Текст книги "Мир культуры. Основы культурологии"

Автор книги: Анна Быстрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 53 страниц)

буддийской. Плутарх описывает встречу Александра с индийскими мудрецами, чьи

ответы на различные вопросы полководца очень напоминали мудрость греческих

софистов. Обратившись к одному из индусов, “Александр спросил его, как должен

человек себя вести, чтобы его любили больше всех, и тот ответил, что наибольшей

любви достоин такой человек, который, будучи самым могущественным, не внушает

страха... Другому задали вопрос, что сильнее – жизнь или смерть, и софист сказал,

что жизнь сильнее, раз она способна переносить столь великие невзгоды.

Последнего софиста Александр спросил, до каких пор следует жить человеку, и тот

ответил, что человеку следует жить до тех пор, пока он не сочтет, что умереть

лучше, чем жить” [243, т. 2, с. 425]. Как явственны здесь мысли, которые несколько

позже прозвучат в рассуждениях киников, стоиков и эпикурейцев!

Греки принесли на Восток не только более развитую систему

государственности, вполне оформившиеся критерии красоты, но и некоторые

традиции искусства. Считается, что под влиянием греческой классики в Индии

появились первые изображения Будды в виде человека. Но не стоит

абсолютизировать взаимодействие греческой и восточной культур: “в странах к

востоку и к западу от Греции существовал мощный низовой слой культуры, не

подвергшейся коренным изменениям под воздействием эллинского влияния” [246, с,

112].

§ 5 Культура эпохи эллинизма

Сущность нового качества эпохи эллинизма состоит в том, что были

разрушены прежние нормы во всем: в повседневной жизни, в традициях, в

государственности, в искусстве. В повседневности человек оказался незащищенным

от воздействия стихий общественной жизни, полисное государство сменилось

единовластным правлением сначала Филиппа Македонского (отца Александра), а

потом и Александра Великого, искусство же все более обращало внимание на

реального человека во всей его обыденности. Если в период классики раб не мог

быть героем художественного произведения, то в эпоху эллинизма хилый и

изможденный раб-нубиец или старый рыбак становятся привычными персонажами.

Искусство этого времени лишается гармонии духа и тела, оно как бы вглядывается в

черты лиц стариков, в облик страдания, борьбы или смерти. Храм Зевса в Пергаме

знаменит огромным фризом длиной 120 метров, изображающим борьбу богов и

гигантов – олицетворения грозных неведомых людям сил. Переплетенные в

смертельной схватке тела, искаженные напряжением лица, во всех фигурах – нечто

278

чрезмерное, непостижимое,

“превышающее волю и

возможности личности” [246, с.125]. Греческое искусство

периода классики сочло бы такие произведения слишком

вульгарными.

Правда, существуют и другие взгляды на искусство

эпохи эллинизма. Например, Винкельман поделил все

античное искусство на четыре этапа: “древнейшее искусство”

–

период архаики; “высокое” искусство – период классики,

искусство периода расцвета афинской демократии; третий

Статуя Афины

этап – “прекрасный” – эпоха эллинизма. Четвертый этап —

из Пирея.

“подражательный” – включил в

IV век до н.

себя искусство Рима, которое он

э.

считал несамостоятельным [58]. Винкельман справедливо

связывает эллинизм с прекрасным искусством, обращаясь

к тем его образцам, которые до сих пор олицетворяют

собой величественность и порыв – к скульптурному

изображению Афродиты Милосской и знаменитой Нике

Самофракийской. Традиция не может исчезнуть

мгновенно. Она продолжает жить, может быть, как мечта

или надежда, но уже перестает выражать потребности и

сущность своего времени, даже оставаясь прекрасной.

