Текст книги "Стратегия обмана. Политические хроники (СИ)"

Автор книги: Антонина Ванина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 72 страниц)

– Может, ещё скажешь поступить наоборот? Уйти из банка и лелеять свою женственность? – Карла начала накручивать себя. – Ну, уж нет, с такими взглядами на жизнь можешь катиться отсюда…

Изаак с улыбкой умоляюще замахал руками:

– Постой, ты приписываешь мне мысли какого-то патриархального деспота, которого я даже не знаю.

– Да неужели?

Он чуть подался вперёд и внимательно посмотрел Карле в глаза:

– В чем ты меня подозреваешь?

– Я? – наигранно вопросила она.

– Да, ты. Не могу избавиться от ощущения, что ты ждешь от меня удара в спину. Карла, у меня нет обыкновения так поступать с любимой женщиной.

– А нелюбимой?

– Эта история не о тебе.

Эта игра, кто первый не выдержит чужого взгляда, могла продолжаться долго. Но Карла отвернулась первой:

– Сначала я думала, что ты хочешь подобраться к моим деньгам. Но ведь Синдона даст тебе куда больше. Потом я подумала, что тебе интересно моё положение в банке, но ты и так приближен к Синдоне, дальше уже стремиться некуда. Так в чём причина? Скажи мне.

– Это ты мне скажи.

– Что?

– Почему всё время ищешь подвоха. Почему всё время меня подозреваешь. Разве я дал повод? Хоть раз? Скажи мне Карла, я обидел тебя?

– Нет.

– Может я обманул тебя?

– Пока нет.

Изаак положил руки ей на плечи и развернул к себе, заставив посмотреть ему в лицо:

– Тогда и ты не обманывай и не обижай меня.

Эта его фраза прозвучала необычайно сурово, никогда Изаак так на неё не смотрел. Почему-то до этого момента Карле и в голову не приходило, что она может задеть его чувства. Она была уверена, что их и вовсе не существует. А оказывается…

– Хорошо, я постараюсь. Иди уже к своему дону Микеле, а то он опять начнёт искать тебя повсюду, ещё приревнует ко мне…

Изаак рассмеялся:

– Он уже давно думает, что профессионально я изменяю ему с департаментом экономического управления.

– И что это значит? – удивилась Карла, вмиг позабыв о личном разговоре. – Он владелец банка и работа департамента осуществляется в его же интересах.

– Ну, так считаешь ты, а он иного мнения.

– Не понимаю, – призналась Карла.

– Девочка моя, – улыбнулся он, – лучше не думай об этом. Понять образ мыслей дона Микеле не под силу никому.

– Даже тебе? – повеселела она. Почему-то Карле нравилось, когда он называл её девочкой. В такие моменты она даже верила его словам.

– Особенно мне.

После долгого поцелуя они неохотно расстались. Карла осталась в своем кабинете, а Изаак неспешно направился в кабинет начальства.

Синдона стоял у окна своего кабинета и разглядывал с высоты птичьего полета окрестности Манхеттена. Ицхак Сарваш вошел и покорно сел на свое привычное место около рабочего стола. На краю стояла пара бумажных журавликов из оригами, а значит, сегодня дон Микеле был в относительно хорошем настроении. Когда количество журавлей на столе вырастало в целую стаю, это значило только одно – хозяин банка на нервной почве пытается отвлечь себя от скорбных мыслей складыванием птиц из бумаги.

– Ну, что скажешь? – обратился к консультанту Синдона, подходя к своему креслу, – дела идут как никогда лучше. «Таймс» пишет обо мне восторженные статьи. Общественность называет «Человеком года», а цены на миланской бирже взлетают вверх…

– Да, и как всё хорошее, оно быстро заканчивается.

Синдона только махнул рукой:

– Всегда ты так, любишь омрачать часы триумфа.

– Дон Микеле, – снисходительно произнёс Сарваш, – вы же опытный человек, значит должны понимать, что прибыль и успех – вещи приходящие и так же быстро уходящие.

– Я и Роберто Кальви держим миланскую биржу на коротком поводке, – не без удовольствия произнёс Синдона, – всё под контролем и здесь и там.

