Текст книги "Аргонавты"

Автор книги: Антонио Дионис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 39 страниц)

Глава 28
МИРАЖ

Унесло корабль «Арго» в неведомые морские просторы, далеко от чужой земли, еще дальше от родной страны. Много бед встречали аргонавты на своем пути. Четыреста с лишним дней шли они на корабле по воле морских течений, и вот на пятисотый день пути, утром, вдруг в морской дали показалась гора. Показались в голубой дали моря берега Пелопоннеса.

Но вдруг поднялся страшный вихрь и помчал «Арго» в море. Долго нес вихрь «Арго» по безбрежному морю и, наконец, выкинул его на пустынный берег. Глубоко завяз «Арго» в тине залива, сплошь покрытого водорослями. Отчаяние охватило аргонавтов.

Кормчий Линкей, опустив голову, сидел на корме, потеряв надежду на возвращение в Грецию. Аргонавты, печальные, бродили по берегу, словно утратив все силы, все мужество. Казалось, гибель грозит им всем. Но на помощь Ясону пришли нимфы.

Ясон! Ясон! – звали они,– послушай и сделай, как скажем тебе! Вихрь занес твой корабль в Ливию, ты со своими друзьями должен на плечах перенести «Арго» через Ливийскую пустыню.

Должен перенести корабль?

Да. Подняв его из ила тогда, когда Амфитрита выпрягает из колесницы своих коней.

Но когда же она выпрягает своих коней? – растерянно спросил Ясон.

Глубоко в пучине моря стоит чудесный дворец брата громовержца Зевса, колебателя земли Посейдона. Властвует над морями Посейдон, и волны моря послушны малейшему движению его руки, вооруженной грозным трезубцем, он отец белого небесного коня Пегаса, унаследовавшего дар высекать из земли источники. Моли, Ясон, Амфитриту, дочь Нерея, супругу Посейдона, она поможет тебе,– прощай! Прощай!

И скрылись стыдливые морские нимфы, уйдя на глубину, растаяли, будто и не было. Вдруг увидели аргонавты, как из моря выбежал белоснежный конь и быстро помчался через пустыню. Хотели было подготовиться к путешествию через пески, запастись водой, выбрать проводника, да, собственно, обзавестись стрелами на случай встречи с недобрыми жителями песков,– но не успели.

Поняли, что это был конь Амфитриты. Подняли «Арго» на плечи и понесли его через пустыню.

Целыми днями никакой дороги в наземном смысле этого слова вообще не было. Мир превратился в проклятое дно морское, охватывал их своей пугающей беспредельностью. До самой кромки поблекшего от жары неба, этот мир был полон мертвенно-фиолетового песка, и ехали они по барханам, гребни которых волнисто, с гнетущим изяществом, взморщил ветер, а понизу, над равниной, дрожало марево зноя, вот-вот, казалось, готовое вспыхнут пляшущим пламенем.

И в нем, клубясь вихрился песок, так что аргонавты закутывали голову при виде столь злобного ликования смерти, предпочитая продвигаться вперед вслепую, чтобы только поскорей миновать этот страшный край. Часто у дороги лежали белые кости,– то клетка ребер, то мосол верблюда, а то и высохшие человеческие останки торчали в этой восковой пыли.

Путники морщились и сохраняли надежду. Было два дня, когда между полуднем и вечером впереди них, словно бы указывая им дорогу, двигался огромный огненный столб. Хотя они знали природу этого явления, их отношение к нему определялось не только его естественной стороной. Они знали, что это пламенеют на солнце летучие вихри пыли. Однако они перешептывались друг с другом:

– Впереди нас движется огромный огненный столб. Если бы столь важное знамение внезапно исчезло на их глазах, это было бы ужасно, потому что тогда всего вероятнее, последовала бы пыльная буря. Но столб не падал, а лишь причудливо менял свои очертания и постепенно рассеялся на северо-восточном ветру.

Двенадцать дней? Нет, это путешествие продолжалось двенадцать раз по двенадцать дней, имея в виду не точный счет, а просто очень большой срок, в конце концов было уже невозможно различить, сколько времени уходит на истинное преодоление пространства.