“...В этих статуях заканчивало

Агесандр, Попидор,

свою

историю

античное

Атенодор. Лаокоон

искусство, олицетворившее в

человеке красоту и гармонию

всего мироздания” [246, с. 126]. В изменившихся условиях

жизни прежние нормы и традиции начинают выглядеть все

более формальными, теряя свой внутренний нерв, то, что

пифагорейцы называли “музыкой сфер”. Появляются

поддерживающие традицию, прекрасные по форме, но сухие,

неодухотворенные творения, такие, как знаменитая “Камея

Гонзага”– портрет Птолемея II Филадельфа и Арсинои,

вырезанная из трехслойного сардоникса. Уже в этом

творении искусного мастера утрачены духовный мир и

духовная сила античного скульптурного портрета.

Искусство эллинизма, исчерпав свою прежнюю форму,

Старый рыбак

не

могло больше создавать образ богоподобного человека,

поскольку он, получив возможность стать обывателем, устранился от политических

проблем и начал жить жизнью частного лица. “В демократических Афинах...

разъединение частного и общественного было немыслимо: общественная

деятельность для афинского гражданина сливалась с его личными интересами, а

эгоизм частного лица, уклоняющегося от общественных обязанностей,

рассматривался чуть ли не как преступление. В эллинистических монархиях дело

279

изменилось: в этих больших государствах отдельный человек незаметен, его влияние

на общественную жизнь понижается” [99, с. 96].

Если искусство переосмысляет место и роль человека в

обществе, то философия делает проблему человека, его

отношения с миром и обществом, смысл жизни центральной

в своих рассуждениях. Исторические катаклизмы, которые

смели греческую классику, лишили уверенности и чувства

защищенности человека,

“ликом подобного богам”.

Антисфен из Афин, основатель философской школы

киников, на вопрос, о чем человек должен мечтать, ответил:

“О том, чтобы умереть счастливым” [325, с. 70]. Эпохой

раньше философия могла рассматривать человека как меру

всех вещей (Протагор). Теперь же человеку приходится

искать смысл в самом себе, и для этого ему нужно либо

“отодвинуть” мир от себя, либо самому отстраниться от

мира.

Ника Самофракийская.

Кон. Ill —нач. II века до н. э.

280

Их духовный отец, Сократ, предполагал, что

достоинство и свобода человека состоят в том, чтобы не

зависеть от собственных потребностей, имея в виду

тщеславную погоню за наслаждениями и модой. Но

чувственные радости Сократ не считал порочными.

Антисфен и сторонники

кинизма считают любое

удовольствие – пороком, злом,

а потому, говорят они, нужно

отказаться от всех радостей

мира: семьи, дома, дружбы,

отношений с людьми, богатства.

Мудрец для Антисфена – это

тот, кто отверг все,

что несет с собой цивилизация,

живет совершенно

“естественной” жизнью, достиг

автаркии

(“самодостаточность”): “Мудрец

сам себе довлеет, ибо

все, что принадлежит другим,

принадлежит и ему.

Безвестность, как и труд,—

благо” [11, с. 54].

Вопреки

очень

Камея Гонзага

распространенным

представлениям о том, что

киники были совершенно лишены морали, заметим: киники (при некоторой

примитивности своих взглядов) стремились определить добродетель как

необходимое мудрецу качество, которое он предпочитает законам государства.

Антисфен говорил: “Добродетель – оружие, которого нельзя отнять. Лучше с

немногими добродетельными сражаться против всех дурных, чем со многими

дурными против немногих честных” [там же]. Они считали справедливость главной

добродетелью. Диоген Синайский (ок. 412—323 до н. э.) полагал, что только

“справедливость дает душе несравненный покой... Тот, у кого справедливость в

душе, не только многим приносит пользу, но больше всего самому себе, ибо не

сделает попытки нанести себе хоть какое-нибудь оскорбление” [там же, с. 128].