– Долго собираетесь раскачивать цены на акции вверх-вниз? – ненавязчиво поинтересовался Сарваш.

– Сколько потребуется. Сейчас за доллар дают 825 лир. И я говорю тебе, это не предел. Бономи предлагает мне продать ей Генеральное общество недвижимости.

– Так продавайте.

– Чёрта с два. Что я, зря покупал те акции у Ватикана? Нет, эта компания нужна мне самому больше, чем Бономи.

Сарваш даже догадывался почему – через компанию очень удобно превращать деньги мафии в государственные облигации. Но вслух он только назидательно сказал:

– У биржи есть неприятная особенность – цены на ней не могут бесконечно расти.

– О, только не пугай меня. Я лучше тебя знаю о взлётах и обвалах.

– И, наверное, можете их точно предсказывать, – с легкими нотками издёвки произнёс Сарваш.

– Что-то ты сегодня слишком дерзкий.

– Я всегда такой по вторникам.

– Тогда скажи мне, – с лёгкостью в голосе предложил Синдона, – какие у нас перспективы на ближайшее будущее? Что, по-твоему, будет твориться на бирже? Выдай-ка мне прогноз, как ты можешь, быстро и метко. Давай.

Сарваш внимательно посмотрел на «Акулу», на его светящееся от предвкушения прибыли лицо и не смог отказать себе в удовольствии сказать:

– Я думаю, в ближайший месяц биржа принесет вам уйму сюрпризов. А меньше чем через год вы станете банкротом.

– Да неужели? – сникнув, тут же произнёс Синдона.

– Дон Микеле, взгляните правде в глаза, ни один ваш банк не выдержал бы и первой проверки самым бесталанным ревизором. Вы же не умеете прятать концы в воду, даже не стараетесь. Спекуляции на двадцать миллиардов долларов по всему миру не самое безопасное занятие.

– Это не спекуляции, а новаторство, в котором ты ничего не понимаешь.

Сарваш лишь ухмыльнулся:

– Да, наверное, я многого в этой жизни не понимаю, потому что все ваши начинания должны лопнуть, ведь у вас никогда не было тех самых двадцати миллиардов.

Синдона долго молчал, прежде чем каменным голосом произнести:

– Пошёл вон.

Сарваш с довольной улыбкой поднялся с места и направился к двери, когда услышал недовольное ворчание:

– И за что я только держу тебя. Другого бы уволил за такое хамство не задумываясь. Ты слишком много времени ошиваешься в экономическом департаменте. Это оттуда у тебя такой пессимизм, от этой Боффи?

– Хорошо, я учту критику, – пропустив последние слова мимо ушей, произнёс Сарваш. – Когда будет надвигаться новая Великая депрессия, я обязательно скажу вам, какие чудесные годы нас ожидают.

– Вон!

Сарваш не стал испытывать терпение начальства и удалился. Его не особенно волновал гнев Синдоны и возможное увольнение. Новую работу он всегда сумеет найти. Да, возможно из-за увольнения он не сможет завершить начатое, но теперь это не так уж и принципиально. Ведь роман с Карлой куда интереснее финансовой аналитики. Хотя бы потому, что она как-раз-таки считает иначе. Карла вообще всё предпочитает делать и говорить наперекор. Фантастическое упрямство. И в этом состоит её очарование. Слишком велик соблазн покорить упрямицу, сломить все барьеры, а после посмотреть, что из этого выйдет. Станет ли Карла послушной и робкой в его объятиях, или же природная дикость и непокорность в ней неистребимы?

Да, такие планы бродили в голове Сарваша в отношении Карлы. В конце концов, он слишком стар для банальной романтики и любовной идиллии. То, что называют простыми человеческими отношениями для него осталось пройденным этапом ещё лет двести назад. А Карлу все ещё беспокоит его кажущаяся молодость…

В одну из ночей, что Ицхак остался у неё, Карла сказала:

– Скоро я тебе наскучу, и ты уйдешь к какой-нибудь молодой практикантке. И оставишь меня, наконец, в покое…

– Раз ты заговорила об этом, значит тебе не всё равно, уйду я или нет, – заметил Сарваш и ехидно улыбнулся.

