Текст книги "Мир культуры. Основы культурологии"

гелиоцентрической теории Коперника. Их труды существенно изменили

представления о структуре космоса и о месте Земли во Вселенной. Земля перестает

восприниматься своеобразным неподвижным твердым центром замкнутого со всех

397

сторон мироздания, окружающего ее. Вместе с этим изменяются и представления о

связях человека с окружающим миром. Если в эпоху Ренессанса отдельная

человеческая личность выступала мерой истины, добра и красоты (вслед за тезисом

Протагора: “человек – вот мера всех вещей”), то для XVII столетия характерна

тенденция поисков ключа к пониманию судьбы индивидуума вне его самого, в неких

господствующих в действительности объективных противоречиях и

закономерностях.

Второе – обостренный интерес к проблеме движения. Часто эта эпоха

изображается как “период безраздельного господства метафизических и

механистических представлений о действительности. На самом деле это было не

так. Диалектического характера тенденции выделялись и в точных науках (работы

Галилея в области динамики, учение Декарта о движении материи как об основе

существования природы, открытия Декарта, Ньютона и Лейбница, связанные с

анализом переменных и бесконечно малых величин, и разработка системы

дифференциального и интегрального исчисления), и в философии” [323, с. 281].

Как и другие ученые, Лейбниц был образован энциклопедически, и его

изыскания с удивительной полнотой обнаруживают связь между логикой, в том

числе и математической, и познанием мира во всех сферах его существования. Его

восхищало бесконечное многообразие мира, и он на протяжении всей своей

деятельности стремился к объяснению этого явления. Именно теория бесконечно

малых величин позволила Лейбницу выстроить картину мира, во многом

предвосхитившую некоторые положения ядерной физики XX века. Девизом его

жизни (пожалуй, и жизни других ученых этой эпохи) могли бы быть его слова:

“Наилучший бальзам для души, когда могут быть найдены немногие мысли, из

которых по порядку вытекает бесконечно большое число мыслей” [211, с. 362].

При изучении математики как-то ускользает то, что в основе рассуждений

скрыты некие всеобщие принципы рассмотрения мира в целом. Лейбниц предлагает

исходить из принципа всеобщих различий, основанного на понимании того факта,

что все в мире неповторимо. “Решительно нигде не бывает полного сходства (это

одно из важнейших моих положений)” [170, с. 164]. Это предполагает, что

ни одно из явлений мира не может быть тождественным другому. В то же время

тождество существует, хотя, по Лейбницу, не бывает абсолютным. Поэтому, если

представить себе существование всех явлений мира расположенными на “мировой

линии”, то окажется, что всякое явление имеет свою, единственную точку

положения на ней. Далее Лейбниц говорит, что “вещи восходят вверх по степеням

совершенства незаметными переходами” [там же, с. 417], и этих переходов может

быть бесконечное множество. Таким образом, на “мировой линии” нет пропусков.

Этот принцип – принцип непрерывности распространяется не только на сферы

приложения математических знаний, он присутствует в любой повседневности:

“заблуждение (“ложь”) есть минимальная степень истины, подобно тому, как зло

есть наименьшее добро. Значит, противоречивость “лжи” и “истины”

неабсолютна...” [211, с. 287, 288]. Эти представления о мире, сформулированные в

самом начале развития фундаментальной науки, легли в основание некоторых

398

положений различных наук современности и связаны с общей философской теорией

познания. Такого рода рассуждения помогли увидеть и множественность переходов в

оттенках человеческого существования.

XVII век – век противоположностей и контрастов – наблюдает за

столкновениями человеческих характеров, ищет причины и истоки жизненных

коллизий в философии и затем в искусстве (особенно в барокко), пытается сочетать

эти противоположности, осмысляя и анализируя их. Это обусловило создание

всеобъемлющих философских систем Гоббсом, Декартом, Спинозой, Лейбницем,

разработку теории познания, где образовались два направления: сенсуализм и

рационализм. Накопленное к этому времени знание потребовало ответа на главные

вопросы: что такое знание, как из незнания образуется знание, какой путь оно

должно пройти, чтобы превратиться в теорию. И на этом направлении поиска

образовались две системы ответов. Сенсуалисты отводили главную роль

ощущениям, чувственному познанию, хотя не могли в достаточной мере осветить

вопрос о том, как из ощущений и чувственных сведений о мире образуется научная

теория. Рационалисты полагали, что знания возникают на основе правильного

метода рассуждений, при этом абсолютизировалась одна сторона познания и не

объяснялосв появление первичных знаний.

