Текст книги "Европейская поэзия XIX века"

Автор книги: авторов Коллектив

ГРЕЦИЯ

Андреас Кальвос(1792–1869). – Родился на острове Закинфе, долго жил в Италии, умер в Англии. Два сборника его од, «Лира» (1824) и «Лирика» (1826), посвящены событиям греческой национально-освободительной революции 1821–1829 годов. Муза Кальвоса сурова. Она взывает к гражданской добродетели, к беззаветному выполнению патриотического долга. «Богоравный и пылкий душою, как Пиндар», – писал о Кальвосе выдающийся греческий поэт XX века Ангелос Сикельянос.

На русский язык оды Кальвоса переводятся впервые.

 
Пусть не прольется грозою
туча, и ветер жестокий
пусть никогда не развеет
землю святую,
          что вас покрывает.
 
 
Пусть ее окропляет
серебряными слезами
розоперстая дева, и вечно
пусть расцветают
          цветы.
 
 
Славные дети Эллады,
доблестно павшие в битве,
орден великих героев,
новая слава
          отчизны.
 
 
Лавры победы судьба
у вас отняла и взамен
из мирта и кипариса
сплела вам венок
          иной.
 
 
Но если герой погибает
за родину, то бесценной
наградой становится мирт
и доброю —
          ветвь кипариса.
 
 
С той поры, как природа,
мудро творя человека,
страх пролила в его очи,
и золотые надежды,
          и день,—
 
 
сразу же лик земли,
обширной и плодоносной,
взору его открыл
бесконечность курганов
          могильных.
 
 
Мраком они покрыты;
лишь немногим курганам,
избранным волей небес,
звезды бессмертия
          светят.
 
 
Греки, вы были достойны
древней отчизны и предков.
Вас обошла, миновала
горькая участь
          безвестья.
 
 
Старец завистливый, злой,
подвигов недруг
и памяти ненавистник,
море и сушу обходит
          свирепым дозором.
 
 
Льет из кувшина старик
обильные воды забвенья.
Где ни пройдет – исчезают
города, королевства,
          народы.
 
 
Стоит, однако, ему
приблизиться к вашей могиле,
Время меняет свой путь,
память о вас
          почитая.
 
 
Час не замедлит, вернутся
к Элладе порфира и скипетр;
матери будут сюда
юных сынов
          приводить.
 
 
Будут в слезах целовать
священную землю кургана.
«Станьте такими же, – скажут,—
как славные эти
          герои».
 

 
Пусть уж лучше морские
разъяренные волны
затопят мою отчизну,
как несчастную
          одинокую лодку,
 
 
пусть уж лучше мне доведется
на островах и материке
увидеть буйное пламя,
пожирающее леса, города,
          народы, надежды,
 
 
пусть уж лучше стократ
рассеянные по миру
побредут в нищете
с протянутою рукой
          хлеба просящие греки,
 
 
чем будут у нас покровители.
Не слепили меня никогда
богатства и титулы,
не слепило меня никогда
          сияние скипетров.
 
 
Если бы каждый раз
с кончиной злого монарха
в небе гасла звезда,
то мало у нас осталось бы
          небесных светил.
 
 
Та же рука, простертая
государству чужому
в знак покровительства,
свой же народ душила и душит —
          прежде и ныне.
 
 
Сколько отцов вместо хлеба
могут лишь поцелуи
дать голодающим детям,
у ваших же уст сверкают
          кубки златые.
 
 
Когда под сияющий скипетр
зовете вы новые страны,
потоками новыми пота
хотите вы снова отмерить
          щедрую мзду
 
 
штыкам, что стоят на страже
дрожащих ваших монархий,
штыкам, что всегда угрожают
добродетели и поражают
          тех, кто ей верен.
 
 
Сокровищ вы жаждете новых,
несметных, спешите купить
хвалу и рукоплескания,
обманчивый фимиам
          корыстного лицемерия.
 