Судя по тому, как нервно Карла сжала простынь в руках, она была готова запустить в него подушкой, но отчаянно это желание подавляла.

– Что такое? – спросил он, – пять минут назад мы занимались любовью, а сейчас ты говоришь о расставании. Я тебя не понимаю.

– Всё правильно. Я не понимаю тебя, ты не понимаешь меня. Ты не хочешь со мной ни завтракать, ни ужинать. Я не хочу бывать с тобой на людях. Наши отношения бесперспективны и были таковыми с самого начала. Зачем мы тогда их продолжаем?

– Я – потому что люблю тебя.

– Брось…

– Не могу. Не в моих правилах расставаться с любимой и желанной женщиной, даже если она об этом просит.

– А если я изменю тебе? – Карла испытующе посмотрела на него. – Найду кого-нибудь помоложе тебя, например, студента экономического факультета.

– И что ты с ним будешь делать? – усмехнулся Ицхак. – Извини, но роль матери великовозрастного мальчика тебе не особо подходит.

И всё же Карла запустила в него подушкой. Ицхак отбил атаку и пошел в наступление. И Карла была не прочь ему покориться, как и всегда.

А на следующее утро случилось то, чего Сарваш так долго ждал – почти с первого дня, как поступил к Синдоне на службу – на миланской бирже произошёл обвал, акции резко подешевели, курс лиры упал.

На рабочем столе дона Микеле не было видно ничего кроме заполонивших его белых бумажных журавлей.

– Только что принесли распечатки с корсчета, – пробурчал Синдона, – У банка сорок миллионов убытка.

– И почему я не удивлен? – без тени сожаления заметил Сарваш. – Ах да, наверное, потому, что месяц назад я вас предупреждал…

– Хотя бы сейчас не надо давить на больное! – взбеленился Синдона и чуть не смял недоделанного журавлика, – я тебе плачу не за ёрничество, а за конкретные решения. Говори, что мне делать. Если так и дальше пойдет, в следующем месяце банк не сможет выплатить дивиденды акционерам. Нужно что-то экстренное и действенное.

– Дон Микеле, я ведь вам не раз говорил, те приемы бизнеса, что хороши в Италии, в Соединенных Штатах могут караться тюремным сроком.

– Вот только не надо меня сейчас пугать. Сколько лет я помогал семье Гамбино с легализацией их доходов, и ты прекрасно об этом знал. И никто другой мне и слова против не сказал, ни ФБР, ни прокурор Нью-Йорка. А теперь Гамбино отзывают свои капиталы из банка назад.

– Вот и прекрасно.

– Что прекрасного? Ты знаешь мою позицию. Я отношусь к мафии как к ещё одному экономическому предприятию. Мафия располагает немалыми деньгами, которые желает вкладывать в выгодный бизнес. Другой вопрос, как легализовать криминальный капитал. Этим занимаюсь я, и уже много лет. Мои доверители имеют право на охрану личных интересов и знают это. А если кто-то станет тянуть руки для проверки их счетов, то я объявлю это посягательством на свободу предпринимательства и ущемлением демократии.

– Какой нетривиальный взгляд на демократию, – съехидничал Сарваш.

– Да, – не понял его подколки Синдона, – потому что мафия это только малая часть того, что я могу…

– Ну, малой я бы её называть не стал. Между прочим, на её долю приходится 4 % ВВП Италии.

– Пусть так, но есть силы куда могущественнее и важнее. – Тут Синдона стал как никогда серьёзен. – Я давно хотел поговорить с тобой об этом. Ты чертовски талантлив. Есть люди, которым ты сможешь быть полезным. А они всегда готовы ответить благодарностью за помощь.

– Мне уже жутко, – рассмеялся Сарваш. – Дон Микеле, куда вы собираетесь меня втянуть?

– Не втянуть, а предложить присоединиться к одному древнему и могущественному братству…

Дальше Синдона заливался соловьем о вольных каменщиках, а Сарваш слушал его в пол-уха. В последний раз вступить в братство масонов ему предлагали лет двадцать пять назад. И на подобные предложения он всегда отвечал одинаково:

– Боюсь, что вынужден отказаться.

