Текст книги "Европейская поэзия XIX века"

Автор книги: авторов Коллектив

 
Когда я отроком был,
Некий дух избавил меня
От людского крика и розги.
 
 
Я спокойно и славно играл
С лесными цветами,
А небесные ветры
Играли со мной.
 
 
И как ты, мое сердце,
Радовалось побегам,
Тянувшим навстречу тебе
Свои нежные руки,
Так ты радовал сердце мое,
Отец Гелиос! И, как карийского отрока,
Меня любила
Царица ночи!
 
 
О мои верные,
Дружелюбные боги!
Если бы вы знали,
Как возлюбил я вас!
 
 
Я не знал еще ваших имен,
И я не звал вас по имени,
(Как люди, возомнившие,
Будто знают друг друга).
 
 
Но знал я вас лучше,
Чем знал даже близких людей.
Мне ясна была тишь эфира,
Непонятна людская речь.
 
 
Я рос под шепот
И шелест рощ.
Меня цветы
Любить учили,
Боги взрастили меня.
 

 
Вы бродите там, в лучах,
По тропам зыбким, ясные гении!
Вас тихо нежит
Сияющий воздух богов,—
Так касаются вещих струи
Пальцы арфистки.
 
 
Рок незнаком небожителям.
Как младенческий сон, их дыхание.
Свеж и юн,
Как в нетронутой почке,
Чистый дух
Будет вечно цвести.
И блаженные очи
Тихо сияют
Ясностью вечной.
 
 
Но нам в этом мире
Покоя не будет нигде.
Нерадостный род,
Мы проходим и гибнем.
Слепо стремимся
К часу от часа,
Как воды с обрыва
К обрыву стремятся
И в неизвестность вечно спешат.
 

 
Поэты – те священные сосуды,
Которые жизни вино —
Дух героев – хранят исстари.
Но этого юноши дух
Стремительный – как его примет,
Не разорвавшись в куски, сосуд?
Не тронь же его, поэт: он – дух природы.
Трудясь над ним, созреет в мастера мальчик.
Не может он жить, хранимый в стихе,—
Нетленный, он в Мире живет.
 

 
Я тогда играл еще безбрежным
Покрывалом тайн твоих, как друг,
В каждом тихом звуке сердцем нежным
Твоего я сердца слышал стук.
Светлый образ твой впивая с жаждой,
В те года, как ты, богат я был,
Место для своей слезинки каждой,
Для любви весь мир я находил.
 
 
Солнце отвечало мне порою,
Сердца моего услышав зов.
В те года я звал звезду сестрою
И весну – мелодией богов.
Как по роще ветры шаловливы
Пробегают в полудневный зной,
Так по сердцу радости приливы
Проплывали медленной волной.
 
 
И когда у родника в долине,
Там, где зелень юная кустов
Поднималась к каменной вершине
И лазурь сияла средь листов,
Я стоял, осыпанный цветами,
Их дыханье пил, а в вышине
Плыло осиянными путями
Золотое облако ко мне.
 
 
И когда в пустынях одиноко
Я блуждал, и в черных замках скал
Мне звучал могучий глас потока,
Мрак меня завесой облекал
И, бушуя ночью над горами,
Буря слала ветры с высоты,
Там, где молний вспыхивало пламя,
Дух Природы, мне являлся ты!
 
 
Мир благой! Стократ в слезах счастливых,
Как бурливые потоки те,
Что в морских сливаются заливах,
Я в твоей терялся полноте!
Я рвался из Времени пустыни,
Радостно везде искал пути,
Как паломник, ищущий святыни,
Чтобы в Бесконечность перейти.
 
 
Святы вы, златые детства грезы!
Вы добро взрастили в тишине,
Вы скрывали жизни скорбь и слезы,
То, что не сбылось, дарили мне.
О Природа! Той порою ясной
В мирном свете прелести твоей
Возросли плоды любви прекрасной,
Как аркадских урожай полей.
 