 
За истину и за веру,
за крест не жалеем мы жизни,
вы же тайком помогаете
тем, кто истину топчет,
          надругается над крестом.
 
 
Чтоб укрепить тиранию,
в своих городах вы чтите
крест, ну а в Греции вы же
против него откровенно
          встали войной.
 
 
Теперь вы опять – покровители,
руку нам предлагаете,
прочь ваши руки – господь
молнией гнева сразит
          подлое вероломство.
 
 
Когда молодое деревце
буйные ветры гнули,
тогда нужна была помощь,
теперь же оно окрепло,
          сил накопило.
 
 
Меч свой сожмите, греки,
взоры ввысь поднимите,
смотрите: там, в небесах,
ваш покровитель бог,
          он лишь один.
 
 
Если же помощи божьей,
мечей и ружей не хватит,
лучше уж в стойле у турок
снова вы будете ржать —
          дикие кони,
 
 
нежели… Чем откровенней,
ожесточенней, слепее
будет ярмо тирании,
тем скорее найдутся
          способы избавленья.
 
 
Не ослеплен я страстью,
с лирой моей в руках
я песню эту слагаю
у самого края могильной
          зияющей пасти.
 

Дионисиос Соломос(1798–1857). – Родился на острове Закинфе, получил образование в Италии и начал писать стихи на итальянском языке, однако по возвращении на родину обратился к народному греческому языку, отказавшись от архаичного языка, который господствовал в то время в греческой литературе.

Под впечатлением победного шествия греческой революции Соломос создает в 1823 году «Гимн Свободе», ставший позднее национальным гимном Греции. Национально-освободительной борьбе греческого народа посвящены также незавершенные поэмы Соломоса «Ламброс» (1823–1833), «Критянин» (1833–1834), «Свободные осажденные». Последняя поэма, над которой Соломос работал около двадцати лет (в 20–30-е годы), считается вершиной его творчества. «Маленький мир осажденного города… сделай символом всей Греции, всего человечества… Вспомни эсхиловского Прометея…» – писал Соломос в своих рабочих заметках к этой поэме.

Первый поэт греческой революции, Дионисиос Соломос явился основоположником греческой литературы нового времени.

 
Увидел я Ксантулу
вечернею порой,
она садилась в лодку,
чтоб ехать в край чужой.
 
 
Я видел: ветер мчится,
вздувает паруса,
как будто голубь-птица
взлетает в небеса.
 
 
Увидел я: в молчанье
друзья стоят кругом,
она же на прощанье
махала им платком.
 
 
Белел, как парус дальний,
платок в ее руке,
пока и он, прощальный,
не скрылся вдалеке.
 
 
И вскоре, помню, вскоре
я различить не мог,
что вижу – пену моря
иль парус и платок.
 
 
И у пустого моря
осталися друзья,
заплакали от горя,
и плакал с ними я.
 
 
Я плачу не о лодке,
мне паруса не жаль,
а жаль мне, что Ксантула
плывет в чужую даль.
 
 
Я плачу не о лодке,
чей парус над водой,—
я плачу о Ксантуле
с косою золотой.
 

 
Краса моя, затворница, приди хоть на мгновенье,
явись в решетчатом окне, мое послушай пенье.
К тебе летит сладчайший стих, твердыни стен минует,
стена пропустит голос мой, стена не приревнует.
Дай мне поцеловать тебя – мне пламя сердце сушит,
лишь поцелуй меня спасет и мой огонь потушит.
Краса моя, затворница, приди, побудем вместе,
не украду, невинная, твоей девичьей чести.
 

 
Кто в платье белом
сходит в долину
дорогой длинной
с горы крутой?
 
 
Как только эта
дева является,
цвет распускается
в траве густой.
 
 
Цветы и травы
блестят красою
и головою
кивают ей,
 
 
просят, влюбленные,
чтоб не забыла,
чтобы ступила
по ним скорей.
 
