Текст книги "Алчность"

Автор книги: Анита Берг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 37 страниц)

6

Они горевали, но порознь. Уолт не знал, что ощущает Черити, и не расспрашивал ее об этом, так же как она не расспрашивала его. Он и не желал этого, не хотел, чтобы кто-нибудь вторгался в его личный мир скорби. Он решил, что Черити чувствует то же – но их реакция на трагедию, произошедшую с сыном, была абсолютно непохожей.

Для Уолта, фактически потерявшего мать, сын оставался единственным близким человеком, и боль его утраты была особенно сильной. Два человека, которых он так любил, были живы, но при этом безвозвратно потеряны для него. Возможно, ему было бы легче жить, зная, что они умерли, а так его сын был живым мертвецом, а мать не желала его знать. Он начал задумываться о том, насколько проще става бы его жизнь, если бы они оба умерли. В первое время он охладел к работе и даже уже решил бросить все – ведь теперь он не мог передать свое творение сыну. К счастью, до этого дело не дошло: работа оказалась для него панацеей от скорби. Без Хэнка дом уже не был для него настоящим домом, поэтому он стал больше времени проводить на работе, а значит, и зарабатывать больше денег. Уолт быстро поднимался вверх по списку самых богатых людей Америки, и теперь его фотографии постоянно появлялись в журнале, «Форбс». Чтобы не сойти с ума и хоть чем-то занять себя, он поставил себе новую цель: оказаться на самом верху этого списка.

Он абсолютно не понимал свою мать. Его отец был мертв вот уже более двадцати лет, но Розамунда по-прежнему не отвечала на письма сына – ни когда родился Хэнк, ни когда он заболел. Теперь Уолт ругал себя за слабость, за то, что писал ей наперекор собственному решению покончить с прошлым. Но тогда он небезосновательно считал, что мать, способная на такую любовь к Стиву, не сможет проигнорировать появление внука. Возможно, она действительно что-то чувствовала к ребенку, возможно, тоже горевала, когда он заболел, но она все равно не захотела поделиться с сыном этой болью, решив продолжать наказывать его.

Он поддерживал Розамунду материально. Старый деревянный дом на краю леса по-прежнему был ее жилищем, но стал совсем другим: в нем теперь были новая кухня, новая сантехника и мебель, и каждый год Розамунда делала косметический ремонт дома. Уолт знал все это от своего адвоката, он сам еще много лет назад сказал, что хочет знать, на что идет каждый цент его денег. К удивлению юриста, Уолту даже нужно было знать, какого цвета портьеры висят на окнах дома матери. Дело в том, что Уолт до сих пор помнил каждую мелочь в родительском доме, и ему не хотелось, чтобы образ дома его детства тускнел. Мать каждый год меняла автомобиль и ежегодно отправлялась на отдых, обычно в морской круиз. Адвокат рассказывал Уолту все, что ему удавалось узнать об ухажерах Розамунды, о том, кем они работают и каков их финансовый статус. Розамунда до сих пор была привлекательна и следила за собой, так что нет ничего удивительного, что у нее были поклонники, но ни одного из них так ни разу и не пригласили в дом. «А значит, – сделал вывод Уолт, – никто не делил с ней постель». Адвокат говорил ему, что Розамунда вполне довольна жизнью, и Уолт надеялся, что так оно и есть.

Мать Не знала, что деньги, позволявшие ей вести такой приятный образ жизни, поступали именно от Уолта: если бы она догадалась об этом, то наверняка отказалась бы принять хоть доллар, и к грузу вины, лежавшему у него на душе, прибавилась бы ответственность за ее нищету. Адвокат рассказал ей сказку о значительных вложениях в доверительный фонд, сделанных ее отцом и приносящих солидный ежегодный доход. Уолт по-прежнему часто тешил себя мыслью, что как-нибудь даст матери знать, что это его усердная работа, его успехи обеспечили ей комфорт. Но это желание оставалось для него несбыточной мечтой.

Уолт был постоянно занят, встречался с множеством людей, но чувствовал себя одиноким. Он знал, что работники дружелюбны к нему лишь потому, что он их начальник, а не потому, что он нравится им как человек. Мало того, он понял, что большинство работников его побаивается. Он знал, что винить в этом следует лишь себя самого – с годами он стал более нетерпимым. И ему было известно, почему это началось: он понял, что дружба была ненастоящей, что сотрудники не спорят с ним лишь потому, что он босс. Это раздражало его и заставляло возводить вокруг себя все более высокую стену. Единственным человеком, которого можно было с натяжкой назвать его другом, была секретарша Бет. Иногда он даже позволял себе думать, что нравится ей именно из-за своих личных качеств.

