Текст книги "Аргонавты"

Автор книги: Антонио Дионис

И вот с наступлением весны люди начали замечать, что каждый раз, когда полная луна взойдет на небе, Скилла становится такой задумчивой и грустной, какой ее еще никогда не видели. Слуги пробовали вначале ее остеречь: «Не следует, милая, долго глядеть на лунный лик, не к добру это!» Девушка делала вид, что внимает советам, но едва она оставалась одна, как снова принималась, как завороженная, глядеть на луну, роняя горькие слезы и что-то неслышно нашептывая.

И вот однажды вышла Скилла на веранду и, по своему обыкновению, печально о чем-то задумалась, подняв глаза к сияющей невозмутимым, холодным светом луне. Домашние и говорят тогда старику Коресу:

– Случалось, дочка и раньше грустила, любуясь на луну, но все не так, как теперь. Неспроста это! Что-нибудь да есть у нее на сердце, уж слишком глубоко она тоскует и задумывается. Надо бы узнать причину.

Стал добрый отец спрашивать Скиллу:

Скажи мне, сокровище мое, что у тебя на сердце? Почему ты так печально глядишь на луну? О чем молишь равнодушное к нашим земным заботам светило ночи? В твои годы тебе только бы жизни радоваться!

Ни о чем я не грущу! – отвечала красавица.– Но когда я гляжу на луну, сама не знаю отчего, наш земной мир кажется мне таким темным, непонятным, таким унылым.

Старик, было, успокоился. Но немного спустя вошел он в покои Скиллы и увидел, что она сидит, печально опустив голову и задумавшись. Старик встревожился не на шутку:

Дорогая дочь, божество мое, о чем ты опять задумалась? Почему грустна? Что заботит твое сердце?

Ни о чем особом я не думаю,– отозвалась девушка.– Просто любуюсь на луну, она такая величественная, непреклонная!

Не гляди на луну, умоляю тебя! Каждый раз, когда ты смотришь на нее, у тебя такая невыразимая печаль на лице!

А как мне на нее не глядеть? – вздохнула Скилла.

И каждый раз, в светлые ночи, она выходила на веранду и неотрывно смотрела на луну долгим томным взором. Только в темные ночи девушка была по-прежнему беззаботна. Но лишь вечерняя луна появлялась на мглистом небе, как она принималась вздыхать и грусть затуманивала ее лицо. Слуги начинали шептаться между собой:

Смотрите, опять потускнела наша красавица!

Не только чужие люди, но даже ее родители не могли

понять, в чем дело. Однажды, в один из таких поздних вечеров, вышла Скилла на веранду и, увидев полновесную, как спелое яблоко, луну, залилась слезами так, как никогда еще до этого не плакала. Рыдая, девушка вздрагивала всем телом и тихо стонала. Старик и старуха в испуге суетились возле нее и, то и дело, спрашивали:

Что с тобой, родная? Что случилось, золотая?

Долго не отвечала родителям девушка. Наконец, на

миг прервав рыдания, она ответила:

Ах, я давно уже хотела обо всем вам поведать, но боялась вас огорчить и все откладывала на потом. Но больше нельзя мне молчать. Узнайте, я не из этого мира, я из царства мертвых Аида. Чтобы искупить грех, совершенный мной некогда, я была изгнана из царства теней. Теперь же настало время мне возвратиться. Уже совсем скоро, в полнолуние, явится за мной сам могущественный повелитель Тартара, Аид со спутниками: Гермесом-Психопомпом и перевозчиком умерших душ Хароном. И должна я буду покинуть земной мир навсегда, но при мысли о том, как жестоко вы будете скорбеть, утратив меня, вашу дочь, я с самого начала этой весны не перестаю грустить и плакать. Пробовала даже умолять всемилостивую Персефону о смягчении ваших мук, потому и глядела так часто на лунный образ богини. Но тщетно. Предсказание должно сбыться в назначенный срок.– И Скилла заплакала еще сильнее.

Что такое! Что ты говоришь? -вскричал старик Корее.– Кто посмеет отнять тебя у нас? Когда нашел я тебя в древесном стволе, была ты величиной с подсолнечное семечко, а теперь вон какая большая выросла, со мной сравнялась ростом. Писаная красавица вышла и умница великая. Нет, нет, никому я тебя не отдам! – В голос рыдал он.– Я не вынесу разлуки с тобой, я умру.