 
Алы уста ее,
словно раскрытый,
росой омытый
граната цвет
 
 
перед зарею,
когда светлеет
и наземь сеет
росу рассвет.
 
 
Волна волос ее
струит, густая,
на грудь спадая,
свет золотой.
 
 
Смеясь, глаза ее
светят прекрасной,
как небо, ясной
голубизной.
 
 
Кто в платье белом
сходит в долину
дорогой длинной
с горы крутой?
 

1

 
Вздымалась грудь, в которой цвел мир непорочных лилий…
Над первозданного землей вставала первозданно
Ребенком заспанным заря и розовые ноги
В прохладу блещущей росы несмело погружала.
 

2

 
В траве все пестрые цветы зажгла она, как свечи,
И небеса с землей слились в ее разверстом взоре.
 

3

 
Над маленьким мирком кустов, былинок и травинок,
Как струи водомета, дуб свои раскинул ветви…
Ни щебетам здесь места нет, ни нежным воркованьям,
Устами каждого листа глаголет дух мятежный.
Высокий дуб, высокий дух, свои слагает гимны
Из песнопений всех искусств, из всех небесных зарев.
 
 
И ты, смятенный океан, ты, мать-земля благая,
Ты, твердь – в соборе бытия чудовищный светильник,
Бесчисленностью голосов слились в единой песне,
Неисчислимостью светил – в сиянии едином.
Пастушка в тишине творит смиренные молитвы,
И звезды впитывают их – так впитывает влагу
Любым ростком своим земля; так серафимы рая
Небесной учатся любви, внимая тем молитвам…
Кто знал, что розу породить способен камень мертвый?
…………………………………….
Но где ж вы, нежные стопы, омытые росою,
Где грудь, в которой расцветал мир лилий непорочных?
Играет девушка в траве с ягненком белоснежным.
 

 
Всегда, несчастный мой народ, прекрасный, несравненный,
За всю доверчивость твою ты награжден изменой…
 

* * *

 
В долине – гробовая тишь, ни шороха, ни звука…
На птиц, что зернышки клюют, мать смотрит с горькой мукой.
Туманит голод очи ей, из сердца рвутся стоны,
И с нею плачет сулиот [116]116
  Сулиот – житель горного местечка Сули в Эпире. Маленькое племя сулиотов прославилось своей героической борьбой против турецких завоевателей.


[Закрыть], в невзгодах закаленный. —
Не мужество мое, но мощь, но сила иссякает…
Не удержать в руках ружье, и турок это знает.
 

* * *

 
Апрель и Эрос все луга усеяли цветами,
Но ружей больше, чем цветов, пред скорбными очами.
Как движущийся белый холм, плывет овечье стадо,
Прохладным облаком земным оно ласкает взгляды,
Чтоб раствориться, как туман, за синим окоемом.
Цветком, проснувшимся в цветке, над озером знакомым
Порхает синий мотылек, как дуновенье, нежный,
И с отражением своим играет, безмятежный.
Что мотылек! И для червя пришла пора благая…
Природа, прелестью своей всех равно одаряя,
И в сухость выжженной травы, и в камень жизнь вдохнула —
Весь воздух напоен ее журчаньем, пеньем, гулом.
Тысячекратна смерть для тех, кто гибнет в день весенний,
Когда все празднует окрест природы воскресенье!
 

* * *

 
Развей природы колдовство, горн, сделай эту милость,
Чтоб жены, дети, старики душой не размягчились!
Раздался слабый звук трубы и замер бездыханно.
Как только смог он долететь до вражеского стана?
Но долетел и вызвал в нем раскаты злого смеха,
И голос вражеской трубы ответил грозным эхом.
Насыщенная жизнью грудь арабского горниста
Веселый рокот разнесла под небосклоном чистым,
Вокруг – и вдаль, и вширь, и вглубь, – и, наконец, из горна
Пронзительный и страшный звук отчетливый исторгла.
Повиснув в ясной тишине, как крик высот бездонных,
Он медленной звездою пал на стан непокоренных.
 