Синдона окинул его недоверчивым взглядом и произнёс:

– Лучше подумай и хорошенько всё взвесь.

– Будет вам, дон Микеле. Нам с вами сейчас сподручнее думать, как расхлебывать кашу, которую вы заварили…

– Послушай меня, парень, – начиная злиться, произнёс Синдона, – такое предложение поступает только раз в жизни… – на этой фразе Сарваш ехидно улыбнулся, а Синдона, не замечая этого, продолжал – … и только от твоего решения зависит, будет твоя жизнь и дальше успешной, или же нет. Ты не понимаешь, от чего отказываешься.

– Возможно, – пожал плечами Сарваш. – Зато представляю, что будет, если соглашусь. – И он ненавязчивым жестом провел большим пальцем правой руки по горлу. – К тому же, я никогда не носил галстука, он, знаете ли, всегда норовит угрожающе сдавить дыхание.

По глазам Синдоны было видно, что намёк Сарваша на масонский символ галстука-удавки он распознал и понял.

– Может лучше поговорим о другом? – предложил Сарваш.

Синдона с мрачным видом принялся вырезать из листа бумаги квадрат и тут же начал складывать его по диагонали:

– Я уже сказал, Гамбино забирают свои деньги, а это гарантированный дефицит ликвидности.

– Зато вы не будете виноваты в том, что деньги мафии сгорят в вашем же банке. И, как следствие, вы проживете ещё долгую жизнь.

– Может, перестанешь умничать? Где мне взять деньги? Лучше об этом мне скажи, иначе проблемы начнутся уже в Италии.

Сарваш не стал разуверять дона Микеле, что проблемы гарантированно будут, не зависимо от того найдёт он деньги или нет. Но зачем раньше времени расстраивать и без того мрачного «Акулу»?

– Национальный банк Вестминстера, – был ему краткий ответ.

– Лондонский банк? А что, можно попробовать. Клиринг?

Сарваш кивнул.

– Ладно. Хорошо. В общем, иди, это дело я улажу сам.

Сарваш ничего не сказал, только повиновался. Когда он покинул кабинет, Синдона должен был обнаружить на своем столе фигурку оригами, но совсем не ту, что складывал сам – бумажная лиса навалилась на бумажного журавля, перекусывая ему горло.

Сарваш понял, что Синдона клюнул на его уловку и попытается забрать деньги у Лондона. Но именно что попытается. Англичане не дадут ему это сделать, потому что вчера получили от одного доброжелателя важную информацию об истинном, а не прописанном в пресс-релизах положении Франклинского национального банка. Всё-таки хорошо, когда у тебя есть связи во многих европейских банках, и ты знаешь людей, с которыми можно поделиться удобной для тебя информацией.

Звезда Синдоны неумолимо близилась к закату. Англичане «неожиданно» отказались выдать деньги по клирингу – как следствие, акционеры Франклинского национального банка не получили выплат по дивидендам. В Милане оба банка Синдоны еле держались на плаву. По совету Сарваша он произвёл их слияние. Теперь у него был один крупный банк с гигантским убытком в двести миллиардов лир.

Пока дон Микеле отчаянно искал спасения в Италии и клянчил деньги у правительства, в Нью-Йорке Сарваш не забывал о своей второй профессии, ни одному из смертных не понятной. По сути, она совпадала с основной, правда, обслуживать Сарвашу приходилось интересы исключительно альваров.

Вот и в один из августовских дней в офис Франклинского национального банка персонально к Ицхаку Сарвашу пожаловала Лили Метц – миниатюрная брюнетка с карими глазами и доброжелательной, но слегка грустной улыбкой.

Сарваш знал о Лили не так уж и много. Юная альваресса, почти дитя по меркам его годов. Красива, обворожительна, мила. Кажется родом из Германии. Был у неё в тридцатые годы интересный брак, с тех пор замуж она выходит регулярно, и так же регулярно пополняет личный счёт очередным наследством от очередного почившего супруга. В том, что её мужчины умирали с завидной регулярностью, можно было заподозрить коварный план в духе Борджиа. Но Сарваш вглядывался в её милой личико с правильными чертами и не мог разглядеть в Лили Метц злодейку. Уж скорее она пьёт кровь своих мужей, это было бы куда реалистичнее. Не многие альвары практикуют и даже понимают такие смешанные на крови и сексе отношения. Сарваш, например, не понимал.

