Текст книги "Письма 1875-1904"
Автор книги: Антон Чехов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 144 (всего у книги 267 страниц)
1958. А. С. СУВОРИНУ
29 марта 1897 г. Москва.
Крови меньше, но положение неопределенное. Неизвестно, когда выпустят. Пришлите имя, отчество, адрес Носилова. Кланяюсь Анне Ивановне, Насте, Боре, Эмили. Приходил Толстой.
Чехов.
На обороте:
Петербург. Суворину.
1959. П. М. ТРЕТЬЯКОВУ
29 марта 1897 г. Москва.
Милостивый государь
Павел Михайлович.
Я написал И. Э. Бразу, что буду у него в конце пятой недели поста, и уже поехал в Петербург, но в Москве неожиданно задержало меня кровохарканье и теперь я лежу в клинике Остроумова и неизвестно, когда меня отсюда выпустят.
Во всяком случае до мая я едва ли попаду в Петербург.
Не знаю, как мне благодарить Вас, многоуважаемый Павел Михайлович. О своей болезни я напишу Иосифу Эммануиловичу, напишу лежа, потому что иначе мне запрещено писать.
Позвольте пожелать Вам всего хорошего.
Искренно Вас уважающий и преданный
А. Чехов.
97 29/III.
1960. И. Э. БРАЗУ
29 марта 1897 г. Москва.
Многоуважаемый
Иосиф Эммануилович!
Я поехал к Вам, но на пути в Москве со мной произошел неприятный казус: доктора арестовали меня и засадили в клинику, У меня кровохарканье; теперь легче, но положение неопределенное, неизвестно, когда меня выпустят на свободу. Вероятно, ранее мая я не попаду в Петербург. Где Вы будете жить летом?
Желаю Вам всего хорошего. Мой адрес до выздоровления: Москва, Девичье поле, клиника проф. Остроумова.
Искренно Вас уважающий
А. Чехов.
97 29/III.
1961. Ф. О. ШЕХТЕЛЮ
29 марта 1897 г. Москва.
Милый Франц Осипович, большущее Вам спасибо! Получил всё и уже съел половину. Вино мне разрешили именно то самое, которое у Вас есть. Одной бутылки совершенно достаточно, хватит до Пасхи.
Третьякову я написал.
Дела мои как будто бы лучше, но кровь всё еще течет из непоказанного места.
Будьте здоровы, голубчик. Спасибо еще раз.
Ваш А. Чехов.
97 29/III.
1962. А. С. СУВОРИНУ
1 апреля 1897 г. Москва.
Доктора определили верхушечный процесс в легких и предписали мне изменить образ жизни. Первое я понимаю, второе же непонятно, потому что почти невозможно. Велят жить непременно в деревне, но ведь постоянная жизнь в деревне предполагает постоянную возню с мужиками, с животными, стихиями всякого рода, и уберечься в деревне от хлопот и забот так же трудно, как в аду от ожогов. Но всё же буду стараться менять жизнь по мере возможности, и уже через Машу объявил, что прекращаю в деревне медицинскую практику. Это будет для меня и облегчением, и крупным лишением. Бросаю все уездные должности, покупаю халат, буду греться на солнце и много есть. Велят мне есть раз шесть в день и возмущаются, находя, что я ем очень мало. Запрещено много говорить, плавать и проч., и проч.
Кроме легких, все мои органы найдены здоровыми, все органы; что у меня иногда по вечерам бывает импотенция, я скрыл от докторов.
До сих пор мне казалось, что я пил именно столько, сколько было не вредно; теперь же на поверку выходит, что я пил меньше того, чем имел право пить. Какая жалость!
Автора "Палаты № 6" из палаты № 16 перевели в № 14. Тут просторно, два окна, потапенковское освещение, три стола. Крови выходит немного. После того вечера, когда был Толстой (мы долго разговаривали), в 4 часа утра у меня опять шибко пошла кровь.
Мелихово здоровое место; оно как раз на водоразделе, стоит высоко, так что в нем никогда не бывает лихорадки и дифтерита. Решили общим советом, что я никуда не поеду и буду продолжать жить в Мелихове. Надо только покомфортабельнее устроить помещение. Когда надоест в Мелихове, то поеду в соседнюю усадьбу, которую я арендовал для братьев, на случай их приезда.