Значительных успехов добились теоретики, искавшие пути решения проблемы

человека. Те несовершенства человека, которые обнаружила еще эпоха

Возрождения, с точки зрения мыслителей XVII века могли разрешиться в разуме и

свободе. Многие мыслители не выражали восторгов окружающей

действительностью, часто они не обольщались и по поводу будущего человечества,

поэтому XVII век ознаменован поисками новой этики, в которой ставилась проблема

свободы. В этических системах на первом месте стояло поклонение разуму,

например, Бэкон впервые провозгласил лозунг: “Знание – сила!” Для него

характерно обращение к анализу заблуждений человека и человечества, которые

закрывают путь к свету истины (см. гл. I, II). Лейбниц прямо связывал свободу

человека с разумом: “Детерминироваться разумом к лучшему – это и значит быть

наиболее свободным” [325, с. 281]. Так же формулирует свое понимание Спиноза:

“Свобода есть познанная необходимость” [там же]. Особое, ироническое и наиболее

острое представление о человеке, его месте в мире, свободе, приправленное

большой долей скептицизма, предлагают выдающиеся писатели и мыслители того

времени Блез Паскаль (1623—1662) и Франсуа де Ларошфуко. Вот одно из

высказываний Ларошфуко: “Счастье и несчастье человека в такой же степени

зависят от его нрава, как от судьбы” [ 165, с. 155].

Набирают силу и материалистические тенденции в философии, чему

способствует развитие естественных наук, хотя иногда материализм и идеализм

переплетаются в философских системах мыслителей того времени, например,

Декарта. Материалистические тенденции часто связаны с представлением о

вольномыслии. Не стоит полагать, что в “век разума”, как его называют в

литературе, вольномыслие принималось легко и естественно. В этом смысле трудно

назвать эпоху, когда бы критические мысли находили одобрение, что подтверждают

399

преследования вольнодумцев, которым одинаково подвергались и люди науки, и

многие литераторы. Особенно потрясающей была судьба Томмазо Кампанеллы,

проведшего 27 лет в тюрьмах и подвергавшегося пыткам. Вопреки этому именно в

заключении он создал десятки сочинений по философии, политике, медицине,

астрономии, в том числе коммунистическую утопию “Город солнца”.

Однако наука XVII века, противоречивая и обширная, давшая еще одно

название своему времени – “век гениев”, легла в основу энциклопедизма

следующего за ним века Просвещения.

§ 3 Барокко и классицизм – менталитет, мировоззрение и

стиль XVII века

Если идеалом эпохи Возрождения был гармонически совершенный человек,

личность, для которой нет противоречий между личным и общественным, то

человеку XVII века свойственно бесконечное столкновение этих начал; если для

героя произведений искусства Ренессанса характерно было единство с внешним

миром, природой, то герой Нового времени осознает свою зависимость от

окружающей среды и внешних обстоятельств. Драматизм действительности,

крушение идеала Возрождения привели к новым формам восприятия мира.

Оптимистический реализм Возрождения сменяется чувством неустойчивого

положения человека, для которого характерен тот или иной внутренний конфликт:

столкновение прав личности и общественного долга, бунт против слепого

подчинения авторитетам светской или церковной власти, осознание

противоречивости бытия. Личности все труднее отыскать свое место в новых

отношениях общества, которому все меньше нужен всесторонний человек

Ренессанса и все больше, – чеповек-функция. Эта трагическая коллизия находит

выражение в двух направлениях мысли, в двух способах соотношения с миром и,

наконец, в двух художественных стилях – барокко и классицизме.