Женщин Уолт менял дюжинами: такова была его реакция на диагноз, поставленный Хэнку. Он обнаружил, что в постели с женщиной на время забывает о давившей его боли, что боль словно отступает и даже уходит.

Так что, помимо «официальной» любовницы, живущей в снятой им квартире, он постоянно пользовался услугами девушек по вызову. Уолт не слишком гордился тем, что лишь цинично использовал их для облегчения своих мук, и пытался сгладить вину щедрыми подарками и крупными суммами денег.

Именно ненасытность в отношении женщин заставила его усвоить привычку неукоснительно записывать, где и с кем он провел каждый час своей жизни. Причина была проста: однажды кто-то, предположительно клиент, жестоко убил одну девушку по вызову. Полиция нашла в ее бумагах его имя и телефон – в числе многих других, – но информация была зашифрована, и на ее расшифровку полицейским понадобилась неделя. Поскольку клиентов было много, то на их опрос ушла еще неделя, и лишь после этого служители закона добрались и до Уолта. Он долго не мог вспомнить, где и с кем был в ту роковую ночь, и так разволновался, что следователь решил задержать его. Уолт провел почти сутки в предварительном заключении. В его рабочем дневнике отыскалась запись, что весь тот день он провел в Нью-Йорке, но про вечер там ничего не говорилось. Из передряги его вытащил Габби: как оказалось, его шурин вел дневник. В тот вечер они вместе поужинали и отправились в ночной клуб, где Уолт познакомился с девушкой по имени Рокси. После того как полиция отыскала ее, алиби Уолта было обеспечено. Испытанное настолько не понравилось ему, что он решил больше не повторять подобных ошибок отныне он постоянно вел дневник, где с помощью – специального шифра фиксировал каждое свое движение.

Реакция Черити на ухудшение состояния Хэнка изумила всех, кто знал, какой заботливой матерью она была: она вела себя так, будто сына никогда не существовало. Она спрятала все его фотографии, запретила даже упоминать имя мальчика, словом, стерла из своей жизни память о нем.

Это могло показаться весьма необычным способом выражения скорби, но Уолт догадывался, почему жена так делает: она слишком сильно любила Хэнка, чтобы поступать как-нибудь иначе. Судя по всему, лишь делая вид, что мальчика просто не было, она могла справиться с ужасом и болью. Впрочем, это было всего лишь догадкой: они никогда не разговаривали на эту тему, ведь Уолту тоже запрещалось упоминать о Хэнке.

Вскоре после того, как сына отвезли в дом для неизлечимо больных, Уолт предложил Черити вместе навестить его.

– Это хорошее место, медсестры там очень доброжелательные. Ты знаешь, мне даже показалось, что его состояние немного улучшилось. Я уверен, что в прошлое воскресенье он отреагировал на мой голос, – спокойно сказал он. – Почему ты никогда со мной не поедешь? Давай прокатимся, тем более погода просто отличная.

– Спасибо, но я не могу. У меня дела, – вежливо ответила Черити – словно он пригласил ее на какой-нибудь ленч.

– Неужели эти дела не могут подождать?

– Нет, Уолт, я не поеду. И пожалуйста, никогда больше не заговаривай на эту тему.

Уолт по-прежнему каждое воскресенье ездил проведывать Хэнка, а Черити с головой окунулась в светскую жизнь. Она решила, что дом в Уайт-Плейнсе недостаточно велик и недостаточно величествен для ее новых честолюбивых планов, особенно если учесть, какие деньги теперь водились у ее мужа. Уолт был только рад продать дом – с ним было связано слишком много тягостных воспоминаний.

Они купили двухуровневую квартиру на Парк-Авеню. Черити с энтузиазмом принялась обставлять и украшать ее. Уолт предоставил ей в этом полную свободу действий: это было то немногое, что он мог сделать, чтобы загладить по-прежнему грызущее его чувство вины перед женой. По крайней мере, ему надо было вести дела фирмы, а Черити до сих пор совсем нечем было занять себя.