* * *

 
Деянья, мысли и слова… Сейчас я вижу только
Вот эти россыпи цветов – их белизна, их пурпур,
Их синева позлащены мерцаньем крыл пчелиных…
Там жизнь, тут смерть. И на заре, и в светозарный полдень,
И в час туманящихся вод, и в час прозрений звездных
Гудит и корчится земля и глухо стонут скалы.
 
 
«Араба конь, Француза ум, ты, злая пуля Турка [117]117
  Араба конь, Француза ум, пуля Турка… – Эта фраза символизирует мощь вражеских сил, ополчившихся против маленького Месолонги.


[Закрыть],
Ядро Британца – грозный вал над хижиной убогой…
Ее защитникам, увы, не долго защищаться!
Хоть бы умолк проклятый гром – нет на него напасти!»
Так говорил чужой моряк на судне иноземном…
Испуганные острова творят молитву, плача,
Их жалобы и гордый храм, и бедная часовня
Смиряют трепетом огней и ладанным туманом…
Но зло грозит из-за угла растерянной рыбачке,
И гонит с берега ее, и путает ей снасти.
 
 
В торжественный рассветный час и в полдень лучезарный,
В час умножающихся звезд и вод, покрытых дымкой,
Вдруг сотрясается земля и, дыбясь, ропщет море…
Старик, что вверил свою жизнь рыбацкой скромной снасти,
Отбросив удочку, застыл, предавшись черным думам:
«Араба конь, Француза ум и ты, ядро Британца,
Ты, пуля Турка, – хищный вал над бедною лачугой…
Защитникам ее, увы, искать защиты негде!
Все не смолкает этот гром – он, видно, нескончаем…
Плачь, сердце бедное мое, скорби со мною вместе!»
 

* * *

 
Я вижу доблестных детей и жен непокоренных,
Столпившихся без слез, без слов, в немом оцепененье
Вокруг печального костра, чей пламень поглощает
Остатки утвари былой, домашний скарб бездомных,
И освещает бледность лиц и жалкие лохмотья…
О пламя, в пепел превратись, чтоб им главу посыпать!
Сквозь непоколебимый строй оружия чужого
Готовы продолжать они последний путь к свободе —
Быть с братьями своими там иль здесь принять кончину.
Посторонись же ты, ружье, и ты, клинок турецкий!
Зажав тростинку в кулаке, проходит безоружный.
 

Александрос Суцос(1803–1863). – Родился в Константинополе, учился в Париже, откуда в 1825 году приехал в Грецию, чтобы принять участие в освободительной борьбе своего народа. Здесь он опубликовал свои «Первые сатиры» (1827). В 1827 году Суцос издавал журнал «Сатирический бич», изобличавший баварское засилье в молодом греческом государстве. Неоднократно подвергался преследованиям, умер в изгнании.

Среди произведений Суцоса – сборники стихов «Панорама Греции» (1831) и «Поэтический портфель» (1845), поэма «Скиталец» (1839), комедии «Премьер-министр» (1843), «Непокорный поэт» (1843).

На русский язык стихи А. Суцоса переводятся впервые.

 
– День веселых надувательств, он для нас как именины;
мы на головы разиням опрокинули корзины
всяких слов и обещаний, короба понасулили
барышей и повышений – а они и рты раскрыли.
Нас министрами-лжецами называют? Что ж, зовите!
Нынче первое апреля, господа, – уж не взыщите.
 
 
– Греки, ваши кровь и жертвы, беды ваши и утраты —
дороги для нас и святы.
Мы не плуты, обещаем – а честной народ рассудит:
будет – только что купаться каждый в золоте не будет!
Хохочите как хотите и пройдохами зовите:
нынче первое апреля, господа, – уж не взыщите.
 
