Эфталиотис(настоящее имя – Клеантис Михалидис, 1849–1923). – Годился на острове Лесбосе; большую часть жизни провел за границей. Мотив горькой чужбины, широко распространенный в греческом фольклоре, звучит во многих стихах поэта. Близость к народной поэтической традиции ощутима в тональности и метрике его произведений.

На русский язык переводится впервые.

1

 
Опять вывихивают, гасят мой рассудок
две древних боли – боль разлуки, боль изгнанья!
Опять спасает избавительное чудо —
и я опять не сломлен бурями страданья!
 
 
Опять, опять, закрыв глаза, где и поныне
витает ужас, я мечтаю запереться
и в сердце жить, пока живу я на чужбине,
и чувства прежние воспеть при свете сердца.
 
 
А кто додумался, что сердце хладнокровно,
тот разве знает, сколько счастья и покоя
любовь приносит в бурный мрак, и как любовно
на волны горя льется масло – и какое!
 
 
Опять, любовь моя, рассказ правдивый начат:
как я живу, дышу тобой, как сердце плачет!
 

2

 
Взаимность, парность – вот счастливые задатки
любовных радостей в года свиданий наших
у родника, где обитают куропатки
и пьют попарно вечность юную из чаши.
 
 
На пару пляшут там безумье и веселье —
любовь, а также красота от них струятся.
А все печали, даже если и засели
тайком поблизости – так сунуть нос боятся.
 
 
Опять мечтаю спеть тебе о жизни прежней,
опять рассудок искупать в блаженстве первом,
опять его отправить вглубь, в поток безбрежный,
чтоб каждый раз он возвращался с лучшим перлом!
 
 
Как память нищего, что был богат вначале,
я утопить стремлюсь в прекрасном яд печали.
 

 
Мое бессонное весло окрепло в бешеной волне,
И я встречаю острова салатового цвета.
И там я дух перевожу, пока Судьба придет ко мне
И продиктует: вот – твой путь, а цель твоя – вот эта.
 

 
Скажи, какой богини вздох в прохладе утренней зари
С тобою делит аромат, которым этот сад насыщен?
И кто же та, что в первый раз тут целовалась? Говори!
Так целовалась, что огонь с обеих щек тобой похищен!
 

 
Крыла печали тяжелы, громоздки на подъем,
И в руслах Времени сухих они хлопочут дико,
А если светлый водоем лепечет о своем,
Так эту мелочь глушит боль пронзительного крика.
 

Лорендзос Мавилис(1866–1912). – Родился на острове Итаке, изучал филологию и философию в Германии. Вернувшись на родину, принял участие в греко-турецкой войне 1897 года и в антитурецком восстании на Крите (1898 г.). Сильное патриотическое чувство выражено в сонетах Мавилиса мужественно и нежно. Отточенность рифмы, благородная сдержанность слова принесли Мавилису славу тонкого мастера стиха. В начале Первой балканской войны Мавилис добровольцем пошел на фронт и погиб в сражении под городом Янина.

Сонеты Мавилиса переводятся на русский язык впервые.

 
Руины храма зеленеют сиро
Пустынной плесенью, приморскою травою,
А под ногами и над головою
Смеется вечность, юность в блеске пира.
 
 
И я сказал: еще с вершины мира
Вся в белом сходит поступью живою
Античность! Блещет полнотою ключевою
Храм – дело мраморщика с острова Керкира.
 
 
Сон золотой, еще я не проснулся!
Тебя с водой в ключе я выпил редком,—
Он по священным меткам к нам вернулся.
 
 
Так бог велел воскреснуть мертвым клеткам!
И чужестранец, если той воды коснулся,
Уже к своим не возвратится предкам.
 

 
Весенний ветер вновь летит по странам,
Взывая к тайнам, к сладостям любовным.
Как под венцом, земля сияет светом ровным —
Цветы, одни цветы в ее приданом.
 
 
Попарно бабочки летают целым кланом.
Здесь – пчелка, там – оса. Да, полнокровным
Застал я мир, где счастьем поголовным
Земля волнуется в томлении желанном!
 
 
И каждый запах, щебет каждой птицы
В глубины сердца вновь летит, взывая страстно
К мечте, к надежде – снова, снова, снова
 
 
Поцеловать твои священные крупицы,
Твою весну обнять, мой сладостный, прекрасный,
Родимый край, мое Отечество и Слово!
 