Бавкида вторила ему, умножая рыдания до невыносимого рева, и не было сил глядеть на их горе. Скилла тогда позабыла о себе и стала ласково говорить старикам:

Там, в царстве теней, остались у меня родные отец и мать. Для них расставание со мной длилось одно краткое мгновение, а здесь, на земле, протекли долгие годы. Полюбила я вас всей душой и думать забыла о настоящих моих родителях. Не радуюсь я тому, что должна вернуться в подземный мир, а горько печалюсь. Но, что бы ни творилось в моем сердце, вернуться туда я неминуемо должна.

И при этих словах Скилла, старик и старуха пролили ручьи слез. Да что старики, даже простые слуги так привязались к нежной красавице за долгие годы своей службы, так полюбили ее за благородство души и несравненную прелесть, что теперь, при мысли о разлуке с ней, тоже безутешно горевали, глотка воды и то выпить не могли. Услышав о таком несчастье Паламед спешно отправил посланца в дом Кореса. Старик вышел к нему, неудержимо рыдая. Скорбь его была так велика, что всего за несколько дней, темные до того, волосы побелели, спина согнулась, как под тяжелой ношей, а глаза воспалились от слез, подобно кровоточащей ране. А ведь раньше, хоть и сосчитал старик седьмой десяток, выглядел он моложавым и бодрым, лет на полсотни, не больше, но от горя и неустанной тревоги сразу состарился и одряхлел. Посланец спросил его от имени царя:

Правда ли, что Скилла последнее время чем-то забочена и все время грустит?

Старик ответил, не переставая лить слезы:

Передай Паламеду, что в середине этого месяца явится сюда Аид со своими спутниками, чтобы похитить нашу Скиллу. Пусть Паламед вышлет ко мне в эту ночь множество воинов с приказом прогнать нежданных гостей.

Посланец доложил царю о просьбе старика Кореса и рассказал о том, какой жалостный у него был вид. Паламед воскликнул:

Не мудрено! Один лишь раз я видел Скиллу и то не в силах позабыть ее нежного взгляда, стройного стана, алых губ и обворожительной улыбки. А какой у нее голос! Когда она говорит, я готов таять, превращаться в слух, чтобы только внимать ее ласковому голоску. Что же должен почувствовать бедный старик, узнав, что у него хотят навсегда увести радость всей его престарелой жизни – милую Скиллу. И куда, в жуткое царство теней, где наша красавица превратится в бесплотное привидение. Нет, не бывать этому!

И когда наступил назначенный срок расставания, повелел Паламед своим многочисленным полководцам выслать вооруженных воинов. Собрался отряд численностью в две тысячи человек. Поставил во главе его царь опытного военачальника и послал снаряженное войско к дому старика Кореса. Там отряд разделился на две половины, тысяча воинов окружила дом троекратным мощным кольцом со всех сторон, взобравшись на земляные ограды, выстроенные нарочно для этих целей, другая тысяча осадила кровлю дома густой гурьбой так, что иголке негде было упасть. Многочисленные стражники охраняли все входы в дом, чтобы даже мышь не могла пробраться в случайно найденную щелку. Все они тоже были вооружены луками и стрелами. В женских покоях тоже выставили охрану. Старуха, крепко обнимая девушку, спряталась с ней в глухом тайнике с земляными стенами. Старик запер дверь тайника на массивный замок и сам стал у входа. Сердце разрывалось, глядя на этого согбенного невыносимым горем старца. Впалые глаза уже, казалось, выплакали все слезы, все тело его сотрясалось от неслышных, непрекращающихся рыданий, точь-в-точь, как одинокая ветка, сорванная безжалостной рукой, колышется от каждого дуновения осеннего ветра. А колчан со стрелами, висевший за спиной у Кореса, свисая с иссохших плеч, касался самой земли, и, порой, из него выпадали стрелы. Но он бодрился и радостно приговаривал:

Надежная у нас охрана! Не поддадимся и подземному полчищу.– Воинам же, сторожившим кровлю дома, он крикнул: – Стреляйте во все, что завидите, не жалейте стрел и глядите в оба. Похитители могут появиться в любой миг и с любой стороны.