И вот однажды показалось вдруг всем аргонавтам, что едут они по густо населенной, плодородной земле, украшенной маслинными рощами, осененной пальмами, смоковницами, ореховыми деревьями, засеянной хлебом, орошаемой водой из глубоких колодцев, у которых толпились волы и верблюды. Небольшие крепости здешних царей находились подчас в открытом поле, они были укреплены стенами и башнями, где на зубцах стояли лучники, а из ворот выезжали на своих фыркающих упряжках возничие боевых колесниц; и даже с воинами царей аргонавты, казалось, вступали в долгие разговоры. Селения, усадьбы, деревни так и манили задержаться, везде чудились огромные колодцы с прохладной чистой водой.

Но пока они добирались туда, низменная полоса переходила в крутую скалистую стену горы, преодолевать которую, поняли аргонавты, придется еще слишком долго. И решили они здесь задержаться перед крутым подъемом, чтобы за ночь набраться сил.

И как только наступила ночь, вдруг из самых недр горы вышла молодая девушка в чудном прозрачно-лиловом одеянии. Стала она черпать воду из ручья, образовавшегося на глазах у подножья горы. Черпала воду серебряным кувшином. И тотчас всюду на горных склонах разрастались деревья, усыпанные цветами дивной красоты.

Журча, сбегали вниз ручьи и потоки, золотые, серебряные, лазоревые, а над ними висели мосты, украшенные драгоценными камнями всех цветов радуги. Деревья вокруг так и светились, так и сияли!

Аргонавты, потрясенные до глубины души, любовались на неизвестную красавицу. И спросил у нее Ясон:

Как зовется эта гора?

Зовут ее Хорай.

Как тебя величают по имени? – спросил Полидевк.

Ничего не ответила девушка и пропала в глубине горы.

А гора крутая – нигде не видно подступа к вершине. Долго искали ручей с прохладной водой, из которого черпала воду юная девушка, но так и не нашли. Все исчезло, словно провалилось в песке.

–т– Это мираж,– сказал Ясон.

Не знаю,– протянул прорицатель Мопс растерянно,– может быть и мираж, но кажется мне, что то была та самая дева в лиловом, что неотступно следует за каждым, кто попадает в беду, принимая разные облики...

Но что ей от нас нужно? – почти закричал Теламон.

Не беспокойтесь,– сказала Медея,– Хорай является одним из бесчисленных жертвенников богини Персефоны, потому она является сюда. И только поэтому она является сюда, даже не она сама, а ее бледная тень. Я расскажу вам эту историю.

Не в наши дни, а давным-давно на одном из островов Колхиды жил старик по имени Корее. Бродил он по горам и долинам, по лесам и густым рощам, рубил деревья и мастерил из них разные изделия на продажу. Не сказать, чтобы бедствовал этот старик, но временами, когда торговля шла худо, затягивал он со своей старухой пояса потуже.

Вот однажды зашел Корее в самую глубину дубовой рощи и видит: от одного, совсем еще юного деревца сияние льется, словно горит в нем огонек.

Изумился старик, испугался даже, но подошел ближе, смотрит – что за диво! В самой глубине древесного ствола, устроившись там, как в колыбели, сияет ярким, ослепляющим светом дитя – прекрасная девочка, совсем крошка. И сказал тогда Корее:

С утра и до позднего вечера собираю я сухие коренья и рублю пригодные для ремесла деревья, плету из веток корзины и клетки, нынче же досталась не клетка, а малолетка, не плетушка, а девчушка. Видно, суждено тебе стать моей дочерью.

Взял он бережно ребенка, отнес домой и поручил дитя заботам своей жены, доброй и покладистой Бавкиде.

Красоты девочка была невиданной, но такая махонькая, что положили ее вместо кроватки в клетку для птички. С той самой поры, как пойдет старик привычной дорогой: по кромке моря, через поле, в лес,– собирать коренья для корзин, непременно найдет в каждом узле ветки золотые монеты.

Подивился Корее, но кто же от денег отказывается – стал брать. И потихонечку стал наш ремесленник богатеть, да жизни радоваться. Да и как не радоваться, если дочка быстро-быстро росла, тянулась вверх, как молодое деревце и хорошела на глазах. Трех месяцев не минуло, а уж стала она совсем большой, как девушка на выданье. Причесывалась она уже, как взрослая, одевалась изящно и скромно.