 
Олива старая, ты горбишься клюкою
Под редкой зеленью, под жидкой пелериной,
Тебя украсившей для смерти. Рой пчелиный
В твоем дупле гнездится раной роковою.
 
 
Но каждый птенчик, пьяный страстью вековою,
На ветви немощной твоей, как мир, старинной,
Ведет любовную охоту за невинной
И пьяной птичкой, – всюду двое, двое!
 
 
О, как смягчат твой острый лик на тризне
Живые прелести крылатой, юной жизни,
Шумящей дивно и шуршащей от любви!
 
 
Они плодятся, как твои воспоминанья.
О, нам бы, нам бы твой обычай умиранья,
Ведь наши души – сестры, ставшие людьми!
 

Костас Кристаллис(1868–1894). – Родился в эпирской деревне, жил в бедности, умер двадцати шести лет от туберкулеза. Автор сборников «Сельские стихи» (1890) и «Певец села и стана» (1892). Стихи Кристаллиса воспевают красоту природы, радости сельской жизни, свободолюбие народа. Поэт-самородок, Кристаллис чрезвычайно чуток к родному фольклору и черпает из него размеры, ритмы, мотивы для многих своих стихотворений.

Стихи Кристаллиса переводятся на русский язык впервые.

 
Когда же к нам придет весна, когда настанет лето,
растают белые снега, и зацветет кустарник,
и мы оружие свое наденем золотое
и снова клефтами взойдем на горные вершины?
На самой дальней высоте мы лагерь свой раскинем,
пусть звезды с нами заведут вечернюю беседу,
пусть самый первый луч зари привет нам посылает
от солнца, восходящего на утреннюю службу.
Пусть нам завидуют орлы, пусть соловьи нас будят
и в быстрых горных родниках с водою ледяною
купают нереиды нас и поцелуи дарят.
Оружие повесим мы на сучья горных елей,
и в пляс пойдем, и запоем, и грянет наша песня,
как гром из тучи, как огонь от молнии летучей.
Зверь задрожит и убежит, равнина затрепещет.
Когда же к нам придет весна, когда настанет лето,
когда мы клефтами взойдем на горные вершины?
 

 
Друзья к Захьясу-пастуху с расспросами пристали:
 
 
– Что это губы у тебя пылают краской алой?
Черешни, ежевики ли отведал ты, а может,
пригубил краски огненной, какой овечек метишь?
 
 
– Черешни я не пробовал, и ежевики тоже,
и краска вовсе ни при чем, я к пей не прикасался.
Послушайте меня, друзья, во всем я вам признаюсь.
В тени под елями я стриг моих овечек стадо,
алела шерсть, и ножницы вдруг тоже заалели;
гоню я стадо вниз к лугам, к зеленым сочным травам,
и что же вижу – вся трава в округе стала алой;
потом спускаюсь я к реке поить своих овечек
и вижу, что вода в реке мутнеет и алеет;
иду я берегом реки и в гору поднимаюсь,
и там, где бьет ключом родник, у самого истока,
склонилась девушка к воде, губами струй касаясь,
алеют губы у нее, как будто в краске алой,
в каком ручье, в какой реке испить ей доводилось —
алели воды, а от них кругом алели травы,
алели овцы, а от них и ножницы алели.
Свой посох бросил я, друзья, швырнул мешок на землю,
за косы девушку схватил и сразу прямо в губы
поцеловал, и губы мне тот поцелуй окрасил.
 

 
Из крохотного птенчика, из плоти слабосильной
ты превращаешься в орла с орлиной мощью, весом,
растишь аршинные крыла и когти в десять дюймов,
летаешь между облаков, витаешь над горами,
на скалах вьешь громады гнезд, ведешь беседы с хором звезд,
н небесный гром влюбляешься, над бездной забавляешься
с молниями дикими, и птичьи стаи криками
не зря приветствуют царя озерных крыл и горных.
 
 
И страсть моя в груди моей была когда-то крохой,
из птенчика невзрачного, тощего, прозрачного
пошла расти и обрела крыла, и вес, и когти,
и сердце кровью залила, и мне нутро разорвала,
и превратилась вдруг в орла, в дракона, в привиденье,
и глубже всех гнездо свила в моем бесплотном теле,
и тайно гложет суть мою, судьбу мою съедает.
Я больше не могу бродить по сумрачной равнине.
Отныне я хочу взлететь, хочу, орел, вернуться
в обитель старую мою, в мое гнездо родное:
хочу в горах очнуться вновь, и быть с тобою рядом,
и этим братством дорогим все время наслаждаться.
Пусть по утрам и вечерам прохладный горный ветер
ко мне приходит, словно брат, приходит, словно мама,
ласкает голову мою и грудь мою ласкает.
Пусть волны горного ручья, любовь нежнейшая моя,
излечат горести мои водою животворной.
Пускай напевы птичьих стай, в кустарнике летая,
меня баюкают во сне и будят на рассвете,
пускай постелью будут мне в родной скалистой стороне
охапка веток – в летний час, а в зимний – груда снега.
Охапку веток наберу, дубовых и еловых,
хочу на ворохе ветвей лежать в горах ночами,
хочу под музыку дождей спать глубоко и сладко.
 