– Я знаю, – опустив глаза, заговорила Лили, когда они остались наедине в переговорной комнате – вам, наверное, не совсем приятно моё присутствие здесь.

– Отчего же? – поинтересовался Сарваш. – Вроде бы мы с вами не в ссоре.

– Просто… Вы уже, наверное, слышали, кто был мои первым мужем.

Сарваш пожал плечами.

– Слышал, но без особых подробностей.

– А я слышала, что случилось с вами в войну…

– Ох, вы об этом… Лили, – Сарваш улыбнулся, чтобы ободрить совсем приунывшую женщину, – только не драматизируйте. В ту войну с половиной европейцев случались вещи похуже моих. Мне, правда, не на что жаловаться.

– И всё же, как должно быть это горько… вспоминать об этом.

– Но, я так понимаю, Лили, не ваш муж был комендантом Берген-Белзена.

– Нет, он всю войну прослужил в Берлине, в Имперской Канцелярии.

На последних словах она совсем сникла.

– Лили, что бы там не сделал ваш муж, вряд ли лично вы смогли приложить к этому вашу изящную ручку.

– И всё же… концлагерь… такое страшное место… Но ведь в Берлине никто об этом не слышал. – Она подняла на него ясные глаза, и с пылом произнесла. – Поверьте, я ничего не знала, никогда не слышала о концентрационных лагерях.

– Признаюсь и я до переезда в Берген-Белзен тоже ничего о них не знал. Только, пожалуйста, не смотрите на меня с сочувствием. Пребывание там стало для меня чем-то вроде приключения. Но лишь потому, что я альвар. Мои друзья по лагерю вернулись на свободу живыми и здоровыми, а вот Анна Франк умерла в одном из соседних бараков. Поверьте, среди персонала лагеря были добрые и отзывчивые люди. А что сталось с ними после войны, не хочу и думать. Уж если на то пошло, я не виню в своей неволе никого из немецких граждан. Единственные люди, кто перешёл мне тогда дорогу, это правительство Салаши, которое покусилось на завод, которым я тогда владел, и посол Валленберг, что отказался брать взятку за моё освобождение.

– Разве Валленберг не спасал евреев? – пораженно вопросила Лили.

– Так ведь не бескорыстно. Красная Армия арестовала его с немалым количеством золота, которое он собирался вывезти из Венгрии. Помнится, порой люди отдавали ему последнее, лишь бы бежать за границу. Так что не верьте сказке о благородном дипломате, её сочинили его идеологические вдохновители. Меня же они не жаловали и назвали отсохшей ветвью. Собственно, поэтому я и поехал не в Штаты, а в Берген-Белзен… Но хватит об этом, все закончилось двадцать девять лет назад. Я об этом давно не вспоминаю, и вы постарайтесь не думать о былом.

Кажется, женщина приняла его совет, и взгляд её заметно потеплел.

– Лучше скажите, с чем вы пришли ко мне? Желаете открыть счёт или доверить мне управление вашими активами?

– Я хочу то, что вы делаете всем.

Сарваш согласно кивнул. Все альвары, что обращались к нему, просили одного – сделать так, чтобы их банковские счета не были привязаны к имени в их текущем паспорте. Ведь вечноживущие в силу неувядающей внешности имеют обыкновение менять имена и места жительство по пять-десять раз в столетие. Но банковская система простых смертных не настолько гибка, чтобы выдавать по первому запросы деньги их истинному владельцу, особенно если официально он мертв. В былые века Сарваш сам часто сталкивался с этой проблемой и профессиональные навыки подсказали выход – создать запутанную систему счетов, в которой не найти ни конца, ни начала, какую можно сплести только зная банковское дело изнутри. Со временем об этом его навыке узнало всё сообщество вечноживущих, и среди них нашлось немало людей, озабоченных сохранностью нажитого веками состояния. Так Ицхак Сарваш стал банкиром альваров.

