Текст книги "Мир культуры. Основы культурологии"

Автор книги: Анна Быстрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 53 страниц)

проживания, чертой горизонта. Это учение о христианском милосердии и

всепрощении, с одной стороны, и постоянные войны и казни с крайней степенью

жестокости – с другой. Это соединение возвышенного и низменного в

повседневной жизни: ожидание конца света, постоянная подготовка к нему и в то же

время удручающая простота нравов, когда обжорство, распутство и другие пороки

не выглядят аномально. Это контрасты общественного устройства с его жестким

сословным делением, при котором невозможно смешение социальных слоев друг с

другом. Поэтому культура тоже контрастна, разделена социальными перегородками,

все в ней представляет единство “высокого” и “низкого”, городского и сельского,

рыцарского и цехового и других начал.

Контрасты эпохи обостряют чувства и ум, разжигают страсти – от взрывов

необузданности и зверской жестокости до глубин душевной отзывчивости. Все это

выливается в публичное выражение любых эмоций: скорби по поводу похорон,

умиления от светских церемоний (например, бракосочетания особ королевского

двора), намеренно выносившихся на всеобщее обозрение и вызывавших слезы

радости у собравшихся, или непритворной кровожадной злобы на публичных

казнях. Сильно и непосредственно проявляется вспыльчивость, неистово

выражаются воинственность, алчность, корыстолюбие, мстительность, бурно

демонстрируется верность, формирующая слепое желание следовать во всем своему

348

господину. Средневековье – эпоха пылких страстей и наивных до детскости

фантазий. Эти качества присущи менталитету всех без исключения сословий, хотя и

находят различную форму воплощения [306].

Сознание сельского жителя развивается на другой основе, чем в городе.

Деятельность крестьянина не отличается особым разнообразием, а потому и

вырабатывает особую консервативность и недоверие ко всему новому, что станет

позже предметом осмеяния для бойких городских подмастерьев. Но эта же

монотонность жизни развивает и жажду чудесного, фантазию, населяющую весь

мир за пределами видимости чудовищами или колдунами, живущими в сказках и

легендах устного народного творчества. Именно здесь сохраняется древний

героический эпос, повествующий о деяниях богов и героев.

Племена германцев, скандинавов, кельтов и другие были окружены не

слишком радостной природой: холодное море, отвесные скалы, часто хмурое небо.

Это были суровые люди, которые вели суровую жизнь, создавая не менее суровую

мораль. Часть этих моральных принципов дошла до нас в виде наставлений бога

скандинавов Одина в “Изречениях Высокого”. Подозрительность и осторожность —

таковы главные рекомендации бога:

"Прежде чем войдешь в дом, присмотрись ко всем входам: не скрывается ли где

враг".

"Дня не хвали раньше вечера, жену – раньше ее смерти, оружия – пока не

испробовано, девушки, пока не замужем, лед похвали, если выдержал, пиво, когда

выпито" [19].

Недоверие к окружающему распространяется и на людей, и на природу.

Кругозор сельского жителя был ограничен примерно восемью километрами в

диаметре. Это – предел досягаемости, место деятельности, круг видимого мира.

Весь остальной мир представляется населенным чудищами, великанами, людьми о

нескольких головах, неведомым зверьем, в нем происходят волшебные

происшествия и превращения. Даже ближайший лес для селянина – не только

место охоты, но постоянная опасность, не только реальная (разбойники), но и

вымышленная: лес – это неизвестность, а неизвестность страшит непросвещенный

ум.

Сельский житель всегда зависел и от природы, и от общественных

катаклизмов, поэтому ему нужна была защита, чтобы спокойно обрабатывать свои

поля. Он прибегал к помощи аристократа, но за это высокородный защитник налагал

на него дополнительные поборы. Земледельцу присуще было размышлять о природе

и ее явлениях, но поскольку он не получал образования, все знания передавались из

поколения в поколение через практическую деятельность. Земледелец не покорял

силы природы – он пытался снискать их благоволение путем молитв и жертв, а на

этом пути религиозность, легковерие и суеверие шли рука об руку. На этом

основании у него выработались два различных стереотипа поведения: с одной

стороны, абсолютная покорность и даже некоторый фатализм, иногда граничащие с

349

показной или реальной туповатостью, а с другой – безудержное бунтарство,

периодически выливающееся в жестокие и кровопролитные крестьянские войны.