 
Орел, отныне я хочу вкушать плоды с деревьев,
олений сыр и молоко от диких коз безумных.
Хочу я слышать гул и треск из лона сосен, грабов,
хочу над безднами бродить, над каменным обрывом,
хочу глядеть по сторонам и видеть водопады,
хочу я слышать, как в горах о скалы точишь когти,
хочу ловить твой дикий крик и тень от диких крыльев.
Хочу, хочу, но я – бескрыл, и улететь не в силах,
и в муках время провожу, и гасну ежедневно.
Орел, услышь мою мольбу, слети с небес на землю,
дай крылья и возьми скорей меня с собою в горы,
иначе съест меня живьем жестокая равнина!
 

ДАНИЯ

Адам Готтлоб Эленшлегер(1779–1850). – Поэт и драматург, крупнейший представитель датского романтизма. Родился в семье церковного органиста. С юности увлекался поэзией. Решающую роль в судьбе Эленшлегера сыграло знакомство с поэтом и философом Хенриком Стеффенсом (1773–1845), поклонником немецкого романтизма. После одной из бесед со Стеффенсом Эленшлегер пишет стихотворение «Золотые рога» (1802), в котором исторический факт – исчезновение из музея двух древних золотых рогов-кубков – толкуется как наказание богов за бездуховность современного поколения. Это стихотворение поэт включает в свой сборник «Стихи» (1803), содержащий произведения на темы древних саг и преданий, а также цикл лирических стихотворений «Состояния природы» и комедию «Игры в ночь на святого Иоанна». В 1805 году Эленшлегер издает свой двухтомник «Поэтические произведения», куда входят лирические, прозаические и драматический пьесы, в частности, драма «Аладдин, или Волшебная лампа» на сюжет из «Тысячи и одной ночи». В пьесе ярко обнаруживает себя демократический дух поэзии Эленшлегера: человек из народа, Аладдин проходит через все жизненные испытания и становится борцом за счастье людей. В 1805–1801) годах Эленшлегер путешествует по Европе, знакомится с Гете, Фихто, братьями Шлегелями, мадам де Сталь. В 1807 году выходят в свет «Северный поэмы» – на сюжеты древнескандинавской истории и мифологии. В том же году Эленшлегер завершает историческую трагедию «Пальнатоке», в которой обращается к эпохе утверждения христианства на скандинавской почве, а через год – трагедию «Аксель и Вальборг» (издана в 1810 г.). Возвратившись на родину, поэт становится признанным главой романтической школы в Дании, создает многочисленные трагедии, эпические поэмы и прозаические произведения. Произведения Эленшлегера 30–40-х годов но своим художественным достоинствам заметно уступают его творчеству 10–20-х годов XIX века.

Значение Эленшлегера для датской литературы исключительно велико. Традиции его творчества прослеживаются у многих датских писателей-романтиков, в частности, И.-Л. Хейберга, Х.-К. Андерсона и др. Большое влияние Эленшлегер оказал на своих современников в Норвегии и Швеции.

На русском языке издавалась трагедия «Ярл Хакон» (впервые – в «Вестнике Европы» за 1887 г.). В 1972 г. в издательстве «Искусство» вышли в свет «Пьесы» Эленшлегера в переводах А. Ганзен, Ю. Вронского, П. Карпа, со вступительной статьей А. Погодина. Стихотворения Эленшлегера на русском языке печатаются впервые.

 
Зазеленело внезапно в долине,
Все в изумрудах лесные короны,
Даже в плетне, на любой хворостине
Лопнуть готовы живые бутоны.
Облик зимы убегающей жалок,
К полюсу тащит она непогоды;
Лежа на ложе из свежих фиалок,
С нежной улыбкой проснулась природа.
 