Обустраивая квартиру, Черити также стала больше внимания уделять своей внешности. Она села на диету и сбросила десяток килограммов, снова сделавшись худой, как скелет – но именно этого требовала мода. Она поставила на зубы коронки и сделала пластические операции на челюсти и носу. Она тратила огромные деньги на одежду, которую покупала у лучших кутюрье, и каждый день проводила по несколько часов в салоне красота. Теперь у нее постоянно была новая прическа, волосы она покрасила в белый идет. Словом, это была уже совсем другая Черити, ее даже можно было назвать привлекательной.

Высший свет с радостью принял ее в свои объятия и закружил в нескончаемом вихре. Как оказалось, нью-йоркское общество, в котором они вращались, гораздо больше интересует состояние вашего банковского счета, чем то, откуда вы прибыли и кем вы были раньше. Черити убедила Уолта, что он должен жертвовать значительные деньги музеям, художественным галереям, опере и балету. В ответ их постоянно приглашали на приемы, обеды и балы, а вскоре исполнилась и самая заветная места Черити – она вошла в состав разных благотворительных комитетов.

У нее появилось новое увлечение – встречаться со знаменитыми людьми. Она чуть ли не коллекционировала их. Если в город прибывал знаменитый киноактер, политик или член какой-нибудь европейской королевской семьи, Черити обязательно приглашала его пообедать у них, погостить несколько дней или пройтись по магазинам, а напоследок засыпала подарками.

Первое время Уолта это только изумляло, но постепенно он и сам втянулся в эту игру. Ему доставляло удовольствие видеть за своим столом известного человека, но больше всего ему нравилось, когда в газетах, в отделах светской хроники, появлялась его фотография. «Возможно, в далеком Орегоне одна леди тоже прочитает эту газету и поймет, каким богатым и знаменитым стал ее единственный ребенок?» – думал он.

Желание полюбить кого-нибудь больше не посещало его, и когда он вспоминал, как мечтал об этом в тридцать лет, то начинал смеяться над собой. «Тогда я был похож на потерявшегося ребенка», – говорил он себе.

Теперь любовью всей его жизни была работа.

7

США, весна 1992

Уолт неукоснительно придерживался одного правила: никогда не вступать в любовную связь с сотрудницами. Независимо от того, насколько привлекательной была женщина и как сильно его к ней тянуло, он решил, что никогда не попадется в эту ловушку. Ловушкой он считал подобные отношения потому, что слишком часто видел их последствия. И дело было не в том, что он скучал по Иоланде, а скорее в том, что на подготовку хорошей секретарши уходит много лет – а ведь стоит любовникам один раз поссориться, и секретарша уходит, унося с собой коммерческую информацию, которую она вполне может продать следующему нанимателю. Кроме того, обычно жены легко узнают о служебных романах от других сотрудников: мудрая жена всегда сообразит завести в штате, компании подругу, которая будет передавать ей все сплетни. Было и еще одно соображение: алиби, которое подтверждает кто-то из твоих сотрудников, полиция вполне обоснованно считала менее надежным. «Ну, уж нет, лучше не впутываться во все это», – еще много лет назад решил для себя Уолт.

Когда в компанию пришла Бет, такая красивая и сексуальная, он, как и любой другой мужчина, испытал большой соблазн закинуть удочку, но устоял. И теперь был очень рад этому, их с Бет связывали прекрасные деловые отношения, основанные на взаимном уважении. Она хорошо понимала его, не боялась и знала о том, как функционирует его империя, почти все – лучше ее об этом были осведомлены, пожалуй, только Габби и он сам. Секс мог все это непоправимо испортить.

Сейчас Уолт стоял у окна своего ультрамодного кабинета и глядел вниз, на вереницу фургонов и грузовиков, которые развозили его фармацевтическую продукцию по всей стране. За ними тянулась железнодорожная ветка с вагонами, украшенными логотипом его компании.

В дверь постучали. Он обернулся, и сердце его сладко замерло.

Винтер Салливан, пришедшая на собеседование со своим возможным работодателем, не была красивой в традиционном смысле этого слова. Ее большие зеленые глаза посажены чуточку широко, рот немного меньше, чем того требовала мода, а нос с небольшой горбинкой.

В этом лице все черты были неправильными, и в то же время оно создавало впечатление необычайной привлекательности. Великолепные светлые волосы, прямые и гладкие, напоминали поверхность спокойного пруда, и Уолту тут же захотелось коснуться их, ощутить их шелковистость. Ее нельзя было назвать ни низкого роста, ни высокой, ни полной, ни худощавой. Но главным было то, что Винтер излучала жизненную энергию и оптимизм даже тогда, когда не улыбалась, когда же на ее лице зажигалась улыбка, оно буквально светилось. Ее улыбка не была проявлением вежливости, самодовольства или застенчивости – это была широкая искренняя улыбка.