Позднее, когда образовались и обособились новые государства, окончательно

сложились отношения между вассалами и сеньорами, народный эпос вбирает в себя

историческую тематику, воспоминания о величии королей, походах, победах; и те,

кто вызывает к себе чувство восторга или симпатии, наделялись красивой

внешностью, добротой и другими лучшими качествами. Таковы эпические предания

о Роланде или “Песнь о Нибелунгах”. Но и здесь присутствует суровость,

пронизанная вассальной верностью, сливающейся в героических сказаниях с

верностью роду, племени, стране, государству. Герой песен – эпический король,

власть которого воплощает единство страны. Эти произведения могли быть сложены

и воинами, чей кругозор несколько богаче кругозора крестьянина, но по

определенной “однозначности” они и в крестьянском, и в военном эпосе

поразительно похожи: такой же узкий круг тем, те же сюжетные и языковые клише,

тот же однонаправленный взгляд на мир. Даже тогда, когда появились новые,

патриотические темы, традиционная для эпоса борьба “светлого” и “темного” начал

раскрывается через столкновение христиан и “неверных”.

Городской уклад жизни никогда не отличался постоянством. Горожанин,

иногда беглый крестьянин, которому нужно было продержаться в городе год, чтобы

получить свободу, должен был быстро соображать, быстро реагировать на любую

ситуацию и трезво оценивать реальность. Плутовство, хитрость, изворотливость

становились элементами городской культуры и не воспринимались как порок.

В городе жесткая иерархия со своими запретами и ограничениями выступала

особенно явственно. Например, были запрещены смешанные браки (церковь не

давала благословения), одежда горожан должна была соответствовать их

социальному положению. Даже богатым ремесленникам и купцам запрещалось

носить платье из бархата или атласа, кружева, украшения из драгоценных камней.

Нарушителя установленных правил могли подвергнуть публичному наказанию

розгами или кнутом, заключению в тюрьму и крупному штрафу.

Здесь особенно сильно ощущалась разница между роскошью вельмож и

грязью узких, темных из-за тесной застройки улиц, между жарой летнего дня и

холодом и тьмой зимней ночи, между торжественностью церковного богослужения и

разгулом веселого карнавала. Может быть, карнавальная культура была самым

ярким и специфическим явлением средневекового города. Слившись с традициями

дальних и ближних лет, она явилась не только как праздник, но и как особая форма

мышления, как способ существования, как особый мир средневекового человека

[25].

Корни карнавальной культуры уходят в глубокую древность человечества, в

земледельческие обряды, целью которых было магическое воздействие на природу,

разыгрывавшее действие с желаемым результатом. Обряд должен был “обеспечить”

урожай, поэтому в нем воспроизводится природный процесс как борьба двух

враждующих сил. Гибели одной из этих сил противопоставляется рождение другой.

Иногда это выглядело как смерть и воскресение. Действо сопровождалось песнями и

350

плясками, воспринимаемыми как помощь процессу, ради которого совершается

обряд.

Особенно разгульный характер имели весенние праздники плодородия,

изображавшие победу светлых сил над темными. На этих праздниках за постом,

воздержанием следовало воспроизведение животворящих сил природы в форме

разгула, обжорства, половой разнузданности. Смех, перебранка, сквернословие

представлялись средствами, магически обеспечивающими победу жизни, и обычные

в течение года правила приличия снимались на время этих праздников. Здесь

божество подвергается осмеянию, но такой смех многозначен: это уничтожение и

возрождение одновременно – уничтожение ради возрождения. Аналогией является

земля: семена, брошенные в нее весной, уничтожаются, но затем дают новый

урожай. Очень похожие обряды были и у римлян: ритуальное осмеяние или

поругание выступало средством защиты от злых демонов, “завидующих”

человеческому счастью. Существовали специальные песни, носящие в себе все

формы обругивания, которые исполнялись в Риме не только во время праздников

плодородия, но и на свадьбах и во время чествования триумфаторов.

Из античного мира смеховая культура перешла в

средневековье, сохранив свою языческую сущность,

несмотря на победу христианства. Более того, смеховая

культура проникла в самую сокровенную часть христианства

– в церковную службу, став ее составной частью на долгое

время, пока церковная и светская жизнь не приобрели

значительных различий. Смеховые обычаи средних веков

лишь генетически связаны с языческими религиозными

обрядами, они свободны от религиозных догматов, мистики,

доказательством чего являются пародии и на сам церковный

культ.