Но берегли родители красавицу пуще собственного ока, никуда не выпускали, чтобы чужой глаз не увидел и порчи не навел. Да и сама девушка не горела желанием выходить из дому. Была она всегда спокойна и добра, с родителями приветлива и, казалось, счастье ее не покидало ни на миг. А уж про красоту ее и говорить нечего: не было на свете краше ее никого и никогда – так нежна была ее кожа, прелестна улыбка, глубоки и таинственны глаза. В доме темного угла не осталось, все озарила она своим сиянием.

И бывало, нападет иной раз на старика недуг, мочи нет, как болит все его тело, но лишь взглянет он на свою дочь – хворь, как рукой снимет. Возьмет, порой, его досада, зол он на кого-то, рассердится и кричать начнет, а только увидит дочку – и утешится.

Долгое время еще ходил Корее в лес за подручным материалом и каждый раз находил то в дереве, то в кустах золотые монеты, и стал неслыханным богачей.

Когда же найденная девочка совсем выросла, призвал старик жреца храма Афродиты, и тот дал ей имя Скилла. Три дня праздновали радостное событие. Счастливый отец созвал на пир всех без разбору.

Пению, пляскам и веселью не было конца. Славное это было торжество и недаром: ведь у всех на устах было имя Афродиты, милосердной богини, осенившей своим незримым присутствием этот праздник.

А тем временем люди всех званий, и простые и благородные, жившие и на других землях, наслышавшись о несравненной красоте Скиллы, стали влюбляться в нее с чужих слов и мечтали только о том, как бы взглянуть на нее хоть разочек и добыть себе в жены.

Но даже близким соседям Скиллы, даром, что жили они возле самой ограды, у самых дверей ее дома, и то непросто было увидеть красавицу.

Но влюбленные, взбудораженные слухами о чудной красоте девушки, глаз не смыкали, все ночи напролет бродили вокруг ограды и проделав в ней щели, заглядывали во двор и вздыхали: «Где же она? Где же она?», а многим слышалось: «Где жена? Где жена?».

Пылкие влюбленные вздыхали: «Мы тоскуем, мы плачем, а от нее ни вести...», а людям слышалось: «Мы тоскуем о невесте, о невесте...».

Знатные и богатые женихи толпами шли в безвестное селение, где, казалось бы, не могла скрываться, достойная их внимания, избранница, но только напрасно труды потеряли. Ничто: ни сулимые дары, ни пышные слова поклонения, ни любовные весточки, которые пробовали они передавать Скилле через ее домашних слуг,– не трогали ее сердца и не занимали внимания.

И все же многие упрямцы не отступили от своих намерений. Целые дни и все ночи бродили они вокруг да около. Те же, любовь которых была лишь любопытством, решили: «Ходить понапрасну – пустое дело».

И оставили тщетные хлопоты.

Но пятеро из несметного множества женихов – великие охотники до любовных приключений – не желали отступиться. Один из них был сын пилосского царя Фрасимед, другой – сын афинского царя Тесея, Акамант, третий – Акает, четвертый – прославленный герой Фессалии Пелей, и, наконец, пятый – певец Фамирид, славившийся непревзойденным искусством игры на кифаре.

Вот такие это были люди. На свете множество женщин, но стоит, бывало, этим любителям женских прелестей прослышать, что такая-то необыкновенно хороша собою, как им уже не терпится на нее посмотреть.

Едва дошли до них слухи о прекрасной Скилле, как они загорелись желанием тотчас увидеть ее, да так, что не могли ни спать, ни пить, ни есть,– совсем от любви обезумели. Пошли к ее дому. Сколько ни стояли перед ним, ни крутили около – все напрасно. Пробовали посылать письма – нет ответа! Слагали жалостные стихи о своей страсти и неизбывной тоске – ни даже отклика, ни намека на проявленное к ним внимание.

Однако даже суровость красавицы не могла отпугнуть их, и они продолжали приходить к дому Скиллы целый год: и в ненастный день, и в немилосердную жару, в час, когда бурлит и волнуется море, и ветер рвет листья с деревьев и гонит к берегу тоскливую волну.