 
Все мертво, что прежде было мило,
Умер мир моих былых чудес.
Как жнивье, пустынна и уныла
Грудь, вмещавшая весь круг небес.
Если б вновь участья песню спела
Та весна моих скитаний мне!
Утро жизни миновать успело,
В сердце снова не расцвесть весне.
 
 
Вечны подлинной любви страданья,
Только тень – все то, что любим мы.
Умерли, увы, мои мечтанья,
Дух Природы скрыт покровом тьмы.
Где твоя отчизна, ты не знало,
Сердце, средь веселья юных дней.
Коль тебе о ней лишь грезить – мало,
Лучше не расспрашивай о ней.
 

* * *

 
Зайди, о солнце! Скройся, мой ясный свет!
Кто зрел тебя, кто чтил божество твое?
Доступен ли сердцам мятежным
Свет безмятежный в высоком небе?
 
 
Но я дружу с тобою, светило дня.
Я помню час, когда я узнал тебя,
Когда божественным покоем
Мне Диотима целила душу,
 
 
О гостья с неба! Как я внимал тебе!
О Диотима, милая! Как потом
Сияющий и благодарный
Взор мой купался в лучах полудня!
 
 
Ручьи мне звонче пели, и нежностью
Дышал росток, из темной земли взойдя,
И в небе, в тучах серебристых
Мне улыбался Эфир приветный.
 

 
Где ты? Блаженство полнит всю душу мне,
Пьянит меня: мне все еще видится,
Как, утомлен дневной дорогой,
Бог-светоносец, клонясь к закату,
 
 
Купает кудри юные в золоте.
И взор мой все стремится вослед ему,
Но к мирным племенам ушел он,
Где воссылают ему молитвы.
 
 
Земля, любовь моя! Мы скорбим вдвоем
О светлом боге, что отлетел от нас.
И наша грусть, как в раннем детстве,
Клонит нас в сон. Мы – как струны арфы:
 
 
Пока рука арфиста не тронет их,
Там смутный ветер будит неверный звук,
И лишь любимого дыханье
Радость и жизнь возвратит нам снова.
 

 
Одно даруйте лето, всевластные,
Даруйте осень зрелым словам моим,
И пусть, внимая милой лире,
Сердце мое навсегда умолкнет.
 
 
Верховный долг душа не исполнила,
У вод стигийских нет ей забвения.
Высокий замысел, хранимый
В сердце моем, завершить я должен.
 
 
Тогда, о царство теней, привет тебе!
Один, без лиры, сниду я в тишь твою,
Душою тверд: я день мой краткий
Прожил, как боги; чего мне боле?
 

 
Под отчий кров спешит мореплаватель.
В краю чужом он жатву сбирал свою.
Я не спешу. Вдали от дома
Я пожинал только скорбь и муки.
 
 
Мой тихий берег! Ты воспитал меня,
Ты боль смиришь, утешишь любовь мою,
Лес, юности моей свидетель!
О, посули мне покой бывалый!
 
 
Ручей, манивший ясной волной меня,
Река, что вдаль свои корабли несла,—
Увижу вас! В предел заветный
Милой отчизны вступлю я снова.
 
 
Здесь ждут меня хранительных гор верхи,
Участье близких, дом моей матери,—
Все, все, о ком мечтало сердце.
Здесь заживут мои злые раны.
 
 
Друзья мои! Мне ведомо, ведомо:
Не исцелить вам боль и любовь мою,
И звуки песен колыбельных
Не успокоят больную душу.
 
 
Так! Нам даруют боги живой огонь,
И боги шлют нам скорби священные.
Я, сын Земли, приемлю твердо
Вечный мой жребий: любить и плакать.
 

 
В младые дни восход меня радовал,
Закат – печалил. Ныне я старше стал;
          Уже страшусь я зорь тревожных,
                    Вечер люблю я, святой и светлый.
 

