Текст книги "Письма 1875-1904"
Автор книги: Антон Чехов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 206 (всего у книги 267 страниц)
3121. О. Л. КНИППЕР
14 августа 1900 г. Ялта.
Милюся моя, я не знаю, когда выеду в Москву, – не знаю, потому что, можешь ты себе представить, пишу в настоящее время пьесу. Пишу не пьесу, а какую-то путаницу. Много действующих лиц – возможно, что собьюсь и брошу писать.
Сапоги желтые, о которых ты спрашиваешь, не чищены с того дня, как я проводил тебя. И меня никто не чистит. Хожу весь в пыли, в пуху и в перьях.
Соня с Володей еще у нас. Погода скверная, сухая, ветер не перестает… Мне не весело, потому что скучно.
Будь здорова, милая немочка, не сердись на меня, не изменяй мне. Целую тебя крепко.
Твой Antoine.
14 авг.
На конверте:
Москва.
Ее Высокоблагородию
Ольге Леонардовне Книппер.
Никитские ворота, уг. Мерзляковского пер., д. Мещериновой.
3122. О. Л. КНИППЕР
17 августа 1900 г. Ялта.
17 авг.
Здравствуй, милая, хорошая моя актрисочка. Пишу пьесу, но гости мешают дьявольски. Вчера с 9 часов утра до вечера, а сегодня с обеда. Всё путается в голове, настроение становится мелким, злюсь, и каждый день приходится начинать сначала.
Сейчас пришла начальница гимназии, а с ней две ее родственницы-барышни. Пришли, посидели в кабинете, а теперь пошли чай пить.
В "России" проживает Екатерина Николаевна. Ждут Немировича.
Ветер. На море качка. Из кабинета я ушел к себе в спальню и тут пишу у окна. Если гости не будут срывать настроения и если не буду злиться, то к 1—5 сентября уже окончу пьесу, т. е. напишу и перепишу начисто. А потом поеду в Москву, вероятно.
От тебя давно уже не было ни строчки. Это нехорошо, милая.
Будь здорова, не хандри.
Твой Antonio.
На конверте:
Москва
Ее Высокоблагородию
Ольге Леонардовне Книппер.
Мерзляковский пер., у Никитских ворот, д. Мещериновой.
3123. О. Л. КНИППЕР
18 августа 1900 г. Ялта.
18 авг.
Милюся моя, отвечаю на вопросы, выпрыгивающие из твоего письма. Я работаю не в Гурзуфе, а в Ялте, и мне жестоко мешают, скверно и подло мешают. Пьеса сидит в голове, уже вылилась, выровнялась и просится на бумагу, но едва я за бумагу, как отворяется дверь и вползает какое-нибудь рыло. Не знаю, что будет, а начало вышло ничего себе, гладенькое, кажется.
Увидимся ли? Да, увидимся. Когда? В первых числах сентября, по всей вероятности. Я скучаю и злюсь. Денег выходит чертовски много, я разоряюсь, вылетаю в трубу. Сегодня жесточайший ветер, буря, деревья сохнут.
Один журавль улетел.
Да, милая моя актрисуля, с каким чисто телячьим восторгом я пробежался бы теперь в поле, около леса, около речки, около стада. Ведь, смешно сказать, уже два года, как я не видел травы. Дуся моя, скучно!
Маша уезжает завтра.
Ну, будь здорова. Алексеевых и m-me Немирович не вижу.
Твой Antonio.
Вишневский мне не пишет. Должно быть, сердит. За это я напишу ему плохую роль.
На конверте:
Москва.
Ее Высокоблагородию
Ольге Леонардовне Книппер.
Никитские ворота, Мерзляковский пер., д. Мещериновой.
3124. О. Л. КНИППЕР
20 августа 1900 г. Ялта.
20 авг.
Милая моя, что такое?!! Ты пишешь, что получила от меня до сих пор только одно письмо, между тем я пишу тебе каждый или почти каждый день! Что означает сие? Мои письма никогда не пропадали.
Вчера пошел в сад, чтобы отдохнуть немножко, и вдруг – о ужас! – подходит ко мне дама в сером: Екатерина Николаевна! Она наговорила мне разной чепухи и, между прочим, дала понять, что ее можно застать только от часа до трех. Только! Простилась со мной, потом немного погодя опять подошла и сказала, что ее можно застать только от часа до трех. Бедняга, боится, чтобы я не надоел ей.
Пьеса начата, кажется, хорошо, но я охладел к этому началу, оно для меня опошлилось – и я теперь не знаю, что делать. Пьесу ведь надо писать не останавливаясь, без передышки, а сегодняшнее утро – это первое утро, когда я один, когда мне не мешают. Ну, да все равно, впрочем.
Дядю Сашу надо женить.
Когда приеду, пойдем опять в Петровское-Разумовское? Только так, чтобы на целый день и чтобы погода была очень хорошая, осенняя и чтобы ты не хандрила и не повторяла каждую минуту, что тебе нужно на репетицию.
Ек<атерина> Ник<олаевна> сообщила по секрету, что ее муж, т. е. Вл<адимир>Ив<анович>, приедет сюда на две недели, чтобы работать. В конце месяца. Я удеру в Гурзуф, чтобы не мешать.
В Ялте уже осень. Ну, милюся моя, будь здорова и пиши, пиши, пока не надоест. Прощай, мамуся, ангел мой, немочка прекрасная. Мне без тебя адски скучно.
Твой Antoine.
На конверте:
Москва.
Ее Высокоблагородию
Ольге Леонардовне Книппер.
Никитские ворота, Мерзляковский пер., д. Мещериновой.
3125. В. М. ЛАВРОВУ
21 августа 1900 г. Ялта.
21 авг. 1900.
Милый друг Вукол Михайлович, прости, не писал тебе, потому что не знал, где ты, про Виктора же Александровича слышал, что он в Париже на выставке. Как бы ни было, спасибо тебе за письмо, за весть о себе. Хотя ты и ни слова не пишешь о здоровье, но уповаю, что ты здрав и благополучен, чего, кстати сказать, желаю тебе от души. Повесть пришлю в ноябре, не раньше. Почему не в октябре, объясню при свидании, недельки через две, когда буду в Москве.
В Ялте холодно и невесело. Шлю привет Софии Федоровне и Виктору Александровичу, если он в Москве. Итак, до свиданья!
Весь твой А. Чехов.
С удовольствием посидел бы теперь где-нибудь в московском трактирчике.
3126. О. Л. КНИППЕР
23 августа 1900 г. Ялта.
23 авг.
Милюся моя, здравствуй! В письме своем ты сердишься, что я пишу тебе помалу. Но зато ведь я пишу тебе часто!
Вчера был у меня Алексеев. Сидел до 9 час<ов> вечера, потом мы пошли (или, вернее – я повел его) в женскую гимназию, к начальнице. В гимназии хорошенькая венгерка, говорящая очень смешно по-русски, играла на арфе и смешила нас. Просидели до 12 часов.
Сегодня пошел в город по делу, встретил там Верочку и привел ее к нам обедать. Эта Верочка приехала из Харькова. Богатая невеста. Видишь, какой я Дон-Жуан!
Пьесу пишу, но боюсь, что она выйдет скучная. Я напишу и, если мне не пондравится, отложу ее, спрячу до будущего года или до того времени, когда захочется опять писать. Один сезон пройдет без моей пьесы – это не беда. Впрочем, поговорим об этом, когда буду в Москве.
А дождя все нет и нет. У нас во дворе строят сарай. Журавль скучает. Я тебя люблю.
Приедешь на вокзал встретить меня? А где мне остановиться? В какой гостинице – удобной, близкой к тебе и не столь дорогой? Подумай о сем и напиши, миленькая моя.
У нас в доме тихо, мирно, с матерью пребываю в согласии, не ссорюсь.
Ты ходишь с Вишневским в оперетку? Гм…
Пиши мне почаще, не скупись. За это я тебя награжу, я тебя буду любить свирепо, как араб. Прощай, Оля, будь здорова и весела. Не забывай, пиши и почаще вспоминай твоего
Antoine.
На конверте:
Москва.
Ее Высокоблагородию
Ольге Леонардовне Книппер.
Никитские ворота, Мерзляковский пер., д. Мещериновой.
3127. В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКОЙ
25 августа 1900 г. Ялта.
25 августа.
Вы сердитесь, Вера Федоровна? Но что делать! Время наших неудач и недоразумений, очевидно, еще продолжается; по два раза в день я ходил в фотографию, и мне каждый раз говорили: не готово! Наконец сегодня, потеряв всякое терпение, я вырвал два снимка – без наклейки, без ретуши – и посылаю. Эти снимки еще не готовы, имейте это в виду, т. е. не судите очень строго. Вам надлежит рассмотреть их и потом написать мне, сколько прислать Вам карточек и каких. Если оба сорта понравятся, то вышлю оба, пожелаете – по нескольку штук. На фотографии, кстати сказать, Вы вышли грустной, грустной!
Статья Боборыкина, его беседа с папой напечатана и "Русской мысли" за июнь 1900 г.
С каким удовольствием я поехал бы теперь в цивилизованные страны, в Петербург, например, чтобы пожить там, потрепать свою особу. Я чувствую, как здесь я не живу, а засыпаю или всё ухожу, ухожу куда-то без остановки, бесповоротно, как воздушный шар. А пьесу все-таки пишу и кончу ее, вероятно, в сентябре и тогда пришлю Вам. В сентябре поеду в Москву, потом за границу – надолго.
В Ялте холодно, море сердитое! Будьте здоровы и счастливы, да хранит Вас бог. Не сердитесь на меня!
Ваш А. Чехов.
3128. M. П. ЧЕХОВОЙ
28 августа 1900 г. Ялта.
28 авг.
Милая Маша, ты пишешь, чтобы я выслал денег, а не пишешь, сколько. Посылаю двести рублей; если этого мало, то пришлю еще.
Всё благополучно. Мать здорова. У меня каждый день Ладыженский, который приехал дней 10 назад. Пьесу писать, конечно, нельзя.
Нового ничего. Будь здорова.
Твой А. Чехов.
3129. О. Л. КНИППЕР
30 августа 1900 г. Ялта.
30 авг.
Милая моя Оля, я жив и здоров, чего и тебе, актрисе, желаю. Не пишу тебе, потому что погоди, пишу пьесу. Хотя и скучновато выходит, но, кажется, ничего себе, умственно. Пишу медленно – это сверх ожидания. Если пьеса не вытанцуется как следует, то отложу ее до будущего года. Но все-таки, так или иначе, кончу ее теперь.
Ах, как мне мешают, если бы ты только знала!! Не принимать людей я не могу, это не в моих силах.
В Москве холодно? Ой, ой, нехорошо это.
Ну, будь здорова. Ты обижаешься, что в некоторых письмах я не называю тебя по имени. Честное слово, это неумышленно.
Твой Antoine.
Целую тебя двадцать раз.
Был немножко нездоров, ворчал, а теперь ничего, опять повеселел.
На конверте:
Москва.
Ее Высокоблагородию
Ольге Леонардовне Книппер.
У Никитских ворот, Мерзляковский пер., д. Мещериновой.
3130. M. О. МЕНЬШИКОВУ
2 сентября 1900 г. Ялта.
Повремените немножко кланяюсь желаю здравия. Чехов.
На бланке:
Петербург.
Редакцию "Недели" Меньшикову
3131. M. П. ЧЕХОВОЙ
2 сентября 1900 г. Ялта.
2 сент.
Милая Маша, приеду в Москву, когда кончу пьесу. Переписывать ее начисто буду в Москве.
Теперь вот какое дело. Мать почему-то боялась сказать тебе, мне же постоянно говорит, что ей очень хочется в Москву. И сегодня она решительно заявила мне, что оставаться в Ялте ей одной или с чужими – никак нельзя, и просила написать тебе об этом. И я согласен с ней, оставаться ей в Ялте одной, среди чужих, никак нельзя, и надо дать ей пожить в Москве, если не всю зиму, то хоть 2—3 месяца. Подумай, пожалуйста, и напиши. Я буду ждать твоего ответа. Только, пожалуйста, не подумай, что я это капризничаю или что-нибудь вроде. С матерью мы живем мирно, и о том, что ей нужно жить зиму в Москве, она сегодня заговорила первая.
Нового ничего нет. В Ялте холодно, сегодня пасмурно. Хочу надеть осеннее пальто. Будь здорова и весела.
Ладыженский еще здесь.
Твой Antoine.
Вишневский на меня сердится?
3132. А. Л. ВИШНЕВСКОМУ
5 сентября 1900 г. Ялта.
5 авг. 1900.
Дорогой мой земляк Александр Леонидович, большущее Вам спасибо за Ваше письмо и вообще за Вашу доброту. Скоро, должно быть, увидимся, ибо я всё хожу и всё думаю про Москву, как бы мне уехать. Соскучился страшно, отчаянно. Пьесу я пишу, уже написал много, но пока я не в Москве, судить о ней не могу. Быть может, выходит у меня не пьеса, а скучная, крымская чепуха. Называется она "Три сестры" (как Вам уже известно), для Вас приготовляю роль инспектора гимназии, мужа одной из сестер. Вы будете в форменном сюртуке и с орденом на шее.
Если пьеса не сгодится в этом сезоне, то в будущем сезоне переделаю.
Завидую Вам, что Вы часто бываете там, где я уже лет шесть не был, т. е. в бане. Я весь теперь покрыт рыбьей чешуей, оброс, хожу без одежи и кричу диким голосом; барышни меня боятся.
Говорят, что Вы женитесь на Р. Правда ли это? Если правда, то от души Вас поздравляю. Она артистка хорошая.
Когда буду в Москве, то позовите меня к себе в гости. Сестра пишет, что у Вас очень хорошая квартира, и если Вы в самом деле довольны и чувствуете себя хорошо, то я очень рад и завидую Вам. Будьте, земляк, здоровы, веселы, бодры, работайте хорошо, с удовольствием и не забывайте Вашего
А. Чехова.
3133. О. Л. КНИППЕР
5 сентября 1900 г. Ялта.
5 сент. 1900.
Милюся моя, ангел мой, я не пишу тебе, но ты не сердись, снисходи к слабостям человеческим. Всё время я сидел над пьесой, больше думал, чем писал, но всё же мне казалось, что я занят делом и что мне теперь не до писем. Пьесу пишу, но не спешу, и очень возможно, что так и в Москву поеду не кончив; очень много действующих лиц, тесно, боюсь, что выйдет неясно или бледно, и потому, по-моему, лучше бы отложить ее до будущего сезона. Кстати сказать, я только "Иванова" ставил у Корша тотчас же по написании, остальные же пьесы долго еще лежали у меня, дожидаясь Влад<имира> Ивановича, и, таким образом, у меня было время вносить поправки всякие.
У меня гости: начальница гимназии с двумя девицами. Пишу с перебоями. Сегодня провожал на пароход двух знакомых барышень и – увы! – видел Екатерину Николаевну, отъезжавшую в Москву. Со мной была холодна, как могильная плита в осенний день! И я тоже, по всей вероятности, был не особенно тепел.
Телеграмму, конечно, пришлю, непременно выходи меня встретить, непременно! Приеду с курьерским – утром. Приеду и в тот же день засяду за пьесу. А где мне остановиться? На Мл. Дмитровке нет ни стола, ни постели, придется остановиться в гостинице. В Москве я пробуду недолго.
Дождя в Ялте нет. Сохнут деревья, трава давно высохла; ветер дует ежедневно. Холодно.
Пиши мне почаще, твои письма радуют меня всякий раз и поднимают мое настроение, которое почти каждый день бывает сухим и черствым, как крымская земля. Не сердись на меня, моя миленькая. Гости уходят, иду провожу их.
Твой Antoine.
На конверте:
Москва.
Ольге Леонардовне Книппер.
У Никитских ворот, Мерзляковский пер., д. Мещериновой.
3134. M. П. ЧЕХОВОЙ
5 сентября 1900 г. Ялта.
5 сент.
Милая Маша, посылаю сто рублей. Все обстоит благополучно, по-прежнему.
Твой Ан<тон>.
3135. О. Л. КНИППЕР
6 сентября 1900 г. Ялта.
6 сент.
Милая моя Оля, ангел мой, мне очень, очень, очень скучно без тебя. Я приеду, когда кончатся у тебя репетиции и начнутся спектакли, когда в Москве будет уже холодно, т. е. после 20-го сентября.
Теперь я сижу дома, и мне кажется*, что я пишу.
Ну, будь здорова, бабуся.
Твой Antoine.
* говорю "кажется", потому что в иной день сидишь-сидишь за столом, ходишь-ходишь, думаешь-думаешь, а потом сядешь в кресло и возьмешься за газету или же начнешь думать о том о сем, бабуся милая!
Пиши!
На конверте:
Москва.
Ее Высокоблагородию Ольге Леонардовне Книппер. Никитские ворота, Мерзляковский пер., д. Мещериновой.
3136. А. Б. ТАРАХОВСКОМУ
6 сентября 1900 г. Ялта.
6 сентября 1900 г.
Многоуважаемый
Абрам Борисович!
Искренно сожалею, что, кажется, ничего не могу сделать для Вас. Живу я не в Ялте, а в уезде, с полицейским начальством незнаком, с исправником при встрече только кланяюсь… По наведенным мною справкам, евреям разрешается жить в Ялте только после продолжительных хлопот – это в обыкновенное время, в настоящее же время, когда в Ялте ждут царя и когда вся полиция занята и напряжена, и думать нельзя о каких-либо хлопотах. Я еще повидаюсь кое с кем и поговорю, и в случае если можно будет сделать что-нибудь, если можно будет выхлопотать для Вас право проживать не в Ялте, а в Алупке или Гурзуфе, то я буду телеграфировать Вам…
Здесь тоже холодно, дуют ветры жестокие. Лето отвратительное, вероятно, такое же точно, как в Балаклаве, только без дождей. Мне здесь мешают работать, я хотел было поехать в Балаклаву и засесть там; но если в этом странном городе, как Вы пишете, холодно и сыро и идут дожди, то придется отложить попечение… Да и уже, кстати сказать, поздно, уже осень, пора уезжать за границу.
Итак, если сделаю хотя что-нибудь, то буду телеграфировать обстоятельно. Из Балаклавы в Ялту можно добраться на пароходе "Тавель", очень хорошем, быстроходном; этот пароход ходит во всякую погоду.
Будьте здоровы. Прошу Вас поклониться Вашей жене и передать ей, что я искренно, от всей души сочувствую ее горю. Желаю здоровья.
Преданный А. Чехов.
На конверте:
Балаклава.
Его Высокоблагородию
Абраму Борисовичу Тараховскому,
3137. О. Л. КНИППЕР
8 сентября 1900 г. Ялта.
8 сент.
Ты пишешь: "Ах, для меня всё так смутно, смутно"… Это хорошо, что смутно, милая моя актрисочка, очень хорошо! Это значит, что ты философка, умственная женщина.
Кажется, потеплело? Как бы ни было, 20 сентября я выеду в Москву и пробуду там до 1 октября. Все дни буду сидеть в гостинице и писать пьесу. Писать или переписывать начисто? Не знаю, бабуся милая. Что-то у меня захромала одна из героинь, ничего с ней не поделаю и злюсь.
Получил сейчас письмо от Маркса: пишет, что пьесы мои выйдут в свет через 10 дней.
Я боюсь, как бы ты не разочаровалась во мне. У меня страшно лезут волосы, так лезут, что, гляди, чего доброго, через неделю буду лысым дедом. По-видимому, это от парикмахерской. Как только постригся, так и стал лысеть.
Пишет Горький пьесу или не пишет? Откуда это известие в "Новостях дня", будто название "Три сестры" не годится? Что за чушь! Может быть, и не годится, только я и не думал менять.
Страшно скучаю. Понимаешь? Страшно. Питаюсь одним супом. По вечерам холодно, сижу дома. Барышень красивых нет. Денег становится всё меньше и меньше, борода седеет…
Дуся моя, целую тебе ручку – и правую и левую. Будь здорова и не хандри, не думай, что всё для тебя смутно.
До свиданья, Оля моя хорошая, крокодил души моей!
Твой Antoine.
На конверте:
Москва.
Ее Высокоблагородию
Ольге Леонардовне Книппер.
У Никитских ворот, Мерзляковский пер., д. Мещериновой.
3138. A. M. ПЕШКОВУ (M. ГОРЬКОМУ)
8 сентября 1900 г. Ялта.
8 сентября 1900.
Ну-с, дорогой Алексей Максимович, посылаю Вам письмо, полученное мной вчера; по-видимому, оно относится к Вам и посылалось главным образом для Вас.
Только что прочитал в газете, что Вы пишете пьесу. Пишите, пишите, пишите! Это нужно. Если провалится, то не беда. Неуспех скоро забудется, зато успех, хотя бы и незначительный, может принести театру превеликую пользу.
Если напишете мне, то я еще успею получить здесь Ваше письмо. Выеду я отсюда, из Ялты, не ранее 22-го сент<ября>. Выеду в Москву, а если там будет очень холодно, то за границу.
Телеграмму получил, merci.
Смотрите же, как только приеду в Москву, буду телеграфировать Вам; приезжайте тогда, поболтаемся вместе, покатаемся поперек Москвы.
Ваш А. Чехов.
Поклонитесь Вашей жене и скажите, что фотографию свою, хорошую, пришлю ей из Москвы или заграницы.
На конверте:
Нижний Новгород.
Алексею Максимовичу Пешкову.
В редакции "Нижегородского листка".
3139. M. П. ЧЕХОВОЙ
9 сентября 1900 г. Ялта.
9 сентябрь.
Милая Маша, отвечаю на твое письмо, в котором ты пишешь насчет матери. По-моему, будет лучше, если она поедет в Москву теперь, осенью, а не после декабря. Ведь в Москве она устанет и соскучится по Ялте в один месяц, и если ты возьмешь ее в Москву осенью, то к Рождеству она будет уже опять в Ялте. Это мне так кажется, и возможно, что я ошибаюсь, но во всяком случае при решении вопроса надо иметь в виду, что до Рождества в Ялте гораздо скучнее, чем после Рождества; несравненно скучнее. Вероятно, в Москве я буду после 20-го сентября, тогда поговорим и решим окончательно. Из Москвы я поеду – куда? Неизвестно. Сначала в Париж, а потом, вероятно, в Ниццу, из Ниццы – в Африку. Как-нибудь протяну до весны, до апреля или мая, когда опять приеду в Москву.
Нового ничего нет. Дождей тоже нет, всё засохло. В доме у нас тихо, смирно, благополучно и, конечно, скучно.
"Трех сестер" писать очень трудно, труднее, чем прежние пьесы. Ну, да ничего, авось выйдет что-нибудь, если не в этом, то в будущем сезоне. В Ялте, кстати сказать, писать очень трудно; и мешают, да и всё кажется, что писать не для чего, и то, что написал вчера, не нравится сегодня.
Лавров Вукол прислал тебе книгу "Крестоносцы". Книга очень толстая и тяжелая.
Получил сейчас от Комиссаржевской телеграмму; просит для бенефиса пьесу.
Ну, будь здорова и благополучна.
Ольге Леонардовне нижайший поклон, Вишневскому и всем прочим – тоже.
Если Горький в Москве, то скажи ему, что я послал в Нижний Новгород письмо его милости.
Твой А. Чехов.
3140. М. П. ЧЕХОВОЙ
10 сентября 1900 г. Ялта.
10 сент.
Милая Маша, посылаю тебе план Кучук-Коя. Имеется дом двухэтажный, кухня и флигель вроде сакли татарской.
Марфуша сегодня ушла от нас. Дядя потребовал ее в Ливадию.
В Ялте вдруг опять стало жарко. Дождей нет и нет. Очевидно, в Ялте нужно сажать только такие растения, которые не требуют частой поливки.
Будь здорова.
Твой Antoine.
Если Кучук-Кой, в котором около 3 десятин, продать за 4 тыс., то это было бы чудесно. Тогда бы я дал тебе 200 р.
3141. M. П. ЧЕХОВОЙ
12 сентября 1900 г. Ялта.
12 сент.
Милая Маша, вчера была у нас Соня Малкиель. Была целый день, ночевала и сегодня уехала вместе с Сергеенко, который, кстати сказать, тоже был в Ялте. Мать, по-видимому, не поедет с ней в Москву. Соня поедет через месяц, т. е. в середине октября, мать же хочет ехать в первых числах.
Марфуши нет. Обязанности горничной исполняет Арсений. По-видимому, оставлять здесь мать одну не годится, да и она сама не хочет оставаться одной, а потому и мне придется прожить здесь до первых чисел октября. Значит, в Москву я не поеду в этом году.
Три дня мне нездоровилось, сидел дома, теперь же полегче стало.
Будь здорова и благополучна.
Здесь погода порядочная, потеплело.
Твой Antoine.