Ко мне то и дело ходят, приносят цветы, конфекты, съестное. Одним словом, блаженство.
Про спектакль в зале Павловой читал в "Петерб<ургской> газете". Передайте Насте, что если бы я был на спектакле, то непременно поднес бы ей корзину цветов. Анне Ивановне нижайший поклон и привет.
Я пишу уже не лежа, а сидя, но написав, тотчас же ложусь на одр свой.
Ваш А. Чехов.
97 1/IV.
Пишите, пожалуйста, умоляю.
1963. Н. И. ЗАБАВИНУ
2 апреля 1897 г. Москва.
Многоуважаемый Николай Иванович, на сих днях (до Пасхи) пришлют для Вашей квартиры камин. В случае, если вздумаете уехать надолго, поручите кому-нибудь в Ваше отсутствие получить накладную и товар, чтобы потом не пришлось платить много полежалого. При камине будут еще кое-какие вещи; это для собственной моей персоны. 29 рублей сдайте в Управу, когда будете в Серпухове; сдайте 25 р., а 4 р. оставьте на мелкие расходы. Спасибо Вам.
Ваш А. Чехов.
972/IV.
Письмо получил и позавидовал Вам безмерно. Мне запрещена тяга. Запрещено всё интересное.
Hа обороте:
Лопасня Московск. губ.
Его высокоблагородию
Николаю Ивановичу Забавину
в Новоселках
1964. М. Р. СЕМАШКО
2 апреля 1897 г. Москва.
Милый Семаша, если Вы всё еще хвораете, то побывайте у доктора, которого я для Вас нашел. Это самый настоящий и сделает всё, что нужно. Зовут его Викентий Антонович Свенцицкий, Ваш земляк. Принять он Вас может в любой день с 10 до 2 часов, в хирургической клинике проф. Боброва на Девичьем поле. Чем скорее пойдете к нему, тем лучше.
Ваш А. Чехов.
97 2/IV.
Кланяйтесь Свенцицкому.
На обороте:
Здесь
Его высокоблагородию
Мариану Ромуальдовичу Семашко
Пречистенка, д. Арманд, Меблиров. комнаты, № 5
1965. Ал. П. ЧЕХОВУ
2 апреля 1897 г. Москва.
Девичье поле, клиники, 97 2/IV.
Дело вот в чем. С 1884 года начиная у меня почти каждую весну бывали кровохаркания. В этом году, когда ты попрекнул меня благословением святейшего синода, меня огорчило твое неверие – и вследствие этого, в присутствии г. Суворина, у меня пошла кровь. Попал в клиники. Здесь определили у меня верхушечный процесс, т. е. признали за мной право, буде пожелаю, именоваться инвалидом. Температура нормальная, потов ночных нет, слабости нет, но снятся архимандриты, будущее представляется весьма неопределенным и, хотя процесс зашел еще не особенно далеко, необходимо все-таки, не откладывая, написать завещание, чтобы ты не захватил моего имущества. В среду на Страстной меня выпустят, поеду в Мелихово, а что дальше – там видно будет. Приказали много есть. Значит, не папаше и мамаше кушать нада, а мне. Дома о моей болезни ничего не знают, а потому не проговорись в письмах по свойственной тебе злобе.
В апрельской "Русской мысли" пойдет моя повесть, где описан (отчасти) пожар, бывший в Мелихове по случаю твоего приезда в 1895 г.
Твоей жене и детям нижайший поклон и привет – от всего сердца, конечно.
Будь здрав.
Твой благодетель
А. Чехов.
1966. И. Э. БРАЗУ
4 апреля 1897 г. Москва.
4 апр.
Многоуважаемый Иосиф Эммануилович.
У меня, по определению докторов, процесс в легочных верхушках. Крови уже нет, я хожу свободно и 10 апреля уеду к себе в Лопасню, но будущее мое неопределенно. Возможно, что во второй половине мая меня пошлют на кумыс, а осенью куда-нибудь на юг. Во всяком случае, буду изо всех сил гнуть к тому, чтобы быть в Петербурге 5 – 10 мая. Если это не удастся и если я летом буду здоров (относительно), то поеду на родину в Таганрог. Из Таганрога рукой подать в Херсонскую губ<ернию>, где Вы будете находиться. Если Вы будете расположены работать летом, то сообщите мне ваш херсонский адрес – и я приеду.