Система была отлажена. Стоило вкладчику только связаться с Сарвашем и сказать ему свое нынешнее официальное имя и место, где ему удобнее получить деньги, как на следующие сутки появлялся соответствующий счёт в соответствующем банке на новое имя владельца.

Сарвашу давно советовали создать свой банк и не мучиться с постоянным открытием и закрытием счетов в многочисленных банках и их филиалах. Но он остерегался подобного новаторства. Лучше эксплуатировать существующую всеохватывающую систему, чем пытаться создать свою с нуля. Он ведь прекрасно знал, что не так уж много денег несут ему вечноживущие братья и сёстры. Да, кто-то как Лили коллекционирует наследство, кто-то складывает доходы от многочисленных успешных предприятий, а кто-то просит открыть счёт на ничтожно невеликую сумму, на всякий случай, на чёрный день.

В этой альварской банковской системе не было письменных договоров и выписок со счетов. Но на то и дана альварам абсолютная память, чтобы клиент и банкир прекрасно помнили какая сумма, когда и куда была отправлена. Никакого обмана, только гарантированное абсолютной памятью доверие.

– В какой стране вы предпочтете открыть первоначальный счёт? – спросил Сарваш Лили.

– Даже не знаю… – задумалась она.

– Хорошо, тогда, может, выберете континент?

– Ну… Я подумывала об Америке. Может даже Соединенные Штаты. Или где-нибудь в Парагвае или Аргентине. А может, вы откроете мой счёт прямо в этом банке?

Сарваш не сдержал улыбки:

– Нет, Лили. То, что я здесь работаю, ещё не означает, что я посоветую вам хранить деньги именно в этом банке.

– Да? А почему?

Что ей сказать? Что скоро банк лопнет и вкладчики лишатся своих накоплений?

– Лучше я подберу вам более выгодный процент в другом месте.

И Сарваш принялся объяснять, как будет прятать её деньги со счёта на счёт, лишь бы он не был привязан к её имени и приносил стабильный доход, потом проинструктировал, как через сеть телефонных операторов связаться с ним в любое время дня и ночи из любой точки планеты. Когда детали были обговорены и переговоры подошли к концу, на прекрасном лице Лили вновь появилась грусть:

– Я хотела спросить вас… вернее, я спрашиваю об этом всех вечноживущих, кого встречаю. Я разыскиваю одну из нас… Это девушка… женщина, на вид ей двадцать лет, она выше меня ростом, у неё светлые вьющиеся волосы, серые глаза, тонкие губы, узкий нос. Её зовет Сандра… Александра. В последний раз я видела её в 1936 году в Мюнхене, и больше мы не встречались. После войны я только и делаю, что ищу её, но всё тщетно. Её дом разрушили во время бомбежки, все архивы, где могли быть указания, куда она уехала, сгорели. Я просто в отчаянии, не знаю, что с ней случилось в войну…

– Раз она альваресса, то точно не погибла.

– Я понимаю, но всё же… Если вы увидите её, прошу вас, дайте мне знать. Я так перед ней виновата…

По виду Лили было и без слов понятно, что за этой просьбой стоит, по меньшей мере, какая-то трагедия.

– Простите за любопытство, – мягко произнёс Сарваш, – но что вас с ней связывает?

– Она моя сестра. Сестра-близнец.

Сарваш не стал скрывать удивления.

– Судя по описанию, она, скорее, ваш антипод, чем близнец.

– Да, наверное, вы правы, – согласилась Лили и тут же пустилась в пространные рассуждения. – В детстве всё было куда проще, а во взрослой жизни мы не смогли найти общего языка. Но я хочу всё исправить, лишь бы она нашлась и не отказалась, как тогда, говорить со мной.

Сарваш не стал спрашивать, что случилось «тогда», и что такого могло произойти между сёстрами, что они не виделись уже тридцать восемь лет. Что такое жить с братом или сестрой Сарваш не знал – все они умирали в младенчестве, и он стал последним ребенком, которого смогла выносить мать.

– Я знаю только одну пару близнецов из числа вечноживущих, что обитают на поверхности, – как бы невзначай заметил он.

– Правда? – очнувшись от меланхолии, произнесла Лили. – И кто они?