 
Арфа, на ветках, от наледи ломких,
Молча висела ты в снежной метели.
Только бураны, бывало, в потемках
Песни свои похоронные пели.
Но ледяное твое одеянье
Сжег огнедышащий взор Аполлона;
Синего неба вдыхая сиянье,
Переливаешься ты обновленно.
 
 
Арфа, настроить божественной Флоре
Струны позволь твои перед игрою.
Шар, пламенеющий в синем просторе,
Горы окрасил пурпурной зарею.
Вижу, как ветры вплетаются в травы;
Слышу в тиши, как крыло жаворонка,
Провозглашая всевышнему славу,
В струны твои ударяется звонко.
 
 
Солнечный луч! Ты во взоре блуждаешь
Девушки, чувство познавшей впервые.
Словно сама красота, ты вонзаешь
В сердце мне стрелы свои огневые.
Входят влюбленные тихо в дубраву…
Если б улыбку вы мне подарили!
Только тогда б, зазвучав величаво,
Думы мои к небесам воспарили.
 
 
Вот, очарованы сладостным пеньем,
Пестрой толпой соберутся пастушки
У ручейка, что по белым каменьям
Возле лесной пробегает опушки.
Арфу, воспевшую их, окружая,
Будут порхать в хороводе воздушном,
То мне венками чело украшая,
То поцелуем даря простодушным.
 
 
Даже до горцев, от времени белых,
Отзвук достигнет мелодии дальней;
Встанут в дверях они хижин замшелых,
Чтобы прислушаться к арфе печальной.
Голос могучего вешнего зова
В песне уловят их чуткие уши,
И переполнятся радостью новой
Их неподвластные старости души.
 
 
Песня моя пастушку молодому
Сердце встревожит. Мычащее стадо,
Глянув на небо, погонит он к дому,
Где его отдыха встретит награда.
Он извлечет из свирели прилежной
Струн отголосок, едва уловимый,
И, растворяясь в природе безбрежной,
Бога восславит, обнявшись с любимой.
 
 
Ах, я опять притязаю на чудо!
В вещие сны погружаюсь блаженно,
Чувствам нечетким вверяясь, покуда
Мысль так туманна и несовершенна.
Малая птаха способна едва ли
Выразить смысл своего ликованья.
Даже и песней весеннею я ли
Живопишу волшебство мирозданья.
 
 
Ах, был один [121]121
  Ах, был один!.. – Имеется в виду датский поэт и драматург Й. Эвальд(1743–1781).


[Закрыть]! Сквозь любые невзгоды
Вечным огнем его песни пылали.
Бог отворил ему двери природы.
Он говорил, а вокруг лепетали!
Рунгстед [122]122
  Рунгстед – место, в котором Й. Эвальд жил с 1773 по 1776 г. Здесь он создал, в частности, драму «Смерть Бальдра» (1775), высоко ценимую Эленшлегером.


[Закрыть]! Все так же на бороздах тучных
Злаки твои набираются силы;
А у готических стен равнодушных
Спит твой сказитель в объятьях могилы.
 
 
Эвальд Святой! До сих пор над лесами
Датскими дух твой парит просветленный,
Над беспокойными реет волнами,
Слушает роз разговор благовонный.
Пусть он озябшие струны согреет,
В грудь мою пламя святое вдыхая!
Только тогда моя песня сумеет
Высказать то, что лишь вижу пока я.
 

 
Раскрасавица, окошко отвори,
Твой любимый ждет.
Что за нега в соловьиных голосах!
Бледный месяц бродит в синих небесах.
Раскрасавица, окошко отвори,
Друг твой у ворот.
 
 
Раскрасавица, руки не отнимай,
Сердцу все больней!
Ах, ни сна мне, ни покоя больше нет
С той поры, как я узнал тебя, мой свет.
Раскрасавица, руки не отнимай
У меня своей.
 
 
Раскрасавица, мне губки подари,—
Я горю в огне.
Ты, которая мне рану нанесла,
Излечи меня от сладостного зла.
Раскрасавица, как розу, подари
Свои губки мне.
 

 
Баю-бай, малютка спит!
Сон и сладок, сон и долог!
Эта зыбка не скрипит,
И над ней незыблем полог.
 
 
Буря над моей судьбой,—
слышишь? – плачет и хохочет.
Червь могильный над тобой,—
видишь? – крышку гроба точит.
 
 
Спи-усни! А я спою —
счастье пусть тебе приснится.
Слышишь? Баюшки-баю,
не темна ль твоя светлица?
 
