Текст книги "Алчность"

Автор книги: Анита Берг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 37 страниц)

Когда он закончил есть, его счастливое настроение исчезло без следа. Как и все люди, поставившие себе целью придерживаться диеты и потом не сумевшие противостоять соблазну, он быстро погрузился в уныние и преисполнился ненавистью к самому себе. Он горестно вздохнул и посмотрел на остатки еды. Почему он поступил так глупо? «Я просто мерзкая, отвратительная свинья», – сказал себе Гатри. Но самобичевание лишь усилило в нем отвращение к себе, и он почти демонстративно вновь взял тарелку, набрал в нее еды и проглотил все это так быстро, как будто опасался, что добыча может ускользнуть. Наконец насытившись, он отодвинул стул, встал и неожиданно легкой для его веса походкой направился в кабинет.

У Гатри была правильная осанка, его движения были весьма грациозными и полными достоинства. Он производил на людей такое приятное впечатление, что даже не помнил, чтобы кто-либо когда-нибудь отпускал оскорбительные шуточки по поводу его габаритов. В его присутствии люди попросту забывали, насколько он толст, – исключением являлся лишь Дэниел Розенблюм.

Рабочий стол Гатри представлял собой огромную плиту из белого каррарского мрамора на мощных ножках. На столе стоял телефон, с которого он не только связывался с внешним миром, но и мог позвонить в любую из комнат виллы. Здесь также находилась большая белая чаша, полная ручек. Рядом с большим столом стоял еще один, поменьше – тоже белый, как и все в комнате, за исключением великолепных картин на монотонно белых стенах. Здесь были Пикассо в голубых, бежевых и черных тонах, практически черный Руо, впечатляющий натюрморт Гриса, изображающий неяркую серо-зеленую грушу на алом фоне… Да и вся комната производила сильное впечатление – было видно, что тут обитает настоящий эстет.

Гатри взял с маленького столика белую папку и погрузился в ее изучение. Некоторые записи были сделаны им лично, некоторые представляли собой факсы, другие – машинописные отчеты и копии различных документов. Это было досье – досье на Уолта Филдинга и Дитера фон Вайлера.

Гатри положил перед собой большой блокнот и, выбрав из чаши ручку, начал выписывать что-то. Он работал так несколько часов, до тех пор, пока дом не начал просыпаться, выводя его из состояния крайней сосредоточенности.

По дороге в Испанию, осень 1992

Механический голос встроенного компьютера сообщил Дитеру, что бензина ему хватит лишь на двадцать миль. Это сообщение удивило его. Выходит, он проехал немало миль, настолько погруженный в раздумья о прошлом, что даже не обратил внимания на два предыдущих предупреждения. Или это неполадки с машиной? «Да нет, вряд ли», – решил Дитер. Он всегда наполнял бак бензином перед выездом из Канн. Но заметив утром, что погода налаживается, он настолько заторопился, что решил заправиться где-нибудь по пути.

Теперь он беспокоился, дотянет ли «мерседес» до следующей бензозаправочной станции. Быть может, он недавно проехал ее? Дитер покачал головой и опустил стекло, чтобы впустить в салон свежий воздух, хотя в этом не было необходимости, ведь машина была оборудована кондиционером. Да что с ним такое? Он всегда гордился тем, что является весьма умелым водителем, почти ничем не уступает профессионалам, и допустить такой промах было на него непохоже.

Впереди появился указатель, гласящий, что до заправки осталось пятнадцать миль, и Дитер вздохнул с облегчением – словно начинающий водитель. Было бы ужасно, если бы топлива не хватило и ему пришлось бы по телефону вызывать помощь – он всегда презирал водителей, которые прибегали к такому средству.

Если бы он позволил себе тщательно проанализировать ситуацию, то понял бы, почему он полностью погрузился в воспоминания о прошлом – без сомнения, он пытался уйти от настоящего. Его до смерти пугало то, что происходило с ним в последнее время. Что же заставило его перед самым выездом из дому потерять самообладание и ударить Магду, свою жену? Дитеру очень не нравилось терять контроль над собой. Он частенько поколачивал Гретель, свою любовницу, этим не стоило гордиться, но он делал это не намеренно, не ради некоего извращенного удовольствия. Все дело было в чувстве неудовлетворенности – неудовлетворенности тем, что с нелюбимой Гретель он мог заниматься любовью так часто, как хотелось. Однако с Магдой, женщиной, которую он любил, такое удовольствие было невозможно.