Пейзажист Левитан серьезно болен. У него расширение аорты. Расширение аорты у самого устья, при выходе из сердца, так что получилась недостаточность клапанов. У него страстная жажда жизни, страстная жажда работы, но физическое состояние хуже, чем у инвалида.
От всей души благодарю Вас за письмо и Ваше сочувствие. Желаю всего хорошего и крепко жму руку.
Искренне Вас уважающий и преданный
А. Чехов.
4 апр.
1967. А. С. СУВОРИНУ
4 апреля 1897 г. Москва.
Брать Солодовник<овский> театр я Вам решительно не советую. Во-первых, это один из самых непопулярных театров в Москве, и во-вторых, чтобы заставить консервативных москвичей ходить в новый театр, нужно раскачивать их лет десять. Малый театр усердно посещается, потому что он симпатичен. Корш перебивается с хлеба на квас, потому что его театр лишь терпят, но не любят. Театров для интеллигенции и средней публики в Москве пока достаточно, и если в чем чувствуется недостаток, так это только в народном театре. Вы могли бы создать хороший народный театр, и это дело вполне удовлетворило бы Вас, мне кажется, но Солодовник<овский> театр не годится для народного и, чтобы вести это дело в Москве, надо безвыездно жить в Москве. Так я думаю.
После 10-го апр<еля> уезжаю в Мелихово. Буду стараться много есть и ежедневно взвешивать себя на весах – препротивное дело. Если не буду прибавляться в весе, то придется ехать на кумыс.
Третьего дня я послал Вам письмо с подробным (относительно) описанием своей болезни. Крови уже нет.
Если, по соображениям, Ваше письмо придет в клиники до 10-го апреля, то пишите мне в клиники, если же позже 10-го, то – в Лопасню.
О театре хорошо бы поговорить поподробнее. Не приедете ли вы в Москву в конце апреля или в начале мая? Мне кажется, что и Станиславский отсоветует Вам брать Солодовн<иковский> театр. Это важный симптом, что сам Станиславский не берет этого театра. По-моему, принять в соображение следует и то, что судьбу театра устраивает факторша, та самая, которая подошла к Вам в "Славян<ском> базаре". Если имение продает или сдает в аренду не сам хозяин, а фактор, то уж значит имение не без изъянов.
Желаю всяких благ и низко кланяюсь.
Ваш А. Чехов.
1968. В. А. ГОЛЬЦЕВУ
5 апреля 1897 г. Москва.
5 апр.
Милый Виктор Александрович, какая вкусная икра!
Меня выпустят в четверг. В этот день после 10 часов я поеду к Мандлю покупать халат, потом к Теодору стричься и потом к тебе в редакцию. В пятницу домой.
Будь добр, попроси Петра Николаевича или Инноцентия выдать подателю сего 1 экз. моего "Сахалина". Это жертва в библиотеку для больных, которые лежат на спинах и читают. Буде хочешь, пожертвуй и единую из своих книг, скажут громадное спасибо.
Крепко жму тебе руку; будь здоров и счастлив.
Твой А. Чехов.
97.
1969. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)
5 апреля 1897 г. Москва.
Милый Жан, буду с нетерпением ожидать Вас. Приходите во всякое время дня, кроме промежутка от часа до трех пополудни, когда происходит кормление и прогуливание больных зверей. Я скажу швейцару, чтобы он принял Вас. Или лучше всего, когда придете, пришлите мне со швейцаром Вашу карточку, и я скажу, чтобы Вас провели ко мне немедленно. Мне гораздо лучше. Я уже гуляю.
Обитатель палаты № 14
А. Чехов.
Суббота.
Клиника проф. Остроумова.
На обороте:
Здесь
Ивану Леонтьевичу Леонтьеву
Кокоревское подворье, Бульварный корпус, № 216.
1970. А. С. СУВОРИНУ
7 апреля 1897 г. Москва.
7 апр.
Если верить самочувствию, то я здоров совершенно, и мне кажется, что от лежанья и ничегонеделанья я распух. В четверг в полдень меня выпускают из клиник, я уезжаю домой и буду там жить, как жил. Около 5 – 10 мая приеду в Петербург, о чем уже и написал художнику. Вы пишете, что мой идеал – лень. Нет, не лень. Я презираю лень, как презираю слабость и вялость душевных движений. Говорил я Вам не о лени, а о праздности, говорил притом, что праздность есть не идеал, а лишь одно из необходимых условий личного счастья.