Происхождение термина

“барокко”

неясно, известен лишь перевод с итальянского:

странный, вычурный. Можно предположить,

что бароккопредставляет собой не только

художественный стиль (часто считают барокко

лишь направлением

искусства), но и

особый

образ

отношения к миру и

с

миром. Он связан с

кризисом идеалов

Микеланджело Караваджо.

гуманизма,

Лютнист

общественно-политическими

потрясениями,

400

характерными для XVII века. Для менталитета человека барокко свойственны

чувство растерянности и смятения, ощущение противоречивости мира,

непостоянства счастья, всесилия рока и случая. Оптимистический идеал Ренессанса

“сменяется пессимистической оценкой действительности, а восторженное

преклонение перед человеком и его возможностями – подчеркиванием его

двойственности, непоследовательности, испорченности”; постоянно осмысляется

“несоответствие между видимостью вещей и их сущностью, ощущается

разорванность бытия, столкновение между телесным и духовным началом, между

привязанностью к чувственной красоте мира и осознанием бренности земного

бытия” [121, т. 4, с. 64].

Возникновение барокко чаще всего связывают с Контрреформацией. Дело в

том, что после бурных событий прошлого, ожесточенных религиозных войн Европа

была разорена и разрушена. Посреди объятой войнами Европы только Рим избежал

религиозных бурь и потрясений. В нем оставался оплот

Церковь св. Карла

католической церкви, хотя и

Бартоломео.

потесненной в своем влиянии, но

Антверпен

еще очень сильной, особенно после

Тридентского собора, поэтому именно здесь

возникает стремление утвердить торжество

официальной церкви. Как считает современный

французский теоретик Э. Маль, главными идеями

церкви этого времени были: мученичество, видение,

экстаз, смерть. Эти религиозные темы в сознании

людей соединялись со смыслом и благой целью

праведного существования. Они не могли

существовать только на рациональной основе, к ним

непременно должна была быть примешана сильная

эмоция, впечатляющая верующего и оказывающая сильное воздействие на любого

другого человека. В этом мощном эмоциональном заряде должно было запечатлеться

не только мистическое состояние приобщения к религиозному таинству, но и

торжествующее чувство победы церкви над ее реформаторами. Поэтому барокко

возникает первоначально в религиозном искусстве, прежде всего в архитектуре. И

романский стиль, и готика имели вполне определенные и возведенные до уровня

закономерности правила создания сооружений. Линии этих построек были четкими

и определенными. Барокко – это “буйство изогнутых, пересекающихся,

переливающихся каменных масс, потерявших свою “каменность” и как будто

получивших свойства вязкого пластичного материала” [99, вып. 2, с. 92].

Постепенно барокко перешло из архитектуры в скульптуру, живопись и другие

формы духовной жизни.

401

Рембрандт вам Рейн.

Ганимед. 1635 год

Может возникнуть вопрос: как же был связан с кризисом духа столь

стремительный и динамичный (первоначально только художественный) стиль, как

барокко, как оно в рамках церковного искусства смогло компенсировать духовную

смуту и чувство растерянности, о которых мы только что сказали? Надо заметить,

что Контрреформация не могла преодолеть религиозные расхождения —

реформаторы как раз требовали высокой нравственности в религиозных чувствах.

Церковь в данном случае боролась за власть – земную и духовную. Ей нужны были

апологеты, выразители и просто прихожане. Она должна была царить над

внутренним миром человека, уже вкусившего опасности рационализма, определять

рамки греха и благочестия, а также судьбы всех категорий населения – от

обывателей до королей. Привлечь в свое лоно можно было, противопоставив

суровому быту протестанта яркую зрелищность католицизма. Поэтому в “искусстве

барокко, даже когда оно непосредственно служило церкви, не очень-то много того,

что называют благочестием, несмотря на то, что постоянно изображаются чудеса,

видения, мистические экстазы. В этих экстазах слишком явно проступают

чувственность, “плотскость” и даже прямая эротика” [там же, с. 97].