 
В зеркальных водах – берег,
И ветка с желтой грушей,
И диких роз кусты.
О, милые лебеди!
В поцелуе забывшись,
Вы клоните головы
В священную трезвую воду.
 
 
Горе мне! В стужу, зимой,
Где взять мне цветов и солнце, и где
Быстролетные тени?
Стоит стена
Безмолвно и холодно, флюгер
Звенит под ветром.
 

 
Норд-ост воет,
Мой самый любимый ветер,
Потому что он смелый дух
И добрый путь сулит мореходам.
А теперь иди и приветствуй
Светлую Гаронну
И сады Бордо.
Здесь по острому берегу вниз
Уходит тропа, и в поток
Впадает ручей, а сверху
Благородная смотрит чета, —
Дуб с серебристым тополем.
 
 
Еще я четко помню, как
Широковершинные вязы
Над мельницей клонят листву,
А во дворе смоковница растет,
И в праздничные дни
Ходят мимо смуглые женщины
По шелковым тропам.
Все это в марте,
В дни равноденствия,
Когда над неспешной дорогой,
Налит золотыми мечтами,
Плывет усыпляющий ветер.
 
 
Но пусть протянут
Душистый кубок мне,
Сияющий темным светом,
И я усну. Отрадно
Сном меж теней забыться.
Нехорошо
Жить бездушными
Людскими мыслями, но славно —
С друзьями вести беседу
Сердечную, слушать рассказы
О днях любви
И о делах минувших.
 
 
Но где мои друзья? Где Беллармин
Со спутником? Иные
К истоку боятся подойти,
Исток же любого богатства
В море. Они,
Словно художники, копят
Красоты земли, промышляя
Крылатой войною, чтоб после
Прожить в пустыне долгие годы
Под безлиственным древом, где в ночи не сияют
Празднества городские,
И струнный звон, и туземные пляски.
 
 
А теперь в далекую Индию Ушли эти люди.
Там живут на воздушных высях.
Внизу – виноградник. С гор
Спадает Дордонь,
И, слившись с могучей Гаронной,
Широким морем
Плывет поток. В море взоры
Устремите свои. Оно отнимает
И возвращает память, любовь дарует.
А остальное создадут поэты.
 

 
Что никнешь, бедный, в зябкой дремоте, сир,
На стылом бреге смутно немотствуешь?
Иль позабыл о непостижной
Милости и о тоске бессмертных?
 
 
Ужель не видел вестников отчих ты
В воздушной глуби неуловимых игр?
Ужели не был ты окликнут
Веским глаголом из уст разумных?
 
 
Но крепнет мощно голос в груди. Из недр
Родник вскипает, словно бы в некий час,
Как отрок, спал в горах. И вот уж
Труд очищенья вершит он буйно.
 
 
Неловкий: он смеется над узами,
Срывая, мечет прочь их, осиливши,
Высоким гневом пьян, играя,
И, пробудившись на чутком бреге,
 
 
На голос чуждый всюду встают стада,
Леса шумят, и недра подземные
Внимают духу бури, внятно
Дух шевельнулся, и в бездне трепет.
 
 
Весна приходит. Все, что живет, опять
В цвету. Но он далеко: уже не здесь.
Не в меру добры боги: ныне
Глух его путь, и беседа – с небом.
 

 
Проклято будет навек единенье святош и тиранов,
Гений будь проклят вдвойне, ищущий славы у них.
 

* * *

 
Опять весна меня преображает,
И в сердце юной радости приток,
Роса любви с ресницы упадает,
Опять душа полна живых тревог.
 
 
Утешиться меня блаженно просят
Зеленый луг и в небе облака,
Хмельной бокал восторга мне подносит
Природы дружелюбная рука.
 
 
Да, эта жизнь любой превыше боли,
Пока восходит солнце по утрам.
А в душах наших лучший век в неволе,
И сердце друга сострадает нам.
 