Если опыты с новым Коховским препаратом дадут благоприятные результаты, то, конечно, я поеду в Берлин. Еда мне положительно не на пользу. Вот уж две недели, как меня кормят форсированным маршем, но толку мало, весу не прибавляется.
Надо жениться. Быть может, злая жена сократит число моих гостей хотя наполовину. Вчера ко мне ходили целый день сплошь, просто беда. Ходили по двое – и каждый просит не говорить и в то же время задает вопросы.
Итак, после четверга адресуйтесь опять в Лопасню. Что сборник моих пьес? Словно он застрял где-то. Спасибо за письмо, дай бог Вам здоровья.
Ваш А. Чехов.
1971. Е. З. КОНОВИЦЕРУ
10 апреля 1897 г. Москва.
Четверг.
Милый Ефим Зиновьевич, сегодня меня выпустили, и я уезжаю. Низко кланяюсь и шлю самые лучшие пожелания Вам и Евдокии Исааковне.
Книжки доставит Вам О. П. Кундасова. Будьте здоровы и благополучны.
Ваш А. Чехов.
Благодарю очень за Спасовича. И Салтыков интересен, но немного утомляет своей однообразной манерой.
На обороте:
Здесь
Его высокоблагородию
Ефиму Зиновьевичу Коновицеру
Тверская, д. Лукутина.
1972. Ф. О. ШЕХТЕЛЮ
10 апреля 1897 г. Москва.
Четверг.
Дорогой Франц Осипович, меня выпустили на волю, и я уезжаю к себе в значительно исправленном виде. Благодарю Вас безгранично, от всей души. Всё, что Вы присылали, я съедал исправно; съел всё, кроме книги, которую возвращаю при сем.
Крепко жму Вам руку.
Ваш А. Чехов.
1973. Н. И. КОРОБОВУ
11 апреля 1897 г. Мелихово.
Милый Николай Иванович, я уже дома! Всё обстоит благополучно. Впрыскиваю в свой собственный живот мышьяк и стараюсь побольше есть. Книгу твою пришлет надзирательница остроумовской клиники в 1-ю городскую больницу.
Тебя и Екатерину Ивановну поздравляю с праздником. Большое тебе спасибо, очень большое – это кстати сказать. Будь здоров.
Твой А. Чехов.
97 11/IV.
1974. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)
11 апреля 1897 г. Мелихово
Христос воскрес, милый Жан! Поздравляю Вас и Вашу жену и шлю тысячу самых лучших пожеланий.
Черкните мне строчки две-три; доставите мне этим громадное удовольствие! Ведь злодеи доктора запретили мне всё интересное, кроме переписки с друзьями. Крепко жму руку.
Ваш А. Чехов.
97 11/IV. Лопасня, Моск. губ.
На обороте:
г. Владимир
Его высокоблагородию
Ивану Леонтьевичу Леонтьеву
Студеная гора, д. Василия Логинова.
1975. С. К. ТРУТОВСКОМУ
12 апреля 1897 г. Мелихово.
Многоуважаемый
Сергей Константинович!
Любители выбрали для спектакля воскресенье 27 апреля – это выбор окончательный. Текст для афиши пришлют на Святой неделе. С некоторыми из них я виделся в Москве и сообщил им, что Вы и на этот раз выразили готовность помочь им, принять на себя часть хлопот по устройству спектакля, – это их тронуло, и они сказали, что будут писать Вам особо.
Позвольте поздравить Вас с Пасхой и пожелать всего хорошего. Если буду здоров, то приеду в Серпухов накануне спектакля и тогда забегу к Вам.
Искренно Вас уважающий
97 12/IV. Лопасня, Моск. губ.
На конверте:
Серпухов
Его высокоблагородию
Сергею Константиновичу Трутовскому
А. Чехов.
1976. Ал. П. ЧЕХОВУ
12 апреля 1897 г. Мелихово.
12 апр.