Однажды женихи позвали старика Кореса и, склонившись перед ним до земли, молитвенно сложили руки и стали просить: «Отдай за одного из нас твою дочь! Каждый из нас достоин стать ей мужем. Видишь, как долго и терпеливо добиваемся мы ее любви. Но больше нету сил, тоска по Скилле не дает нам возможности жить!».

Старик сказал им в ответ: «Она мне не родная дочь, не могу я ее приневолить».

Влюбленные юноши разошлись по домам, опечалясь, и стали взывать к богам и молить, чтобы послали им боги исцеление от любовного недуга, но оно все не приходило.

«Ведь придется же и этой упрямице когда-нибудь избрать себе супруга»,– с надеждой думали неутомимые поклонники и снова отправлялись бродить вокруг дома гордой красавицы, чтобы она видела их упорство и постоянство. Так своей чередой шли дни и месяцы.

Как-то раз Корее, завидев у своих ворот женихов, сказал дочери, мирно сидящей у окна:

Девочка моя драгоценная! Ты божество в человеческом образе, и я тебе не родной отец. Но все же немало забот положил я, чтобы вырастить тебя. Не послушаешь ли ты, что я, старик, тебе скажу?

Скилла ему в ответ:

Говори, я все готова выслушать. Не ведала я до сих пор, что я божество, а верила, что ты мне родной отец.

Ох, спасибо. Утешила ты меня добрым словом! – воскликнул умиленный Корее.– Ну, так слушай. Мне уже давно за седьмой десяток перевалило, не сегодня-завтра придется умирать. В нашем мире уж так повелось, мужчина сватается к девушке, девушка выходит замуж. А после молодые ставят широкие ворота: семья у них множится, дом процветает и жизнь не прекращается со смертью стариков. И тебе, дорогая дочь, тоже никак нельзя без супружества.

Все такая же спокойная, Скилла молвила в ответ:

А зачем мне нужно замуж выходить? Не по сердцу мне этот обычай.

Вот видишь ли, хоть ты и божество, но все же родилась в женском образе. Пока я, старик, живу на белом свете, может еще все идти по-прежнему. Но что с тобой будет, когда меня не станет? А эти пятеро знатных вельмож уже давно, месяц за месяцем, год за годом, ходят к тебе свататься. Поразмысли хорошенько, да и выбери одного из них в мужья.

Девушка ответила:

Боюсь я вступать в брак опрометчиво. Собой я вовсе не такая уж красавица. Откуда мне знать, насколько глубока их любовь? Не пришлось бы потом горько каяться. Как бы ни был благороден и знатен жених, не пойду за него, пока не узнаю его сердца.

Ты говоришь, будто мысли мои читаешь! Хочется тебе наперед узнать, сильно ли любит тебя твой суженный. Но все женихи твои так верны, так постоянны... Уж, верно, любовь их – не безделица.

Как ты можешь судить об этом? – отвечала Скилла.– Надо сначала испытать их чувства на деле. Все они словно бы равно любят меня. Как узнать, который из них любит всего сильнее? Передай им, отец, мою волю. Кто из них сумеет добыть то, что я пожелаю, тот и станет моим избранником.

Будь по-твоему, дорогая Скилла,– сказал Корее.

В тот же вечер, только стало смеркаться, женихи,

как обычно, пожаловали к дому возлюбленной. Каждый из пяти по-своему старался обратить на себя внимание красавицы. Один играл на кифаре, другой напевал любовную песню, кто-то, не умея ни петь, ни играть, тянул в полголоса знакомый напев, а иной просто ходил взад и вперед.

Вот выходит к ним старик и говорит:

Мне право, совестно перед вами. Вот уже сколько времени вы, богатые вельможи, ходите к моему дому, и все понапрасну. Говорил я давече своей дочери: «Не сегодня-завтра мне, старой развалине, помирать. Сватаются к тебе знатные, именитые женихи. Выбери из них любого, кто тебе по сердцу». А она в ответ: «Хочу испытать, так ли велика любовь, как они в этом клянутся». Что ж, согласитесь, вельможи, против этого не поспоришь! И еще она сказала: «Все они как будто равно любят меня. Хочу узнать, который из них любит меня всех сильнее. Передай им, отец, мои слова: «Кто сумеет достать мне то, что я попрошу, за того и замуж пойду». Я похвалил ее, хорошо, мол, придумала. Остальные тогда не будут в обиде.