 
Вечно плод в своем бутоне
Роза нежная несет.
Пусть краса и жизнь на склоне,
И настанет срок невзгод,—
 
 
Роза, мы увянем тоже,
Облететь нам суждено,
Но взрастят, кто нас моложе,
Жизни свежее зерно!
 

 
Нынче сердце мое жизни святой полно,
Счастлив я и люблю! Вы же внимали мне,
Лишь когда я гордыни,
Пустословья исполнен был.
 
 
Привлекает толпу лишь гомон рыночный,
И в чести у раба лишь сила властная.
Чтит божественность жизни,
Лишь кто богу подобен сам.
 

Новалис(литературный псевдоним; настоящее имя – Фридрих фон Гарденберг, 1772–1801). – Самый значительный поэт Иенского романтического кружка, в который, кроме него, входили Л. Тик, Ф. Шлегель и А. Шлегель, В. Вакейродер и др. Стихотворное наследие Новалиса (если не считать его юношеских стихов) невелико: шесть «Гимнов к ночи», пятнадцать «Духовных песен», несколько десятков «Смешанных стихотворений» да еще стихи, которые вошли в роман «Генрих фон Офтердинген» и повесть «Ученики в Саисе». Наиболее своеобразны по содержанию и по форме «Гимны к ночи», где ритмическая проза чередуется со стихами, написанными в свободном ритме, и с традиционным рифмованным стихом. В этих «гимнах», может быть, в наиболее поэтически сконцентрированном виде нашли свое выражение общефилософские и эстетические основы творчества Новалиса. «Духовные песни» также заключают в себе значительные эстетические достоинства; основу общечеловеческого содержания их составляет романтическая тоска по утраченному идеалу и провозглашение верности ему.

Остальная часть стихотворного наследия Новалиса далеко не столь однородна, в ней ощутимы различные влияния: Клопштока, Бюргера, Шиллера, Хёльти. В поэзии Новалиса обнаруживается не только абстрактное, философическое и морализирующее начало, но и начало конкретно-чувственное, стремящееся к выражению реального, зримого и вполне осязаемого мира. Поэт умер в возрасте двадцати девяти лет от туберкулеза, только еще входя в пору высшей творческой зрелости.

 
Когда горючими слезами
Ты плачешь в комнате пустой
И у тебя перед глазами
Окрашен мир твоей тоской,
 
 
И прошлое дороже клада,
И веет боль со всех сторон
Такой томительной усладой,
Что лучше бездна, лучше сон
 
 
В той пропасти, где столько дивных
Сокровищ нам припасено,
Что в судорогах беспрерывных
К ним тянешься давным-давно,
 
 
Когда в грядущем – запустенье
И только мечешься, скорбя,
И к собственной взываешь тени,
Утратив самого себя,—
 
 
Открой ты мне свои объятья!
Как я знаком с твоей тоской!
Но пересилил я проклятье
И знаю, где найти покой.
 
 
Скорее призови с мольбою
Целителя скорбей людских,
Того, кто жертвует собою
За всех мучителей своих.
 
 
Его казнили, но поныне
Он твой последний верный друг.
Не нужно никакой твердыни
Под сенью этих нежных рук.
 
 
Он мертвых жизнью наделяет,
Даруя кровь костям сухим,
И никого не оставляет
Из тех, кто остается с Ним.
 
 
Он все дарует нашей вере.
Обрящешь у Него ты вновь
И прежние свои потери,
И вечную свою любовь.
 

 
Вечно ли будет сбываться свидание с утром?
Власти земного никогда не будет конца?
Суетою забот искажен
Ночи небесный приход.
Любви жертвенник потайной
Зажжется ль навеки?
Отмеряно свету
Время его;
Но вне предела и часа
Владычество ночи.
Вечно бдение сна.
Сон святой,
Не обойди своим счастьем
Посвященного в ночь
В этих буднях земных!
Лишь глупцы не видят тебя
И сна не знают иного,
Кроме этой тени,
Которую ты, сострадая,
В истинных сумерках ночи
Нам оставляешь.
Они тебя не находят
Ни в златой лозе винограда,
Ни в чудесном соке
Миндального дерева,
Ни в коричневом нектаре мака.
Они не знают,
Что это тобою
Так нежно девичья
Грудь объята
И к небу причислено лоно, —
Они не знают,
Что из древних преданий
Ты идешь, распахнувший небо,
И владеешь ключом
От обиталищ блаженных,
Ты, бесконечных тайн
Вестник безмолвный.
 