Наконец, Саша, нашлось подходящее для тебя занятие. Я очень рад за тебя и уже написал твоей будущей хозяйке, что ты согласен и что если она будет держать тебя в строгости, то ты, пожалуй, принесешь ей, кроме убытков, даже некоторую пользу.
Тебя и твое семейство поздравляю с праздником и желаю счастливо разговеться. Меня 10-го апреля выпустили из клиники, и теперь я опять сижу дома, кушаю и утешаю своих родителей.
А театральная контора не шлет мне денег. Я давно уже послал ей и условие, мною подписанное, и 1 р. 25 к., а она не шлет и не шлет. Уж не ты ли интригуешь? Если случится тебе увидеть кого-нибудь из театральных чиновников, то скажи, что это нехорошо. Я сижу без денег.
У нас дождик. Все здравствуют. Нового ничего нет. Твой шелковый платок и запонки (с монетами) на Фоминой неделе привезет тебе доктор Оболонский.
Будь здоров и веди себя прилично. Кланяйся Наталии Александровне и детям.
Твой А. Чехов.
1977. П. Ф. ИОРДАНОВУ
15 апреля 1897-г. Мелихово.
15 апрель 97 г.
Многоуважаемый Павел Федорович, вернувшись домой, первым делом спешу поблагодарить Вас за память и участие. Дежурный ординатор в клиниках показывал мне Вашу телеграмму, и я не ответил Вам тотчас же, потому что был занят своей болезнью.
У меня подгуляли легкие. 20 марта я поехал в Петербург, но на пути у меня началось кровохарканье, эскулапы заарестовали меня в Москве, отправили в клиники и определили у меня верхушечный процесс. Будущее мое неопределенно, но, по-видимому, придется жить где-нибудь на юге. Крым скучен до безобразия, а на Кавказе лихорадка. За границей меня всякий раз донимает тоска по родине. Для меня, как уроженца Таганрога, было бы лучше всего жить в Таганроге, ибо дым отечества нам сладок и приятен, но о Таганроге, об его климате и проч. мне известно очень мало, почти ничего, и я боюсь, что таганрогская зима хуже московской.
Я всё жду, когда заведующая библиотекой пришлет мне список полученных от меня книг (в последнее время). У меня уже набралось несколько десятков книг. На досуге займусь ими и вышлю.
Отчего Вы не даете мне поручений? Теперь я нашел книжника, который обещает делать нам 15% скидки.
Поздравляю Вас с праздником и желаю всего хорошего.
Ваш А. Чехов.
Лопасня, Москов. губ.
На конверте:
Таганрог
Его высокоблагородию
Павлу Федоровичу
Иорданову.
1978. А. С. СУВОРИНУ
15 апреля 1897 г. Мелихово.
15 апр.
Я уже дома и оба Ваши письма получил своевременно. Всё обстоит благополучно, самочувствие у меня великолепное и, если бы не надзор за мной и не ветер, который дует уже третий день, то было бы совсем хорошо. Мои бациллы поуспокоились, по-видимому, и дают себя знать только по утрам, когда я кашляю, а больше ничего.
Миша убедительно просит, чтобы Вы прислали ему его водевиль "Ваза". Он теперь у меня, стало быть, адресуйте "Вазу" в Лопасню. Говорит, что экземпляр, имеющийся у Вас, это единственный.
Когда Вы уезжаете за границу? Застану ли я Вас в Петербурге, если приеду в первых числах мая? Если не застану, то не поеду, подожду до осени.
В 17 верстах от меня есть небольшой театр, освещаемый электричеством. Это в Покровском-Мещерском. Сюда 4-го июня соберутся доктора со всей губернии, около 100 человек, не считая членов их семейств. Я, ввиду электричества, решил поставить "Ганнеле": пьеса совсем подходящая для публики, которая на 1/8 будет состоять из психиатров и на 1/2 из добрых чувствительных людей. В клиниках была у меня Озерова, и я попросил ее сыграть 4-го июня Ганнеле. Она тотчас же согласилась, но как великая артистка не замедлила поставить непременное условие: чтобы играла музыка M. M. Иванова, к которой она привыкла. Придется обратиться к другой актрисе, менее великой, так как возиться с музыкой совсем неохота. Вот что: не сохранились ли у Вас какие-нибудь бутафорские вещи, которые Вы могли бы одолжить мне для спектакля? Например, одеяния и крылья ангелов… Это всё стоит не дорого, но среди моих знакомых на 50 верст нет ни одного человека, который сумел бы скроить и слепить эти штуки, а в готовом виде они нигде не продаются.