Бедная Гретель! Он ведет себя нечестно по отношению к ней. Она заслуживает лучшего обращения, ведь сама она дарит ему всю возможную любовь и преданность. И при этом всегда прощает его, кажется, даже понимает. Иногда Дитеру казалось, что Гретель понимает его лучше, чем он сам себя. Он обязательно отблагодарит ее за это – например, возьмет в Фосбаден, ведь ей так нравилось бывать там. Возможно, стоит купить ей какую-нибудь симпатичную драгоценность. Дитер подумал, что исправить все будет для него легкой задачей – пожалуй, даже слишком легкой.

Но с Магдой все обстояло по-другому. Что она теперь думает о нем? Насколько сильно он ее обидел? Он никогда раньше не повышал на нее голоса, в этом просто не было нужды – она была идеальной женой, пусть даже сам он не был идеальным мужем. Он с силой ударил кулаком по рулю – ему вновь пришла в голову ужасная мысль, грызущая его днем и ночью, разъедающая душу, превращающая его жизнь в ад.

Дитер фон Вайлер – импотент!

Показалась большая станция техобслуживания, и он подъехал к бензоколонке. За считанные секунды бак был заправлен, ему также протерли лобовое стекло. Он поставил машину возле ресторанчика и включил телефон, которым был оборудован «мерседес»: во время вождения он всегда выключал его, потому что не любил, когда его отвлекали звонки.

– Магда, дорогая моя…

– Дитер, это ты? С тобой все в порядке?

– Прости меня, Магда. Я сам не знаю, какой бес в меня вселился. – Я знаю, любимый. Забудь об этом…..

Они еще некоторое время говорили о малозначащих вещах. Повесив трубку, Дитер запер машину и вошел в здание. Он никогда не любил самообслуживания, предпочитая заплатить в ресторане за чашку кофе сумму, за которую в обычном заведении можно взять себе полновесный завтрак Обычно он также устраивал в ресторанах разнос официантам и жаловался менеджеру, но сейчас у него не было настроения для этого.

Кофе не улучшил его самочувствия. Он ощущал, что на него накатывается депрессия, поэтому, допив свою чашку, сразу сел в машину, завел могучий мотор и выехал на запруженную транспортом трассу.

В чем же дело? Наверное, в прошлом случилось что-то такое, что сделало его таким, какой он есть. Большой автомобиль начал проглатывать милю за милей, но Дитер вел его, словно робот: мыслями он вновь углубился в прошлое…

Берлин, лето-осень 1945

В первые несколько недель своего пребывания в Берлине Дитер с матерью вспоминали путешествие сюда почти с ностальгией. Тогда в лесах встречались ягоды, можно было иногда поймать кролика или рыбу, всегда существовала возможность напиться чистой воды из ручья, а крестьянки с удовольствием меняли вещи на продукты, и выживать было существенно легче. Жизнь же в городе была бесконечной изматывающей работой.

Они постоянно занимались поисками еды. Свежий хлеб в то время был неслыханной-роскошью, а мясо – несбыточной мечтой. Стоило им услышать намек на возможность достать где-то продукты, и они бросались туда и становились в бесконечные очереди. Хуже всего было, когда подходила их очередь и выяснялось, что то, за чем они стояли, – свежие овощи, яйца или что-то еще, – уже полностью распродано. Они питались почти исключительно сухими бобами и отвратительной на вкус колбасой, о качестве которой они предпочитали не задумываться.

Берлин был разделен на четыре зоны: американскую, британскую, французскую и русскую – по числу стран, которые «освободили» его. Дитер с матерью знали, что они, к счастью, попали в британскую, а не в русскую часть города, – по слухам, жизнь там была еще труднее. Правда, люди говорили, что в американской зоне, благодаря природной щедрости американцев, жить было полегче.

Дитер зарегистрировался в органах власти и получил документы и продуктовую карточку, которая, впрочем, оказывалась бесполезной, когда поступлений продуктов не было. В городе функционировал черный рынок, процветавший несмотря на то, что цены на нем были заоблачными, и им частенько приходилось покупать там еду.