Людвиг Тик(1773–1853). – Один из самых плодовитых и талантливых немецких романтиков, поэт, переводчик, драматург, прозаик, литературный и театральный критик. Его лирическое наследие (свыше четырехсот стихотворений) весьма разнородно и в большинстве своем состоит из своеобразных «лирических вставок» в романы, драмы и рассказы, которые затем стали публиковаться как самостоятельные стихотворения. Тик умел живописать природу, ряд стихотворений выделяется музыкальностью звучания, романтически-торжественным настроением.

 
Чтобы юность не проспать
Под отцовской крышей,
Он раздольный мир узнать
В путь-дорогу вышел.
 
 
Долы безбрежны,
Лес тайной укрыт;
Девушек нежных
Блистают наряды,
Маня, как награды;
За ними он взглядом и сердцем летит.
 
 
Дивные лица
В венце красоты —
Все это снится
Или беспечная юность резвится в сиянье мечты?
 
 
Смелого слава
Ищет в пути,
Шлет ему лавры,
Громы, литавры
И обещает награды иные еще впереди.
 
 
Страха не зная,
Врагов побеждая,
Герой вырастал;
И, среди юных невест выбирая,
Девушку он увидал, о которой мечтал.
 
 
Сквозь долы и горы,
Земные просторы
Он едет назад.
Родители ждали
Но прочь все печали,
И каждый теперь после встречи желанной и счастлив и рад.
 
 
Как мчишься ты, Время!..
Уж слушает сын
О годах столь давних,
О подвигах славных —
Вот юность седин!..
И старость отступает прочь,
Как перед солнцем – ночь.
 

 
Вставай! Ведь солнце в путь зовет,
В просторный, вольный мир войди.
Сквозь горы и луга – вперед!
И не грусти в пути!
 
 
На месте не стоит ручей —
Бежит в полях легко;
И ветер мчится все резвей
Куда-то далеко.
 
 
Луна не дремлет никогда,
На солнце посмотри —
Оно в движении всегда
С зари и до зари.
 
 
Лишь ты один в своих стенах,
Хотя и манит даль.
Вставай! И с посохом в руках
Избудь свою печаль!
 
 
Когда судьбу свою искать
На вольный выйдешь свет,
Рассвет увидишь и закат
И вдруг отыщешь след.
 
 
Есть в жизни радость и печаль,
Заботы и труды.
Чтоб не было чего-то жаль —
Доверься счастью ты.
 
 
Везде, где неба синева,
Росток любви взойдет;
И каждый, в ком мечта жива,
Не зря свой путь пройдет.
 

Клеменс Брентано(1778–1842). – Самый значительный поэт Гейдельбергского романтического кружка, в который входили также А. фон Арним, Й. Гёррес и др. Брентано выступил как один из зачинателей романтической реформы немецкой лирики на основе ее сближения с народной песней. Но для развития немецкой поэзии в XIX веке, пожалуй, гораздо более значительную роль сыграли три тома «Волшебного рога мальчика» – немецкие народные песни и стихотворения в народном духе, изданные Клеменсом Брентано и Ахимом фон Арнимом в 1805–1808 годах. Первый сборник стихотворений Брентано был издан посмертно, в 1844 году.

 
Эту песню напевая,
Не колебли тишины.
Так луна поет, всплывая
Из небесной глубины.
 
 
Пой, чтоб слышалось журчанье
Ручейка, невнятный ропот,
Приглушенное ворчанье,
Шорох, щебет, шум и шепот.
 