 
– Сколько лет уже, поверьте, мы других забот не знали,
чтобы только вы в заботе и нужде не бедовали.
Ради вас мы кости гложем и мотаемся по свету,
лишний раз едва ли спросим то, на что ответят: «Нету».
Хохочите как хотите и пройдохами зовите:
нынче первое апреля, господа, – уж не взыщите.
 
 
– Погодите, вот промчатся два-три года бегом скорым
и вы будете гордиться дальновидным нашим вздором,
и когда мы в наступленье перейдем из обороны,
то рекою разольются просвещенье и законы.
Хохочите как хотите и пройдохами зовите:
нынче первое апреля, господа, – уж не взыщите.
 
 
Это первого апреля из министров двое-трое так чесали языки.
– Господа, – и я сказал им, – все вы звания
героя заслужили, и отчизна бережет для вас венки.
Что же, смейтесь как хотите и обманщиком зовите:
нынче первое апреля, господа, – уж не взыщите.
 
 
Ах, министришки, пилаты, вы словам моим не рады,—
и ни слова от досады.
Что же, судьям передайте наглеца и шарлатана.
– Господа, – скажу я судьям, – вы забыли: день обмана.
Я воспел министров наших, и воспел их в лучшем виде:
впрочем, первое апреля, господа, – уж не взыщите.
 

 
Нет, ты не та уже теперь, кого я видел столь прекрасной,
с хламидой легкой на плечах, с мечом в руке, по-царски властной.
Орел на быстрых крыльях нес твои знамена, и вослед
за колесницею твоей летели клятва и привет:
– Твой храм священный защитить спешим мы – или пасть у входа,
о наша Госпожа Свобода!
 
 
Мы следовали за тобой, от голода и жажды маясь,
и мученический венец мы принимали, улыбаясь;
и девы Эврота в полях, где и трава была в крови,
пэаны воинам плели и песни девичьи свои,
и отзывались камни плит героям нового похода:
о наша Госпожа Свобода!
 
 
Ты помнишь ли о временах триумфов и кипящей лавы,
когда любой – и стар и млад – все были воинами славы,
и, пленных, за кормой своей
Мьяулис [118]118
  Мьяулис – один из военачальников греческой революции 1821 г.


[Закрыть]в гавань флаги вел шестидесяти кораблей,
и море улыбалось им, и толпы яркие народа:
о наша Госпожа Свобода!
 
 
Мы жили, прав не уступая,
и не точила злоба нас, ни зависть, ни вражда тупая;
о, возврати, Богиня, нам хотя бы несколько минут
от той блистательной поры, которую столетья чтут!
Как добродетель во плоти сойди, святая, с небосвода,
о наша Госпожа Свобода!
 
 
И вот – час Керкирца [119]119
  Керкирец – уроженец острова Керкиры. Имеется в виду И. Каподистрия, избранный в 1827 г. президентом Греции. Суцос упрекает Каподистрию в отступлении от демократических принципов греческой революции, закрепленных конституцией Национального собрания Греции (1822).


[Закрыть]настал, и Кратера погасло пламя,
молчал подавленный народ три года – и поникло знамя.
Три года рабства и стыда, гнев очистительный храня,
подспудно приближали час – час извержения огня,
и Тирания пала ниц, и в миг один смело три года,
о наша Госпожа Свобода!
 
 
Пылает ли в твоих глазах огонь живой и благородный
или ярчайшая звезда горит лишь в памяти народной?
Я вижу только, как поблек, увял твой розовый венок,
устали ноги, и туман твой взор потухший заволок,
и ты теперь уж не расцвет, не мужество, а боль ухода,
о наша Госпожа Свобода!
 

Александрос Рангавис(1809–1892). – Родился в Константинополе, учился в Германии, был крупным государственным деятелем – министром иностранных дел, послом.