Один из самых известных теоретиков барокко Эммануэле Тезауро (1592—

1675) называл в качестве главного принципа

П. Рубенс. Автопортрет с

“барочного мышления” – “принцип быстрого

женой Изабеллой Брант

разума”. Быстрый разум живет законами, отличными

на фоне куста

от законов мышления, он насыщен фантазиями,

жимолости. 1609 год

метафорами, соединяя важное и случайное, серьезное

и забавное, смешное и печальное. В нем

переплетаются природа и человек, божественное и

созданное человеческим гением. Гении, обладающие

быстрым разумом, “из несуществующего порождают

существующее. Остроумие из невещественного

творит бытующее, и вот лев становится человеком,

орел – городом. Оно сливает женщину с обличьем

рыбы и создает сирену как символ ласкательства,

соединяет туловище козы со змеей и образует химеру

– иероглиф, обозначающий безумие” [235, т. 2, с.

625, 626]. В такой системе мышления постепенно

исчезают границы самых различных явлений, и в

искусстве появляется некоторое пренебрежение

целесообразностью, тем, что называется “здравый

смысл”.

Эти особенности барокко отразились во всей своей полноте в творчестве

Караваджо, Бернини в Италии, Веласкеса – в Испании, Ван Дейка и Рубенса – во

Фландрии.

Творчество Пауля Рубенса (1577—1640) особенно явственно демонстрирует

проникновение барокко в светскую жизнь, освобождение его от религиозной

тематики и существование его как особого менталитета в контексте культуры XVII

402

века. В его картинах царят вечное движение, напряжение, борьба людей с

животными, часто фантастическими, азарт и торжество жизни. Он “заставил

любоваться натуральным здоровьем и натуральной силой. И все это у него удачно

сплавилось с требованиями пышного декора, помпы, восхваления монархов...” [99,

вып. 2, с. 122]. В работах художников этого времени “религиозный дух незаметно

ускользнул” из искусства. “То были времена оперы, кантаты и оратории, но и

театрализованных церемоний, высокопарных од, витиеватых речей, длинных

титулов, длинных париков, аллегорий и гипербол в поэзии, тяжеловесно-затейливого

остроумия, эмблем и метафор” [там же, с. 97].

В литературе это выражается в стремлении

раскрепостить воображение, поразить и ошеломить

читателя, в пристрастии к неожиданным образам,

сближающим понятия, сопоставляющим далекие

друг от друга предметы. Здесь переплетаются самые

различные формы жизни, реализуется принцип —

от великого до смешного один шаг, поскольку в

барокко они существуют вместе, как и другие

противоположности: прекрасное и безобразное

(например в сонетах, посвященных прекрасным

Мастерская Рубенса.

Охота на тигров и леопардов

дамам, с равным восхищением могут описываться и

их прелестные волосы, и насекомые, ползущие по

ним), восторженность и грубость и так далее. На одном полюсе искусства барокко

– образ бунтаря, свободного и безудержного, не вписывающегося в привычные

границы поведения, как, например, Дон Жуан, попирающий верность в любви,

каждый раз любящий как в первый раз, безжалостно убивающий соперников, или

лирический герой произведений Сирано де Бержерака (1619—1655). На другом —

бунтарь-пуританин, аскетический и строгий, как герой поэмы “Потерянный рай”

великого английского поэта Джона Мильтона (1608—1674). Для барокко и его

теоретиков обязательно остроумие как способность сближать понятия (что

считалось одним из проявлений разума), а главные качества такой способности —

Многосторонность и Прозорливость. Тезауро полагает, что Прозорливость

проникает “...в субстанцию, материю, форму, случайность, качество, причину,

эффект, цель, симпатию, подобное, противоположное, одинаковое, высшее, низшее,

а также в эмблемы, собственные имена и псевдонимы”. Многосторонность же

быстро охватывает все эти существа и их соотношения, она “их связывает и

разделяет, увеличивает или уменьшает, выводит одно из другого и с поражающей

ловкостью ставит одно на место другого” [121, т. 4, с. 64].