Женихи тоже согласились: «Хорошо она решила». И старик пошел сказать своей дочери: «Так-то и так. Согласны они достать тебе все, что ты прикажешь».

Скилла тогда и говорит:

Что ж, я рада. Скажи Фрасимеду, есть в Дельфах священный камень Омфал, говорят, что место, на котором лежит этот камень, обозначает середину земли, и если одновременно, с запада и востока, выпустить двух орлов, они непременно встретятся в Дельфах. Рассказывают также, что сам Аполлон присаживается иногда на Омфал отдохнуть. Так вот, пусть Фрасимед отыщет священный камень и привезет мне в подарок. Акаманту скажи, что есть в нашем море, где-то возле северного его побережья, чудесная гора. Растет на ней дерево – корни сплошь серебряные, ствол золотой, а вместо плодов – белые, разной величины жемчужины. Пусть сорвет он мне с того дерева ветку и привезет.– Немного подумав, она продолжила. По всему было видно, что это занятие ей нравилось, и Скилла стала веселей.– Певцу Фамириду передай, пусть достанет платье из огненной шерсти бога-солнца Гелиоса. Акасту накажи, чтоб добыл для меня изумруд, сверкающий пятью своими гранями, как солнце лучами, а висит он на шее у дракона. У ласточки есть раковина, помогает она легко, без мучений детей родить. Пусть Пелей подарит мне одну такую.

Трудные, ох, какие трудные задачи ты задала,– смутился простодушный старик,– не найти и в чужих странах таких диковинок. Как же я им скажу, чего ты от них требуешь. Язык у меня не повернется.

А что здесь трудного? – улыбнулась Скилла.– Ведь ты говоришь, они так крепко меня любят.

Ну что ж, будь что будет, пойду уж скажу.

Вышел к женихам и говорит: «Так-то и так. Вот что

Скилла от вас требует». Вельможи вознегодовали: «Зачем она задала нам такие трудные, невыполнимые задачи? Уж лучше бы попросту запретила нам ходить сюда»,– и пошли в огорчении домой.

Но как ни сетовали женихи на гордую красавицу, каждый думал: «Авось и мне удастся перехитрить тебя, и будешь ты, Скилла, моей женой».

Не буду я рассказывать, как каждый из пяти влюбленных юношей добывал то, что просила девушка, скажу лишь, что все, независимо от нрава, прибегали скорее к сноровке, нежели к мужеству и честности. Вот к примеру Акамант, сын афинского царя Тесея.

Был он человеком глубокого ума и порешил вот что. Испросил Акамант у отца отпуск якобы для того, чтоб поехать купаться в горячих источниках, что на острове Схерия. Прекрасной же Скилле велел сказать: «Как ты и пожелала, отправлюсь искать жемчужную чудо-ветку, что растет на волшебной горе»,– и отбыл из дворца. Свита проводила его до гавани, а там Акамант сказал сопровождающим, что едет по тайному делу и лишних людей ему не надобно. Оставил при себе только самых близких слуг, а прочих отпустил во дворец.

Но вельможа только для отвода глаз говорил, что едет на целебные воды, а сам через три дня тайно вернулся на корабле обратно в гавань. Еще заранее повелел он, чтобы призвали шестерых первейших на острове мастеров златокузнечного дела. Выстроил для них дом в таком глухом, отдаленном месте, куда не могли бы наведаться любопытные, вокруг дома возвел высокую тройную ограду и поселил в нем мастеров. Да и сам Акамант укрылся в этой крепости от чужого взгляда. Молясь об успехе дела, принес он в дар богине Гере шестнадцать своих поместий и велел ювелирам с божьей помощью приступать к работе. Самим же мастерам обещал заплатить щедро, да пожаловать по окончании трудов высокие должности при дворе.

И стали златокузнецы делать невиданную доселе по красоте и богатому убранству ветку, точь-в-точь такую же, какую пожелала Скилла. Нечего и говорить, умен был Акамант и хитроумную уловку замыслил.