Доблестные воины крикнули в ответ:

Не бойся, глядим мы зорко! Ни один путник не ускользнет от нашего взора. Пусть только кто-нибудь подозрительный появится, сразу подстрелим, будь хоть с булавку величиной.

У старика отлегло, было, от души, но безмолвная до того Скилла спокойно произнесла:

Как вы ни старайтесь меня спрятать, как храбро ни готовьтесь к бою, вы не сумеете даже поспорить с воинственными богами из царства теней. Лишь только покажется величественный Аид, все, даже самые тяжелые, запоры спадут, как облетевшая листва, и двери откроются сами собою. Сейчас воины готовы схватиться хоть с самим демоном, но лишь завидят они свиту Аида, как у самых смелых сразу же все мужество пропадет.

Старик в гневе завопил:

Хорошо же! Тогда я сам вот этими своими руками глаза им, негодникам, вырву. За волосы ухвачу и в землю вколочу, как копья. Изорву на них платья в клочья, до пупа их заголю, осрамлю перед всеми добрыми людьми!

Ах, не говори, дорогой отец, таких нехороших слов. Воины на кровле могут услышать, да и богам это может не понравиться, ведь это их всесильная воля и оставить меня здесь, на земле, и забрать обратно. Или ты думаешь, мне не тяжело покинуть вас, одиноких, немощных стариков, будто я забыла все ваше любовное попечение, все труды и заботы, истраченные на меня вашими великодушными сердцами. А как я часто обижала вас своим упрямством и вспоминать не хочется – так это горько. Но теперь-то вы поняли, что я не могла поступать иначе, и потому отвергла все супружеские притязания. Простите меня, родные, если можете.– И не в силах больше сдерживаться, девушка разрыдалась.

Тихо всхлипывавшая до сих пор, старуха подхватила зачин дочери, и обе завыли, как белуги. Чуть успокоившись, Скилла продолжала:

Но, увы! Назначенный мне свыше срок окончился, и мы должны расстаться. Но не могу пуститься в запредельный путь я с легким сердцем, зная, что и в самой малой доле не отплатила вам за ваши добрые хлопоты. Оттого-то уже многие месяцы выходила я на веранду, лишь взойдет луна и воссылала свои мольбы Артемиде: «О, позволь мне, помоги мне остаться здесь хотя бы на один год, на один краткий год!» Но и в этом мне было отказано... Вот почему меня так мучила и томила печаль. Как грустно мне знать, что я принесла вам, мои дорогие родители, только одно горе и покидаю вас, безутешных и больных. Жители подземного Тартара прекрасны собою, они не знают ни старости, ни земных тягот и лишений, ни забот, ни огорчений. Но я нисколько не радуюсь тому, что вернусь в эту блаженную для всех страждущих душ страну. Когда я вижу, как вы оба в эти несколько дней состарились от горя и слез, я не в силах вас покинуть. О, как мне жаль вас, моих бесценных, моих любимых.

Не надрывай ты мне сердце такими речами! – сетовал старик.– Пусть жители царства теней прекрасны, я им дотронуться до себя не позволю! – И он со злобой погрозил неизвестно кому.

Между тем прошла уже первая половина ночи, спешила наступить вторая, как вдруг весь дом старика Кореса и всю ближайшую округу озарило сияние, в десять раз ярче света полной луны. Стало светлее, чем днем, да так, что можно было рассмотреть на лицах людей даже ямочки, откуда растут волоски. Внезапно, как дно моря, развезлась земля и ошеломленному взору воинов и слуг показалась блещущая змеевидная река, по которой мерно, с завораживающей торжественностью, плыл огромный челнок, несомый волнами.