Поэзия Рангависа проникнута романтикой освободительной борьбы и на ранней стадии близка к фольклорной традиции. Стихотворение «Клефт» (клефты – греческие партизаны времен борьбы против турецкого ига) стало популярной народной песней. Литературное наследие Рангависа огромно, – кроме стихотворений и поэм, он писал драмы, рассказы, романы.

На русский язык переводится впервые.

 
В горах ночь зимняя черна.
Снег падает на склоны.
Где тропок узких крутизна,
Где скал отвесная стена,
Встал клефт непокоренный.
 
 
Он держит молнию и гром
В карающей деснице.
Стал горный кряж ему дворцом,
Бездонный небосвод – шатром,
Надеждой – пули-птицы.
 
 
Его клинка услышав звон,
Бежит тиран кровавый.
Хлеб горца потом орошен,
Достойно жить умеет он
И умереть со славой.
 
 
Повсюду в мире правит гнет,
Жестокость и коварство.
Богатый честь не бережет,
А здесь, в горах, – добра оплот
И благородства царство.
 
 
Продать народы, как стада,
Готовы толстосумы.
Смешна им родины беда,
А здесь, где горная гряда,
Лишь ружей треск угрюмый.
 
 
Лобзать следы господских ног
И стать рабом навеки?
Нет, здесь, где темный бор высок,
Лишь крест целуют и клинок
Бестрепетные греки.
 
 
Родная, плачь, труба в поход
Зовет неумолимо.
Нас вечная разлука ждет,
Но видеть в рабстве свой народ,
Поверь, невыносимо.
 
 
Не хмурь, невеста, милый взор
В страданье безысходном.
Пойми, остаться мне – позор.
Свободным я живу средь гор
И встречу смерть свободным.
 
 
Родной земли ужасен стон.
Ружье упало глухо.
Повсюду кровь, булата звон,
Пожарища со всех сторон.
Рыдает мать-старуха.
 
 
Друзей поникших череда
Несет героя тело.
Их песня горькая горда:
Свободным клефт живет всегда
И умирает смело.
 

Андреас Ласкаратос(1811–1901). – Родился на острове Кефалонии, получил юридическое образование во Франции и Италии. В 1830 году выпустил в свет свой первый поэтический сборник – «Ликсури в 1836 году», а в 1872 году собрал все свои стихотворения в том «Разные стихи». Острая социальная сатира Ласкаратоса навлекла на него гнев духовенства; он был отлучен от церкви.

Сонеты Ласкаратоса переводятся на русский язык впервые.

 
Эрот, не шляйся зря, не лезь в мой дом,
Чтоб не испортить наши отношенья.
И более того – приняв решенье
Со мной порвать, ты будешь молодцом.
 
 
Я сыт по горло первым сватовством.
Катись к чертям, быстрей, без копошенья,
Не то мои кулачные внушенья
Покончат вмиг с проклятым шутовством!
 
 
Не доводи до этого, мой милый,
Ведь я способен крылья выдрать силой —
И завопишь индюшкой тупорылой,
 
 
И все увидят бег твой хромокрылый.
И эти стрелы, весь пучок, как вилку в тесто,
Тебе засуну – знаешь сам, в какое место!
 

 
Воистину несчастен – кто на свет родится
и по духу превзойдет свою эпоху:
обрушится волна общественных традиций,
под тяжестью которых будет плохо.
 
 
А если он, бедняга, в надеждах утвердится
и потянет за собой свою эпоху,
тогда сплотится тьма общественных амбиций
и храбреца раздавит, словно кроху.
 
 
Его отвергнет с треском и заклеймит позором
неблагодарный сброд и родина-невежда.
И жертве, брошенной на растерзанье сворам,
 
 
блеснет одна печальная надежда —
что, может быть, потомков здравый разум
воздаст ему за все страданья разом.
 