Прошло три года, пролетели как три дня – работа была уже готова. Ветка сияла и переливалась так, что и во сне нельзя было увидеть.

Сделал Акамант вид будто возвращается он в родную гавань из дальнего странствия, и прежде всего послал в свой собственный дворец извещение: «Я прибыл на корабле». Прикинулся, будто еле жив, так измучен трудной дорогой. Навстречу ему вышло множество народу. Акамант положил драгоценную ветку в длинный дорожный ларец, накинул на него покрывало и повез в дар несравненной Скилле.

Пошла в народе громкая молва: «Приехал из дальнего путешествия молодой наследник и привез с собою волшебный цветок красоты невиданной, такой же, какой просила гордая Скилла». Услышала эти толки девушка, и сердечко ее чуть не разорвалось от горя и тревоги: как знать, быть может, Акамант и в самом деле одержал над ней победу. Вот упрямец, добился-таки своего.

И в этот же миг раздался громкий стук в ворота: «Молодой вельможа пожаловал».

Я, как был в дорожном платье...– воскликнул Акамант, и старик поспешил ему навстречу.

А жених все не унимался:

Жизни не жалел, добыл эту жемчужную ветку. Покажите ее скорее великолепной Скилле, свету очей моих, единственной цели моей жизни.

Корее отнес ветку девушке. Глядит она, а к ветке привязано послание с такими стихами:

 
Пускай ты вдали ото всех,
Погиб я напрасною смертью
В далекой чужой стороне,
Но я б никогда не вернулся
Без ветки жемчужной к тебе...
 

Хорош бы подарок, нечего сказать, но красавица чуть не плакала от горя и глядеть на него не хотела. Тут ее отец опять торопливо вбежал в ее покои, стал убеждать и уговаривать упрямицу: «Смотри, ведь Акамант достал тебе драгоценную ветку с волшебной горы, в точности такую, как ты велела, сомневаться нечего. Чем теперь ты станешь отговариваться? Вельможа приехал прямо к нам, как был, в дорожном наряде, на котором еще даже не обсохла морская пена, дома даже не побывал. Ну же, не будь невежливой, выйди к нему скорее!».

Но девушка, не отвечая ни слова, оперлась щекой, розовой от волнения, на руку и погрузилась в невеселую думу.

А жених поднялся на крыльцо с видом победителя, словно говоря: «Теперь-то уж она не сможет отказать мне, теперь она будет моею». По виду, по тому, как суетился старик, было заметно, что и он разделяет радость Акаманта. Старик не отставал от дочери: «Жемчужные деревья на нашем острове не растут. Не легко, верно, было сыскать такое дерево. Подумай, какие опасности перенес юноша. Уж, видно, любит он тебя сильнее всех. Как ты на этот раз откажешь жениху? Дала слово – держи. Да и собой он загляденье как хорош!».

Не хотелось Скилле огорчать заботливого отца решительным отказом и она, сделав жалостное лицо, сказала первое, что пришло ей в голову: «Не нужна мне жемчужная ветка, и в руки-то брать ее не хочется. Не ждала я, что он ее добудет. Как"быть теперь, что делать?».

Но старик Корее не послушался на этот раз дочери и стал готовить опочивальню для молодых. Но уж очень занимало его, как это знатному вельможе удалось добыть такое диво и стал он допытываться: «А где растет такое дерево красоты небесной, чудесной, небывалой?».

И как только начал Акамант расписывать все немыслимые воображению приключения, которые выпали на его долю, тут, как на грех, ввалилась во двор гурьба людей. Было их шестеро. Один из них нес письмо, другие, громко переговариваясь, следовали за вожаком.

Я – старшина мастеров златокузнечного дела из дворцовой мастерской,– объявил он.– Зовут меня Терсид. Изготовил я вместе с моими подручными жемчужную ветку. Больше тысячи дней трудились мы не покладая рук, ломали голову, как бы поискусней выполнить работу, голодали, не брали, бывало, в рот и хлебной крошки, не то, чтобы мяса или дичи. Наниматель наш обещался хорошо заплатить нам за работу, но награды за свои труды не получили. Просим уплатить нам.