У его матери документов не было.

– Почему ты не зарегистрировалась? У тебя есть на это полное право, ведь ты вдова папы!

– Не хочу, – кратко ответила Софи.

– Но это глупо!

– Вовсе нет. Ты обеспечен самым необходимым, к тому же, думаю, твой отец не захотел бы, чтобы я поступила таким образом, – твердо сказала его мать. Обычно мальчик находил подобный аргумент очень убедительным и прекращал всякие расспросы.

Хотя переходить из одной зоны в другую было непросто, лазейки для этого все же существовали, и Дитер не мог понять, почему мать, француженка по происхождению, не пытается перебраться во французскую зону – по крайней мере, там им было бы легче войти в контакт с властями и даже, наверное, они могли репатриироваться во Францию.

– Нет, мы останемся здесь. У нас хотя бы есть крыша над головой, а там, возможно, дела обстоят еще хуже.

– Но, мама, если бы нас выслали во Францию…

– Мы никуда не поедем, Дитер. Разговор закончен, – твердо произнесла Софи, и мальчик никогда не возвращался к этой теме: похоже, она изрядно раздражала его мать. В каком-то смысле он даже был доволен: он не знал, что будет чувствовать, когда уедет из родной страны. Дитер решил, что лучше, если он останется, что его долг состоит в том, чтобы помогать отстраивать Германию.

Софи очень беспокоило приближение зимы и холодов, которые та с собой несла. Они начали прочесывать близлежащие дома в поисках дерева, которое могло еще остаться после многочисленных любителей покопаться в руинах. То немногое, что находили, они складывали у себя в подвале, в комнате, которая когда-то была кладовой, заполненной колбасами, окороками и дичью, привезенными из поместья его отца. Дитер любил молча сидеть в этой комнате, вдыхать запах еды, все еще витавший там, и мечтать о роскошных кушаньях, которые некогда подавались в расположенной наверху столовой. До этого он не был в Берлине, а значит, не видел отцовского дома во всем его великолепии. Он докучал матери просьбами рассказать о нем, но ее описания были на удивление скупыми.

– Я помню, там был большой хрустальный подсвечник – вот откуда, наверное, все то стекло, которое здесь рассыпано. Пол в зале был мраморным, очень красивым, цветастым, – мечтательно проговорила Софи.

– А какой была столовая?

– Я ни разу там не бывала.

– Ни разу не бывала в столовой? Но почему?

– А что тебя удивляет? – резко ответила женщина, и Дитер понял, что это еще одна тема, которой она предпочитает не касаться. Но никто не мог запретить ему мечтать о том, каким был раньше этот дом, и планировать когда-то в будущем, когда он станет богатым и могущественным человеком, восстановить здесь все.

Если ему выпадала свободная минутка, он помогал женщинам, которые, организовавшись в группы, кое-как очищали улицы и развалины от битого кирпича. Повсюду виднелись длинные шеренги людей, терпеливо передающих из рук в руки камни, аккуратно складывающих уцелевшие кирпичи, с тем, чтобы в дальнейшем их очистили от раствора и использовали на строительстве нового Берлина, о котором они все мечтали.

Настал день, когда Софи обменяла на еду последнюю золотую монету и последнее ювелирное украшение. Было даже удивительно, что всего этого хватило так надолго – очевидно, муж был к ней чрезвычайно щедр. Теперь у нее осталась лишь пачка бумажных денег, полностью обесценившихся и бесполезных.

Приблизительно неделю они сидели без еды. Они съели последнюю порцию жареных сушеных бобов, которые без соли и приправы были абсолютно безвкусными. Однажды вечером, перед самым комендантским часом, Дитер вернулся со своих поисков с пустыми руками и увидел, что мать одета в свежевыстиранное платье, которое она «погладила», положив его на ночь под матрас, найденный мальчиком во время одного из его рейдов. Сам он спал на куче мешков.

Софи сидела возле своего саквояжа с косметикой и, вглядываясь в маленькое треснутое зеркальце, аккуратно наносила на лицо макияж.

– В этом зеркале я кажусь себе женщиной, только что перенесшей удар, – улыбнувшись, сказала она сыну. Он сидел и молча наблюдал за ней, как делал это когда-то раньше, очарованный тем, что лицезрел.

