Текст книги "Аргонавты"

Автор книги: Антонио Дионис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 39 страниц)

Неокл не поверил сначала: тропинка, спускавшаяся к лагерю разбойников, была пуста и блестела на солнце каменными уступами. Неокл заглянул в пропасть, как будто мальчишка мог очутиться там, в ревущем потоке.

Демон!– побелел разбойник, торопливо спускаясь вниз.

Ясон, раздвинув кусты, смотрел рыжему в спину, пока тот не скрылся. Ясон попятился: ветви кустарника сошлись непроходимой стеной.

Посмеиваясь, Ясон прислушивался к крикам разбойников внизу: буйные сотоварищи Неокла не хотели верить, что парень живым вознесся на Олимп.

Или в Тартар! Или в Тартар!-надрывался Неокл.– Куда бы еще мог деваться дерзкий?

Неправда! Ты нарочно спрятал проводника!

Ты решил уйти, а нас бросить: одного вывести проще, чем всех!

И разбойники окружали атамана полукольцом. Дело приняло скверный оборот, когда один из разбойников воскликнул:

В жертву его Посейдону!

Но светлый Олимп не примет человеческого жертвоприношения!– в ужасе отступили его сотоварищи.

Неокл – не человек! – вызывающе отвечал тот.

Но он и не бык или упитанный барашек?!

Неокл – раб: а это не животное и не человек. Так, что-то среднее!

В жертву раба! В жертву! – заорали мореходы, набрасывая на Неокла веревки. Тот отчаянно, зубами и тычками рвался из пут. Но не под силу одному связанное десятком: будь то узел веревки, клевета или осуждение.

Приготовления заняли не более пяти минут. Прикатили валуны, бросили жертву на камни. Прижали голову Неокла к холодному граниту.

Небо, лазурно-голубое, нахмурилось. Скалы, оберегающие бухту, расступились, пропуская с моря ветра. Волны посерели. Ясон видел с верхней площадки расселины, как угасли золотые блестки, игравшие по воде. Но разбойники, казалось, не замечали происходящего.

Сверкнул клинок и – не опустился. Сдавленный крик, вырвавшийся, было, из груди Неокла, перешел в булькающий смех и всхлипывания.

Вы! – приподнял Неокл голову.– Вы, свободнорожденные трусы! Вы только сейчас, когда смерть наступает на пятки, вспомнили, что я для вас – беглый раб! Вы молчали об этом, когда делили награбленное! Вам дела не было до того, кто и что я, когда удачной была добыча!

Разбойники заворчали. Один, помладше, черноглазый и светловолосый, одетый богаче, нежели другие, выступил вперед.

Братья! – молвил юноша.– Разве он не прав? Вместе разделяли радости – пусть же вместе примем невзгоды, раз так порешили боги!

Посейдон примет и других в жертву: там, в яме, сидят двое! Они отлично подойдут!

Разбойники, люди по натуре и занятиям скорые на решения, одобрительно зашумели.

Он правду говорит! – роптали осторожные.

Принесем в жертву пленников!

А Неокла обезглавить мы всегда успеем! – порешили сомневающиеся.

Двинулись к яме, оставив Неокла на всякий случай связанным. Разбойники, оставленные сторожить пленников, несмотря на запрет, отлучились.

Вот что бывает, стоит на пять минут остаться без твердой руки! – вознегодовали разбойники, не докликавшись стражей.

Разбойники, толпясь, заглянули в яму и не поверили. Поорали.

Ответа не было.

Демоны! – в ужасе дернулась толпа: яма была пуста. Пленники исчезли. Лишь несчастная серенькая мышь суетилась на дне ямы.

Ясон же, устроив в пещерке Крития и его дочь, думал над дальнейшими действиями. Как произошло, что пленники получили нежданную свободу?

Заметив, что стражи у ямы, пошептавшись, отправились, таясь, к побережью: видимо, не хотели пропустить редкое зрелище,– Ясон подкрался к яме с другой стороны. Сбросить пленникам веревочную лестницу было делом одной минуты. Куда сложней оказалось убедить Крития, что Ясон – не подлый лазутчик и не предатель, а лишь случайность дала юноше возможность ускользнуть.