 
Вот и меня наконец-то нарисовали,—
как видно, после кончины, гроба и тленья
мне непременно придется висеть в зале.
Ох, интересно, какое же впечатленье
 
 
я оставлю у тех, кто с опаской вначале
рассматривать станет портрет в отдаленье.
Этот промолвит: «У! Из дьявольской швали!
Он теперь верховодит в аду, где скопленье
 
 
таких же чертей!» Но другой возразит: «Едва ли…
Просто этот несчастный тащил в исступленье
крест, который иные не поднимали,
 
 
и горькая правда – все его преступленье!»
А мне самому (и вам желаю того же!)
сужденья мои о себе – и важней и дороже.
 

Аристотелис Валаоритис(1824–1879). – Родился на острове Лесбос, получил юридическое образование в Италии, принимал активное участие в борьбе за присоединение Ионических островов к Греции и после присоединения был избран депутатом греческого парламента.

Поэзия Валаоритиса – эпос освободительного движения Греции. Его составляют и стихотворения в духе народных песен, и крупные поэтические композиции «Кума Фросини» (1859), «Афанасиос Диакос» (1868), «Фотинос»; работу над последней поэмой оборвала смерть поэта.

На русский язык переводится впервые.

 
«Уже я стар, сыны мои. Шестой десяток в клефтах.
Полвека досыта не спал – и вот теперь, усталый,
ко сну хочу я отойти. Иссякло мое сердце.
Рекою пролитая кровь вся вытекла до капли.
Хочу ко сну я отойти. Кустарник нарубите.
Пусть будет свеж он и в цвету и пусть хранит прохладу.
Постель стелите – и меня на ветви положите.
 
 
Как знать, чья крона осенит со временем могилу!
Когда здесь вырастет платан, под сень его густую
сойдутся новые сыны оружие повесить.
Петь будут молодость мою и прежнюю отвагу.
А возмужает кипарис, наденет траур черный —
и старцы к дереву придут за спелыми плодами.
И станут раны омывать, и Димоса припомнят.
 
 
Огнем похищен мой булат, а мощь моя – летами.
Мой пробил час. Не надо слез. Сыны, приободритесь.
Смерть закаленного в боях жизнь юным завещает.
Приблизьтесь. Станьте вкруг меня. Нагнитесь к изголовью
закрыть глаза мне и принять мое благословенье.
 
 
Пусть самый младший среди вас взойдет сейчас на гребень.
Пусть он возьмет мое ружье, возьмет мушкет мой добрый.
Пусть трижды выстрелит он вверх и трижды прокричит он:
„Покинул старый Димос нас, скончался старый Димос!“
Вздохнет ущелье тяжело, скала запричитает,
вознегодуют духи гор, и родники смутятся,
и на вершине ветерок, несущий в дол прохладу,
вдруг задохнется, изойдет, опустит тихо крылья,
чтоб этот гул не подхватить, случайно не развеять,—
не то узнает древний Пинд и сам Олимп услышит,
растают вечные снега и высохнет кустарник.
 
 
Беги же, сын мой, торопись. Взойди на самый гребень.
Пусть трижды выстрелит ружье. Хочу я, засыпая,
еще услышать этот гром, в последний раз, в последний».
 
 
И юный клефт бежит, как лань. Взбегает на вершину.
На гребень гор взбегает он и трижды восклицает:
«Покинул старый Димос нас, скончался старый Димос!»
Утесы дрогнули в ответ, и бездны застонали.
Тут клефт стреляет в первый раз. И во второй стреляет.
И вот последний, третий раз. Мушкет, достойный славы,
ревет, рычит, как дикий зверь, и пасть разверз, и рвется,
и вырывается из рук, и падает – сраженный,
в стремнину падает со скал, – и нет его, и нету…
Услышал Димос этот гул, в глубоком сне услышал.
И улыбнулся, и потом – навек скрестил он руки…
Покинул старый Димос нас, скончался старый Димос!
И клефта грозного душа, достойнейшего клефта,
встречает в высях гул ружья, и, братски обнимаясь,
она летит за облака – и гаснут, нет их, нету…