В средние века смеховая народная культура проявилась

Миниатюра, изображающая

в основном как карнавальная, площадная (действо

средневековых актеров IX в.

происходило на площади), хотя карнавалом не

Париж

ограничивалась. Кроме карнавала, существовали

особые “праздники дураков” (festa stultorum),

праздник осла, а также – как часть церковного обряда – “пасхальный” и

“рождественский” смех, при котором во время праздничного богослужения

священник произносил речи, не всегда отвечающие требованиям повседневной

морали.

351

Якоб Жорданс. Бобовый король. Эрмитаж

Не только карнавал имел народно-площадную форму. Даже церковные

храмовые праздники сопровождались ярмарками с площадными увеселениями, в

которых участвовали “уроды”, великаны, “ученые” звери и др. Смех сопровождал и

гражданские церемониалы и обряды, – пишет М. М. Бахтин, – шуты и дураки

были неизменными их участниками и пародийно дублировали серьезные действия

– чествования победителей турниров, посвящение в рыцари и др. Даже на бытовых

пирушках выбирались “бобовые” король и королева “для смеха”. У многих народов

от весенних обрядов сохранились обычаи выбирать “майскую королеву”, которая

олицетворяет весну. Соответственно “король” должен олицетворять зиму [25].

У карнавала средних веков есть свои непреложные законы: он не делит

участников на исполнителей и зрителей; карнавал не смотрят, в нем живут, так как

по своей идее он всенароден; пока карнавал совершается, ни для кого нет никакой

другой, некарнавальной жизни. Таким образом, карнавал несет в себе две идеи: это

идея особой карнавальной свободы и идея возрождения и обновления жизни. Как

писал Бахтин [25], в карнавале сама жизнь играет другую, свободную (вольную)

форму своего осуществления, свое возрождение и обновление на лучших началах.

Официальные праздники принципиально отличались от карнавала. Они были

серьезны, не уводили от существующего общественного уклада не даровали

человеку освобождения от реальности, а наоборот, еще сильнее закрепляли и

утверждали неизменность и вечность существующего миропорядка, его ценностей,

норм, идеалов. Официальность всегда обращена в прошлое, в отличие от карнавала,

который торжествовал освобождение от господствующих норм, был праздником

обновления. На время карнавала как бы упразднялись иерархические отношения,

которые подчеркивались на официальных праздниках. Фамильярность карнавала —

особое состояние раскованности, при котором каждый человек ощущал себя равным

среди равных. Существовал и особый карнавальный язык, богатый и способный

352

выразить мироощущение народа, враждебное всему застывшему, раз и навсегда

данному. Для него, как говорит Бахтин, характерна логика “обратности”

“наоборотности”, мира “наизнанку”, логика “снижений”, профанации, шутовских

увенчаний и развенчаний [25]. Смех карнавала всенароден, он – не индивидуальная

реакция на какое-либо отдельное явление, а направлен на весь мир и его устройство,

высмеивает всё и вся, в том числе и самих участников.

Влияние карнавального мироощущения на городскую культуру было велико,

так как города средневековья жили в условиях карнавала в общей сложности до трех

месяцев в году. В повседневной жизни также невозможно было полностью

преодолеть карнавальное мышление. Даже те люди, которые обычно предавались

ученым трудам, не избегли мощного воздействия карнавального смеха. Школяры,

монахи, высокопоставленные церковники и ученые богословы умели веселиться,

уходя от привычной серьезности. Одно из произведений – “монашеские шутки”

( Jоса топасоrит) – написано на “ученой” латыни, но представляет собой

пародийные трактаты богословского и теоретического характера. Здесь все обряды и

богословская идеология показаны в смеховом аспекте.

Миру известны пародийные произведения, которые показывают, как глубоко

проникала смеховая карнавальная культура в стереотип средневекового человека.

Например, освященная традицией вольного “пасхального” смеха “Вечеря Киприана”

дает карнавальную версию всего Священного писания. Были созданы пародийные

дубли на все стороны и моменты церковного культа и вероучения, пародировались

различные литургии, молитвы, в том числе и священнейшие – Отче наш и Ave

Maria, церковные гимны и псалмы. Эта литература не была враждебна христианству,

она его не высмеивала, а, как это ни покажется странным, сохраняла и частично

использовала в “празднике дураков”, который шел по календарю следом за

праздником Рождества Богоматери и проводился в том же храме теми же

богослужителями.