В лодке, на высоком подъеме, восседал грозный Аид, облаченный в длиннополое одеяние с двузубцем в руке и медным шлемом на голове. Чуть поодаль поместились его спутники: проводник душ в царство теней Гермес-Психопомп и страшный Харон, перевозящий умерших через реку Стикс в Тартар. При этом зрелище воины, которые сторожили дом снаружи, и все слуги, охранявшие входы в дом изнутри, замерли от ужаса и сразу потеряли охоту сражаться, словно попали в магическую власть нездешней силы. Еле-еле опомнившись, схватились они за луки и стрелы, но руки их вдруг, онемев, бессильно повисли. Самые доблестные, победив внезапную слабость, пустили стрелы в незваных гостей, но стрелы полетели в сторону, далеко от цели. Не в силах вести дальше бой, воины в душевном смятении и страхе только мерились взглядами с подъезжающими все ближе и ближе посланцами подземного царства. И вдруг Аид коснулся рукой шлема, что был у него на голове, и сей же миг исчез вместе со своей свитой. Пуще прежнего испугались воины Паламеда и стали рыскать глазами по округе. Неожиданное сияние пролилось с другого края земли, и челнок плыл уже по восточной стороне, где такая же искристая река вилась меж взрытых берегов обнажившейся суши. И вот предводитель подземного Тартара, неустрашимый бог Аид выступил вперед и поплыл, плавно передвигаясь по воздуху, как парящая в небесах птица. Неожиданно он громко и повелительно крикнул:

Эй, старик Корее! Выходи!

Тут Корее, который до той минуты так храбрился, вышел за двери и свалился ничком, почти без памяти. Аид продолжил:

Слушай ты, неразумный человек! За твои малые заслуги дарована была тебе несравненная радость: на краткий срок приютить в своем доме малышку Скиллу. Ты хорошо заботился о ней, и за это тебе в изобилии посылалось золото. Скажи сам, разве ты теперь так живешь, как раньше? Во искупление давнего греха, совершенного твоей приемной дочерью, Скилла обречена была некоторое время жить в доме такого ничтожного человека, как ты. Грех ее теперь полностью искуплен, и я пришел, чтобы забрать ее назад, в царство теней. Странно, что вы так полюбили друг друга, такие разные и непохожие существа. Но все равно: напрасны все твои слезы и жалобы! И лучше по-хорошему отдай нам немедленно лучезарную Скиллу!

Ты говоришь, всемогущий Аид, что моя драгоценная девочка была послана в мой дом на самый краткий срок,– возразил Корее.– Возможно ли это? Уже два десятка лет с лишним я пекусь о ней, как о своей родной дочери... А может... Может, ты ищешь какую-нибудь другую девушку и другого Кореса? – И, чуть осмелев, старик прибавил: – А моя Скилла лежит тяжело больная в постели и не может выйти из дома.

Но Аид будто и не слышал Кореса. Призвав к себе своих спутников, он громогласно возвестил:

Скорее же, торопись, Скилла! Не можешь ты дольше оставаться в здешнем нечистом месте. Терпение мое кончается, выходи!

И вдруг все запертые двери распахнулись настежь сами собою. Замки раскрылись и упали, окна отворились, впустив в покои прохладный ночной ветер, все оружие, которое еще оставалось в руках иных воинов, вырвалось само из рук хозяев и улетело, рассыпаясь мелким дождем стрел, далеко в горы. И, освободившись из объятий матери, Скилла вышла из дома пред очи Аида. Старуха, не в силах удержать ее, только испуганно смотрела на богов, обливаясь безмолвными слезами. Бедный Корее, распластавшись по земле, тоже плакал в бессильном отчаянии. Девушка подошла к отцу и сказала ему:

Ах, мои родные, если бы вы знали, как я не желаю этой разлуки, как я скорблю о своей несчастной участи безропотной жертвы, но против своей воли я должна вас покинуть. Прошу вас простить меня и проститься со мной, не помня зла. И ты, мама,– обратилась она к Бавкиде,– ты тоже не унывай и думай лишь о хорошем: ведь его так много было у нас. Вспоминайте меня чаще и вам не будет так одиноко.

Что ты, разве мы в силах с тобой проститься? Горе наше слишком велико! Что же с нами теперь будет? Ты покидаешь нас и уносишься в царство теней... Ах, возьми и нас с собою!

Скилла стояла возле старика, не зная, на что решиться. Ее сердце терзала такая горькая печаль, так застили ей глаза подступающие слезы, что, обессиленная горем, девушка едва стояла на ногах.