Киники отвергали не мораль в принципе, а лишь официальную мораль,

Портрет Антисфена

мораль общества, для которого человек перестал быть мерой всех

вещей, а стал средством, перестал быть гражданином, став

подданным. Диоген из Синопа, бросивший вызов нормам привычного поведения (по

преданию, жил в бочке), действительно мог оскорблять и взоры, и слух

современников. Несмотря на знатность происхождения, он всю жизнь был среди

людей “второго сорта”. Не являясь коренным афинянином, Диоген учился в

гимнасии, находящейся за пределами города, которая называлась Киносарг —

“Резвые собаки” [153, с. 139]. “Кинос” – по-гречески “собака”, и это

слово стало прозвищем Диогена. Как гласит молва, его однажды посетил Александр

Македонский. Удивленный мудростью Диогена, он пообещал выполнить любое его

желание, на что философ сказал: “Отойди, не заслоняй мне солнца”. Но вот еще

одно его высказывание, достойное не любителя парадоксов и эпатирующего

281

поведения, но настоящего мудреца: “Счастливым людям жизнь кажется лучше и

потому смерть – тягостней, а те, кто живет в беде, жизнь переносят тяжелее, зато

смерть принимают легче. А для тиранов и жизнь, и смерть тяжелее, чем для

остальных, потому что живут они гораздо хуже тех, кто страстно стремится умереть,

а смерти боятся так, как те, кто живет самой приятной жизнью” [11, с. 129].

Если киники считали, что удовольствие – причина страха смерти и потому

оно нежелательно для мудреца, то другой философ,

Эпикур, создавший целое направление в

эллинистической философии – эпикуреизм, утверждал,

что именно удовольствие, наслаждение является главным

принципом жизни. В своих рассуждениях Эпикур

связывал удовольствие с теми желаниями, которые может

испытывать человек. Он делил желания на естественные

и

пустые, в свою очередь, естественные – на необходимые

и

только естественные, а необходимые – на необходимые

для счастья, для спокойствия тела и для самой жизни.

“Да, мы имеем надобность в удовольствии тогда, когда

страдаем от отсутствия удовольствия; а когда не

Портрет Эпикура

страдаем, то уже нуждаемся в удовольствии. Потому-то

мы называем удовольствие началом и концом счастливой жизни” [325, с. 127]. Но

далее Эпикур говорит о том, что не всякое удовольствие есть благо: “...когда мы

говорим, что удовольствие есть конечная цель, то мы разумеем не удовольствия

распутников и не удовольствия, заключающиеся в чувственном наслаждении..., но

мы разумеем свободу от телесных страданий и от душевных тревог” [там же]. Такую

свободу человеку дарует знание, поскольку только оно может освободить человека

от ненужных предрассудков и необоснованных страхов: “Нашей жизни нужна уже

не неразумная вера в необоснованные мнения, но то, чтобы жить нам без тревоги”

[10, с. 247]. Благоразумие, которое Эпикур считает величайшим благом, для него

дороже философии, поскольку дарует счастье, свободу от страха перед смертью. Но

тем не менее именно философия освобождает от неведения: “Пусть никто в

молодости не откладывает занятия философией, а в старости не устает заниматься

философией; ведь никто не бывает ни недозрелым, ни перезрелым для здоровья

души. Кто говорит, что еще не наступило или прошло время для занятия

философией, тот похож на того, кто говорит, что для счастья еще нет, или уже нет

времени” [325, с. 125].

Еще одной попыткой найти способ существования в изменившемся мире

эллинизма была философия стоицизма. Название школы произошло от греческого

наименования портика одного из афинских зданий – stoa, где ее основоположник,

ученик киника Кратета, Зенон из Китиона (333—262 до н. э.) читал свои лекции.

Зенон и его ученики в своих этических взглядах определяли счастье человека как

конечную цель жизни. Эта цель определяется Логосом (в значении “мировой

разум”), пронизывающим весь мир; Логос для стоиков воплощался в природе и был

законом природы. Только соответствие Логосу является добродетелью, а

282

добродетель выступает как благоразумие, мудрость, знание о добре и зле. Мудрец

стоиков – это человек, которого знания сделали бесстрастным, не зависящим от

внешнего мира.