* * *

 
Жила на Рейне фея
В селенье Баххарах,
Жила, смятенье сея
И скорбь в людских сердцах.
 
 
Сгубила, осмеяла
И взрослых и парней —
И так околдовала,
Что льнули все сильней.
 
 
Тогда епископ местный
Священный суд созвал,
Но пред красой небесной
Весь гнев его пропал.
 
 
Он вымолвил: «Бедняжка!
Бедняжка Лорелей!
Зачем казнишь так тяжко
Ты красотой своей?»
 
 
«Увы! не жду прощенья,
И жизнь постыла мне,
Хоть чары обольщенья —
Не по моей вине.
 
 
Мои глаза как пламя.
Рука – волшебный жезл.
Бросай же деву в пламя!
Ломай над нею жезл!»
 
 
«О! ты, представ пред нами,
Навет отвергла весь,
Ведь то же гложет пламя
И нашу душу днесь.
 
 
И если жезл преломим,
Назначив приговор,
То сердце мы разломим
На муку и позор!»
 
 
«Не смейся над несчастной!
Будь, отче, справедлив,
Пред гибелью ужасной
Грехи мне отпустив.
 
 
Я доле жить не смею,
Я не желаю жить!
За то, что гибель сею,
Вели меня казнить!
 
 
Увы! и я любила,
Но грянула беда:
Меня покинул милый,
Бежал невесть куда.
 
 
Прозвали всемогущей
Меня за красоту,
Но мне мой вид цветущий
Самой невмоготу!
 
 
Мой смех, сверканье взгляда
И шеи белизна —
Мне этого не надо!
Воздай за все сполна!
 
 
Я смерть приму без дрожи,
Я кончу путь земной,
И ты пребудешь, боже,
В последний миг со мной!»
 
 
Трем рыцарям владыка
Велит седлать коней:
«Не бойся, горемыка!
Бог любит Лорелей!
 
 
Став тихою черницей
В обители простой,
Ты сможешь приобщиться
К премудрости святой».
 
 
Печальной и убитой,
Прекрасна и бледна,
С торжественною свитой
Поехала она.
 
 
«О рыцари, – сказала,
Не сдерживая слез,—
Позвольте мне сначала
Подняться на утес.
 
 
На замок взор я кину,
Где милый был со мной,
И безвозвратно сгину
За мрачною стеной».
 
 
Утес, крутой и черный,
Над гладью рейнских вод.
Устало и упорно
Наверх она идет.
 
 
И рыцари, по крупам
Похлопавши коней,
По каменным уступам
Идут вослед за ней.
 
 
И сверху возгласила:
«Вон челн внизу плывет!
И в том челне мой милый
Меня, наверно, ждет.
 
 
Конечно, он за мною
Привел сюда челнок!»
Встает над крутизною
И прыгает в поток!
 
 
Три рыцаря в смятенье
С утеса не ушли.
Лежат без погребенья
Во прахе и в пыли.
 
 
Кто людям спел об этом?
Не рейнский ли рыбак?
Но над тройным скелетом
Звучит отныне так:
 
 
Лорелей!
Лорелей!
Лорелей!
Три двойника души моей [82]82
  Этот утес, называемый Лорелей, стоит у Баххараха; все, кто проплывает по Рейну мимо него, окликают его и восхищаются многократным эхом.


[Закрыть].
 

* * *

 
Одинокой смерти жду,
Состраданья не желая,
Потеряв свою звезду,
Ни на что не уповая,
Одинокой смерти жду,
Смерти путника в пустыне.
 
 
Одинокой смерти жду,
Смерти путника в пустыне,
Потеряв свою звезду,
Потеряв свою святыню,
Одинокой смерти жду,
Смерти нищего в несчастье.
 
 
Одинокой смерти жду,
Смерти нищего в несчастье,
Потеряв свою звезду,
Не теряя к ней пристрастья,
Одинокой смерти жду,
Смерти дня в вечерних бликах.
 