– Брат и сестра Мурсиа. Хоть они и разного пола, но внешне довольно похожи друг на друга. Насколько я слышал, они крайне редко видятся друг с другом, и всё из-за, так сказать, духовных устремлений. Но также я слышал, что расстояние не мешает им оставаться самыми близкими людьми. Наверное, это большое счастье идти по жизни сквозь века с единственным родным человеком, с кем смерть не разлучит вас никогда.

Лили только обречённо кивнула:

– А вот я не разглядела своё счастье, пока не потеряла.

– Не надо расстраиваться. Земля круглая, а время бесконечно. Вы обязательно встретите сестру. И если я первым увижу её, то обязательно сообщу, что вы её ищете.

На этом Сарваш проводил Лили до выхода, и ещё раз напутствовал не горевать и верить в лучшее. Это было удивительно, но до этого дня никто из вечноживущих не обращался к нему с личной просьбой о помощи. Видимо Лили в виду своей юности ещё не знала, что Вечного Финансиста принято считать бесчувственным дельцом, не ценящем ничего кроме денег, раз всю сознательную жизнь он ошивается в банках и торговых предприятиях. Видимо, вывод, что ему просто нравится его профессия, а не деньги, никому в голову не приходил.

Но Сарвашу было интересно другое, о чём он не дерзнул спросить Лили. Как известно близнецы Мурсиа переродились только потому, что кто-то внизу решил, что сообществу вечноживущих необходим грамотный монах-переписчик Матео, а Манола стала лишь довеском к их близнецовому единству. Так вот теперь Сарвашу было крайне любопытно, почему сестры Метц стали альварессами – из-за красоты и обаяния Лили или же из-за каких-то невероятных качеств пропавшей Сандры-Александры.

Его мысли прервал холодный приказ:

– Зайди ко мне.

Одна ёмкая фраза и только спина быстро шагающей Карлы впереди. Сарваш выждал минуту и отправился следом. В кабинете его ждал вопрос в лоб:

– И кто эта знойная брюнетка?

Сарваш невольно расплылся в улыбке:

– Как же мне нравится, когда ты ревнуешь. В такие моменты мне сложно удержаться, чтобы не поцеловать тебя.

Карла его слова восприняла без восторга. Улыбаться сегодня ей явно не хотелось.

– И что же между вами такое произошло, раз ты её так откровенно утешал?

– Не между нами. У неё проблемы с сестрой.

– Да ты никак стал семейным психологом?

Ицхак приблизился к Карле и попытался обнять её за плечи, но она отстранилась:

– Что же в утешение ты не стал обнимать её?

– С того, что меня не интересуют кареглазые брюнетки.

– Да? – изобразила удивление Карла. – С чего бы это?

– С того, что перевидал их за всю жизнь слишком много.

– Глаз замылился, да? – с издевкой кинула Карла.

– Можно и так сказать.

И всё же он обнял её. Карла склонила голову ему на плечо, но тут же одернула и отстранилась.

– Я о другом собиралась с тобой говорить. У банка серьёзные проблемы.

– И уже давно, – согласился Сарваш.

– И всё из-за твоего дона Микеле, а может и из-за твоих ему советов.

В отличие от ревности, такое заявление действительно задевало за живое.

– Карла, скажи прямо, ты считаешь меня аферистом?

– Что? – заморгала она. – Я просто сказала, что из-за управления Синдоны с твоим, между прочим, участием, дела банка теперь обстоят хуже некуда. Правительство открыло нам неограниченный доступ к федеральным фондам. Нам готовы дать, сколько попросим, лишь бы не случилось второй Великой депрессии.

– Два миллиарда долларов, как я слышал.

– Да, – раздраженно кинула Карла. – Мне интересно знать, куда Синдона дел те два миллиарда, что были в банке ранее?

Сарваш лишь развёл руками:

– Кто же его знает? Дон Микеле никогда не посвящал меня в свои гениальные комбинации.

– Что-то с трудом верится.

Сарваш вновь сменил привычную улыбку на серьёзную мину:

– Карла, если ты ещё не поняла, мне не нравится, когда меня обвиняют в финансовых преступлениях. И не потому, что за подобные вещи дают срок, а потому, что такие игры против моих принципов.