Бесстрастность стоика в том, что он “не падок до чего-либо. Есть и другая,

дурная бесстрастность – человека черствого и жестокого... Добродетельные

искренни и остерегаются казаться лучше, чем они есть: они не скрывают своих

недостатков и не выставляют напоказ присущих им достоинств. Они не лицемерны

и избегают притворства в голосе и выражении лица. Они сторонятся мирских дел,

так как избегают делать то, что противно долгу” [325, с. 132]. Так писал другой

Диоген – Лаэртский (III век до н. э.). Такое представление о добродетели

предполагает добровольное следование судьбе, в этом своем следовании они всегда

правы, так как действуют согласно Логосу и исходят при этом из невозможности

поступать иначе. Логос в качестве космического закона выступает для каждого

человека как внешняя необходимость. Мудрец может, пользуясь разумом, привести в

соответствие с ней свой внутренний мир, это придаст ему силы выдерживать удары

судьбы. (Отсюда в русском языке понятие “стоицизм” часто связывают с глаголом

“стоять” – выстоять в трудных обстоятельствах). Наиболее ярко взгляды стоицизма

проявились в культуре Рима.

Стоики первыми объявили себя гражданами мира, гражданами Вселенной —

космополитами. С одной стороны, это название выражало связь каждого стоика с

Космосом – Логосом – всеобщей природой, частью которого является любой

человек, с другой стороны, в такой форме выразилось отношение к разрушению

полисной системы и отчуждению человека. Ведь стоический тип космополита – это

тип человека “отдельного” и отделенного от общества, а значит, одинокого.

Во всех философских школах эллинистического периода явственно звучит

ощущение неуверенности в стабильности мира, чувство тревоги и поиск

утраченного смысла. Наиболее полно это отразилось в трудах еще одной

философской школы этого времени – скептицизма. В мире, где все стало зыбким и

неустойчивым, невозможно утверждать что-либо наверное, тем более, что чувства

обманчивы и не несут в себе истины, а многие суждения субъективны. Основатель

этого философского направления Пиррон (365– 275 до н. э.) видел мудрость

в том, чтобы воздерживаться от каких-либо суждений, поскольку любое суждение

относительно и неполно. Пожалуй, в этом философском направлении особенно явно

заметно крушение того целостного и гармонического Космоса, который был

характерен для периода классики.

Человеческая мысль в любой, даже кризисный период времени сохраняет

упорядоченность и определенность. Если общественная жизнь, политические

условия существования общества не давали для этого оснований, то наука, которая

всегда стремилась уменьшить уровень энтропии, утверждала себя в смелых

гипотезах и открытиях. Именно эллинизм ознаменован успехами математики,

астрономии, географии, возникновением ботаники. Уникальный научный центр,

Мусейон (“место пребывания муз”), созданный в Александрии, объединил в своих

стенах ученых, съезжавшихся в Александрию времен правления Птолемея I Сотера

283

– “спасителя” (ок. 366—283 до н. э.). Здесь имелись все необходимые условия для

работы: денежные пособия, прекрасные залы для дискуссий, ботанический сад,

собрание различных животных – прообраз современных зоопарков и даже

лаборатории для хирургов.

При Мусейоне была знаменитая библиотека – Александрийская,

насчитывавшая, по словам современников, около 700 тысяч произведений. Мусейон

для греческих ученых стал чем-то вроде университета, особой средой, в которой

вызревали научные теории. Здесь трудились Евклид (ок. 365—300 до н. э.),

разработавший метод элементарной геометрии; Гиппарх (190—125 до н. э.),

создатель тригонометрии, ученый, описавший (еще до изобретения телескопа) более

850 звезд; здесь учился великий Архимед (ок. 287—212 до н. э.), преподавал

Аристарх Самосский (кон. IV – первая пол. III века до н. э.), задолго до Коперника