– Давно я уже не видел тебя такой, – произнес он.

– Не пропадать же косметике, – ответила Софи. Дитер заметил, что ее рука, державшая губную помаду, слегка дрожит. – Смотри, что я из-за тебя наделала, – сказала она, размазав помаду, после чего засмеялась – ему показалось, каким-то неестественным смехом. Он напомнил Дитеру то, как смеются взрослые, когда просто хотят быть вежливыми друг с другом.

– Ты куда-то собираешься? – наконец спросил мальчик, заинтересованный ее необычным поведением.

– Да, меня пригласили на вечеринку, – бодро ответила мать. – Правда, мне повезло?

– На вечеринку? – переспросил изумленный Дитер. – Когда? Где? А мне можно с тобой?

– Извини, дорогой, нельзя. Это вечеринка для взрослых – тебе будет ужасно скучно.

– Понятно. – Разочарованный, он отвернулся. С того времени, как они выехали из замка, не было ни одного вечера, который они провели бы порознь. Помолчав, он с озабоченным видом проговорил: – Мама, но как же комендантский час? Что, если тебя арестуют?

– О-ля-ля! Как мне повезло, что у меня есть сын, который обо мне беспокоится! – Софи засмеялась и повернулась к нему. – Дитер, я тут вот что подумала. Ты уже большой мальчик и не можешь больше спать в одной комнате со своей мамой. Я прибрала для тебя комнатку в задней части дома. Только подумай – у тебя будет собственная комната! А фрау Шмидт – ну, ты знаешь ее, женщина, живущая в доме чуть ниже по улице, – передала для тебя матрас. – При мысли о такой доброте, проявленной среди всеобщей разрухи, глаза Софи просияли.

Дитер как следует обдумал эту информацию. Он не возражал против того, чтобы жить в одной комнате с мамой, но и иметь место, принадлежащее лишь ему одному, было не так уж плохо. Он сможет спрятать свои сокровища, возможно, ему удастся сделать в стене тайник, и тогда уже не придется все время носить рюкзак с собой, рискуя быть ограбленным. Когда он оставлял свои вещи в подвале, его постоянно мучил страх, что, вернувшись, он найдет дверь взломанной, а их жилище – ограбленным.

Не прошло и десяти минут после ухода матери, как он раскрыл рюкзак, разложил его содержимое на своем новом матрасе и стал любоваться им. Ему нравилось играть кинжалами, со свирепым видом рассекая лезвием воздух, но больше всего его восхищали сверкающие разноцветные стекляшки. Он мог возиться с ними часами, выстраивая их в ряд, подобно солдатикам, набирая в пригоршню и высыпая на матрас, так что они напоминали маленький разноцветный водопад.

Мальчик решил, что, коль уж мать продала все свои драгоценности, он должен рассказать ей об этих вещах – возможно, им удастся обменять кинжал или железный крест на какую-нибудь еду. Было бы нечестно хранить их втайне от нее. Стекляшки он считал бесполезными.

День выдался трудным, поэтому он быстро уснул и не слышал, как пару часов спустя его мать вернулась с каким-то мужчиной. Не проснулся он, и когда она ушла и через короткое время пришла уже с новым кавалером.

Утром он проснулся от пения матери и запаха настоящего кофе. На столе лежали свежий хлеб и кусок золотистого масла – мальчик просто не верил своим глазам.

– Откуда все это? – спросил он.

– Мне передал это один человек, с которым я подружилась на вечеринке. – Софи, кружась вокруг него, покрывала поцелуями его голову. – А теперь ешь, наедайся до отвала! – Она счастливо рассмеялась.

Дитер не сказал ей о кинжалах и орденах – в этом просто не было нужды. Отныне его мать ходила на вечеринки почти каждый вечер, и еда больше не представляла для них проблемы. Мальчик теперь спал крепко и никогда не просыпался, когда подвал на короткое время посещали какие-то мужчины.

В том неустойчивом мире, в котором жил Дитер, незыблемым было только одно: он обожал и почитал свою мать. Мальчик готов был ради нее на все что угодно, даже на смерть – он был в этом абсолютно уверен. Мама была его королевой, а он – ее рыцарем. Разве он не пошел на убийство, чтобы защитить ее? Дитер забыл, что были времена, когда он считал ее глупой и мелкой по сравнению с отцом. Их путешествие и борьба за выживание, которая продолжалась в городе, коренным образом все изменили – мальчик твердо верил, что навсегда. Как выяснилось, он ошибался.