Барокко как стиль жизни был характерен, скорее, для придворных,

аристократических кругов, но и простонародью были свойственны некоторые

проявления этого стиля, выражавшиеся в комических, пародийных или близких к

протестантской этике аскетически правильных формах поведения.

403

Классицизм сложился и наиболее ярко выразился

в

условиях абсолютной монархии во Франции. Это не

значит, что он не имел места в других странах.

Классицизм, как и барокко, был имманентно присущ

всей культуре XVII века. Если барокко со своим

богатством и многообразием ощущений тяготеет к

сенсуализму как способу чувственного познания мира,

то

классицизм требует рационалистической ясности,

упорядоченного метода расчленения целого на части и

последовательного рассмотрения каждой из них. Для

этого необходима внутренняя гармония, чувство меры и

душевного равновесия. Менталитету человека,

выражающего классицистическую направленность,

свойственно стремление к объединению вокруг

Антонио Канова.

монарха, упорядоченности. Память о религиозных

Три грации

войнах предыдущего века и желание стабильности заставляли его принять строгую

иерархию абсолютизма, жесткую регламентацию королевской власти.

Для классицистов в искусстве характерно создание монументальных

произведений, изображение героев действенных, преисполненных жизненной

энергии и способных – благодаря умению смирять обуревающие их страсти —

подниматься до разрешения сложных, трагических конфликтов. Поэтому театр

тяготеет к трагедиям на исторические сюжеты, в которых столкновение долга и

чувства всегда кончается победой долга. В этом направлении работали великие

французские драматурги – Корнель (1606—1684) и Расин (1639—1699). Но

существовала также и комедия классицизма, разоблачающая противоречия

окружающего мира, о чем свидетельствует до сих пор не утратившее своей

актуальности творчество Мольера (1622—1673).

Для теории классицизма характерен культ разума, который связывает этот

стиль с философским рационализмом. Разум в классицизме – источник и мерило

прекрасного; для последовательного классициста ценность художественного

произведения в значительной мере определяется степенью его логической

стройности и ясности, упорядоченностью его

композиции. Этим и объясняется склонность

классицистов изображать в качестве героев людей,

способных даже в моменты самых тяжелых и

бурных переживаний трезво мыслить, рассуждать и

подчинять свои поступки велению разума [121, т.

4]. Это же стремление к упорядочению

продиктовало разным видам искусства в

зависимости от их специфики и определенные

правила, по которым эти произведения должны

создаваться. Правила эти касались не только темы

или сюжета произведения, но и упорядочивали его

404

Внутренний вид Пантеона

в Париже

внутреннюю структуру. Например, в драматургии существовали знаменитые “три

единства”: единство места, единство времени и единство действия. Единство места

предполагало, что все события совершаются только в одном месте, одной декорации

на сцене; единство времени требовало, чтобы действие началось и закончилось в

течение одних суток; единство действия требовало, чтобы центральный конфликт

был четко определенным и единственным. Наиболее полно нормативную сторону

искусства классицизма изложил Никола Буало (1636—1711) в стихотворном трактате

“Поэтическое искусство”, где он требовал подчинить художественное вдохновение

разуму:

Обдумать надо мысль и лишь потом писать.

Пока неясно вам, что вы сказать хотите,

Простых и точных слов напрасно не ищите...

XVII век подарил человечеству высокие достижения культуры практически во

всех областях деятельности. Но отметим еще раз, что это было время контрастов:

блеску двора “короля-Солнца” Людовика XIV противостоял нищий, не имеющий не

только завтрашнего, но и сегодняшнего дня народ; самым великолепным умам этого

века – дворянин, не знающий грамоты и кичащийся этим. Эти контрасты

порождают особый драматизм времени, подготовивший как идеи Просвещения, так

и последующую множественность в развитии культуры Новейшего времени.

ВЫДЕЛИМ ОСНОВНЫЕ МОМЕНТЫ

1. XVII век не случайно открывает период Нового времени: это действительно

был век нового человека, новой науки, нового искусства.