высказавший догадку о вращении Земли вокруг Солнца. Заведовавший библиотекой

ученый Эратосфен (ок. 276—194 до н. э.), один из создателей научной географии,

составил карту мира, пользуясь сеткой параллелей и меридианов. “Он наносил свои

меридианы, соединяя пункты, в которых, как он знал, в один и тот же момент был

полдень и которые, следовательно, имели одну и ту же долготу. Он проводил свои

параллели, соединяя пункты, имеющие одинаковую широту, то есть такие, у которых

один и тот же угол горизонта с полярной звездой” [41, т. 3, с. 275]. Эратосфен сделал

попытку при помощи математических вычислений, подкрепленных знанием

расстояний между известными ему городами, вычислить длину земного шара по

меридиану (ошибка в расчете оказалась весьма незначительной). Особое место в

науке эллинизма по праву заняла медицина. Условия Мусейона позволили Герофилу

(р. ок. 300 до н. э.), стороннику эмпирического знания, сделать буквально

сенсационные для своего времени открытия. Он производил вместе со своими

учениками вскрытие трупов, изучил систему кровообращения, научился отличать

вены от артерий, отметил значение пульса в диагностике различных заболеваний,

исследуя строение глаза, подошел к открытию нервной

системы.

Многочисленные войны требовали от Греции

периода эллинизма создания военной техники, что

вызвало развитие механики. Не только Архимед, теоретик

и

изобретатель, но и Герон Александрийский (ок. I века), по

прозвищу “Механик”, положили начала инженерной

профессии. Герон в Мусейоне возглавлял школу

инженеров,

ученики

которой

занимались

конструированием машин. В книге “Pneumatica” Герон

описал работу паровой турбинки, созданной им за

восемнадцать веков до вторичного ее “изобретения”

Паровая турбина

Сегнером в виде знаменитого “сегнерова колеса”.

Герона

Конечно, ее устройство было довольно примитивным,

что видно на чертеже в его книге. Это изобретение было забыто, хотя и

использовалось в различных автоматических игрушках вплоть до XVIII века.

284

Развитие наук и техники оказало влияние на строительство. “В регулярном

плане городов с удобными просторными улицами находят место для обширных

рыночных площадей, окаймленных портиками, театров, стадионов..., крытых зданий

для городских советов и, разумеется, святилищ и храмов” [246, с. 116]. Города

получают имена их основателей-монархов, а в центре города возвышаются их

дворцы.

Предметом особой гордости многих городов были гигантские сооружения,

такие, как Фаросский маяк в Александрии, высотой более 100 метров,

считавшийся одним из семи чудес света. В это время, пожалуй, впервые города, а

особенно Александрия, стали расти ввысь. Росло и их население, о чем писал поэт

Феокрит (III в. до н. э.):

Боги, какая толпа! Ах, когда бы и как протесниться

Нам через весь этот ужас! Без счета – ну впрямь муравейник!

[115, с. 71]

В особенно населенных городах стали строить дома в несколько этажей, что

запечатлели александрийские мозаики и модели. Архитектуре эллинистического

периода, как никакой другой, присуще стремление к гигантским формам. Например,

в городе Галикарнасе талантливый зодчий Пифей создал впервые в истории

архитектуры Мавзолей для правителя и его жены. Это была пирамида из 24

ступеней, на вершине которой высилась традиционная скульптура – четверка коней

в упряжке (квадрига). В Эфесе на месте сожженного Геростратом храма Артемиды

был водружен новый храм – пышно украшенное огромное сооружение. И та, и

другая постройка были причислены к семи чудесам света.

Вместе с художественной, философской, научной картиной мира должна была

измениться и религия. Экзотические для греков восточные культы приходят на

берега Эллады. Их множественность и пестрота отражают неуверенность в

могуществе привычных богов. Многие восточные божества отождествлялись с

знакомыми богами, но мистицизм восточных религий привлекал и завораживал.