Постойте,– сказала вдруг она,– я напишу письмо вам в утешение. Когда будете грустить или просто захотите вспомнить меня, смотрите на него. Пусть оно послужит вам дорогой памятью обо мне.– И, дав волю слезам, она выводила непослушной рукой такие строки: «Если б я родилась в вашем доме, если бы местом моего появления на свет была земля, этот остров, омываемые морскими волнами берега, эти горы и равнины, эта удивительная поднебесная тишина и прелесть, то никогда не покинула бы я эту землю и не рассталась с вами, а с радостью бы делила с моими родителями и горе, и счастье. И уж, конечно, я бы ни за что на свете не покинула бы вас! Но увы! Как часто то, чего мы желаем всей душой, неосуществимо. И как бы я не молила богов даровать жизнь на земле, они не изменят своей воли. Сейчас я сброшу платье, которое носила в вашем доме и оставлю тут, как память обо мне. В ясную ночь выходите глядеть на луну, посылайте молитвы милосердной Персефоне и вспоминайте меня». Закончив писать прощальное послание, Скилла обратила свой взор к Аиду, который давно уже выражал нетерпение. По всему было видно, что происходящее нисколько его не трогает, а, напротив,– раздражает. Резким движением указал он на поклажу, что была в руках у Гермеса-Психопомпа: ларец с прозрачным одеянием для царства теней и узкий сосуд, наполненный доверху чудодейственной водой из реки забвения Леты. Отпивая глоток за глотком эту воду, человек постепенно забывает свое земное существование, земные мысли и чувства.

Испей целительного напитка, дева! – возвестил владыка подземного мира.– Ты вкушала нечистую земную пищу и не можешь быть здорова. Ты узнала, что такое людское страдание, и сердце твое укушено отчаянием. Испей и все пройдет, как не бывало.– С этими словами Аид поднес сосуд с чудесным напитком к устам девушки. Она в нерешительности отшатнулась назад, затем лишь пригубила воду... И взмолилась вновь:

О, погоди еще немного, всемогущий бог! Когда я выпью содержимое этого сосуда и надену прозрачное платье, умрут во мне все человеческие чувства, это так, но я должна написать прощальные слова еще одному человеку.

Аид и его подданные устали выжидать и негодующе воскликнули:

Что ты медлишь попусту, Скилла!

Но вкусив сострадания к ближнему, девушка уже не боялась богов:

Не судите о том, чего вам понять не дано!

И спокойно, неторопливо начала писать прощальное письмо последнему своему поклоннику, царю Паламеду: «Вы изволили, благородный, выслать большое воинство, чтобы удержать меня на земле, но за мной явилась свита из подземного Тартара, а с ними сам владыка теней Аид. И ослушаться их наказа невозможно. Я принуждена следовать за ними. Жаль мне и грустно расставаться с землей, ставшей мне другой родиной. Но теперь-то я могу признаться вам, почему отказалась служить вам, хотя в душе очень желала этого. Истинная причина моего неповиновения в том, что я существо не здешнего, а подземного мира. И в означенный срок я надену прозрачное платье, которое сделает меня бесплотной и невидимой, выпитый сосуд с водой реки забвения Леты заставит меня позабыть мою теперешнюю жизнь, забыть отца и мать, забыть вас... Потом Гермес-Психопомп поймает мою вылетевшую, как птичка, душу и передаст ее уродливому старцу Харону, который повезет мою тень через реку Стикс в обиталище теней умерших – реку Оксан. Там и завершится мой долгий путь из ожившей из мертвых в умершую вновь. Но ничего вы этого не увидите. Лишь Аид коснется мизинцем правой руки своего волшебного шлема, мгновенно мы испаримся, оставив лишь дымящийся след и провалившуюся местами в овраги землю. И это хорошо, что не увидите, я хочу, чтобы вы запомнили меня такой, какой увидали в первый раз, тогда на охоте, помните? И не держали на меня зла за мой дерзостный отказ служить вам. И хотя не по своей воле поступила я дурно, преклоняю колени и прошу прощения за обиду, нанесенную вам. А теперь прощайте, дорогой Паламед, и поминайте не лихом, но миром. Вечно ваша Скилла. А это моя последняя песня к вам:

 
Настал разлуки час прощальный,
Его не в силах запретить мы.
Я стану тенью в царстве мертвых,
И наши судьбы не сойдутся.
И скорая кончины память
Не утолит печаль уныний,
Но вспомнился твой облик мне
И плачет сердце и тоскует...»
 