4

Берлин, зима 1946

– Дитер, дорогой, я хочу, чтобы ты познакомился с моим другом, – громко позвала его мать.

Мальчик быстро вышел из своей комнаты. Они общались только с ближайшими соседями, и появление нового друга был чем-то очень интересным. Более того, не исключено, что этот человек знал его отца. Он прошел в гостиную – теперь ее можно было так называть, потому что как-то раз мать приехала на фургоне, полном мебели, и теперь у них были новый стол, стулья, диван, кофейный столик и патефон. Софи также устроила в одной из Комнат подвала свой будуар с большой позолоченной кроватью, устланной тонким бельем с причудливой лампой и красивым зеркалом. В другой день она вернулась с тяжелыми парчовыми портьерами. За прошедшие шесть месяцев их обиталище приобрело совсем другой вид.

Дитер вошел в освещенную свечами гостиную – теперь у них уже было электричество, но мать всегда предпочитала более уютный свет восковых свечей.

– Дорогой, это капитан Питер Рассел.

Дитер застыл посреди комнаты. К нему с протянутой в приветствии рукой подошел красивый мужчина в форме врага.

– Добрый вечер, молодой человек, – на прекрасном немецком произнес он.

Дитер спрятал руку за спину.

– Поздоровайся с капитаном, сынок. – Его мать с теплой улыбкой передала военному бокал с каким-то напитком. «Такая улыбка раньше была у нее, лишь когда она разговаривала с отцом», – подумал мальчик.

– Дитер, ты что, не слышал меня? – раздраженно воскликнула Софи.

– Хайль Гитлер! – Дитер выпрямился и вытянул руку в салюте, – заметив при этом, как его мать испуганно выдохнула и прикрыла рот ладонью. Капитан закинул голову и громко захохотал, и Дитер, который все еще стоял с поднятой рукой, ощутил гнев и унижение: как смеет этот человек смеяться, когда он салютует своей отчизне, демонстрируя, как он ею гордится? Как могла мать привести сюда этого солдата?

– Дитер! Веди себя прилично! – резко проговорила Софи.

– Мама, как ты можешь развлекать его? Ведь он наш враг! – быстро произнес Дитер по-французски.

– Молодой человек, мы больше не враги, а друзья. Кстати, ты сам француз, – также на французском, но с сильным акцентом ответил офицер.

– Я не француз! Я немец и горжусь этим! – возразил Дитер, который все еще стоял, выпрямившись, но руку уже опустил: было глупо стоять в салюте, когда этот человек с улыбкой смотрит на него, будто видит что-то забавное.

– Я понимаю твои чувства, – мягко сказал капитан.

– Не думаю, – ответил Дитер, повернулся и быстро вышел из комнаты, на прощание не отказав себе в удовольствии громко хлопнуть дверью. Со стен посыпалась штукатурка.

Мальчик прошел в свою комнату и забаррикадировал дверь ящиком, который он использовал как столик. Некоторое время он прислушивался к смеху, доносившемуся из гостиной, внутри него кипела злость. Пока за матерью и ее гостем не захлопнулась входная дверь, он так и не вышел.

В ту ночь он, сколько ни пытался, долго не мог заснуть. Он лежал в темноте с открытыми глазами и думал о том, что, когда мать вернется, он поговорит с ней, скажет, что она не должна заводить таких друзей, что отцу это не понравилось бы, что она совершает предательство.

Когда несколько часов спустя, уже под утро, входная дверь открылась, мальчик сел на постели. И тут он услышал голоса, серебристый хохот матери и ответный мужской смех. Она привела его с собой! Дитер со злостью ударил по матрасу рукой и некоторое время сидел, поджав колени и ожидая, пока мужчина уйдет. Прошло несколько минут, он услышал, как они прошли по коридору, скрипнула дверь в спальню матери. Они о чем-то шептались, хихикали, а Дитер все сидел на постели, ощущая, как в груди растет какой-то ком – ком гнева.