Египетскую богиню Исиду греки отождествили с Деметрой – богиней плодородия.

Культ фригийской богини Кибелы – Матери-земли отождествлялся в сознании

греков с культом Артемиды или Афродиты. Культы восточных богов были связаны с

ежегодными мистериями (греч. myslerion

“тайна, таинство”) – тайными религиозными

обрядами, в которых участвовали только

посвященные (мисты). Эти мистерии окружала

некоторая таинственность, что, помимо

новизны, придавало еще определенную остроту

богослужению и обещало приобщить к вечной

жизни богов и тех, кто оказался среди ее

апологетов.

Другой новой для греков религией стал

285

иудаизм с его верой в единого бога. Разрозненное население некогда объединенного

полиса стремилось к упорядочению религиозных культов, к восстановлению

единства, к объединению “в боге”, поэтому многие стали новообращенными —

прозелитами. Стремление к религиозному единству выразилось и в строительстве

храма всех богов – Пантеона. Эта тенденция если не объясняет, то, во всяком

случае, проясняет некоторые причины прихода христианства именно в Грецию и

Византию. Конечно, христианство во многом испытало на себе влияние греческой

философии, но и стремление масс населения к единому богу, к чему-либо

устойчивому в этом мире (и в том) сыграли свою роль.

Особый расцвет испытывает в период эллинизма поэзия, хотя она также

сменила свое лицо. Литература греческой классики всегда выполняла некоторый

долг перед полисом: она просвещала, порицала, прославляла, была частью полисной

жизни, полисного мировоззрения. Поэзия эпохи эллинизма стала уделом избранных,

стихи писали ученые, философы, филологи. Поэтому среди поэтических

произведений можно найти трактаты: например, Арат (ок. 310—245 до н.э.) пишет

поэму “Явления” (или “Феномены”), где излагает астрономические взгляды своих

предшественников. Но поэзия не может быть исчерпана наукой. Весь образ жизни

эллинистического общества обращал внимание

поэта на множество мимолетностей, которые

Фриз Пергамского алтаря

могли радовать ум и душу ценителя.

Появляется большое количество любовных стихов, элегий, в которых эротика и

ученость облечены в изысканную форму. Среди авторов, наиболее преуспевших в

этом жанре, был Каллимах (ок. 300—ок. 240 до н. э.), глава александрийского

поэтического кружка. Красота слога, легкость содержания делали поэзию

удовольствием, доступным знатокам и ценителям. Но в эпоху эллинизма “умирают

эпические жанры – трагедия и эпос, на смену им приходят “малые формы”:

...элегия, идиллия, ...расцветает жанр эпиграммы и легкой эротической

анакреонтики” [345, с. 100].

Поэзия так же, как и философия, ищет способы ухода от тягот жизни. На этом

пути расцветает талант Феокрита из Сиракуз, поэта, создавшего новый жанр поэзии.

В наивных и легких стихах он описывает идиллии простой сельской жизни. Его

пастухи, ведущие между собой приятные беседы и состязания в поэзии, во многом

предвосхитили изящные пасторали “галантного” XVIII века. В этих небольших

произведениях много деталей, подмеченных в реальности сельского быта, но далее

этого Феокрит не идет. Жанр сельской идиллии, или буколика, воспевает любовь и

природу, и эта поэзия “теперь не наталкивает читателя, как некогда, на то, как надо

жить и умирать... Она уводит от жизни, уводит в царство забвения и наслаждения”

[41, т. 3, с. 338]:

...И весело мы отдыхали.

Много вверху колыхалось, над нашей склонясь головою,

Вязов густых, тополей. Под ними священный источник,

Звонко журча, выбегал из пещеры, где Нимфы скрывались.

286

В тень забираясь ветвей, опаленные солнца лучами,

Звонко болтали цикады, древесный кричал лягушонок,

Криком своим оглашая терновник густой и колючий.