О чем толкует этот странный человек? – недоуменно вопрошал Корее.

Акамант же от смущения был сам не свой, душа у него готова была расстаться с телом, и сам он покраснел до кончиков волос. До слуха Скиллы стали долетать слова: «...изготовил я жемчужную ветку; не заплатили за труды; не разгибая спины...». Она тотчас потребовала: «Покажите мне немедленно прошение этих людей». Раскрыла она письмо и прочла, немея от любопытства: «Милостивый вельможа, достославный Акамант! Больше тысячи дней мы, подлые ремесленники, скрывались вместе с вами в одном потаенном доме, в глухом месте, далеко от людей. За это время с великим тщанием изготовили мы по вашему высокому повелению драгоценную ветку, всю сплошь усыпанную жемчужными гроздьями. Вы обещали, что не только пожалуете нам щедрую денежную награду за нашу работу, но и добудете для нас доходные государственные должности, однако ничего нам не уплатили. Пока мы думали, как же нам теперь быть, дошли до нас вести о том, что изготовлено это украшение в подарок вашей будущей супруге, лучезарной деве Скилле. И вот мы пришли сюда в надежде получить от ее милости обещанную плату».

Когда девушка прочла эти слова, лицо ее, с самого утра затуманенное печалью, вдруг просветлело, залилось невыразимым счастьем, она улыбнулась пленительной осеняющей все вокруг золотистым светом улыбкой и позвала к себе отца:

А я то в самом деле поверила, что ветка эта – настоящая и привезенная с чудесной горы! Все было низким обманом. Скорей отдай назад эту жалкую подделку.

Ну, уж раз это подделка,– согласился старик,– то, само собой, надо ее вернуть обманщику.

Легко стало на сердце у Скиллы. Отослала она жемчужную ветку и стала жить, как и прежде: спокойно и радостно. А лукавый Корее, который до раскрывшейся уловки так приветлив и добр был в беседе с Акамантом, прикинулся будто спит и прикорнул на лежанке. А бедный жених не знал, что ему делать, куда деваться от стыда и позора.

Наконец сумерки опустились на землю и, благословляя темноту, Акамант, как вор, потихоньку оставил дом Кореса.

Счастливая же девушка позвала к себе златокузнецов и в благодарность за то, что они так вовремя подоспели со своей жалобой, щедро наградила их, как своих спасителей. Мастера не помнили себя от радости. Они то и дело кланялись Скилле, любовались ее несравненной красотой да приговаривали: «Получили мы все, на что надеялись, и даже больше того!». Довольные, пошли они домой, но на обратном пути подстерегли их люди Акаманта и нещадно избили. Увы, не долго пришлось ремесленникам радоваться щедрой награде – побросали они деньги и убежали, насилу ноги унесли.

Акамант же, сидя у себя во дворце, негодовал: «Ах, какой невиданный, страшный позор! На свете не бывает худшего. Потерял я любимую навсегда, расстался со счастьем и наслаждением навеки, но мало того – теперь мне стыдно людям на глаза показаться! Погиб я, словно и не было меня». И, укутавшись в темное одеяние, полон печальных дум, скрылся он один в глубине гор. Придворные из его свиты, все его слуги, разбившись на отряды, бросились искать своего господина повсюду, обшарили весь остров, исплавали море, да так и не нашли. Исчез бесследно... Как знать, может и на свете его не стало. А может быть, Акамант, стыдясь даже собственных слуг, спрятался так, что и найти его было нельзя.

Красавец Фамирид не только был певцом и музыкантом. Род его был издревле знатен и богат. Фиаммон, отец юноши, славился как непревзойденный музыкант, мать – нимфа Аргиола, была прелестна и добра.

Случилось так, что в тот самый год, когда Скилла наказала Фамириду добыть наряд из огненной шерсти Гелиоса, приехал на корабле с острова Родос, где всемогущему Богу был воздвигнут памятник, торговый гость по имени Эвней. Ему-то и написал письмо Фамирид с настоятельной просьбой купить на Родосе эту Диковинку. Письмо с деньгами он доверил своему надежному слуге. Тот поехал в гавань, где находился

именитый гость, и все вручил ему в сохранности.