 
Соловей выводит трель.
Ты довольна ль чистой трелью?
Ты качала колыбель:
нынче я над колыбелью.
 
 
Мама, мама! Погляди,
мы с тобой сыграли шутку:
кустик на твоей груди,
я из ветки сделал дудку.
 
 
Пусть тебя повеселит
звуком жалобным и чистым,
будто зимний вихрь свистит
по ночным кустам безлистым.
 
 
Ах, уж мне пора идти!
На твоей груди продрог я —
в целом мире не найти,
где бы вновь согреться смог я.
 
 
Баю-бай, малютка спит!
Сон и сладок, сон и долог!
Эта зыбка не скрипит,
и над ней незыблем полог.
 

 
О розы счастья, и сейчас
Полны вы аромата.
В своем молитвеннике вас
Лелеет память свято.
 
 
Не раз, кладя на пурпур тень,
Вас кистью смерть касалась;
Но не забыть тот юный день,
Тех роз далеких алость.
 
 
Любую жилку знаю я
На благородной ткани.
Там, где горит слеза моя,
Искрились росы ране.
 

 
Ветры дивные закатов,
Как тревожите вы грудь!
Волны летних ароматов
Луговых, куда ваш путь?
Может быть, на снежный брег,
К родине моей ваш бег?
Донесете ль в мир былого —
Сердца горестное слово?
 
 
Солнце алое сгорело,
Скрылось в каменной золе.
Я стою белее мела
В одиночестве и мгле.
Нет в краю родимом скал.
Ах, но я безроден стал!
Лишь во сне я вижу травы,
Зелень дремлющей дубравы.
 
 
Ты, норвежец, в день ненастья,
Помнишь – горько клялся в том,
Что покой, любовь и счастье
Дарит лишь родимый дом.
Ты, швейцарец, житель гор,
Вел такой же разговор!
Манит вас тоска святая,
Скал привычных цепь литая.
 
 
В вашей памяти утесы
Неприступные царят,
Мне же голых глыб откосы
Ум гнетут и ранят взгляд.
Я пою хвалу сосне,
Датским букам по весне!
Здесь же – разве успокою
Душу бледною рукою?
 
 
Не текут в моей отчизне
Реки в глиняной пыли;
Море там – праматерь жизни —
Серебром горит вдали!
Дарит Дании покой,
Гладит ласковой рукой,
И прибой, волной атласной,
Льнет к груди ее прекрасной.
 
 
Тихо, тихо! В лодке зыбкой
Дева сквозь тростник плывет,
С нежной цитрой и улыбкой
В час полуночный поет.
Чистый тон! О, счастья луч!
Эта песня – к сердцу ключ.
Но печалюсь я и плачу.
Что я в милой песне значу?
 
 
То – не датские напевы,
И слова – язык иной.
Нет, не так мне пели девы
В отчем доме, под сосной.
Может, эта речь звучней,
Но слова чужие в ней.
Песнь твоя прекрасней грезы.
Но прости мне эти слезы.
 
 
Песня Дании печальна,
Словно вздох, слетевший с уст.
Струи вод грустят кристально,
Запах трав росистых густ.
В милой роще столько раз
Я сидел в закатный час.
Мчат мечты меня в былое,—
Вот и плачу оттого я.
 
 
Пела мама, умирая;
Путь мой скорбен с малых лет.
Дания, – ты мать вторая,—
Вновь увидимся ль, мой свет?
Жизнь непрочная жалка.
Смею ль я, издалека
Возвратясь, в последней муке
Протянуть отчизне руки?
 

Кристиан Винтер(1796–1876). – Поэт и переводчик. Родился и Фенсмарке в Южной Зеландии. Дебютировал сборником «Стихи» (1828), и который вошло, в частности, стихотворение «Птица, лети!» (1826), впоследствии переложенное на музыку. В 1832 году вышел в свет второй сборник лирических стихов поэта – «Стихи старые и новые». Глубокий отпечаток на творчество Винтера наложила любовь к Юлии Берлин, замужней женщине, с которой он познакомился в 1836 году. В 1848 году Кристиан Винтер и Юлия Берлин связали себя семейными узами. Период 40–50-х годов – самый плодотворный в творчестве Винтера. В эти годы он создает цикл лирических стихотворений «К единственной» и посвящает их Юлии. Лирика Винтера составляет существенный вклад в датскую поэзию. Перу Винтера принадлежит также эпическая поэма «Бег оленя» (1855) и ряд новелл.

Стихотворения Винтера на русском языке печатаются впервые.