Жаворонки пели, щеглы щебетали, стонала голубка.

Желтые пчелы летали, кружась над водной струею —

Все это летом дышало и осенью пышной.

[115, с. 43, 44]

Культура Греции завершила свой цикл развития. Ее увядание было пышным,

она вошла в память человечества, оставив ему взгляд на мир, уже лишенный

целостности, приправленный горечью отчуждения, но и наполненный новой

мудростью, которая найдет свое продолжение если не во всех, то во многих

культурах Европы последующих веков.

ВЫДЕЛИМ ОСНОВНЫЕ МОМЕНТЫ

1. Природные условия, повлиявшие на формирование культуры Греции, стали

основанием, на котором развился образ жизни и деятельности племен, осевших на

ее территории. Они же стали причиной особенностей расселения людей и

организации общества. Отсутствие единого государства до некоторой степени

“возмещалось” единством языка, верований, характером уклада каждого из

населивших побережье Малой Азии, острова и Балканский полуостров народов.

2. Полисный уклад был во многом продолжением общинного образа

отношений: общее собрание, которое решало основные вопросы, стало основой

демократической организации. Однако демократия греческого полиса несла в себе и

некоторые элементы олигархии: власть могла принадлежать лишь земельным

собственникам. Но даже и среди этой части населения в управлении могла

участвовать лишь ограниченная часть мужского населения. Тем не менее греческий

полис выработал определенный идеал человека, который стал образцом для

подражания в повседневной жизни и в искусстве.

3. “Культура стыда”, сложившаяся в Греции, включала в себя минимум два

момента: представление о богоравности эллина и чувство соревновательности.

Эллинское противопоставление себя другим племенам было основано не на

априорной убежденности в правильности своего образа жизни, а на постоянном

утверждении своей богоравности и своего совершенства в повседневных делах,

спортивных состязаниях и героических деяниях.

4. Греческий менталитет предполагает представление о едином Космосе, в

котором каждый элемент связан с другими его элементами, а каждый человек – это

микрокосм, организованный на тех же гармонических началах и основаниях. Из

этого мировоззрения вытекает общая гармония мира, в которую входят все стороны

человеческого существования.

5. Греческая культура заложила основу философии как любви к мудрости.

287

Однако познание и мудрость несли в себе иные, чем на Востоке, формы отношения с

действительностью. Познание перенесло свой акцент с состояния вчувствования в

мир на рациональное его постижение. Выделив категорию бытия, греческие

философы понимали его как parents – тайну, которой противостоит созерцательный

ум мыслителя.

6. Величие греческой культуры заключается в том, что она стала основанием

многих культур мира. Ее влияние прослеживается не только на Западе, но и на

Востоке, не только на евразийском континенте, но и в тех культурах на иных

континентах, которые складывались в более поздние времена. До наших дней

греческая культура осталась образцом полноты взгляда на мир и гуманизма.

288

Глава XIV

КУЛЬТУРА ДРЕВНЕГО РИМА

У исследователей культуры древнего Рима существуют различные взгляды на

ее происхождение. Одни полагают, что собственно римской культуры не было,

поскольку все, что сохранилось,– результат слияния и взаимодействия

высокоразвитых (греческой, этрусской) и примитивных культур племен, прежде

населявших римскую территорию: латинян, сабинян, умбров, самнитов и других.

Другие (Шпенглер, Тойнби) считали, что Рим – это кризис античного мира, при

котором культура не в состоянии производить духовные ценности и может

реализовывать себя только как цивилизация, т. е. совершенствуя государственность и

технику. Третьи все же признавали за римской культурой некие специфические

черты, давшие миру особую систему ценностей, превратившую город Рим в столицу

огромной империи.

§ 1 Рим царей – истоки и основания грядущего величия

Явление на мировую арену Рима – государства и города – связано с

множеством легенд и мифов. Особенно известны два мифа. Один из них полнее

всего изложен в произведении “Энеида” римского поэта Публия Марона Вергилия

(70—12 до н. э.). В нем говорится, что грек Эней, сын богини Афродиты и

прекрасного пастуха Анхиса, участвовал в Троянской войне на стороне Трои, затем

по совету своей божественной матери покинул горящий город и, повинуясь

предсказанию оракула, отправился морем в Италию. После долгих странствий и

разных злоключений он высадился на западном

берегу близ города Кумы, встретил Лавинию, дочь

царя латинов, просватанную за вождя племени

ритулов Турна. В жестоком поединке Эней победил

Турна, вступил в брак с Лавинией и основал новый

289

Капитолийская волчица.

Бронза

город. Но здесь есть несоответствие: между датой падения Трои (1184 до н. э.) и

основанием Рима (754 до н. э.) слишком большой промежуток времени, поэтому

другая система мифов связывает появление Рима уже не с Энеем, а с его потомками.

Эти мифы рассказывают о том, что два брата-близнеца Ромул и Рем (по одним

версиям – дети рабыни и духа домашнего очага Лара, по другим – дети весталки

Реи Сильвии, дочери царя Нумитора, и Марса, по третьим – внуки или дети Энея,

прибывшего из Греции после Троянской войны) были брошены по приказу царя

Амулия, брата Нумитора, в Тибр. Их вынесло течением на берег под деревом,

посвященном богине вскармливания новорожденных, – Румине. Пришедшая к реке

утолить жажду волчица увидела близнецов, унесла к себе в логово и выкормила их.

Найденные пастухом и выращенные в его семье, они, повзрослев, узнали о своем

происхождении. С помощью отряда воинов и присоединившегося к ним местного

населения Ромул сверг и убил Амулия, после чего братья решили основать новый

город на том месте, куда их принесла река. По обычаю, чтобы начать новое дело,

нужно было гадать по полету птиц, и в этом гадании Ромулу явились двенадцать

птиц, которые предвещали двенадцать веков существованию города, а Рему – лишь

шесть. Из зависти Рем стал зло насмехаться над братом, они поссорились, и в драке

Ромул убил Рема. Он стал первым царем города и основал весь его уклад: сенат,

деление людей на патрициев и плебеев, а войска – на легионы. С именем Ромула

связывают идею о богоизбранности римского народа, поскольку Ромул состоял в

родстве с олимпийскими богами, он был призван править миром.

В этих мифах соответствуют реальности, пожалуй, лишь факты связи римской

культуры с греческой. Действительно, уже в VIII веке до н. э. на юге Апеннинского

полуострова имелись греческие поселения: Тарент, Гераклея и другие; в 508 году до

н. э. Рим заключил договор с Карфагеном, а созданию знаменитых законов XII

таблиц в середине V века до н. э. предшествовало изучение законодательства в

Греции; пользовались римляне и предсказаниями дельфийского оракула [101, с. 387,

388]. Кроме греков, на Апеннинском полуострове жили и финикийцы, которые уже

во II—I веках до н. э. занимались морской торговлей, производством стекла,

обработкой металлов, строительством кораблей.

Наиболее загадочным народом, населявшим эти места, были этруски,

происхождение, язык и обычаи которых до сих пор мало изучены. Их поселения

напоминали не родовые поселки, а города, прямоугольные

в плане и поделенные двумя мощеными улицами,

пересекающимися под прямым углом (одна – с севера на

юг, а другая – с востока на запад), образующими четыре

городских квартала. Так выглядели впоследствии и Рим, и

другие города Рима-государства. Возглавляли города

этрусков цари, и все символы и эмблемы: “...пучки розог с

воткнутыми в них топориками – фасции, складное,

выложенное слоновой костью курульное кресло, а также

институт 12 ликторов, шествовавших перед главой

государства,– все это мы найдем позже в Риме” [160, с.

290

Этрусская статуя