Окончив писать, последний раз поцеловала Скилла старика Кореса и старуху Бавкиду, поднесла к губам сосуд и залпом опорожнила его. Но пока еще полное забвение не овладело ее душой, она хотела, было, завернуть сосуд в сброшенный ею с себя земной наряд, чтобы оставить в дар земным своим благодетелям, но Гермес-Психопомп, остановив ее порыв рукой, не дозволил ей это сделать. Тогда, чувствующая приближение небытия, девушка отдала написанное Паламеду послание начальнику царской стражи и велела ему передать маленькую скляночку, в которой беспрестанно бурлил нектар – божественный напиток бессмертия и вечной юности. И в тот же миг проводник душ, Харон, накинул на Скиллу прозрачное как дуновение Эвра – бога восточного утреннего ветра – платье и сразу угасли в ней все человеческие привязанности, и равнодушное забытье охватило Скиллу навсегда. А владыка Тартара прикоснулся к своему шлему мизинцем правой руки, и внезапно все исчезло, как предрассветный сон. Лишь на полу одиноко перекатывались с места на место красные бусинки девичьего ожерелья, разорванного при падении. Так покинула земной мир, чтобы уйти в мертвый, лучезарная красавица, столько лет озарявшая своим сиянием убогую хижину старика Кореса, который вместе со своей женой напрасно тянул руки в неистовой мольбе и призывал в помощь всех богов. От этого горе их лишь увеличивалось, словно набухающая почка перед взрывным цветением, и слезы их превращались в каплющую кровь. Они походили на израненные, истерзанные деревья, со стволов которых сочился ручьями сок жизни. Домочадцы прочли им, чтобы их утешить, прощальное письмо Скил– лы, но старики только повторяли:

Зачем нам теперь беречь нашу жизнь? Кому она нужна? Не для чего больше коптить белый свет!

Они отказывались от всяких лекарств и скоро ослабели до того, что уж не могли больше вставать с постели. Скоро они умерли. Начальник царской стражи вернулся назад к Паламеду, подробно поведал ему о происшедшем. А окончив рассказ, вручил царю письмо от Скиллы и склянку с напитком вечной жизни. Развернул Паламед письмо, прочитал его и так жестоко опечалился, что отказался от пищи и забыл о своих любимых занятиях: стихах, музыке и науке. Однажды призвал он к себе самых доверенных жрецов и спросил у них:

Какая из гор всего ближе к небу?

Один подданный ответил:

Много высоких гор, но наивысшая зовется Хорай. Она и от города недалеко, и к поднебесью всего ближе. Тогда Паламед написал такие стихи:

 
Нам вновь уже не увидаться!
И жить на свете мне зачем?
Твой дивный свет погас и пепел
Остался лишь в моей душе.
Увы, напрасный дар мне даден.
Бессмертие мне ни к чему,
Любовь – вот истинная вечность!
 

Он прикрепил послание с этими стихами к склянке с нектаром, хранящим бессмертие. Потом вручил своему самому верному жрецу драгоценный сосуд вечной жизни, подробно объяснил, что надо делать. Жрец в сопровождении множества воинов поднялся на указанную гору, приведя за собой стадо черных быков. Выполняя волю Паламеда, воины совершили жертвоприношение Аиду, поднося убитых быков. Затем жрец открыл чудесную склянку, и плененный нектар, вырвавшись на свободу, вспыхнул ярким пламенем, и оно не угасает до сих пор, возвещая миру о бессмертии любви и верности. Пламя вьется в небо, клубит по горам и дарует тепло растениям и животным, не нанося вреда им. Говорят еще, что, когда восходит полная луна, пламя чуть-чуть утихает и принимает очертания девичьей фигуры, как две капли воды похожей на трепетный стан Скиллы. И такое нежное, льющееся сияние исходит от огня, будто сама Скилла приняла образ полыхающего факела.

И вот, с тех пор, повелось, как только восходит на небо полная луна – Селена, выходит на свет из мрачного подземного царства Персефона со своей легкой тенью по имени Скилла, блуждают они друг за другом до самой зари,– закончила Медея свой печальный рассказ.