Нет! – Критий скалой сидел в яме.– Быть того не может, чтобы разбойники были столь беспечны и легкодумны!

Но, Критий, какой мне резон обманывать тебя!

А мы не знаем! – пискнула Астурда.– Может, у тебя тайные намерения? А честный человек негодяя не поймет!

Но что вы теряете, доверившись мне? – продолжал убеждать Ясон.

Я никогда не приму помощь от бесчестного человека! – упорствовал мореход.– Вот послушай, как попался наивный юноша в лапы презренного слуги.

Был у великого царя единственный сын. Всем хорош был юноша: умен, красив, бесстрашен. Но простоват. А больше всего любил царский сын охоту и лошадей. Ранним утром: горы, леса, сады, люди и животные еще спали,– неслась на бешеных скакунах царская охота!

И вот как-то раз, когда юноша вновь собрался на охоту, прислужник, полный злобных замыслов, предложил, чтобы они отправились только вдвоем.

О, мой властелин и повелитель,– молвил слуга, пряча лукавство в уголках губ.– Мне привиделся сон, что в той чащобе, куда нет доступа солнцу, водится гигантский лев. Огромен он, как скала, а могуч, как столетний дуб. Клыки у льва – в человеческую руку, а шкура блестящая и прекрасного, редко встречающегося оттенка. Вот бы вам такую на ложе в опочивальню! Но, пожалуй, то бесполезный лепет, ибо поразит его, как мне привиделось, лишь герой, который не побоится отправиться на охоту в одиночку.

Что же, негодный раб! – возмутился юноша.– Ты считаешь меня трусом? Да я прикажу вырвать твой язык из поганой глотки за такие слова!

И простак тут же стал собираться. На рассвете, никому не сказав, а взяв с собой лишь презренного плута, чтобы было кому указывать дорогу, наследник царства отправился в непроходимую чащу...

Послушай, Критий! – взмолился Ясон.– Это, бесспорно, история, достойная того, чтобы ее выслушали, но не мог бы ты сделать это в другое время? Я слышу шум на берегу – разбойники с минуты на минуту будут здесь!

Так беги! -обиделся Критий, который гордился тем, что листва замирала, заслушиваясь его историйками и поучительными рассказами.

Астурда была благоразумнее отца:

Отец! – воскликнула наглая девчонка.– Даже если этот мальчик – предатель, то, выбравшись, ты ведь сможешь его убить!

Ясон в досаде покривился: вот и делай после, этого людям добро!

Ну, как хочешь! – не выдержал Ясон.– Посмотрим, мореход, много ли даст тебе твое упрямство!

В конце концов, я и в самом деле смогу расправиться с ним,– пробормотал мореход сквозь зубы и, как обезьяна, начал карабкаться по лестнице, подгоняемый сзади энергичными ругательствами девочки.

Туда! – Ясон указал неприметную тропку, ведущую к голой вершине, покрытой снегом.

Да нам никогда не добраться до эдакой высотищи! – засомневался Критий.

Ясон в который раз подивился странным причудам людей: болтать вместо того, чтобы попробовать? Среди кентавров мало было таких разговорчивых.

Да кто тебе сказал, Критий, что надо лезть на вершину?!

Тогда я не понимаю, зачем мы с Астурдой вообще покинули яму? Разбойникам так же легко будет держать нас на скале, как и в земляном колодце.

Да кто ж тебя просит понимать?!–разъярился Ясон.– С тебя вполне достаточно, если ты будешь пошевеливаться !

И, уже не оборачиваясь, заспешил наверх. Ясон и его спутники остановились, достигнув небольшой площадки, выступающей из скалы. Отсюда, как на ладони, виднелось побережье.

Ясон рассмотрел происходящее и воскликнул:

Да они, никак, решили атамана обезглавить?!

И поделом! – отозвался Критий: его беспокоило, что раз с горы так хорошо виден берег с суетящимися около жертвенного камня разбойниками, то и разбойники, оглянувшись, могут увидеть их.

Эй, идите сюда! – вдруг позвала Астурда.

Мужчины бросились на голос. Девочка, как птичка

из гнезда, выглядывала из какой-то дыры в скале. Позвала:

Идите же! Тут так необычно!