Он не знал, что ему делать, он чувствовал себя лишним маленьким ребенком. Внезапно мальчик услышал, как вскрикнула его мать. Спрыгнув с постели, он пересек комнату и в темноте начал шарить по стене, выискивая тайник, который он сделал в кирпичной кладке несколько месяцев назад. Достав оттуда один из своих пистолетов, он под аккомпанемент громких стонов, доносящихся из спальни матери, трясущимися руками зарядил его. Тут мать закричала, ее крик разорвал тишину ночи, и Дитер побежал к двери, но вдруг услышал счастливый булькающий смех Софи.

– О, Питер, это было чудесно! – проворковала она.

Дитер застыл в темном коридоре под дверью ее комнаты, одной рукой сжимая пистолет, а другой взявшись за дверную ручку. Он ощущал замешательство – ему казалось, что мать кричит от боли. Потом его руки безвольно опустились, и он поплелся назад, к себе. Он не собирался спать, но в конце концов, провалился в какое-то забытье. Когда наступило утро, Дитер решил, что не хочет видеть мать, предавшую его и память отца. Мальчик проскользнул в кухню и взял ломоть хлеба, намереваясь выйти наружу до того, как Софи проснется.

– Дитер, нам надо обсудить кое-что. – Его мать стояла в дверном проеме, загораживая выход.

– Я не хочу разговаривать с тобой, – дерзко ответил мальчик.

– Хочешь, не хочешь, а придется! Ты пока еще не понимаешь некоторых вещей.

– Да все я понимаю. Ты дружишь с врагом! Ты впустила его к себе в комнату. Он спал в твоей постели – а ведь раньше только папа там спал.

– Я понимаю, тебе трудно это принять, но, Дитер, мы больше не можем себе позволить иметь врагов. Питер и другие мужчины нужны мне – они помогают нам, а иначе как нам выжить?

– Но ведь у тебя есть я! – гордо произнес мальчик.

– Я это знаю, и я благодарна тебе за все, что ты для меня сделал. Но какие бы усилия мы ни прилагали, это ничего не даст. Ты знаешь, сколько людей здесь ежедневно погибает от мороза и голода? Ты понимаешь, как нам повезло, что у нас есть еда и уголь, чтобы отапливать жилье?

– Это Питер давал тебе еду и топливо?

– Да, он и кое-какие его друзья.

– Тогда я лучше умру от холода и голода, чем возьму что-нибудь от них!

– Милый, милый Дитер! – Софи протянула руку, чтобы коснуться его, но он уклонился. – Что за глупый разговор! Эти люди добры к нам, они и так рискуют, помогая нам. Ты знаешь, что им запрещено общаться с нами?

– Тогда этот капитан плохой солдат, он должен выполнять приказы. Мой отец никогда бы так не поступил.

– А если бы он увидел, что мы умрем, если нам не помогут?

Дитер нахмурился, представив себе эту ситуацию и соображая, что сделал бы его отец.

– Он позволил бы нам умереть, но ни за что не предал бы Фатерлянд! – наконец провозгласил он.

– Дорогой, ты ошибаешься… Послушай меня. Твой отец уже давно разочаровался в нацистах. Он очень хотел, чтобы эта война – он называл ее несправедливой – поскорее закончилась, даже если бы это означало поражение Германии…

– Нет! Нет! – вскричал Дитер.

– Ты путаешь любовь к своей стране с преданностью к очень плохому человеку – Гитлеру.

– Если он был таким плохим-то почему же отец служил ему?

– Потому что у него не было выбора. Потому что, когда все поняли, чего хочет Гитлер, было уже слишком поздно.

– Я тебе не верю, – сказал охваченный сомнениями Дитер. Как мог отец говорить одно, а думать совсем другое? Для него честь была самым важным качеством офицера и джентльмена. Как мог он придерживаться таких убеждений и оставаться на службе? Мальчик покачал головой. – Я не верю, – повторил он еще менее уверенно.

– Тогда почему его застрелили? Почему его бросили в подвале, словно какую-то собаку? Потому что он не мог видеть того, что происходит с Германией…

– Нет, это неправда! Мой отец всегда был преданным Германии человеком. Наверное, это был несчастный случай…

– Но, Дитер…

– Я ухожу! – Мальчик резко повернулся и выбежал из комнаты. Но перед тем, как выйти из дому, он прошел к тайнику и достал два кинжала – один с простой рукояткой, а второй с украшенной сверкающими стекляшками. Подумав немного, он обмотал кинжалы тканью, привязал к поясу брюк и прикрыл свитером.