Эвней написал такой ответ: «Слухи о такой удивительной вещи доходить до меня – доходили, но видеть чудесное платье своими глазами ни разу не удавалось. Но думаю, что если на самом деле есть такое платье, то разыскать его на нашем острове трудно, но возможно. И хотя сложно исполнить ваш заказ, однако я попробую. Исспрошу у двух-трех самых великих богачей на Родосе, может они чем помогут. Если же не отыщу диковинку, верну деньги с посланным».

Отправив такой ответ, Эвней вместе с слугой Фамирида отплыл к берегам Родоса.

Спустя немалое время воротился их корабль вновь на остров. Поверенный пылкого влюбленного послал известие, что скоро прибудет к хозяину, но Фамирид так сгорал от нетерпения, что выслал ему навстречу самого быстроходного коня. На этом коне доскакал слуга всего за семь дней и вручил своему господину письмо от Эвнея: «С большим трудом достал я, разослав повсюду гонцов, одежду из огненной шерсти бога Солнца. Не только в старые времена, но и в наше время нелегко добыть платье, сотканное из золотых нитей. Услышал я, что одеяние это хранится у одного жреца, а как оно к нему попало, никто не знает, да и сам старец молчит. Известно лишь как появился этот наряд на земле.

Говорят, что лучезарный Гелиос, каждое утро выезжающий с востока на колеснице, запряженной четверкой быстроногих, огнедышащих коней, вечером спускающийся в океан на западе, объезжал, как обычно, ночью землю в своем челноке – золотой чаше, чтобы вновь возвратиться на восток. И в это самое время хитрый Одиссей со своими спутниками подкрался сзади к золотой чаше, и, потихоньку зацепив край золотой ниточки, стал накручивать ее себе на локоть.

Ничего не подозревающий Гелиос лишь на востоке заметил, что один борт его челнока меньше другого. Пришлось богу пожертвовать своими золотыми нитями, чтобы залатать чашу. А Одиссей тем временем заказал самым лучшим ткачихам и швеям сшить из золотого полотна платье для своей жены Пенелопы.

Прознав про то, Гелиос понял, кто похититель, и хотел уже наслать на преступника ослепление, да богиня Афина, покровительница Одиссея, уговорила бога солнечного света смилостивиться и простить ее любимца.

Гелиос согласился, но повелел вернуть чудесное платье. Так и прознали про это одеяние люди.

Послал гонцов к жрецу-хранителю диковинки, чтобы купить этот наряд. Старец долго сопротивлялся, но в конце концов сказал, что нужно добавить еще пятьдесят золотых для содержания храма, и отдал платье. Потому прошу выслать мне эти деньги или же вернуть одежду из огненной шерсти в полной сохранности».

А Фамирид и голову потерял от радости. Он так долго смеялся, пел наперечет все свои любимые песни, часами играл на кифаре, что родственники сочли, что влюбленный сходит с ума.

На просьбу же Эвнея выслать еще пятьдесят золотых, обезумевший от счастья Фамирид лишь воскликнул: «Нашел о чем говорить! Такие пустячные деньги! Непременно сейчас же верну! О, я наверху блаженства!» – и он стал отбивать смехотворные поклоны в сторону острова Родос.

Переданный Эвнеем ларчик, в котором хранился великолепный убор, был искусно украшен драгоценными каменьями всех цветов радуги. Крышечка ларца была витиевато изогнута подобно солнечному диску и, казалось, горела в руках от сияния. Сама одежда была алой зари. От нее исходило какое-то нежное, блещущее излучение и укутана она была легкой дымкой, как поволокой утреннее небо. Вестимо, никакой наряд в мире не мог сравниться с ним, то было настоящее сокровище, но кроме небывалой красоты, платье это обладало чудесным свойством – не гореть ни в каком пламени и никогда не изнашиваться. «Какое великолепие! Понимаю теперь, почему Скилле так хотелось получить эту одежду. Право же, она ей будет к лицу, и моя любовь лишь станет еще краше, еще милее»,– в восхищении воскликнул Фамирид и, не смея больше сдерживать радость, заполняющую его сердце, запел страстную песнь любви, сочиненную им накануне: