Текст книги "Стратегия обмана. Политические хроники (СИ)"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 72 страниц)

– Хорошо, не будем о них. – И полковник предложил, – Может, спросишь меня о чём-нибудь?

И Алекс сказала первое, что пришло ей в голову:

– Ты всегда носишь очки?

Он удивился:

– Хочешь, я сниму. Но остальным людям поблизости это может не понравиться.

– Что с тобой случилось?

– Последствия хирургического вмешательства.

– Да ну? – засомневалась Алекс. – А вот мне однажды чуть ноги не отрезали.

– Не отрезали бы, – авторитетно заявил полковник, – кости альваров не поддаются раздроблению.

– Разве?

– А ты когда-нибудь что-нибудь себе ломала?

– Ну, допустим, нет. Вообще-то мой отец был хирургом, и я немного разбираюсь в анатомии, так что…

– Наверное, он знал толк в анатомии смертных людей, а не альваров.

– А альвары что, бессмертные? – с недоверием спросила Алекс.

Полковник пожал плечами.

– Этого не знает никто. А если и знает, то не скажет. А ведь ещё хотел тебя спросить, ты позволишь?

– Давай.

– Как твое самочувствие? Нет, я, конечно, вижу, что сейчас с тобой всё в порядке, ведь тридцать лет уже прошло. Но как ты пережила ранение?

Алекс удивилась, что он заговорил об этом, но спросил так спокойно и мягко, что это начинало понемногу выводить её из себя.

– Если ты про нож, то ты не первый, кто пробил мне сердце насквозь. Первым был снайпер в сорок втором.

– Нет, я говорю про пулю.

– А что пуля? Спасибо ей, придала мне настолько некондиционный вид, что никто из армии победителей не пожелал меня даже насиловать. Мужчины такой брезгливый народ, что от вида женщины с кровью из глаз и ушей у них пропадает всякое желание.

Полковника это откровенное заявление заметно смутило:

– Прости за Майера, – начал оправдываться он, – он просто перепугался, когда ты поднялась на ноги. Ты была первым альваром, кого он так близко увидел. Он бы не стал стрелять тебе в голову, если бы не вся обстановка вокруг, эти трупы повсюду…

– Ну, скажите спасибо Гиммлеру и командованию британских войск, я-то тут причем? – И ещё с большей желчью Алекс добавила, – Не я сгоняла в лагерь людей, и не я морила их голодом. В чём проблема, вы же искали кого-то другого, так чего ко мне прицепились?

– Извини, Алекс, просто извини нас за ошибку. Майера уже давно нет в живых, поэтому я прошу у тебя прощения. У нас с ним была неверная информация от Красного Креста, они перепутали расположение подлагерей…

– Никто ничего не перепутал, – прервала его Алекс. – Тех зажиточных венгров действительно поменяли с нами местами, после того как Красный Крест привозил гуманитарную помощь.

– Вот, значит как. Но они не сказали нам главного, что людей из венгерского лагеря можно было выкупить за валюту или золото. Знай мы это раньше, не стали бы организовывать спецоперацию и под прикрытием войск лезть ночью в Берген-Белзен.

– Так кого вы хотели найти? Ты говорил про какого-то Сарваша. Кто он?

– Банкир. Многие альвары доверили ему свои деньги, а тут конец войны, Европа трещит по швам, а банкир неизвестно где, и счета обналичить никому не может. Нас с Майером просто попросили найти его.

– И как, нашли?

– Сам нашёлся. Так что ещё раз извини, твои страдания были напрасны.

– Ты полковник королевской армии? – решила прояснить ситуацию Алекс.

– Нет, полковым командиром я был давно, когда господарь Штефан решил дать бой королю Матьяшу.

Ответ Алекс слегка разочаровал:

– Понятия не имею, кто все эти люди, где это было и когда.

– В Молдове в 1467 году.

– Так, – задумалась она, – значит тебе что-то около пятисот лет. Разве так может быть?

– Выходит, что может.

– По-моему ты меня дуришь.

– Жаль, что ты так считаешь. Но ничего, думаю лет через сто ты убедишься в правоте моих слов.

– А если не доживу?

– Все доживают.

– А если меня убьют?

– Нет такого оружия, чтобы убить альвара.

– А ядерное?

Полковник устало вздохнул.

– Что ж вы, нынешнее поколение, словно помешались на этом ядерном оружии? Понятия не имею, но сильно сомневаюсь, что оно чем-то в этом поможет. Тебе что, не терпится умереть?

– Я просто спросила.

– А я просто ответил – умереть нельзя.

– Круто, – кисло добавила Алекс.

Хотя, если это правда, то можно без опаски лезть хоть в перестрелку, хоть в заминированный паб – ничего страшного с тобой не случится. Вообще-то Алекс и раньше это делала, но теперь душу ей будет греть уверенность, а не хлипкая надежда на удачу.

– У тебя точно нет проблем со здоровьем? – внезапно спросил полковник.

– Откуда, я же, оказывается, бессмертна.

– Я всё про ту же пулю. Дерево, конечно, давно разложилось, но сердечник остался. Если ударишься головой, может начаться кровоизлияние.

– Спасибо за предупреждение, буду беречь голову.

– Правильно, – кивнул он. – У тебя, случайно нет проблем с документами? Фортвудс готов помочь, сделать всё, что нужно и с правдоподобной датой рождения.

– Нет, спасибо у меня всё есть, – поспешно отказалась Алекс. Не говорить же ему, что один паспорт ей подарила неизвестно чья спецслужба, а другой – ВИРА.

– Ладно, рад за тебя. Но помнишь, о чём я тебе говорил тогда в сорок пятом? Соблюдай правила и не убивай ради крови.

– А просто так, ради амбиций, можно? – решила сострить Алекс.

– Можно, – с заметным ехидством ответил полковник, поморщившись, – но тогда тебя арестуют, а потом передадут в Фортвудс. Мне казалось, большинство альваров с годами начинает сильнее ценить хрупкость человеческой жизни.

– Я просто пошутила, остынь, – соврала Алекс.

– У тебя есть постоянный даритель?

– Кто? – не поняла она.

– Донор, который даёт тебе свою кровь. Наверное, тот молодой человек, с которым я тебя видел.

– Нет, это был коллега по работе.

– И где вы с ним работаете?

Алекс сурово посмотрела на полковника:

– Не скажу.

– Хорошо, не говори. Так где ты берёшь кровь?

– У одной девушки.

– Давно.

– Года три.

– Это хорошо. Ещё год и можешь расстаться с ней.

– Зачем? – не поняла она.

– Чтобы найти нового дарителя, если не хочешь чтобы с ней что-то случилось.

– А что с ней может случиться?

– Скорая смерть. От болезни или несчастного случая. Чем больше такие как она дарят, а мы принимаем, тем меньше им остается жить отведенный им срок. Разве за пятьдесят с лишним лет ты этого не заметила?

Алекс поразили его слова. Она убивает Дарси только потому, что выпивает не больше стакана её крови в месяц? Как же так? Скольких людей ей приводил отец, а потом и Гольдхаген для переливания крови, которых она видела всего несколько раз в жизни. А что с ними происходило потом ей и в голову не приходило интересоваться. Неужели Ойген полёг под Сталинградом не от советского артобстрела, а потому что она пила его кровь? Неужели её второй супруг Яни пропал в пустыне не из-за песчаной бури, а потому что исправно отворял для неё свои вены? А Шеймаса едва не убили в Кровавое Воскресенье тоже из-за этого? А с Дарси-то что случится?

А полковник будто и не замечал её смятения и продолжал:

– Ты, конечно, вольна решать сама как поступить. Всё равно чей-то срок придётся укоротить. Или понемногу, но многим людям, либо одному, но очень быстро и весь. Это решать только тебе.

– Значит, – поражённо произнесла Алекс, – я убийца по природе?

– Смертные тоже убивают животных, чтобы их есть.

– Но мы же люди, разве нет?

– Люди, конечно, но немного другие. Я вижу, мои слова расстроили тебя, но это правда, закон природы, по которому, грубо говоря, годы жизни в замкнутой системе есть величина неизменная, но способная передаться от смертного организма к вечноживущему. Чтобы тебе не подсказывала совесть и воспитание, изменить ничего нельзя.

– А если я перестану пить кровь?

Тут полковник посмотрел на Алекс поверх очков, отчего она невольно поёжилась, вновь увидев его красные зрачки:

– Если у тебя настолько развита сила воли, то станешь похожа на мумию и впадешь в анабиоз, пока на твоё тело не попадет хотя бы капля, хотя бы крови животного.

– А кровь животных можно пить?

– Можно, но пользы от неё мало, постепенно сама станешь похожа на зверя. Не думай обо всём, что я тебе сегодня сказал, твою природу эти знания не изменят.

Алекс только отвела глаза и пробурчала:

– Лучше бы ты мне вообще ничего не говорил.

– Извини, не мог. Ты альвар и должна понимать, кто ты есть. К тому же незнание не освобождает от ответственности.

Домой в тот день Алистрина вернулась в крайне расстроенных чувствах, даже Дарси не смогла допытаться, что с ней такое произошло.

Что Алистрина узнала нового от этого полковника? Что она альвар, и её нельзя убить, но она сама убивает людей не только бомбами, но и питием крови и будет делать это вечно. Не слишком-то воодушевляющая информация.

Работы, на которую можно было бы отвлечься, по-прежнему не было. Алистрина даже перестала думать об Артуре Харрисе, только мысли о собственном альваризме заняли её разум. Но ровно до того момента, пока в квартире не раздался телефонный звонок:

– Это тебя, – сказала ей Дарси и передала трубку.

Алистрина подошла к аппарату в надежде, что на связи Дублин, но она ошиблась:

– Привет, – раздался в трубке до омерзения радостный голос Родерика. – Моя умница, я слышал ты в вынужденном отпуске. Не хочешь слетать со мной за границу?

Алистрина очень хотела сказать ему «да пошёл ты», но при вертящейся рядом Дарси не стала, ибо посыпались бы вопросы, кому это она так нагрубила, ибо этот номер телефона знают только в дублинском штабе.

– И? – только и произнесла Алистрина.

– Давай встретимся в Гайд-парке через полчаса, а после я тебя кое с кем познакомлю.

– Принято, – холодно произнесла Алистрина и повесила трубку.

Дарси в надежде спросила, был ли новый приказ, но Алистрина сказала, что нет, и сообщила, что уйдёт из дома «в магазин».

Родерик ничуть не изменился с момента их последней встречи – всё такой же щеголь с самодовольной улыбкой:

– Сколько лет прошло… – жизнерадостным тоном начал было он.

– Два с половиной, – был ему чёткий ответ. – Чего тебе надо?

– Какая ты сегодня неприветливая. Я думал, ты соскучилась по мне за столько-то времени.

– Я соскучилась по своему гонорару.

– Не будь такой жадной, – скривился Родерик и, посматривая по сторонам на толпу перешёл, на иносказательный язык. – Там, где ты постоянно работаешь, тебе платят исправно, так что не жалуйся. Но я так слышал, вас всем лондонским филиалом на целый год отправляют в вынужденный отпуск. Вот я и приехал предложить тебе подработку за хорошие деньги. Ты не против?

– Какую ещё подработку, Рори? Моя контора сказала всем сложить орудия труда, а тех, кто самовольно потянет к ним ручонки, оштрафуют.

– Так я предлагаю заключить тебе краткосрочный договор с другой конторой. Если не будешь трепать об этом на каждом углу, твой основной работодатель не будет против. Так что ты скажешь? Небось смертельно надоело маяться о безделья?

Он попал в самую точку, можно сказать, надавил на больную мозоль.

– Что за контора?

– Хороший вопрос, – жизнерадостно заметил Родерик. – Полетим в Париж, там я тебе всё расскажу и познакомлю с нужными людьми.

– Ладно. Когда?

– Прямо сейчас, а чего тянуть?

– С ума сошел? Я сказала, что пошла в магазин за сигаретами.

– Скажи, что сигарет нигде нет, и попробуешь поискать их в другом городе.

– Да ну тебя, – отмахнулась Алистрина, лихорадочно соображая, как же поступить.

– Слушай, я ведь тебя не спрашиваю, хочешь ты лететь сегодня или нет. Предложение действует ровно один час, последствия отказа непредсказуемы.

– Да поняла я, – раздраженно кинула Алистрина и отправилась обратно на квартиру, чтобы захватить вещи и паспорт.

Сказав Дарси, что придётся уехать в Манчестер по неотложным делам на несколько дней, Алекс тут же отправилась в аэропорт с Родериком.

После нескольких часов ожидания рейса и перелета она впервые оказалась в Париже. Восторга не было, только задумчивое ожидание, что же будет дальше. А дальше Родерик привез её к какому-то многоэтажному зданию, внутри которого располагались офисы самых различных компаний. Поднявшись на пятый этаж, Алистрина вслед за Родериком вошла в комнату с табличкой «Языковая школа Гиперион».

В крохотной приёмной сидела миленькая улыбчивая секретарша и разбирала почту. Родерик провёл Алистрину в соседний кабинет, плотно заставленный стеллажами с книгами и газетами. В середине комнаты расположились пара письменных столов с пишущими машинками. Была и другая дверь, которая вела дальше, в соседние помещения, но Родерик её туда не звал.

То, что здесь никакие языки не изучают, Алистрине было понятно с самого начала. Когда-то в Португалии она тренировалась в лагере под скромной вывеской «Агинтер-пресс», штаб-квартиру которого добропорядочные граждане считали издательством. А тут «Языковая школа Гиперион», с названием всё из той же мифологии, что и её позывной «Кастор – 573».

– Здесь нет прослушки, так что располагайся поудобней, – сказал Родерик и указал на стул возле протяжённого переговорного стола.

Сев, Алистрина тут же закурила. Родерик услужливо придвинул ей пепельницу. Достав из кармана пиджака пачку купюр, он отсчитал с десяток и протянул их ей:

– Гонорар за предстоящее интервью, – пояснил он.

Она пересчитала деньги:

– Не дорого ли ты ценишь мои слова?

– Я плачу за честность. Приступим?

Алистрина неопределенно мотнула головой.

– Как твоё настоящее имя?

– Алистрина Конолл.

Родерик изобразил недовольство.

– За такую цену я рассчитываю услышать правду.

Она лишь недобро усмехнулась:

– Имя надо было выяснять, когда принимали меня в свой штат нелегалов, или кем я там у вас числюсь. Сейчас-то чего вдруг озаботились?

– От твоего ответа зависит, куда тебя дальше распределят.

– Не поняла. Зачем меня распределять?

– Затем, что ты талант. Тебе пора вылезти из ольстерского гетто и переходить на международный уровень.

– Зачем? – уже раздраженно спросила она.

– Затем, что это пожелание сверху. Так понятнее?

Алистрина недовольно кивнула.

– Вот и замечательно. Руководство уже давно наблюдает за твоими успехами. Закинуть ручную гранату на балкон бывшего премьер-министра – это какое же должно быть хладнокровие.

Его показное восхищение только смущало. Алистрина недовольно буркнула:

– Это было спонтанным решением. Мой командир назвал его дуростью.

– Он ничего не понимает, – отмахнулся Родерик. – Ты умеешь мыслить быстро и в нужном ключе. Моё руководство ценит такие качества. Тебе дают шанс проявить себя на международной арене.

– Я что, эстрадная певичка, чтобы устраивать мне международные гастроли?

– Нет, знаменитостью вроде Лейлы Халед, тебе становиться ни к чему. Идеальный вариант, если твоё лицо никогда не попадет в объективы репортеров или полиции. Но, это в идеале. Мы же будем исходить из того, что в Европе ты не будешь Алистриной Конолл.

– А кем?

– А как тебя зовут на самом деле?

– А не скажу.

Родерик напрягся, явно подавляя желание повысить на неё голос, но вместо этого он сдержанно зашептал:

– Послушай, умница, я ведь не из праздного любопытства спрашиваю. Я прорабатываю стратегию твоего внедрения в европейскую сеть. – Откашлявшись, он снова заговорил размеренно и дерзко. – К Северной Ирландии тебя готовили, чтобы ты смогла вписаться в окружающую обстановку. В Англии ты поработала над собой сама. Я восхищаюсь твоим трудолюбием и внимательным отношением к мелочам. Но сейчас на перевоплощение и заучивание нового языка времени нет. Так что скажи честно, кто ты на самом деле такая, откуда родом и на каком языке разговаривала в детстве. И не юли, я прекрасно знаю, что по-арабски ты говорила так себе, что и понятно, по-английски ещё хуже, пока тебя не подучили в Джерси. Так что признавайся, как тебя в детстве называла мама.

– А у меня в детстве не было мамы.

Родерик, сам того не подозревая, поставил её в крайне сложное положение. Чего он от неё добивался, она прекрасно поняла. Она бы и ответила, будь ей лет тридцать с лишним, как считал Родерик и те, кто знают, что она не так давно работала контрабандисткой на Аднана. Но ей семьдесят пять, почти семьдесят шесть лет и она родилась в иной политической реальности, нежели той, что наблюдается сейчас. Сказать, что первые свои слова она произнесла по-русски, значит навести Родерика на ложную мысль, что она родилась в СССР и вообще тайный агент КГБ. Сказать, что вторым родным языком для неё является немецкий, до сих пор было боязно. После войны она четко для себя уяснила, что в новом мире быть немкой опасно, даже если в Третьей Империи тебя считали полукровкой второй степени и потомком низшей динарийской расы, даже если ты в эмиграции, даже если приезжаешь из пустыни на рынок в тунисскую Джербу торговать коврами, где ходит множество европейцев, особенно горделивых французов, отсидевшихся при бесконфликтном режиме Виши и считающих себя победителями во Второй мировой.

– Ладно, – настаивал Родерик, – не было мамы, значит, были папа, бабушка, опекун. Давай не будем играть в слова, лучше ответь по существу.

Она долго на него смотрела, оценивая свои шансы на успех. Выпустив клубы дыма из ноздрей, она произнесла:

– Mein Name ist Alex Goldhagen. Ich komme aus MЭnchen.

Уши резанули собственные слова. Всё-таки тридцать лет без языковой практики сказались на произношении не самым лучшим образом. Алекс даже стало интересно, как звучит её русская речь, в которой она не практиковалась лет сорок, а по существу, все шестьдесят пять.

Стоило Родерику услышать эти слова, как он расплылся в радостной улыбке, больше характерной для идиота, чем куратора серьёзной спецслужбы.

– Это же прекрасно! – воскликнул он. – Восхитительно! О большем я и мечтать не мог. Ты просто не представляешь, как ты меня обрадовала. Лучше и быть не могло!

Алекс с минуту смотрела на него как на психа во время припадка, а потом недовольно спросила:

– И чего хорошего?

– Давно ты была в ФРГ?

Алекс уже была готова ответить, что никогда и в будущем туда ехать не собирается, но осторожно произнесла:

– Очень давно.

– А что так?

– Не люблю современных немцев, знаешь ли.

– Серьёзно? А что так?

– А то, что с денацификацией в них убили не только дух Гитлера, но и дух Гёте. Мертвая нация.

– Понятно. А ты в курсе, что такое Фракция Красной Армии? А Движение 2 июня? Революционные ячейки?

Алекс поняла, куда клонит Родерик и недовольно ответила:

– Полоумные идиоты, страдающие маоизмом головного мозга.

– Ты не права, – разочарованно произнёс он.

– Ну, ладно-ладно, – пошла на попятную Алекс, – допустим, поджигать казармы бундесвера и взрывать базы НАТО в знак протеста против войны во Вьетнаме – это нормально, это я могу понять. Но угрожать уничтожить половину Штутгарта в интересах классовой борьбы, это как-то не по мне.

– Ты слишком сурова к своим коллегам.

– Ты меня сейчас оскорбить решил?

– Что такое? – Родерик поспешил изобразить непонимание. – Что я такого сказал?

– Ты сравнил национально-освободительную борьбу католиков Ольстера с уголовными выходками западногерманских левацких фантазёров.

– Ты слишком строга к ним.

– Да ну?

– Люди борются за свободу, – на ходу подбирая слова, вещал Родерик. Понятное дело, он не верил в то, что говорил, его задачей как куратора было убедить в сказанном Алекс. – Они верят, что капитал поработил пролетариат, что народ коррумпирован властью и не способен сопротивляться, поэтому во имя классовой борьбы Фракция Красной Армии и сражается с государством.

– Это не борьба за свободу, а блажь, – с непримиримой холодностью отвечала Алекс, – как у народовольцев царской России. Те тоже боролись непонятно за что, но во благо народа. Но вот незадача, народ их борьбы не понимал и не поддерживал, да ещё выдавал народовольцев полиции. Эти западногерманские леваки такие же революционеры-фанатики вроде коммунаров, большевиков, троцкистов, нацистов, сионистов, маоистов и прочей мечтательной шушеры. Я таким людям руки не подам.

– Ну, зачем же так категорично? Знаешь, а ведь в прессе, что ИРА, что ФКА, всех вас называют террористами. Между вами не видят разницы.

– Это власть не видит, – сурово ответила Алекс. – А люди в городах Ольстера видят и знают, в чём она. Потому в рядах ФКА десятки человек, а ВИРА – тысячи. Может ты не в курсе, но в Богсайде больше половины людей безработные, а наркоторговцев на улицах нет, и героин они не толкают. Угадай почему?

– И почему же?

– Потому что в анклаве есть ИРА с ВИРА, и для католиков они власть. Не королевская полиция Ольстера, не британская армия, а мы. Потому что люди знают, если случится кража, насилие или ещё что, можно обратиться к командованию и виновный будет наказан и хромать на одну ногу до конца своих дней. Это Лондон называет нас террористами, по тем же причинам, почему Израиль называет террористами палестинцев – потому что мы и они заявили о своих правах на родную землю, родной язык, родную историю и сказали оккупантам убираться к чёрту. Они мажут нас чёрной краской, потому что мы воюем с ними, а они воюют с нами. У нас нет своего государства, нет своих газет радио и телевидения. Вот мы и не можем во всеуслышание, на весь мир завить, что мы ведем войну с фашистскими государствами. Мы не хотим свергать их власть, мы хотим утвердить свою в своих отдельных от них государствах. Это война за выживание, а не банальный политизированный криминал ФКА. Они-то как раз и устраивают террор в своей стране, чтобы пошатнуть государство. Они не предлагают новое или компромиссное, они просто хотят уничтожить что есть и не предлагать ничего вразумительного взамен. Они называют народ коррумпированным только потому, что борьба ФКА никому кроме них самих не нужна. Их никто не поддерживает, в честь них не рисуют на домах граффити, и не вешают в домах их портреты, в их ряды не записываются добровольцы. К ним идут только переучившиеся студенты, у которых ум за разум зашёл после политической агитации, наркоты и оргий в коммуне. Государство не гнобило этих студентов, оно не давило их и не угрожало расправой, пока они не назначили власти своим врагом. Это власти обороняются от их перемудрённых выходок. Я уважаю идейность и твёрдость взглядов как таковые, но идеи западногерманских леваков я уважать не могу.

– Чёрт возьми, – выругался Родерик и заныл, – ты осложняешь мне задачу, я не знаю, куда тебя пристроить.

– Что значит пристроить? – возмутилась Алекс. – Я не пойду в эту Фракцию Красной Армии, они же сброд, их руководство давно пересажали, потому что они ни черта не понимают в конспирации. К тому же, Рори, я серьёзно тебе говорю, у нас в ВИРА леваков гонят в шею из армии. А они даже умудрились создать свою отдельную ирландскую марксистскую армию и начать воевать с нами же. Я к левым не пойду, это же билет в один конец.

– Я понял. А что на счёт палестинцев? Их борьбу, как я понял, ты уважаешь.

– Рори, – кокетливо улыбнулась Алекс, прикрыв серые глаза ресницами и наматывая светлый локон на палец, – скажи, я очень похож на арабку?

– Не имеет значения. Все левые группировки Европы и мира поддерживают палестинский народ.

– Твою мать, Рори, – не выдержала Алекс, – я же тебе ясно сказали, что не вступлю в ФКА.

– И не надо. Просто говори всем, что ты оттуда.

– Зачем?

– Затем, что ты наш законспирированный агент. Ни одна живая душа не должна узнать, что ты вроде бы как ирландка из Ольстера, которой на самом деле не являешься. Не надо накручивать несуразности, потому что ваша ВИРА плевать хотела и на палестинцев и на левых. Никто не поверит, что ты просто так решила помочь палестинскому движению. А вот левачке палестинцы бы поверили, потому что и сами немного марксисты. Уж против палестинского марксизма, надеюсь, ты ничего не имеешь против?

– Они такие же марксисты, как и власти в соцблоке, – кинула Алекс, – так что ничего страшного.

– Вот и прекрасно. Скажем, что ты из западногерманского Движения 2 июня.

– Это кто такие?

– Анархисты.

– Господи, прости, – простонала Алекс, – лучше скажи, что я из восточногерманского Штази, оказываю посильную помощь по просьбе Кремля.

– Не умничай, – предостерёг он, – всё очень серьёзно. Палестинское движение раскололось. Арафат призывает сложить оружие, признать Израиль и решить все политическим путем. Но у палестинцев есть и другие лидеры, вроде Жоржа Хабаша, Вади Хаддада, Абу Нидаля, и они с Арафатом не согласны.

– Если ты хочешь подписать меня на что-то вроде «Черного сентября» на мюнхенской Олимпиаде, то иди к черту, я в такую акцию не полезу.

– Жалко миролюбивых спортсменов?

– Себя жалко. В такой акции очень сложно отступать. У меня нет практики выхода из окружения спецназа и телекамер.

– Всё можно наверстать. Поедешь в ближневосточный лагерь на три недели подучиться. Интенсивные тренировки пойдут тебе только на пользу. Одно дело метать бомбы, другое – держать в руках оружие. Ты ведь в этом не особо практиковалась?

– Три британских солдата – это на твой вкус недостаточно? – решила съязвить Алекс.

– За семь лет? – поддел её Родерик. – Да, слишком мало.

– Зато ни одной пули мимо. Рори, скажи прямо, к чему меня собираются готовить?

Родерик не стал юлить и скрывать, а прямо сказал:

– Ты слышала, какая сейчас мода у многих террористических группировок? Не слышала, а я скажу. Это не взрывы универмагов или правительственных помещений, нет. Сейчас популярны похищение людей, удержание заложников – влиятельных людей, от которых зависит политика, рынки, да мало ли что ещё. У них большие связи, в их руках рычаги влияния, но они абсолютно беззащитны перед борцами за классовую справедливость. Если у них нет хорошей охраны, разумеется, а у большинства её и вправду нет.

– Ясно, – недовольно согласилась Алекс. – Кого будем похищать?

– Как решил Народный Фронт освобождения Палестины.

– А им-то это зачем? Если они кого и похищали, так это самолеты с пассажирами.

– Я же говорю тебе – веяние моды. Никаких массовых акций устрашения, только адресный террор. ФКА уже к этому приступила, в Италии Красные Бригады тоже взяли метод на вооружение. НФОП не побрезгует новой тактикой, особенно если речь зайдёт о сионистах. Знаешь, сколько их вне Израиля проживает в Европе?

– И сколько?

– Достаточно. Достаточно чтобы зарабатывать большие деньги в бизнесе и отправлять их в Израиль на поддержание тамошней экономики и политической системы. Видишь ли, живя и работая в Европе, еврейская община обеспечивает интересы не родных стран, а ближневосточного государства Израиль.

– Ага, – чуть ли не зевнув, произнесла Алекс, – и всё это написано в «Протоколах сионских мудрецов». Слушай, Рори, заканчивай с агитацией. Скажи прямо и по существу, куда мне приказывают ехать, с кем встречаться и о чём говорить.

Родерик просиял улыбкой.

– Давно бы так, – снова вытащив из кармана пачку денег, он отсчитал ещё и протянул купюры Алекс. – Слушай мои инструкции и запоминай. Во-первых, если будешь говорить по-английски, то пристегни свой ирландский акцент, ни одна живая душа не должна знать, откуда ты. Лучше вообще говори только по-немецки. Во-вторых, будешь приходить сюда каждый день в течение недели, я дам тебе материалы, газеты, журналы, программные речи, отчёты об акциях, короче, всё, что ты должна знать о левом терроре в ФРГ и Движении 2 июня, раз ты теперь там состоишь. В-третьих…

За десять минут, что Алистрина слушала план Родерика, она несколько раз поменялась в лице. Запомнить было не сложно, гораздо сложнее объяснить Дарси и командиру Туми, почему ей надо остаться в Европе на несколько месяцев, а на сколько именно, пока не известно.

После недельного теоретизирования в языковой школе, первым пунктом назначения для Алекс стал Брюссель. Она давно планировала побывать здесь, ещё с тех пор, как приехать в эту оружейную Мекку ей посоветовал Аднан. Вот только накал страстей в Ольстере как-то затянул в водоворот событий, что выехать дальше Манчестера у Алекс не получалось. А теперь вот он, ночной клуб «Оружейный автобус», где собираются торговцы оружием, посредники и покупатели со всего света.

Родерик дал Алекс наводку на палестинца, с которым она должна встретиться, представиться посредником от некоего Вайнриха, благо опыт в оружейном бизнесе у неё есть, и предложить доставить груз, куда пожелает палестинец.

В клубе Алекс оказалась единственной женщиной, если не считать полуобнаженных танцовщиц на сцене, потому палестинец быстро нашёл её за столиком в углу, подальше от любопытных глаз.

Она узнала его и, судя по изумленному взгляду мужчины, он тоже вспомнил её.

– Халид? – Алекс даже не знала, верить ли в такое совпадение или быть реалисткой, – вот эта встреча, через столько-то лет. Садись.

За семь лет юноша с ливанского побережья успел измениться и возмужать. Алекс часто вспоминала тот рейс на яхте, ведь он был последним в её карьере, а после встречи с израильскими пограничниками, и самым дерзким. Тем более там, в Ливане, Алекс встретила будущую знаменитость:

– Как там Лейла? – не преминула спросить она, – после того неудачного полета о ней совсем не слышно.

– Пока на вынужденном отдыхе, – ответил Халид, все ещё с опаской поглядывая на Алекс. – Извини, за столько лет я забыл, как тебя зовут, но мне сказали, что ты Нада.

– Правильно сказали.

Этим псевдонимом наградил её Родерик, вернее сказал представляться всем борцам-подпольщикам именно так, потому что в их среде в целях конспирации принято пользоваться вымышленными именами. Видимо, Халида тоже зовут иначе.

– Годы идут, – начал он издалека, – а ты занимаешься всё тем же?

– Тем же, но ещё и вношу посильную помощь в освобождение политзаключенных на родине. Может, слышал, недавно с одним западногерманским кандидатом в мэры приключилась история… – многозначительно произнесла Алекс.

Халид кивнул:

– Я понял с кем ты.

Еще бы не понял. В Западном Берлине за три дня до выборов анархисты похитили кандидата в мэры, прислали властям его фотографию с табличкой на шее «Пленник Движения 2 июня» и пригрозили убить его, если из тюрем не выпустят их боевых товарищей. Что удивительно, но власти условия захватчиков выполнили, посадили недавних арестантов в самолет, дали каждому по крупной сумме денег и отправили с глаз долой в Ливию к полковнику Каддафи. Ливия в посадке самолету отказала, и беглецы отправились в Йемен, откуда разъехались кто куда, спасаясь от неусыпного ока Интерпола.

– Ещё я слышал, – аккуратно выговаривая каждое слово, Халид не отрываясь смотрел Алекс в глаза, – что с тобой можно иметь дело не только по основному роду занятий.

– Правильно слышал. К тому же, сейчас я свободна. Если моя помощь нужна не в ФРГ, я готова её оказать.

– Есть одно дело, – признался он, – пока на стадии планирования, но не хватает одного человека. Ты бы очень нам подошла.

– Хотелось бы больше подробностей.

Халид достал ручку и написал на салфетке перечень оружия и боеприпасов, которое рассчитывал приобрести, а ещё срок и адрес, куда его доставить. Алекс прочла и тут же чикнула зажигалкой, чтоб избавиться от записки.