2. В Европе Новое время обнаруживает себя в становлении и усилении

капиталистических тенденций, а в Англии капитализм наиболее явственно

утверждается в реальности. Это же время – период первой буржуазной революции,

обнаружившей трагизм и бесчеловечность насильственных перемен в обществе и

жестокость ее организаторов.

3. В Европе этого времени одновременно существуют различные формы

правления и политические режимы.

4. Выделился и укрепился рационалистический подход к действительности,

главную роль в мире начинает играть разум. Это выразилось, прежде всего, в

становлении новой науки, как экспериментальной, так и теоретической. Научные

достижения XVII века создают предпосылки для дальнейшего развития

фундаментальных наук вплоть до современности и формируют основы нового

философского взгляда на мир. Главным направлением развития философской мысли

становится теория познания.

5. Крушение ренессансного идеала человека приводит, с одной стороны, к

усилению пуританского упорядоченного, размеренного образа жизни и мышления, с

405

другой – к бунтарским настроениям в самых разных слоях населения. Можно

предположить, что усиление этих тенденций привело к потрясениям следующего

века.

Глава XIX

ЕВРОПЕЙСКАЯ КУЛЬТУРА ЭПОХИ

ПРОСВЕЩЕНИЯ (XVII век)

§ 1 Парадоксы и противоречия эпохи Просвещения

В начале следующего, XIX века великий французский поэт Беранже (1780—

1857), выросший на обломках Великой французской революции, напишет:

Господа! Если к правде святой

Мир дороги найти не умеет —

Честь безумцу, который навеет

Человечеству сон золотой!

[27, с. 31]

К этому времени эпоха Просвещения уже “навеяла человечеству золотой сон”

о том, что светлый разум, свобода и справедливость должны восторжествовать, если

вокруг этой идеи сплотятся люди, открытые знанию о мире и самому миру. Уже в

прошлом веке сложился культ разума и в научных построениях, и в искусстве, и в

человеческом поведении. Но рядом продолжал существовать религиозный

обскурантизм, и в 1745 году вышел указ, согласно которому за хранение и

распространение антирелигиозной литературы грозила смертная казнь, а неугодные

406

книги публично сжигались. Просвещение продолжило вечный спор между

справедливостью и бесправием всех и каждого, между умом и глупостью, между

знанием и невежеством, между чувством и разумом.

Практически везде век начался с усиления

королевской и духовной цензуры и – одновременно

–

с неистребимой жажды свободы духа и личной

свободы. Вот отрывок из донесения одного

полицейского, найденного в архивах Бастилии: “Все

кафе полны стихами и куплетами чрезвычайно

сатирического содержания, направленными то против

г-

на кардинала, то против парижского архиепископа, то

против генерал-лейтенанта полиции, В одном из

куплетов его преосвященство называют негодяем, в

другом – г-на архиепископа сравнивают со свиньей.

А

что касается г-на генерал-лейтенанта, то по рукам

ходит песенка из многих куплетов. В последнем из

Ф. Рюд. «Марсельеза».

них этот достойный магистрат спрашивает, какого

Рельеф риумфальной

цвета ленту он повесит себе на шею, голубую или

арки в Париже

красную. Ему отвечают – пеньковую” [230, с. 19].

Те, кто составил славу эпохи Просвещения, были убеждены, что лишь

изменение в умах способно привести мир к “правде святой”. Мечта просветителей

– создать разумный мир, где у каждого человека всего, что ему необходимо,

вдосталь. Спустя столетие Генрих Гейне скажет об этом так:

Мы на земле, на этой, здесь,

Устроим царство господне.

[Там же, с . 56]

Один из парадоксов эпохи Просвещения – несовпадение ее временных

границ с календарными сроками XVIII века. Во Франции она начинается в год

смерти Людовика XIV (1715) и заканчивается периодом революционного взрыва

1789 года – года Великой французской революции, поэтому сам дух Просвещения

был деятельным, затрагивал вопросы подготовки всех и каждого к кардинальным

переменам в жизни общества и познании мира. В Англии этот же период сложился в

конце XVII века, когда буржуазная революция, породив новые производственные

процессы и отношения, привела к осмыслению теоретических основ экономики (А.

Смит, Д. Рикардо) и проблем познания (Дж. Локк, Д. Юм и др.). В Германии период

Просвещения разворачивался на фоне феодальной раздробленности, сохранения

старых форм жизнедеятельности и организации общества, и просветительство

обратилось к проблемам духа, критике сложившихся теорий и форм отношения

человека с природой, обществом и познанием. Хотя эпоха Просвещения здесь была

в своем проявлении более пассивной, Германия стала родиной многих гениальных

идей, прежде всего знаменитой классической немецкой философии, у истоков

407

которой стоял И. Кант.

XVIII век в европейской культуре принято называть веком Просвещения

потому, что здесь сложилась и была сформулирована главная идея времени: разум,

просвещенность и воспитание – основа для создания новой жизни, нового строя,

новых форм права, которые также должны определяться разумом, а не сословной

принадлежностью. Многие просветители не устают повторять, что счастье человека

в знании, продолжая известную мысль Ф. Бэкона. Эпоха Просвещения не только

провозглашает ценность знания, но и действует, стремясь к просвещению каждого

человека.

Ради содействия распространению знания была создана первая

“Энциклопедия или Толковый словарь наук, искусств и ремесел” (в 35 томах),

имевшая своей целью собрать, обобщить и объяснить все (как представлялось тогда

авторам) известные миру знания из всех областей деятельности человека. Это была

первая научная энциклопедия, в которой излагались не религиозные догмы (как в

средневековых сводах различных сведений), а завоевания науки предыдущих

столетий, преимущественно в области физики, математики, естествознания и позже

появившихся сведений по экономике, политике, инженерному делу, искусству,

химии. Все это было пронизано философским рассмотрением каждого вопроса,

поскольку “философия должна найти средства сделать людей лучше и счастливее в

этой проходящей жизни, по эту сторону времени”,– считали ее авторы [230, с. 55].

К “Энциклопедии” имели отношение математик и механик Д’Аламбер (1717—1783),

Дидро, Руссо, Вольтер, Гельвеции, Монтескьë, чьи имена составляют гордость

мировой культуры и до сих пор. Наука, ученость стали настолько престижными, что

даже в аристократических салонах предпочитали беседовать об астрономии,

философии, физике или ботанике, а светские дамы, заказывая свои портреты

художникам, просили, чтобы их изображали с томиком “Энциклопедии” в руках или

на столе. Занималась заря промышленной революции, никто не мог и предполагать,

что за ней грядет и другое потрясение века – Великая французская революция, хотя

каждого из этих явлений хватило бы с лихвой для того, чтобы придать культуре

времени особое лицо. Сама идея просвещения несла в себе некий парадокс: культура

этого времени переплеталась с идеологией, целью которой было ниспровержение

всего отжившего, реакционного, такого, как социальное устройство с его

крепостничеством, монархическое правление, отсутствие гражданских свобод,

устаревшие религиозные или философские доктрины, нравы аристократов, глупость

отсталого средневекового сознания обывателей или другие стороны

действительности. Просветители стремились внедрять передовую науку и культуру

во все слои общества и делали это самым решительным образом. Критичность

мышления была беспощадной, все должно было пересматриваться с позиции разума

и быть либо измененным, либо уничтоженным. Просветители не только разрушали

старое, они созидали новые идеи, строили смелые гипотезы, проповедовали новые

взгляды. Именно они впервые начали рассматривать историю человечества как

борьбу классов, именно в этот период разрабатывается Адамом Смитом (1723—

1790) и Давидом Рикардо (1772– 1823) теория прибавочной стоимости, Дидро и

408

Монтескье ищут материалистические основания развития человека и общества. Но

резкость, насмешливость, остроумие и ирония, присущие большинству

просветителей, породили скепсис, а затем, уже в XIX веке – нигилизм.

Олицетворением

насмешливого

и

критического мышления XVIII века называют

Вольтера, оставившего громадное наследие из

литературных, публицистических, философских,