 
Одинокой смерти жду,
Смерти дня в вечерних бликах,
Потеряв свою звезду
В сонмах звезд тысячеликих,
Одинокой смерти жду,
Смерти узника в темнице.
 
 
Одинокой смерти жду,
Смерти узника в темнице,
Потеряв свою звезду,
Не престав по ней томиться,
Одинокой смерти жду,
Смерти лебедя певучей.
 
 
Одинокой смерти жду,
Смерти лебедя певучей,
Потеряв свою звезду
За могильно-черной тучей,
Одинокой смерти жду,
Смерти в море-океане.
 
 
Одинокой смерти жду,
Смерти в море-океане,
Потеряв свою звезду,
Сохранив одно страданье,
Одинокой смерти жду,
Смерти Веры в час унылый.
 
 
Одинокой смерти жду,
Смерти Веры в час унылый,
Потеряв свою звезду,
Одинокий и постылый,
Одинокой смерти жду,
Смерти сердца в сердце милой!
 

* * *

 
«Тихо-тихо тук-тук-тук…
Милый друг, а ну как вдруг,
Чуть задремлют все вокруг,
Я с дверей откину крюк?
 
 
С посещеньем не тяни!
Будь как тень в ночной тени!
Но не вскрикни, не чихни:
Мать проснется – и ни-ни.
 
 
Половицы щелк да щелк.
Песик спит, но зол, как волк.
Прокрадись, – есть в этом толк,—
Как блоха в невестин шелк!
 
 
Ты, конечно, парень-хват,
Но в сенях стоит ушат,
Чуть заденешь – и назад,
Прочь, куда глаза глядят!
 
 
Лестница – твой первый враг:
Все ступеньки кое-как,
Лишь один неверный шаг,
И мгновенно – бряк во мрак!
 
 
Туфли скинь свои. Без них
Поднимись, в чулках одних.
Встретишь няньку – двинь под дых:
Нянька верит в домовых.
 
 
Главное, не спутай дверь.
Рядом спит батрак. Он зверь.
Коль не веришь, то проверь,
Но коль хочешь жить – поверь.
 
 
Не взбирайся на чердак:
Братец там. По части драк,
Как известно, не дурак.
Он сильнее, чем батрак.
 
 
Постучись ко мне, друг мой.
Постучись, шепни: „Открой!“
Не открою, дорогой!
„Караул, – вскричу, – разбой!“
 
 
Тут же мать, батрак и брат
К вертопраху поспешат.
Мне милее битый зад,
Чем крестины невпопад…»
 
 
Но иначе все пошло.
Платье сделалось мало.
Девять месяцев прошло.
Родилось дитя мало.
 

* * *

Мать

 
Мария, куда ты вечор уходила?
Мария, любимая дочь!
 

Мария

 
Я старую бабку проведать ходила.
Родная, мне тяжко дышать!
 

Мать

 
А чем тебя бабка твоя угощала?
Мария, любимая дочь?
 

Мария

 
Копченой селедкой она угощала.
Родная, мне тяжко дышать!
 

Мать

 
А где же старуха селедку поймала?
Мария, любимая дочь!
 

Мария

 
На грядке капустной в своем огороде.
Родная, мне тяжко дышать!
 

Мать

 
А чем же она в огороде удила?
Мария, любимая дочь!
 

Мария

 
Своими руками да ивовой веткой.
Родная, мне тяжко дышать!
 

Мать

 
Куда же объедки потом подевались?
Мария, любимая дочь!
 

Мария

 
Их слопала черная собачонка.
Родная, мне тяжко дышать!
 

Мать

 
Куда ж собачонка потом подевалась?
Мария, любимая дочь!
 

Мария

 
На тысячи мелких кусков разлетелась.
Родная, мне тяжко дышать!
 

Мать

 
Мария, куда ж положить тебя на ночь?
Мария, любимая дочь!
 

Мария

 
На кладбище наше, в сырую землицу.
Родная, мне тяжко дышать!
 

***