За восемь месяцев, прожитых вне баварского замка, он многому научился – прежде всего тому, что все на свете имеет свою цену. С этим открытием было связано другое – какой бы ни была вещь, среди американцев, менее ограниченных в деньгах, чем другие союзники, почти наверняка найдется человек, который захочет ее купить. И хотя законным путем попасть в американскую зону можно было, пройдя через пропускные пункты, ребенку, знающему город так, как его теперь знал Дитер, было довольно легко проникнуть туда, минуя их.

Этим утром он сделал еще одно важное открытие – кинжал с эфесом, отделанным блестящими стекляшками, имеет значительно большую ценность, чем обычный. Уже через час у него были мешочек кофе, ящик мясных консервов, еще один с консервированными персиками, несколько фунтов сахара и несколько банок сгущенного молока – продукты посыпались на него, словно из рога изобилия. Кинжал принес ему так много, что возникла проблема, как доставить все это домой.

– У тебя еще есть такие? – спросил толстый сержант, компенсируя недостаточное знание немецкого выразительной жестикуляцией и громким голосом.

«Как будто, если он кричит, я пойму его лучше», – подумал Дитер и кивнул.

– Тогда ты едешь со мной, друг.

Дитер с торжеством подъехал к дому на американском армейском джипе.

– Вот так, мама, – сказал он, когда коробки были перенесены в гостиную.

– Дитер, где ты достал все это? – Софи озадаченно посмотрела на сержанта, который стоял посреди комнаты, усмехаясь им обоим.

– Это был обмен, мэм, – ответил американец, уловив, в чем заключался вопрос. – У вашего сына была парочка неплохих кинжалов, которые он хотел обменять.

– Как это мило с вашей стороны. – Софи улыбнулась ему. Дитеру эта улыбка не понравилась – он опять почувствовал себя лишним.

– Он сказал, что у него есть еще несколько.

Софи перевела слова сержанта Дитеру. Мальчик неохотно вышел из комнаты – мать снова вела себя глупо, слишком много улыбалась, слишком часто смеялась. Он убрал кирпич, служивший дверцей его «сейфа», и осмотрел свои сокровища. У него оставалось два украшенных кинжала и три простых, а также кокарды и жестянка со стеклянными камушками. Интересно, они такие же, как стекляшки на кинжалах? В таком случае они тоже могут иметь ценность. Может быть, сержанту они понравятся? Но потом Дитер передумал – ему слишком нравилось играться с камушками, чтобы так просто отдать их. Он положил на место то, что осталось у него от отца – поднос и книгу, – и взял три кокарды. Железные кресты решил не отдавать: он так гордился ими, что просто не мог передать их врагу, который, как мальчик догадывался, вполне способен осквернить их.

В этот раз переговоры вела его мать, поэтому он стоял молча. Дитер был впечатлен: он и раньше знал, что Софи немного владеет английским, но судя по скорости, с которой она разговаривала с сержантом, за последнее время она заметно продвинулась в знании этого языка. «Наверное, ее научил капитан», – с грустью подумал Дитер.

Наконец американец ушел.

– Ты просто чудо! Ты знаешь, что он скоро привезет нам? Точно такую же кучу еды!

– За несколько кокард?!

Софи нервно хихикнула и потрепала его по затылку.

– Именно так, – проговорила она, но мальчик заметил, что она внезапно покраснела. – У тебя есть еще?

Дитер выбежал из комнаты и через минуту вернулся с остальными значками и с ножами. И так как мать умела менять все это на еду лучше, чем он, он передал все ей.

– Дитер, это просто чудесно. Это все, что у тебя есть?

– Да, мама, – солгал мальчик, надеясь, что она не заметит, что в этот раз покраснел он. Но Софи была поглощена кокардами и даже повизгивала от восторга.

– Теперь мы не будем голодать, правда ведь? – восхищенно произнесла она.

– Нет, и мы обойдемся без помощи этого англичанина, так? Я же говорил, что позабочусь о тебе!