Поздравляю Вас, Анну Ивановну, Настю и Борю с праздником и желаю всех благ.
Ваш А. Чехов.
1979. М. О. МЕНЬШИКОВУ
16 апреля 1897 г. Мелихово.
16 апр.
Дорогой Михаил Осипович, у меня немножко подгуляли легкие. 20-го марта я поехал в Петербург, но на пути у меня началось кровохарканье, пришлось задержаться в Москве и лечь в клиники на две недели. Доктора определили у меня верхушечный процесс и запретили мне почти всё интересное.
Лидии Ивановне и Яше передайте мой сердечный привет и благодарность. Я дорого ценю их внимание и дружеское участие.
Сегодня голова болит. Испорчен день, а погода прекрасная, в саду шумно. Гости, игра на рояле, смех – это внутри дома, а снаружи скворцы.
Из "Мужиков" цензура выхватила порядочный кусок.
Спасибо Вам большое. Крепко жму руку и желаю счастья. Сестра шлет Вам поклон.
Ваш А. Чехов.
Нет худа без добра. В клинике был у меня Лев Николаевич, с которым вели мы преинтересный разговор, преинтересный для меня, потому что я больше слушал, чем говорил. Говорили о бессмертии. Он признает бессмертие в кантовском вкусе; полагает, что все мы (люди и животные) будем жить в начале (разум, любовь), сущность и цели которого для нас составляют тайну. Мне же это начало или сила представляется в виде бесформенной студенистой массы; мое я – моя индивидуальность, мое сознание сольются с этой массой – такое бессмертие мне не нужно, я не понимаю его, и Лев Николаевич удивляется, что я не понимаю.
Отчего до сих пор не вышла Ваша книга? В клинике у меня был И. Л. Щеглов. Он стал лучше, точно выздоравливает. Переезжает в Петербург.
1980. А. И. ЭРТЕЛЮ
17 апреля 1897 г. Мелихово.
Лопасня, Москов. губ. 97 17/IV.
Милый друг Александр Иванович, я теперь дома. До праздника недели две я лежал в клинике Остроумова, кровохаркал; доктора определили верхушечный процесс в легких. Самочувствие у меня великолепное, ничего не болит, ничто не беспокоит внутри, но доктора запретили мне vinum*, движения, разговоры, приказали много есть, запретили практику – и мне как будто скучно.
О народном театре ничего не слышно. На съезде говорили о нем глухо и неинтересно, а кружок, взявшийся писать устав и начинать дело, по-видимому, немножко охладел. Это, должно быть, благодаря весне. Из кружка видел одного только Гольцева, но не успел поговорить с ним о театре.
Нового ничего нет. В литературе затишье. В редакциях пьют чай и дешевое вино, пьют невкусно, походя – очевидно, от нечего делать. Толстой пишет книжку об искусстве. Он был у меня в клинике и говорил, что повесть свою "Воскресение" он забросил, так как она ему не нравится, пишет же только об искусстве и прочел об искусстве 60 книг. Мысль у него не новая; ее на разные лады повторяли все умные старики во все века. Всегда старики склонны были видеть конец мира и говорили, что нравственность пала до nec plus ultra**, что искусство измельчало, износилось, что люди ослабели и проч. и проч. Лев Николаевич в своей книжке хочет убедить, что в настоящее время искусство вступило в свой окончательный фазис, в тупой переулок, из которого ему нет выхода (вперед).
Я ничего не делаю, кормлю воробьев конопляным семенем и обрезываю по одной розе с день. После моей обрезки розы цветут роскошны. Хозяйством не занимаюсь.
Будь здоров, милый Александр Иванович, спасибо тебе за письма и дружеское участие. Пиши мне, немощи моей ради, и мою неаккуратность в переписке не ставь мне в большую вину. Я буду впредь стараться отвечать на твои письма тотчас же по прочтении.
Крепко жму тебе руку.
Твой А. Чехов.
На конверте:
Ст. Кулики Сыз. Вяз. ж. д.
Его высокоблагородию
Александру Ивановичу Эртелю
* вино (лат.)
** крайности (лат.)