– Хорошо, – согласилась она, – допустим. Как же ты, такой честный и принципиальный, допустил, чтобы твой драгоценный работодатель разорил девятнадцатый банк страны?

– Лучше спроси об этом власти, потому как законы США запрещают владеть американским банком человеку, у которого есть финансовые интересы в другом государстве. А у Синдоны таких интересов хоть отбавляй – в Италии, Швейцарии, Западной Германии, да где их только нет. А ещё спроси правление этого банка, все двенадцать человек, как долго они закрывали глаза на его махинации с фондами, и сколько стоила их сговорчивость.

После краткого молчания она только тихо произнесла:

– Даже так?

– Карла, – он заглянул в её грустные и растерянные глаза, и попытался объяснить, – скоро банк лопнет, и правительство ему уже ничем не поможет. А все деньги, которые оно будет вливать, утекут в другие дутые предприятия Синдоны по всей Европе и ещё в ручонки правления банка. Финал известен, осталось его только дождаться.

– Не верю, – мотнула головой Карла, – не может всё кончиться именно так.

– Карла, я проработал с Синдоной пять лет и знаю его излюбленные приёмы. Все его несметное состояние всегда было таковым только на бумаге. Он спекулянт, игрок на бирже. Он только и делает, что проводит финансовые операции под вымышленными и чужими именами, подписывает слияние-разъединение компаний, которые реально ничего ему не приносят. Дон Микеле руководствуется оригинальным принципом – чтобы ограбить банк, он его вначале покупает. Он мошенник, он выкачал всё, что мог из Франклинского национального банка, и больше банк ему не интересен.

Карла устало опустилась в кресло.

– Я проработала здесь двадцать один год, – только и сказала она, – почти половина моей жизни связана с этим банком, и ты так спокойно говоришь, что он прогорел и ничего уже не исправить?

– Не расстраивайся, найдешь другую работу.

Карла подняла голову и посмотрела на Сарваша с презрением:

– Что ты понимаешь? Вот так просто всё забыть и начать жизнь с начала? Мне сорок пять лет, мне пора ждать конца, а не начала.

– Только без трагедий… – мягко произнёс Сарваш, но Карлу это только взбесило.

– Без трагедий?! – вскочила она с места и, размахивая руками, продолжала выкрикивать. – Это ты можешь без трагедий и нервотрепки переехать куда захочешь, устроиться на работу куда угодно и жить припеваючи! Потому что ты молод. А я уже старуха. А старуха никому не нужна.

– Мне нужна.

Это признание заставило её на миг замолчать. И всё же Карла не могла не ответить, но уже тихо, словно боясь собственных слов:

– Ты же годишься мне в сыновья. Ты не можешь любить старуху!

– А может я и сам старик, Карла. Ты об этом никогда не задумывалась?

– Что за чушь… – отмахнулась она.

И Сарваш понял, Карла не и тех женщин, кому присуща интуиция и тому подобные способности чувствовать других людей. Его подлинную сущность она, видимо, так и не ощутила, не захотела разглядеть за телесной оболочкой вечного юноши древнего старика.

– Октябрь, – кинул он, направляясь к выходу.

– Что это значит?

– Всё закончится в октябре, числа пятого-десятого. Если хочешь, можешь начинать готовиться.

С этими словами он покинул её и отправился в юридический отдел. Получив от секретаря пакет документов, который отдавал на хранение пару месяцев назад, Сарваш положил его в дипломат и отправился на обеденный перерыв.

Да, он воспользовался самым наглым и беззастенчивым образом своим служебным положением, когда скопировал множество интересных документов, которых дон Микеле не хотел бы увидеть опубликованными, или, например, лежащими на столе у прокурора.

Но всему своё время, и Сарваш направился в Чайна-таун, к магазину, который исправно посещал последние лет восемьдесят. У входа на ступеньках сидел седой старик, он обратил внимания на Сарваша, когда тот прошел мимо, но даже не посмотрел в его сторону, когда тот присел рядом. Старик поглядывал на улицу, на снующих туда-сюда туристов и горожан. Молчание длилось слишком долго, прежде чем старик произнёс по-китайски: