Текст книги "Письма 1875-1904"

Автор книги: Антон Чехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 235 (всего у книги 267 страниц)

3803. П. П. ГНЕДИЧУ

19 августа 1902 г. Ялта.

19 авг. 1902.

Дорогой Петр Петрович, запаздываю ответом на Ваше письмо, посланное Вами 3 авг<уста>; это потому, что был в Москве и только третьего дня вечером приехал в Ялту.

"Юбилей" и "Свадьбу" возьмите, условие присылайте для подписи. Только вот одно: ради создателя, не ставьте "Чайку"! Я читал в газетах, что будто в Александринском театре собираются репетировать "Чайку", и этот слух, по всей вероятности недостоверный, смутил мой дух… Пожалуйста, напишите мне, что эта пьеса поставлена не будет, успокойте.

В Крыму жарко, необычайно жарко, писать даже нельзя. Будьте здоровы и благополучны, крепко жму руку.

Ваш А. Чехов.

3804. В. Е. ЕРМИЛОВУ

19 августа 1902 г. Ялта.

19 авг. 1902 г.

Без вины виноват перед Вами, дорогой Владимир Евграфович, и сердечно прошу Вас извинить меня. Дело в том, что, вернувшись домой, я нашел у себя на столе Ваш журнал, начиная с 12 №, и тут же кипу, вновь полученную, тоже начиная с 12 №. Стало быть, Вы, когда говорили у Филиппова, что журнал мне высылается, были правы, я же не соглашался с Вами по той причине, что журнал получался в мое отсутствие.

Здесь в Ялте томительно жарко, я готов кричать караул. Нельзя сидеть ни на дворе, ни в комнате.

Еще раз простите! В конце августа или в начале сентября буду опять в Москве и тогда постараюсь увидеться с Вами, а пока позвольте пожелать Вам всего хорошего и крепко пожать руку.

Ваш А. Чехов.

3805. Г. М. ЧЕХОВУ

19 августа 1902 г. Ялта.

19 авг. 1902.

Милый Жорж, здравствуй! Прежде всего прости за скучнейшее поручение, которое я собираюсь дать тебе: будь добр, побывай, пожалуйста, у тети Марфочки и возьми у нее моей матери рубашки и что есть еще, и если можно взять. Все, что потребует, заплати, я с благодарностью возвращу тебе.

Я был около Москвы, где проживал со своей болеющей супружницей, теперь приехал в Ялту. Здоровье мое ничего себе; не знаю, что будет зимой.

У Вас в Таганроге Александр с семьей? В какой гостинице он остановился? И что он делает в Таганроге? Я бы приехал на открытие памятника Петру I, да не хочется новый фрак шить, и денег маловато, все истратил, кстати сказать.

Черкни строчки две. Поклонись своей маме, пожелай ей здоровья и спокойствия, поклонись Володе и сестрам, а также Иринушке.

Еще раз прости за скучное поручение. Будь здоров, голубчик, желаю тебе всего, всего хорошего.

Твой А. Чехов.

3806. Н. В. АЛТУХОВУ

20 августа 1902 г. Ялта.

20 авг. 1902.

Многоуважаемый Николай Владимирович, в Ялте такая жара аспидская, что нет никакой моей возможности. Спасибо Вам за хлопоты и за письмо. Красного вина у меня в доме не пьют, или пьют очень мало, с водой, белое же судакское, если оно не крепкое, а легкое столовое, будет принято и выпито с большим удовольствием. Если можно выслать пробу, то благоволите выслать белого, и я, получив и отведав, тотчас же напишу Вам. Если вино крепкое, т. е. такое же, как, например, Удельное и Токмакова, то не присылайте.

Желаю Вам всего хорошего, еще раз благодарю и жму руку.

Ваш А. Чехов.

3807. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

20 августа 1902 г. Ялта.

20 авг. 1902.

Дуся моя, жена, здравствуй! Вчера получил от тебя два засаленных, помятых письма; очевидно, оба письма были опущены в одно время, одним и тем же лицом. Как живешь? Какова погода? Сегодня в Ялте стало немного прохладней, дышать можно, ночью же было душно и вообще скверно. По соседству умерла татарка, и всю ночь и сегодня весь день голосили по ней родственники.

Долга я не получил.

С Миролюбовым мы согласились ехать вместе в Nervi в конце ноября или начале декабря. До этой поездки в Nervi все время буду жить в Москве.

Ах, если б ты знала, как лезут у меня волосы! Гляди, как облысею, то перестанешь любить меня. Вчера помыл голову, и сегодня волосы пуще полезли. Подозреваю, что тут виновато мыло, прописанное мне твоей симпатией – Членовым.

Нового ничего нет, все благополучно. Если в самом деле в сентябре ты не будешь принимать участия в репетициях, то попроси Таубе отпустить тебя в Ялту. Здесь совсем нет дождей, все пересохло, но к сентябрю, надо полагать, небеса смилуются и побрызгают. А мне с тобой было бы очень хорошо.

Как пьеса Найденова? Читал ли ее Немирович? Напиши, дуся моя, поподробнее.

Скажи Елизавете Васильевне, что я каждый день вспоминаю ее и благодарю за мятные лепешки. Приехала ли Мария Петровна?

Обо всем пиши, собака.

Дома в Москве позабыл свою ручку, позабыл очки, которые в твоем шкафу, – одним словом, как ни вертись, а в Москву придется ехать.

Целую тебя, обнимаю, кусаю за ухо, потом кусаю за плечо, глажу тебя по спине и остаюсь твой лысенький супруг

Antoine.

Пиши, дуся. Отчего сегодня нет письма? К чему этот пост? Не ленись, моя деточка.

На конверте:

Московско-Ярославск. ж. д.

Тарасовская пл.

Ее высокоблагородию

Ольге Леонардовне Чеховой.

Имение Алексеевой, Любимовка.

3808. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

22 августа 1902 г. Ялта.

22 авг.

Милый мой, хороший дусик, от тебя долго не было писем, дня три, сегодня пришло одно. У меня по-прежнему жара несноснейшая, хоть караул кричи. Вчера вечером первый раз за все время прошел дождик, чуть-чуть, минуты на три.

Посылаю тебе объявление, которое дала мне Маша. Прочти его. Быть может, если там пруд велик, можно было бы купить десятинки две-три.

У меня насморк. Волосы лезут, как никогда не лезли, и кожа болит на голове. Погожу еще немного, и если не перестанет болеть, то обреюсь, т. е. обрею голову.

М. С. Смирнова просила купить для нее татарские туфли, а мерки мне не дала.

Приехав сюда, я все свои мелкие долги уплатил, но сам долга не получил, так что С. Т. Морозову не уплачу 5 тыс. Буду ему писать.

Про пьесу Найденова ничего не знаю. Какова она? Немирович очень холоден с ним почему-то и, как мне кажется и казалось, несправедлив к нему. Найденов, кстати сказать, как драматург, гораздо выше Горького.

Здесь настоящая засуха, полный неурожай. Учительница Мария Федоровна из Мелихова уезжает завтра, теперь она у нас. Бедовая стала.

Не сердись на меня, жена моя, не сердись, милая. Право, все не так скверно, как ты думаешь. Я приеду, мы будем вместе до декабря, потом я уеду и вернусь не позже марта, а после марта я весь твой, если только я тебе нужен.

Бог тебя благословит, целую тебя крепко и обнимаю. Я сильно по тебе скучаю. Кровохарканий не было ни разу – здесь в Ялте, в Любимовке же были почти каждый день в последнее время, хотя вес и прибавился.

Приедешь в Ялту? Поговори с Таубе.

Целую еще раз. Будь здорова и покойна, собака рыжая. Твой Antoine.

На конверте:

Московско-Ярославск. ж. д.

Тарасовская пл.

Ее высокоблагородию

Ольге Леонардовне Чеховой.

Дача Алексеевой, Любимовка.

3809. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

23 августа 1902 г. Ялта.

Копия.

"Аделаида Юльевна Рид Константин Людвигович Андреолетти помолвлены. Тифлис. Август 1902".

Это прислано в Ялту на твое имя. Писем от тебя нет. Я здоров. Сегодня ветер. Завтра буду писать. Надежда Ивановна уехала в Москву.

Твой Antoine.

Пятница, 23 авг.

На обороте:

Московско-Ярославск. ж. д.

Тарасовская пл.

Ее высокоблагородию

Ольге Леонардовне Чеховой.

Любимовка, д. Алексеевой.

3810. Вл. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО

23 августа 1902 г. Ялта.

23 авг. 1902.

Милый Владимир Иванович, сегодня я получил от кн. Барятинского телеграмму с просьбой – разрешить "Чайку" для Петербурга. Я ответил так: "Чайка" принадлежит Художественному театру. Накануне же я писал Гнедичу, просил его не ставить "Чайки" в Александринском театре. Будь добр, напиши или телеграфируй кн. Барятинскому, если он обратится к тебе насчет "Чайки", что эта пьеса принадлежит Художеств<енному> театру.

Здесь очень жарко. Нового ничего нет, все благополучно. Как пьеса Найденова?

Будь здоров и благополучен, всего тебе хорошего. Жму руку.

Твой А. Чехов.

3811. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

24 августа 1902 г. Ялта.

24 анг.

Дуся моя, вот уже 3 или 4 дня, как я не получаю от тебя писем. Не хочешь писать – твое дело, только поручи кому-нибудь извещать меня о твоем здоровье, умоляю тебя.

Вот уже четвертый день, как дует ветер, сухой, противный. Я наконец начинаю привыкать и уже сижу за своим столом и кое-что пописываю. Кровохарканий не было. Но зато насморк отчаянный. Пью каждый день сливки, довольно хорошие. В городе не бываю.

Маша уезжает в Москву 4 сентября. Едим арбузы и дыни, винограда же еще нет; есть плохой.

Здесь Карабчевский.

Радость моя, не терзай меня, не мучай понапрасну, давай о себе знать почаще. Ты сердита на меня, а за что – никак не пойму. За то, что я уехал от тебя? Но ведь я с тобой прожил с самой Пасхи, не разлучаясь, не отходя от тебя ни на шаг, и не уехал бы, если бы не дела и не кровохарканье. Долга я не получил, кстати сказать, а кровохарканья нет уже. Не сердись же, родная моя.

Ночью было прохладно, а сегодня утром опять жарко. Когда переедешь в Москву? Напиши. Была ли у докторов? Что они сказали?

Целую тебя крепко, обнимаю мою радость, будь покойна и довольна и, умоляю, не сердись на своего мужа.

Твой Antoine.

На конверте:

Московско-Ярославск. ж. д.

Тарасовская пл.

Ее высокоблагородию

Ольге Леонардовне Чеховой.

Любимовка, дача Алексеевой.

3812. В. Г. КОРОЛЕНКО

25 августа 1902 г. Ялта.

25 авг. Ялта.

Дорогой Владимир Галактионович, где Вы? Дома ли? Как бы ни было, адресую это письмо в Полтаву.

Вот что я написал в Академию:

"В<аше> и<мператорское> в<ысочество>!

В декабре прошлого года я получил извещение об избрании А. М. Пешкова в почетные академики; и я не замедлил повидаться с А. М. Пешковым, который тогда находился в Крыму, первый принес ему известие об избрании и первый поздравил его. Затем, немного погодя в газетах было напечатано, что ввиду привлечения Пешкова к дознанию по 1035 ст. выборы признаются недействительными; причем было точно указано, что это извещение исходит от Академии наук, а так как я состою почетным академиком, то это извещение частью исходило и от меня. Я поздравлял сердечно и я же признавал выборы недействительными – такое противоречие не укладывалось в моем сознании, примирить с ним свою совесть я не мог. Знакомство с 1035 ст. ничего не объяснило мне. И после долгого размышления я мог прийти только к одному решению, крайне для меня тяжелому и прискорбному, а именно, почтительнейше просить В<аше> Императорское> в<ысочество> о сложении с меня звания почетного академика".

Вот Вам. Сочинял долго, в очень жаркую погоду и лучше сочинить не мог и, вероятно, не могу.

Приехать было нельзя. Хотелось с женой проехаться по Волге и по Дону, но в Москве она, т. е. жена, тяжело заболела опять – и мы так намучились, что было не до путешествия. Ну, ничего, авось, будем живы в будущем году, и тогда я проедусь в Геленджик, о котором, кстати сказать, на днях читал статью в "Историч<еском> вестнике".

Желаю Вам всего хорошего, крепко жму руку. Будьте здоровы и веселы.

Ваш А. Чехов.

На конверте:

Полтава.

Владимиру Галактионовичу Короленко.

Александровская, д. Старицкого.

3813. А. Н. ВЕСЕЛОВСКОМУ

25 августа 1902 г. Ялта.

Милостивый государь

Александр Николаевич!

В декабре прошлого года я получил извещение об избрании А. М. Пешкова в почетные академики. А. М. Пешков тогда находился в Крыму, я не замедлил повидаться с ним, первый принес ему известие об избрании и первый поздравил его. Затем, немного погодя, в газетах было напечатано, что ввиду привлечения Пешкова к дознанию но 1035 ст. выборы признаются недействительными. При этом было точно указано, что извещение исходит от Академии наук, а так как я состою почетным академиком, то это извещение исходило и от меня. Я поздравлял сердечно и я же признавал выборы недействительными – такое противоречие не укладывалось в моем сознании, примирить с ним свою совесть я не мог. Знакомство же с 1035 ст. ничего не объяснило мне. И после долгого размышления я мог прийти только к одному решению, крайне для меня тяжелому и прискорбному, а именно, почтительнейше просить Вас ходатайствовать о сложении с меня звания почетного академика.

С чувством глубокого уважения имею честь пребыть Вашим покорнейшим слугою.

Антон Чехов.

25 августа 1902 г.

Ялта.

3814. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

27 августа 1902 г. Ялта.

27 авг.

Дусик мой, окунь мой, после долгого ожидания наконец получил от тебя письмо. Я живу себе потихоньку, в городе не бываю, беседую с посетителями и изредка пописываю. Пьесу писать в этом году не буду, душа не лежит, а если и напишу что-нибудь пьесоподобное, то это будет водевиль в одном акте.

Письма твоего Маша не давала мне, я нашел его в комнате матери, на столе, машинально взял и прочел – и понял тогда, почему Маша была так не в духе. Письмо ужасно грубое, а главное несправедливое; я, конечно, понял твое настроение, когда ты писала, и понимаю. А твое последнее письмо какое-то странное, и я не знаю, что с тобою и что у тебя в голове, дуся моя. Ты пишешь: "А странно было ждать тебя на юг, раз знали, что я лежу. Явно высказывалось нежелание, чтобы ты был около меня, больной…" Кто высказывал желание? Когда меня ждали на юг? Я же клялся тебе в письме честным словом, что меня одного, без тебя ни разу не звали на юг… Нельзя, нельзя так, дуся, несправедливости надо бояться. Надо быть чистой в смысле справедливости, совершенно чистой, тем паче, что ты добрая, очень добрая и понимающая. Прости, дусик, за эти нотации, больше не буду, я боюсь этого.

Когда Егор представит счет, ты заплати за меня, я отдам тебе в сентябре. У меня такие планы: до начала декабря я в Москве, потом уезжаю в Nervi, там и в Пизе живу до Поста, потом возвращаюсь. У меня в Ялте кашель, какого не было в милой Любимовке. Кашель небольшой, правда, но все же он есть. Ничего не пью. Сегодня был у меня Орленев, была Назимова. Приехал Дорошевич. Виделся на днях с Карабчевским.

Писал ли я тебе насчет "Чайки"? Я писал в Петербург Гнедичу слезное письмо, в котором просил не ставить "Чайки". Сегодня получил ответ: нельзя не ставить, ибо-де написаны новые декорации и проч. и проч. Значит, опять будет брань.

Ты же не говори Маше, что я читал твое письмо к ней. Или, впрочем, как знаешь.

От твоих писем веет холодком, а я все-таки пристаю к тебе с нежностями и думаю о тебе бесконечно. Целую тебя миллиард раз, обнимаю. Пиши мне, дуся, чаще, чем один раз в пять дней. Все-таки я ведь твой муж. Не расходись со мной так рано, не поживши как следует, не родивши мне мальчишку или девчонку. А когда родишь, тогда можешь поступать как тебе угодно. Целую тебя опять-таки.

Твой Antoine.

На конверте:

Москва.

Ее высокоблагородию

Ольге Леонардовне Чеховой.

Красные ворота, д. Алексеевой.

3815. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

28 августа 1903 г. Ялта.

28 авг.

Милая моя собака, г-жа Адель, уезжая, просила дать ей какое-нибудь поручение к тебе, и вот я посылаю часть того, что должен был бы сам привезти. Боюсь, как бы она не измяла или не рассердилась на меня за то, что я даю ей так много вещей.

По вечерам в Ялте уже холодно. Обидно становится, что лето уже прошло. Ты с удовольствием удишь рыбу, по целым часам сидишь неподвижно? Ты, значит, становишься такою, как я. Целую тебя, мою дусю ненаглядную, и обнимаю.

Твой Antoine.

Напиши, получила ли вещи, в исправности ли…

На конверте:

Ольге Леонардовне Чеховой.

Неглинный, д. Гонецкой.

3816. В. Г. КОРОЛЕНКО

28 августа 1902 г. Ялта.

28 авг. 1902.

Дорогой Владимир Галактионович, вот еще подробности. Когда мною были написаны заявление к К<онстантину> К<онстантиновичу> и письмо к Вам, вдруг явился гость – акад. Кондаков, которого Вы знаете. Мы разговорились, и он между прочим сказал мне, что заявление следует посылать на имя А. Н. Веселовского, так как. сей состоит председателем Отделения, но вовсе не на имя К<онстантина> К<онстантиновича>, который состоят только членом Отделения, как я и Вы. Я быстро переписал заявление и в тот же день послал его – на имя Веселовского. Стало быть, Батюшков был не прав.

Заявление я переписал, письмо же к Вам послал так, рассчитывал написать Вам еще на другой день. Расчет мой оказался неверным, я запаздываю дня на три, в расчете, что Вы простите и не посетуете на меня.

Желаю Вам всего хорошего, крепко жму руку. Стемнело в комнате, плохо вижу и потому плохо пишу, кажется.

Ваш А. Чехов.

3817. О. Р. ВАСИЛЬЕВОЙ

29 августа 1902 г. Ялта.

29 авг. 1902.

Ялта.

Многоуважаемая Ольга Родионовна, спасибо Вам за письмо. Я буду в Москве в сентябре, вероятно, около 20-го, и если Вы не уедете за границу, то мы еще увидимся. А если уедете, то так тому, значит, и быть.

Скажите Вашим девочкам, чтобы они не хворали, чтобы вели себя хорошо, а то я стану наказывать их. Вы пишете, что любите одну больше, другую – меньше, но ведь они обе одинаково хороши, одинаково славные, милые девочки.

Вы, как пишете, потеряли одно ухо. Теперь, слушая кого-нибудь, Вы должны будете поворачивать в сторону говорящего здоровое ухо. Это обидно.

Во всяком случае надеюсь, что мы еще увидимся. Эту зиму я буду в Италии, в Nervi.

Желаю Вам всего хорошего.

Преданный А. Чехов.

3818. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

29 августа 1902 г. Ялта.

29 авг.

Милая моя жена, актрисуля, собака моя, здравствуй! Ты просишь ответа на вопросы, которые предлагаешь в своем последнем письме. Изволь! Да, визитеры уже одолевают меня. Вчера, например, приходили с утра до вечера – и так, и по делам. Ты пишешь, что визитерство это мне нравится, что я кокетничаю, когда говорю, что это злит меня. Не знаю, кокетничаю или нет, только работать мне нельзя, и от разговоров, особенно с незнакомыми, я бываю очень утомлен. Ты пишешь: "я очень рада, что тебе так нравится в Ялте и что тебе так хорошо там". Кто тебе писал, что мне тут так хорошо? Затем ты спрашиваешь, что мне сказал Альтшуллер. Сей доктор бывает у меня часто. Он хотел выслушать меня, настаивал на этом, но я отказался. Настроение? Прекрасное. Самочувствие? Вчера было скверно, принимал Гуниади, а сегодня – ничего себе. По обыкновению, кашляю чаще, чем на севере. Дорогу перенес я очень хорошо; было только очень жарко и пыльно. Ты седеешь и стареешь? Это от дурного характера, оттого, что не ценишь и недостаточно любишь своего мужа. Спится мне как всегда, т. е. очень хорошо, лучше не нужно. Ярцев был у меня вчера, весело болтал, хвалил землю, которую он купил в Крыму (около Кокоз); по-видимому, у него и в Благотворительном) обществе все благополучно, так как все разъяснилось и начальство увидело, что оно, т. е. начальство, было обмануто доносчиками.

Жарко, ветер, неистово дую нарзан. Сегодня получил от Немировича письмо, получил пьесу от Найденова. Еще не читал. Немирович требует пьесы, но я писать ее не стану в этом году, хотя сюжет великолепный, кстати сказать.

Маша получила сегодня письмо из Алупки от Чалеевой. Пишет, что ей скучно, что она больна и что ей читать нечего. Письмо невеселое.

Маша приедет в Москву 6 сентября, привезет вина. Дуся моя хорошая, узнай, не может ли полк<овник> Стахович дать письмо (свое или от кого-нибудь) министру народного просвещения Зенгеру о том, чтобы приняли одного еврея в ялтинскую гимназию. Этот еврей держит экзамены уже 4 года, получает одни пятерки, и все-таки его не принимают, хотя он сын ялтинского домовладельца. Жидков же из других городов принимают. Узнай, дуся, и напиши мне поскорее.

Напиши о своем здоровье хоть два слова, милая старушка. Удишь рыбу? Умница.

Не знаю, хватит ли у тебя денег, чтобы заплатить Егору за обед. Не выслать ли тебе? Как ты думаешь? Пиши мне, собака, поподробней, будь женой. У нас обеды хуже, чем были в Любимовке, осетрина только хорошая. Я ем гораздо меньше, но молоко пью; пью и сливки, довольно порядочные.

Дождя нет, все пересохло в Крыму, хоть караул кричи. Вчера был у меня Дорошевич. Говорили много и долго о разных разностях. Он в восторге от Художеств<енного> театра, от тебя. Видел тебя только в "В мечтах".

Беру за хвост мою собаку, взмахиваю несколько раз, потом глажу ее и ласкаю. Будь здорова, деточка, храни тебя создатель. Если увидишь Горького на репетиции, то поздравь его и скажи – только ему одному, – что я уже не академик, что мною послано в Академию заявление. Но только ему одному, больше никому. Обнимаю мою дусю. Твой муж и покровитель.

На конверте:

Москва.

Ее высокоблагородию

Ольге Леонардовне Чеховой.

Красные ворота, д. Алексеевой.

3819. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

31 августа 1902 г. Ялта.

31 авг.

Отчего ты не получаешь моих писем, дуся? Не знаю. Я пишу тебе почти каждый день, редко пропускаю. Прежде писал в Тарасовку, а теперь по твоему приказанию в д. Алексеева.

Ну-с, в эти последние 3—4 дня я был нездоров, кашлял, тянуло всего, а теперь как будто ничего, только кашель остался. Вообще здесь я кашляю больше, чем на севере. Ты пишешь: "Как же ты меня зовешь в Ялту, раз ты сам говорил, что мне нельзя ехать? Не понимаю. Вообще ничего не понимаю". Я звал тебя в Ялту и при этом писал, чтобы ты попросилась у Таубе и Штрауха. Не я говорил тебе, что тебе нельзя ехать, а доктора. Ты пишешь, что вообще ничего не понимаешь. Чего, собственно, не понимаешь? Я выражаюсь как-нибудь иносказательно? Я обманываю? Нет, нет, нет, дуся, это все нехорошо.

Получил письмо от М. С. Смирновой с фотографиями и от Лили. Отвечать им едва ли я соберусь когда-нибудь; скажи им, что не пишу, потому что скоро приеду и увижусь с ними. Скажи, чтобы Мария и Наталия прислали мерки со своих ног, без мерок нельзя купить башмаков.

В Ялте жарко, дождей нет совсем, и похоже, будто не будет, по ночам я обливаюсь потом. Чернила сохнут. А ведь завтра сентябрь! Деревья в саду не пропали, но и ни на один вершок не выросли.

Если урядник уступит свой участок, то все же у нас берега не будет. А без своего берега нельзя. Тогда уж лучше взять около Алексеевых, у уделов. Лучше же всего – подождать случая.

Пьесы Найденова еще не читал. Как-то не тянет. Читаю богословские журналы и вообще журналы. Ну, будь здорова, дуся моя. Теперь я стал получать от тебя письма чаще, спасибо за это. Пиши же, не ленись, собака моя хорошая, девочка моя великолепная… Целую тебя и обнимаю много раз.

Твой А.

На конверте:

Москва.

Красные ворота, д. Алексеевой.

Ее высокоблагородию

Ольге Леонардовне Чеховой.