Ясон протиснулся первым. Следом попытался влезть Критий, подстегиваемый опасностью; был мореход простой, рассудительный человек, прожил жизнь без особых приключений и соблазнов. И, как любой нормальный житель Греции, не мог поверить, что такие события: и разбойники, и гибель судна, и их с Астурдой плен, и этот юноша, взявшийся так и непонятно откуда – все это лишь цепочка судьбы.

Все происходящее казалось мореходу необычным, а значит, пугающим. Люди ведь, как правило, боятся того, чего не в силах понять и принять. Хотя следовало бы побаиваться как раз вещей, хорошо знакомых: ты ведь уже знаешь, что грозит тебе неприятностями, а все надеешься на чудо. Надо бы наоборот: чудо может случиться, а, может, и нет, лишь с вещами неведомыми.

Поэтому Критий принял подарок рока, эту потайную лазейку, как новое доказательство того, что юноша связан с силами таинственными и потусторонними.

«Лезть или не лезть?! – колебался Критий, размышляя, не ведет ли эта дыра прямиком в царство мертвых. Но голосок Астурды, весело звенящий внутри, придал Критию бодрости: в норе не оказалось ничего, кроме черного валуна в центре. Критий уселся на камне, ожидая дальнейших распоряжений судьбы: просто так столь удивительные события с человеком случаться не могут!

Астурда, впервые оказавшись в настоящей пещере, визжала от восторга, ощупывая каждый сантиметр скалы. Как все дети, Астурда была уверена, что в горе запрятан клад. Или, по меньшей мере, хоть маленькая золотая монетка.

Сидите тут,– распорядился Ясон.

А сам полез наружу: ему не терпелось узнать, не зарезали ли разбойники и впрямь атамана. В человеческие жертвоприношения, их пользу Ясон не верил, но кто знает, что придумают обозленные ворохом неудач разбойники.

Критий обреченно остался ждать. Астурда, с огорчением убедившись, что ни мелкой денежки нора не таит, присела рядом с отцом, положив ему голову на колени.

Отец,– попросил ребенок,– расскажи же, чем окончилась история с сыном царя! Я, по-моему, никогда ее не слышала!

Критий самодовольно улыбнулся: он не стал признаваться, что историю придумал сам, но ему было приятно, что кто-то рад его слушать.

– Хорошо, расскажу, но дай слово, что, если мы выберемся отсюда, ты никому не проболтаешься, что нам помог чужак!

Почему? – поразилась Астурда.

Потому что Ясон – случайный знакомец. И, узнай жители о чужом благородстве, они нам не простят собственной подлости и трусости. А нам с ними жить да жить!

Не очень понятно, отец! – нахмурилась Астурда.– Ясно ведь, что юноша – не лазутчик разбойников, иначе нас бы схватили сразу, как только он выложил разбойникам правду о нарочно потопленном судне. Так почему нам стыдиться его помощи?

Ты мала и неразумна! – с досадой ответствовал Критий.– И плохо знаешь людей: мы любим в людях то добро, которое им сделали, и ненавидим то зло, которое им причинили! А юноша, спасший незнакомых ему людей,– это укор всем, не пришедшим нам на помощь!

Теперь поняла!-отвечала Астурда.– Но тогда и мерзкий же это мир!

И я так полагаю! – проскрипело нечто. Критий от неожиданности подскочил: ему показалось, заговорил камень, на котором он устроился.

Сиди-сиди! – добродушно скрипел, без сомнения, черный валун.– Мне не тяжело: я ведь не испытываю ни тяжести, ни холода, ни тепла. Скучно!

Ты кто? – оторопел Критий: теперь-то он не сомневался, что черные силы вмешались в его судьбу.– Демон?

И дались же вам демоны! – досадливо отозвался валун.– Наблюдатель я, понятно?

Единственное, что было понятно Критию, что кто-то: либо он сам, либо этот безумный мир спятил! Голова шла кругом и без говорящих булыжников, а черный валун продолжал, как ни в чем не бывало:

– Вообще-то нам, наблюдателям, запрещено разговаривать с людьми. Но хотелось бы мне знать, как об этом узнают.– И добавил подозрительно: – Ты ведь не скажешь?

Критий был лишь способен смотреть, приоткрыв рот.

Но, с другой стороны, с тобой девчонка.– Валун помолчал.– А они такие болтливые!

– Сам – болтун! – огрызнулась Астурда.

На нее говорящий камень особого впечатления не произвел: в сказках отца водились чудеса и получше. Был бы хоть этот болтунишка красивым, а так – просто ноздреватый, покрытый кремнем, выщербленный булыжник.

Валун на дерзкую девчушку не отреагировал, снова пытая побелевшего Крития:

Ну, что ты? Язык присох к небу? Ты же собирался что-то рассказать – вот и давай!

Критий, словно завороженный, опустился на камень, но тут же, словно его обварили, вскочил.

Нет, это мне не кажется? Он и в самом деле разговаривает? – обернулся Критий к дочери.– Ну-ка, повтори, что этот... это... ну, вот ты что слышала!

Астурда дернула плечиком:

Буду я тут повторять всякие глупости! А сказку все ж расскажи: ты обещал!

Критий обреченно вздохнул: снаружи – разбойники, в норе – валуны, любящие сказки. Критий был разумным человеком и выбрал камень.

Ну, слушайте! – начал Критий.– И вот достигли царский наследник и его слуга леса...

Э, я так не хочу!-тут же живо заскрежетал камень.– Давай-ка по порядку, и тогда в конце мы будем знать больше, чем вначале!

Ишь,– поджала губы Астурда.– Нахватался умных мыслей и выдает за свои! А отец мой – и сказка моя! Вот и не вмешивайся!

Подумаешь! – обиженно хрюкнул валун, но больше не перебивал.

А история становилась все таинственней. Слушателям даже показалось, они слышат рык дикого льва там, в чаще леса, куда гордыня и тщеславие занесли царевича.

...Лес был дремуч и насуплен. Странные деревья, переплетаясь стволами, вставали непроходимой стеной. Колючие кустарники тянули изломанные ветви, норовя хлестнуть охотника по глазам. От низин и болот поднимались ядовитые испарения и сизой дымкой устилали землю. Таинственный шорох, то тут, то там, преследовал охотника и его слугу.

Послушай, раб! – усталый царевич опустился на мох.– Ты говорил, что меня ждет увлекательное приключение, а на самом деле мы – заблудились! Молчи! – оборвал юноша открывшего, было, рот, слугу.– Думаешь, я не вижу, как ты ставишь на стволах зарубки – а через несколько времени мы натыкаемся на эти свежие отметины вновь! И теперь скажи, негодяй: как ты собираешься выпутывать меня из этой истории?

Так велика была уверенность царского сына во власти над подневольными, что и после долгих блуждений, и отчаявшись, юноша не мог поверить, что слуга нарочно завел его в лесные дебри.

Слуга захохотал, оскалив крепкие зубы:

О, ненавистный! Да с чего ты решил, что я выведу тебя отсюда?! Смотри! -вдруг слуга указал на нечто, что, по-видимому, находилось у царевича за спиной. Юноша резко обернулся. И в ту же секунду веревка, скрученная, как аркан для животных, обвилась вокруг тела. Царевич вознегодовал:

Да тебя живым скормят муравьям! Как ты смеешь?..

Смею! – презрительно ухмыльнулся раб.– Как ты смел хлестать меня бичом, когда у тебя дурное настроение или заставлял меня грызть объедки, принуждая за кость драться с твоей собакой; а ты хохотал, глядя, как тебе в развлечение мы рвем друг друга! За все пришло время платить!

Но тебя казнят!

Я сотни раз умер! – холодно отвечал раб и, более не сказав ни слова, повернулся и скрылся совсем в другом направлении, чем запомнил путь через лес царский сын.

Тут только до юноши дошло, что никто не знает, когда и куда он отправился. Бывало, царевич неделю, а то и две отсутствовал во дворце, охотясь далеко от дома. Даже если начнут царевича искать, то как они сумеют пробраться через эти дебри: никто не поверит, что человек добровольно мог сунуться сюда.

И если меня не сожрут дикие звери, то умереть мне от голода и жажды! – скорбно поник головой юноша, досадуя, что не прибил подлого прислужника еще на прошлой неделе.

Так прошел день. И если смерть должна была прийти этой ночью, то царский сын приготовился.

Руки, прикрученные к телу, занемели. Бок был мокрый от болотной воды, которая к ночи начала подниматься. Юноша попытался подползти к дереву, чтобы сидеть, оперевшись: не достойно будущего правителя принять смерть лежа. Царевич дожидался б посланницу Аида и стоя, но ведь неизвестно, как долго придется ждать.

Шел час за часом. Царевичу уж прискучило ожидание и, несмотря на неудобное положение и мучившую жажду, он задремал.

Проснулся от неясного присутствия кого-то рядом. Открыл глаза, но только для того, чтобы зажмуриться вновь: столь необычно было видение. Ласковая рука тихонько коснулась лба юноши. Серебристый голос позвал:

Очнись, царевич! Сколько можно спать? И разве можно спать в такую прекрасную ночь?

Юноша, все еще недоумевая, уж не проказы ли это сна, послушался совета.

Непроходимой чащобы и болота как не бывало. Руки юноши были свободны от пут, а во всем теле он чувствовал легкость, словно утратил часть веса.

Перед ним, разливая сияние, пышной травой колыхалась поляна, причудливо освещенная нежно-голубым свечением.

А рядом по-прежнему стояла привидевшаяся незнакомка. Роскошные густые волосы служили девушке единственным украшением и лишь черная ленточка в волосах насторожила.

Ты не смерть? -забеспокоился юноша.

О, нет! Я смерть ненавижу! – отвечала красавица. И вдруг ее прекрасное личико искривилось в неприятной гримасе, девушка всхлипнула и вдруг залилась слезами. Юноша не мог оставаться равнодушным к горю такой чаровницы и ласково взял незнакомку за руку.

Я сам – жертва своего легкомыслия, но, может, тебе я сумею помочь?

Девушка взглянула с благодарностью.

О, если бы ты осмелился...– и замолчала.

«Да что они – сговорились считать меня трусом?» – подумал царевич, но вслух лишь благоразумно молвил:

Готов телом и душой служить тебе!

О, нет, мне нужна простая услуга, но здесь, в лесу вряд ли кто мне поможет.

Скорей расскажи, в чем причина твоих слез? – юноша готов был добавить, что до утра готов успокаивать красотку, поцелуями осушив каждую пролитую слезинку.

Мой отец...– печально вздохнула девушка.

И поведала царевичу, что она дочь лесника. Жили они в чаще вдвоем, потому что после смерти матери ни одна женщина не захотела войти в дом лесника хозяйкой.

Твой отец рубил лес? – удивился юноша: ему-то показалось, что не только топор, а и нож ни разу не срезал в этих дебрях и маленькой веточки.

Нет, мой отец оберегал лес от людей. Он служил самой Артемиде, богине охоты, которая не спустила бы, если бы отец вдруг задумал губить деревья! – пояснила туманно красавица.

Так что же случилось? – нетерпеливо воскликнул царевич.

Все было хорошо, но мой отец заболел и при смерти. А я совсем одна в хижине: мне страшно, что отец умрет в одиночестве. Но еще страшнее, что он умрет у меня на глазах! – и красавица вновь зарыдала.

Царевич, смекнув, что он почти вернулся во дворец, и тут же придумав казнь коварному слуге, с воодушевлением молвил:

Да я с удовольствием проведу эту ночь рядом с тобой под одной кровлей с твоим отцом. Если боги решат, то он выздоровеет. Если же нет, то я буду тебе опорой, что бы не случилось!

И он последовал за дочерью лесника, которая легко ориентировалась в голубоватом свечении. И через несколько минут юноша и чаровница оказались у высокой башни, темной и без единого окошка.

Так это и есть хижина твоего отца? – поразился юноша.

Да,– отвечала девушка, со страхом глядя на отпертую дверь, из которой явственно потянуло смолой.

Башня мрачно и насмешливо возвышалась черными заостренными куполами. Где-то вверху неистовствовал ветер.

«Ничего удивительного, что девушка боится!» – пробормотал царевич: ему и самому было жутковато ступить на осклизлые ступени. Из-под ног брызнули гусеницы. Юноша чуть не поскользнулся на их мерзких тельцах.

Не бойся! – сзади остановила попятившегося царевича девушка.– Это всего лишь наши слуги!

Вам служат гусеницы и черви?!-оторопел юноша.

И лесные гадюки, и лани, и зайцы... В таком доме всегда полно работы!

Да кто же ты?-смятенно глянул на девушку царевич.

Тише! – приложила она палец к устам.– Я слышу: меня зовет отец!

Царевич мог голову прозакладывать, что в ночи не раздалось ни звука. А девушка продолжала:

Войди же и посмотри, в каком состоянии его тело И дух.

Юноша послушался, хоть дурные предчувствия шуршали над его головой, нашептывая на ухо: «Не ходи!»

Но как отказать, если на тебя смотрят с такой надеждой прекрасные и умоляющие глаза женщины?

Сразу за кованной железом дверью начинался широкий и длинный коридор, устланный бесконечным ковром. Свет, едва различимый, шел словно от самого воздуха или то светились пылинки в лунном луче? Царевич хотел, обернувшись, спросить, где искать лесника, но вместо дверного проема перед ним была глухая стена.

О, боги! – побелевшими губами воскликнул юноша. Он бросился к стене, заколотил кулаками. Он кричал и бесновался: царевич и сам не мог понять, из чего зародился охвативший его ужас. Сердце отчаянно бухало в ребра, словно норовя покинуть тело. Холодный пот заливал лоб и глаза. Язык, ставший вмиг шершавым и сухим, царапал небо. Ноги дрожали противной мелкой дрожью.

– Да что это я? – попробовал успокоить себя юноша.– Пристало ли герою пугаться темноты и заброшенных башен?

Но звук голоса, подхваченный эхом, еще больше раскалил нервы: юноша готов был выть, как обезумевшая рабыня, которую оторвали от ее дитяти.

Внезапно коридор наполнился шорохом и шуршанием. Ковер, лежавший все время неподвижно, вдруг зашевелился серым потоком, заколыхался в сторону царевича.

Мыши! – воскликнул юноша.

Но все же зрелище привычных грызунов его несколько успокоило. То и в самом деле были мелкие серенькие грызуны с непропорционально длинными хвостами. Грызуны двигались лавиной, и уже самые первые смельчаки пищали и царапались у самых ног.

Царевич отшвырнул одну из наглых тварей, которая, помогая себе коготками, попыталась вскарабкаться по ноге юноши. Тут же десяток товарок последовали ее примеру. Царевич заметался: только теперь весь ужас открылся перед ним. Маленькие существа, каждое по одиночке – забава для двухмесячного котенка. Но такая острозубая орда сожрет и слона!

Царевич, правда, не слышал, чтобы мыши нападали на людей, но времени разузнать привычки мышей поподробнее у него не оставалось: мыши, стекаясь из невидимых коридоров и покоев, громоздились друг на дружку, топча товарок. Но тут же подоспели новые полчища – и мышиная гора вокруг юноши уже доросла до колен, копошась и попискивая. Царевич рванулся к ближайшей двери, чувствуя на себе острые укусы: частые и болезненные, которые, впрочем, не причиняли особого вреда. Наглая мышь, одна из авангарда нападавших, цапнула в щеку – царевич отшвырнул тварь, чувствуя, как по лицу заструилась кровь. Мыши, словно учуяв, что жертва может удрать, набросились с удвоенной ретивостью. Дверь не поддавалась. Юноша снова и снова наваливался на дверь, пока вдруг внезапный скрип не открыл его ошибку: вопреки правилам, дверь открывалась на себя. Юноша вскочил в образовавшуюся щель, захлопнул дверь за собой, унося на себе несколько самых приставучих грызунов, а остальных покинув бесноваться в коридоре. Царевич отряхнул мышей, которые тут же в испуге, оставшись в одиночестве, брызнули и тут же исчезли в невидимых щелях и дырах. Царевич огляделся.

Покой представлял собой полукруглую залу, в центре которой на возвышении кто-то сидел спиной к двери. Мужчина, судя по позе, был в глубокой задумчивости, и не обратил никакого внимания на то, что кто-то нарушил его покой.

Юноша приблизился, однако подойти ближе заопасался. Стоя в некотором отдалении от мужчины, робко спросил:

Прости, незнакомец! Но не скажешь ли ты мне, где безопасный выход отсюда?

Отсюда? -очнулся мужчина.– Отсюда еще никто не вышел живым!-отвечал, обернувшись к царевичу.

Юноше показалось, что глаза странного человека обжигают. Он попятился, тут же шум и возня за дверью стали различимей.

А тебя кто приманил сюда? – вдруг заинтересованно спросил незнакомец.

Приманил? – не понял царевич.– Да никто! Вначале я,– тут он не рискнул сознаться, что его предал негодный раб,– я заблудился в лесу. А потом дочь лесника попросила посидеть с ее отцом, который захворал, и девушка опасалась за его жизнь!

О, так ты еще совсем не знаешь жизни! – расхохотался мужчина.– Знай же: ты – в башне порока! И никто: ни лесники, ни их дочки не переступали порог этого места.

Но как же...– юноша запнулся.

Очень просто,– словно угадав его мысли, отвечал незнакомец.– Каждый человек, будь то новорожденный или глубокий старик, каждый – сосуд пороков. Но человеку не под силу передвигаться под тяжестью собственных грехов, и потому боги приказали отстроить эту башню. Тут,– незнакомец обвел жестом стены, указывая куда-то вдаль,– собраны лесть и тщеславие, гордость и жадность. Тут ждет своего срока предательство и злобно скалит окровавленные клыки убийство...

Не понимаю! – помотал головой царевич.– Как это предательство может ждать? Вот меня обманул собственный раб...– юноша замолк, поняв, что проговорился.

Да не стесняйся! – усмехнулся мужчина.– И ложь, которую ты принес с собой, найдет себе тут, в башне, уютный уголок. Впрочем, ты по-прежнему не понимаешь! – с досадой покривился мужчина и, вздохнув, предложил:

Хочешь воочию узреть человеческие пороки?

Как это? Ведь мы можем видеть лишь результаты того, на что способен подлый или презренный!

Ты заблуждаешься, как и все люди! – незнакомец поднялся.– И редко кому при жизни удается увидеть скопище собственных грехов: они ведь то проявляются в личной жизни, то прячутся в тайниках человеческой души. Но в башне собрано так много зла, что оно сумело воплотиться в реальную и зримую форму. Впрочем, хватит болтать: ты все равно не поймешь! Идем же!

Юноша заколебался, поглядывая на дверь.

Ах, это...– незнакомец махнул рукой – и дверь отворилась.

Царевич увидел по-прежнему серый ковер на гладком полу: ни одного грызуна, лишь несколько отгрызенных хвостиков, да те несколько мышек, которых царевич успел пришибить.

Тебе еще повезло! Представляю, в каком бы ты явился виде, если в предтечах тебе привиделись бы двойники! Представь, дюжины, сотни двойников, готовых разорвать тебе горло! – мужчина мрачно расхохотался, запрокинув голову и сотрясаясь.

Юноша уже не раз пожалел, что не остался там, в лесу, где, хоть и было страшно, но не бродили сумасшедшие, предлагающие, словно паяца на базаре, посмотреть убийство.

Но отказаться царевич не посмел, послушно следуя за незнакомцем.

Прости,– лишь решился спросить,– как мне называть тебя?

А тебя? – глянул мужчина в ответ.

Горгием!-отвечал юноша.

Решено,– хмыкнул незнакомец.– На сегодняшнюю ночь я – Горгий! – И добавил туманно: – У Хранителя башни всегда в запасе некто, кто готов отдать ему свое имя!

Они шли недолго, хотя у царевича почему-то от усталости начинали дрожать ноги.

Наконец, не выдержав, он взмолился:

Сколько еще осталось пути? Этим коридорам не видно конца!

Ровно столько, сколько ты решишь! – осклабился Хранитель.

И тут же коридоры, распрямившись, вытянулись квадратным помещением. В помещении стоял резкий запах диких зверей. Свет, почти неприметный в начале, усилился, и царевич рассмотрел, откуда идет неприятный запах. Весь зал был заставлен клетками с прочными, толстыми решетками.

Проводник остановился у первой. Просунул между прутьями лезвие меча, который появился в руке, словно материализовавшись из воздуха. Тут же из глубины клетки рванулось нечто бесформенно розовое, похожее на студень и изменчивость облака. Это нечто вперевалку, колыхаясь и трясясь, приблизилось, влипнув в решетку: на грязно-розовой шкуре остались следы прутьев. Из массы тут же выросли две крохотные ручки с непропорционально длинными пальцами, и ухватились за лезвие. Тут же из порезов брызнула жидкость, похожая на кровь, но более темная. Существо заерзало, подскакивая, но лезвие не выпускало.

Вся студенистая масса колыхалась, меняла форму – неизменными оставались две цепких руки.

Глупость! -обернулся Хранитель к Горгию.– Если не отнять меч, она так и будет топтаться до скончания века!

Ему... больно! – осторожно спросил царевич, видя как гримасничает и растекается розовое существо.

Сейчас проверим! – невозмутимо ответствовал Хранитель.

Внезапным движением он рассек воздух, лезвие сверкнуло: существо распалось на две половинки, каждая из которых тут же потянулась к блестящему мечу.

Видишь, существо настолько глупо, что никак не поймет: дураков можно обманывать до бесконечности – глупости не впрок любые уроки.

Однако, глянь сюда!-указал Хранитель на огромнейшую клетку, отличавшуюся от других тем, что прутья были позолочены, причем, только изнутри.

Царевич присмотрелся: вначале ему показалось, что клетка пуста. Но потом различил на полу маленькое серое существо, нечто, смутно похожее на хомяка: надутые щеки и выпирающий животик.

Царевич просунул к пушистому шарику пальцы – и тут же отдернул. Серенький хомячок оставил на коже ровную подковку зубов.

Ну, ты даешь!-рассмеялся Хранитель.– Совать руку к тщеславию – до этого и я бы не додумался!

Но он показался совсем безобидным!-оправдывался юноша, посасывая кровь из ранки. Кожу саднило.

У тщеславия нет размеров! – отрезал Хранитель.

И, словно услыхав, хомячок начал пухнуть и разрастаться на глазах Стремительно увеличивалась голова, разрастался живот, и тут царевич увидел, что у существа нет глаз там, где бы они должны были бы находиться: мордочка была украшена лишь выпирающими клыками, которые все увеличивались, а пара злых глаз расползалась по брюху животного. Царевич вначале не поверил сам себе, но вскоре убедился, что показавшееся кошмаром – правда. Глаза тщеславия ни секунды не сидели на месте, снуя по телу, которое, между тем, заполнило всю клетку.

Однако по-прежнему казалось: это лишь бычий пузырь, надутый воздухом. Существо раздалось в размерах, но теперь его кожа превратилась в натянутую пленку, до такой степени истончившуюся, что внутри виднелись какие-то копошащиеся твари, похожие на муравьев с крыльями.

Что это?! – насекомые вдруг накинулись изнутри на тщеславие, прогрызая в коже дырки и выбираясь наружу.

•– Тщеславие, непомерно раздувшись, пожирает само себя! – Хранитель щелчком отправил обратно в клетку одну из выбравшихся наружу тварей с крыльями.– Разве ты сам не замечал, сколь ревниво относятся гордецы к любому замечанию? Стоит лишь намекнуть, что не так тщеславный индюк и хорош, как он замыкается в себе, перестает здороваться, презрительно кривится при случайной встрече – гордыня сжирает его!

Однако!-сглотнул Горгий.–Эти маленькие демоны, пожалуй, не оставят от родителя ни крошки.

О, нет! Это не в этой клетке! -отвечал Хранитель.– Вот полюбуйся жадностью, эта-то точно плохо кончит!

Они стояли перед клеткой, в которой с мириадами ручек само с собой дралось диковинное существо. И при этом орало на два голоса:

Это мой нос!

Нет, мой!

Убирайся с моей половины пола!

Это тебе время отправляться в Тартар!

Сейчас я тебя...

А я тебя!

И существо с новой энергией принялось рвать собственное тело, выдирая клочья шерсти и плоти.

Хранитель приоткрыл дверцу клетки, пинками принуждая жадность умерить аппетит.

Потом, словно дровосек, принялся обрубать множество торчащих из лохматого тела ручек.

Что ты делаешь? –поразился Горгий.

Хранитель отрубил последнюю пару и выбрался из

клетки, молвив:

За жадностью только попробуй не догляди: сама себе себя не жалеет!