Конечно, нельзя считать, что городская культура обособлена от сельской или

культуры средневекового воинства. Но именно город являл собой соединение всех

противоречий и противоположностей средневековья в целом. Ведь город был

административным центром, здесь находились резиденция сеньора, если город был

в его власти, или епископский дворец, ратуша и прочие официальные учреждения.

Здесь были сосредоточены ремесленные цеховые организации со своей сложной

структурой, деловыми отношениями, обычаями, праздниками, процветали торговля

и ростовщичество. Здесь можно было встретить богатого купца и расчетливого

крестьянина, веселого подмастерья и солидного цехового мастера, бродячего

монаха, школяра, разорившегося рыцаря и спесивого сеньора.

Городская культура повлияла на развитие языка.

Деловая переписка, любые документы, ученые и

богословские трактаты, некоторые уличные

представления, разговоры монахов и школяров,

богослужения и пародии на них – все это писалось,

читалось и слушалось пока еще на латинском языке. Но

353

уже просыпался и разворачивался, расширяя свое влияние, народный язык, тот, что

до этого существовал как варварский. Разговорная, “кухонная” латынь мешалась с

народными говорами в шутовских площадных представлениях и народной

литературе. Именно в городе появилось крамольное и забиячливое “Сказание о

Лисе” – одно из первых сатирических произведений.

Это произведение заслуживает внимания, так как, во-первых, оно связано со

старинными баснями, известными всему европейскому миру из античных

источников, во-вторых, сами басни – продукт древнейшей индоевропейской

культуры, гораздо старше античности. Герой басен – Лис, носящий германское имя:

Рейнгард, Рейнеке, Ренар. Один остроумный поэт (XII в.) дал всему циклу повестей

о Лисе (всего их двадцать шесть) название “Роман о Лисе” или “Роман о Ренаре”,

которое звучало как сатирическое сопоставление с рыцарскими или куртуазными

романами, намекая, что народ на свой манер изображает жизнь высшего общества,

рыцарей и дам. Это изображение носит характер маскарада, при котором звери

имеют все чины и черты феодального общества.

В. Каульбах.

Иллюстрация к "Роману

Звериная держава управляется императором Львом по

о Лисе"

имени Нобль (Благородный). Он действительно благороден и

справедлив, но его окружают коварные хитрые вассалы: волк

Изегрим со своей мрачной и ненасытной супругой, хитрый кот Тьебо, обжора и

тугодум медведь Брюн, трусливый, глупый и угождающий всем баран Белин. Осел

Бернар имеет титул архиепископа. Но и лис Ренар – вовсе не герой, а воплощение

разбоя, беззакония и насилия. Ренар еще и смутьян, он издевается над императором

и ослом-архиепископом, над всеми, кто пытается внушить ему послушание. В его

проделках отражается дух общества, в котором он живет и в котором решающим

оказывается право кулака. Героем же становится простой крестьянин, охраняющий

свой дом от произвола мелких и крупных хищников. Именно у него Ренар униженно

просит милости и суда над своей четвероногой братией.

Хотя основу “Романа” составляет народная сказка, сложившаяся в сельской

культуре, но только город со своим сатирическо-карнавальным мышлением мог так

по-карнавальному выразить недовольство основами строя, пародирующее

“высокую” литературу своего времени а также отразить неоднородность общества и

городской среды [121, т.3].

В этом романе проявилась еще одна особенность всей средневековой культуры

– символичность. Для средневекового человека вообще многие предметы

окружающего мира – символы божественной воли или замысла (подробнее о

христианских символах см. в гл. XV). Но не только

христианская символика царила в мышлении и

мировосприятии. Многие явления природы, еще не

раскрытые познанием, читались как приметы, отзвуки

некоего нематериального, мистического начала,

уходящего корнями в далекое языческое прошлое. В

искусстве большое место занимали описания снов,

видений,

толкований

различных

знаков,

354

Аллегория

Добродетели

предсказывающих будущее, исход любого начинания. Особенно явственно это

проявляется в литературных произведениях и в архитектуре, наполненной

различными фантастическими фигурами, другими элементами, имеющими глубокий

смысл и значение для взора средневекового человека. В искусстве постепенно

появляются символические обобщения, различного рода аллегории, выражающие

какие-либо качества или стремления людей: аллегории Верности или Благочестия,

Любви или Смирения и т. д. В романе о Лисе мы тоже видим пример

аллегорического изображения мироустройства и человеческих отношений. Каждый

социальный слой имел свою символику, так же, как и свой образ жизни и особый

слой культуры. Поскольку сословная иерархия не способствовала

взаимопроникновению элементов этих культур, то мы имеем дело каждый раз с

вполне оформленной культурой того или иного сословия. Так, можно говорить об

особой культуре и образе мышления крестьянина и феодального вельможи,

горожанина и цехового ремесленника, воина или рыцаря.

§ 4 Рыцарская культура в системе культуры средневековья

Особое место в средневековой культуре занимали

рыцари – бедные или разорившиеся дворяне, давшие

клятву своему сеньору и принявшие на себя

определенные обязанности. В период раннего

средневековья возникла необходимость брать клятву

верности у своих соратников, поскольку у варварских

племен догосударственного периода “не возбраняются

хитрость и обман” [91, с. 48]. Дело не в порочности этих

людей, просто обычаи позволяли держать свои обещания

на

основании собственных или родовых отношений и

нарушать их в зависимости от обстоятельств.

Средневековые войны потребовали отношений, при

Гартман фон Ауэ.

которых можно быть уверенным в действиях союзника и

Миниатюра XIV века.

не ждать от него коварства. Поэтому сеньоры предпочли

Гейдельберг

связать клятвой своих вассалов, верность слову стала

считаться доблестью, а нарушение – позором. Постепенно в системе культуры

появляется идеал бескорыстного, преданного, мужественного и прекрасного воина,

обладающего особым воспитанием и характером. Он должен был оберегать слабого,

держать слово, быть бесстрашным, не давать себя в обиду. Рыцарь хранил свое

достоинство, не позволял себя унижать и не совершал бесчестных поступков. Эти

условия подкреплялись обетами, которые рыцарь давал при посвящении: обет

бедности и послушания; вместо обета безбрачия, характерного для религиозных

братств, рыцарь давал обет супружеского целомудрия, обет личного совершенства.

Обязательным был обет совершения подвига. Эти обеты пронизывались сильным

эмоциональным началом, охватывающим все сферы средневековой жизни.

355

Поскольку рыцарь – дворянин, он обязан был в

промежутках между сражениями участвовать в светской

жизни. Для прославления рыцарских доблестей

устраивались турниры. Придворная жизнь имела свою

символику, ритуалы и условности, она выработала и

особый придворный этикет – куртуазию, включавшую в

себя искусство беседы между кавалерами и дамами,

умение одеваться, танцевать. Особое место занимало

поклонение Прекрасной даме, которую в поэзии или

различных куртуазных посланиях называли Донной. Она

почти всегда – жена сеньора, любовь к ней носит лишь

духовный характер, даме полагается посвящать стихи и

песни, оказывать различные знаки внимания, совершать в

ее честь подвиги и прославлять везде ее имя. Поскольку

Эккегард и Ута.

настоящее имя Донны, чтобы не повредить ее репутации,

Скульптурная группа

Собора в Наумбурге

держалось в секрете, то чаще всего это было

вымышленное имя – “сеньяль”.

Куртуазное поведение рыцаря включало в себя семь добродетелей: верховую

езду, фехтование, плаванье, охоту, владение копьем, игру в шашки, сочинение и

пение стихов в честь дамы сердца. Воспитание будущего рыцаря начиналось в

семье, где он жил до семи лет, затем продолжалось при дворе сеньора до 14 лет в

качестве пажа, а потом до 21 года в качестве оруженосца. Рыцарь должен был

приобрести себе боевого коня и вооружение (меч, щит, латы), весившее до 80 кг. Так

что ему приходилось быть выносливым и хорошо тренированным человеком, тем

более что он нес службу в коннице сеньора. В виде благодарности сеньор мог

наделить рыцаря землей. Особый ритуал был связан с посвящением в рыцари.

Накануне посвящения юноша постился, исповедовался и причащался. При этом он

менял платья различного цвета, символизирующие добродетели истинного воина.

Эти цвета использовались и в гербах, на которых каждый элемент – знак доблести

или заслуг рыцаря или его фамилии. Если рыцарь совершал какой-либо проступок,

например, проявлял слабость на поле брани, часть его фамильного герба как бы

усекалась, и в таком виде – со следами позора – герб наследовался. Поэтому

понятно столь серьезное отношение к соблюдению предписанных ритуалов и форм

поведения.

Рыцарская культура создает образ героя,

идеал, который находит свое воплощение и в

героическом эпосе, и в лирической поэзии.

Наследие античности помогало найти

историческую мерку для событий своего

времени. Античная традиция оставила

средневековому рыцарю образ Александра

Македонского как объект для подражания. Но

поскольку античность трансформируется через

356

Братья Лимбург.

"Апрель" или "Помолвка".

XV век

христианство, то христианская мораль противопоставляет рыцаря “неверному”,

битвы с которым он должен постоянно выигрывать, не зная жалости и

снисхождения. Память о варварских временах и героях легла в основу представления

об идеальном правителе в образе короля Артура, великого государя, защитника и

борца против зла и насилия, наделенного справедливостью, напоминающего и

Александра Македонского, и Карла Великого. Литературный цикл романов о короле

Артуре и рыцарях Круглого стола уходит своими корнями в кельтские легенды о

вожде одного из британских племен Арториусе. Некоторые историки считают, что

это реальное историческое лицо. Исторический Арториус превратился в

легендарного короля, окруженного верными рыцарями: Ланселотом, Ивейном.

Тристаном, волшебником Мерлином. В историях о короле Артуре есть и жена-

изменница, и друг, нарушивший обет верности королю, и своевольные надменные

вассалы. Многочисленные истории о похождениях и подвигах героев эпоса о короле

Артуре включают в себя все взгляды средневекового рыцарства.

Другое явление средневековья, связанное с рыцарской культурой и

менталитетом рыцарства,– реабилитация любви как возвышенного отношения к

даме. В христианском мировоззрении не было места для бога плотской любви.

Христианский бог – сам воплощение любви, другая любовь этого времени связана

с представлением о грехе. Но средневековый образованный человек не мог

довольствоваться такого рода абстракциями, поэтому в системе куртуазии

возрождается поэтический культ Амура. “Любовь стала полем, на котором можно

было взращивать всевозможные эстетические и нравственные совершенства” [306, с.

113]. Влюбленный вследствие страсти становится чистым и добродетельным.

Новые чувства и отношения требовали своего выражения, и оно, приняв

поэтическую форму, воплотилось в лирике французского Прованса, а затем в поэзии

труверов (северофранкских поэтов) и миннезингеров (певцов любви у германских

поэтов) а также в больших стихотворных поэмах (рыцарских романах). В них

воспевались идеал рыцаря, его подвиги и странствия, любовь и приключения, часто

почерпнутые из античных преданий и мифов и исторических описаний, а иногда из

старых эпических циклов.

Постепенно появляются герои, которые

изображены

в

моменты

острых

психологических ситуаций выбора между

любовью и приключениями, между

супружеским долгом и рыцарской доблестью.

Пожалуй, именно в рыцарских романах, которые

увлекали читателей XII века, впервые стали

изображаться душевные состояния и

переживания героев. Авторы рыцарских

романов ценят в своих героях прямоту и

честность в любви. Таков, например,

Ланселот – герой одного из рыцарских

Состязание певцов в Вартбурге.

романов французского поэта Кретьена (ок.

Миниатюра из Большой

Гейдельбургской рукописи

357

1130 – ок. 1191): он побеждает на турнире злодея, похитившего королеву, защищает

слабого и обиженного, восстанавливает попранную справедливость. Он неустрашим

в своих подвигах и верен королю Артуру. Таковы же герои трогательной истории

преодолевающей все препятствия трагической любви Тристана и Изольды.

При дворах многих владетельных сеньоров собирались придворные поэты —

трубадуры (прованс. trobar “находить”, “изобретать”), чтобы снискать себе

внимание и почет, слагая стихи, восхваляющие владыку, его дом, двор, семью, а

также доблести и благодеяния. В стихах и музыке они выражали свою любовь к

прекрасной даме.

В истории провансальской поэзии обнаружено почти 500 поэтов-трубадуров, среди

которых было 5 королей, несколько десятков крупных феодалов, духовные лица,

мастеровые, купцы и даже около 30 женщин. Многие трубадуры были странствующими

поэтами.

Трубадуры создали множество различных стихотворных жанров: серена —

печальная вечерняя песня с обращением к возлюбленной (итал. serena “вечерняя

роса”; ср. серенада); пасторелла (лат. pastoralis “пастушеский”), рисующая

сельскую идиллию и любовь прекрасной пастушки; альба (прованс. albe “рассвет”)

– утренняя песня о расставании влюбленных. Иногда рыцарь писал грозную

сирвенту (прованс. sirventes “служащий”), которая посвящалась войне или

изобличала личных врагов, призывала к действию против них. В сирвенте могла

выражаться скорбь по умершему другу, соратнику или по поводу какой-либо другой

утраты. Были стихи-диалоги, в которых автор или его вымышленный друг

рассуждали по преимуществу о том, какой должна и может быть любовь к

прекрасной даме – идеальной или плотской, кто более достоин ее любви —

знатный вельможа, рыцарь или простой виллан (крестьянин).

Таким образом, трубадуры создали в своих стихах и кодекс любовного

служения женщине, и литературный язык, и разнообразную поэтическую форму.

Ведь именно Прованс открыл для себя рифму и новую метрическую (ритмическую)

систему. А. С. Пушкин писал о поэзии трубадуров: “Когда в XII веке под

небом полуденной Франции отозвалась рифма в провансальском наречии, ухо ей

обрадовалось: трубадуры стали играть ею, придумывать для нее всевозможные

изменения стихов, окружили ее самыми затруднительными формами”. Сами

трубадуры говорили о себе и своих стихах, например, Бернарт де Вентадорн,

воспевавший любовь как величайшее благо жизни: “Поэзия имеет для меня цену

лишь тогда, когда она исходит из глубины сердца, но это возможно лишь тогда, когда

в сердце царит совершенная любовь. Вот почему мои песни выше всех других

песен, ибо любовь заполняет все мое существо – рот, глаза, сердце и чувства”. Или

Пейре Видаль, весельчак и хвастун, писавший задорные, бравурные песни: “Я один

взял в плен сто рыцарей, а у ста других отнял доспехи; я заставил плакать сто дам, а

ста другим доставил радость и веселье”.

Тема любви никогда не замолкала в средневековой Европе – и в ученой, и в

358

классической традиции, и на латыни, и на народных наречиях.

В период зрелого средневековья от латинского языка, на котором совершалось

церковное богослужение, велась дипломатическая деятельность, писались все

государственные указы, ученые труды и многие литературные произведения, стали

постепенно отходить. Все большее место в жизни и деятельности общества стал

занимать народный язык, существовавший еще с варварского периода. В Испании и

Франции он назывался романским наречием. От этого термина остались названия

литературных и музыкальных жанров: роман – литературное произведение на

народном языке, романс – стихотворение на историческую, бытовую тему. Однако

долгое время латынь оставалась языком церкви, а также языком учености и

образования.

§ 5 Образование и образованность в средние века

После крестовых походов повысился спрос на грамотных людей, поэтому в XI

веке увеличивается количество обучающихся в соборных школах клириков

(священнослужителей). Появляются и нецерковные школы, преподаватели которых

– магистры (лат. magister “начальник; наставник”) – жили за счет платы,

взимаемой с учащихся. В XI—XII веках возникают первые университеты (лат.

universitas “совокупность”): сначала в Болонье, затем в Париже – знаменитая

Сорбонна, а позже и в других городах. Каждый университет имел свою

профессиональную направленность, хотя в него входили и такие обязательные

факультеты (лат. facultas “способность”), как богословский. Например, в Болонском

университете обучались юристы, в Саламанке (Испания), Монпелье (Франция),

Салерно (Италия) изучали медицину, в Оксфорде (Англия) лучше всего преподавали

математику и астрономию. В Сорбонне готовили богословов, и именно она стала в

более поздние времена оплотом обскурантизма (лат. obscurans “затемняющий”) —

мракобесия, крайне враждебного отношения к знанию, просвещению и науке.

359

Хартия об основании Сорбонны. 1256 год

Университеты обслуживали нужды государства и церкви, поэтому они