– Мисс Салливан, – протянул руку Уолт, – судя по всему, вы именно тот человек, которого искала наша компания.

– Но вы ведь не задали мне ни одного вопроса, – ответила женщина мягким голосом, в котором ему послышался смех.

Осознав свой промах и подумав, что же такое на него нашло, Уолт произнес:

– Это собеседование было всего лишь формальностью, приглашением в штат. Вы и ваше резюме произвели на моих кадровиков сильное впечатление. – Он похлопал ладонью по папке, лежавшей на его широком столе из стекла и стали, после чего уселся в кресло из хрома и черной кожи и попытался напустить на себя серьезный вид.

– Они меня изрядно помучили. – В голосе Винтер снова зазвучал смех, и Уолт подумал, что мог бы слушать этот голос часами.

– Вам предстоит занять очень важную должность. Фармацевтика – довольно скользкая область, и нам необходимы хорошие отношения с прессой и общественностью. Я знаю, что последние пять лет вы работали в компании «Цайгелз». Почему вы решили сменить место службы?

Уолт ощутил, что постепенно приходит в себя, но ему все равно хотелось сказать Винтер, какая она красивая и как она ему нравится.

– Скажем, так работая в традиционной фармацевтической фирме, я смогла ознакомиться со всеми плюсами и минусами этой области. Если помните, «Цайгелз» столкнулась с серьезной проблемой: с судебными исками по поводу транквилизатора «Меридиан».

Уолт кивнул: он действительно хорошо помнил тот шум, который поднялся в прессе вокруг этого дела. Тогда его конкурентам пришлось выплатить по несколько миллионов парочке беременных женщин, у которых произошел выкидыш. Не исключено, что успокаивающее средство было тут абсолютно ни при чем, но в тех обстоятельствах было дешевле заплатить, отозвать средство, немного его переделать и вновь выбросить на рынок с предупреждением, что во время беременности принимать его не рекомендуется.

– Кроме того, работая там, я почувствовала, что меня все сильнее интересуют гомеопатия и траволечение. Я знаю, что ваша компания активно этим занимается.

– В данный момент подобные средства составляют лишь тридцать процентов общего объема нашего производства, – ответил Уолт и тут же пожалел об этом: а что если Винтер утратит интерес к работе? Может, стоит сказать ей, что они собираются увеличить долю народных и гомеопатических средств?

– Мне это известно, но ведь когда речь идет об альтернативной медицине, треть – это не так уж мало, – ответила Винтер еще до того, как Уолт принял решение, стоит ли ему говорить неправду.

– Мой дед утверждал, что растительные лекарственные средства – это вовсе не альтернативная медицина, а настоящая, подлинная. – Уолт рассмеялся. – Кроме того, вспомните, как много современных средств имеют среди своих компонентов лекарственные травы. Вам еще не показывали нашу ферму в Коннектикуте? Нет? Вы обязательно должны побывать там, это очень интересно.

«Я лично покажу тебе все», – мысленно добавил он.

– С радостью, – улыбнулась Винтер. – Я использовала слово «альтернативный» только потому, что лучшего определения пока не придумали. – Она говорила с такой убежденностью, что Уолту захотелось расцеловать ее. – Считаю, что традиционная и альтернативная медицина должны идти рука об руку. Именно эту мысль я хотела бы донести до сознания людей.

Уолт наклонился вперед:

– Жаль, что здесь нет моего деда. Иногда мне кажется, что он пришел бы в ужас, узнав, какую стезю я избрал. Старик никогда не имел дела с традиционными лекарствами, он был категорически против них. Но не все так просто.

Уолт бросил короткий взгляд на часы. Ему хотелось бы предложить Винтер пообедать вместе, но он понимал, что для первой встречи это чересчур.

– У нас тут есть чудесная столовая, так что, если хотите, можете здесь же и пообедать, – не сдержался он. – После обеда я собираюсь в Коннектикут, не желаете поехать со мной?

– С удовольствием. Благодарю вас, мистер Филдинг. – Женщина встала, и Уолт сказал себе, что вместе с ней пойти в столовую было бы перебором. К тому же если уж он вдруг решил поехать на ферму, то придется весь обеденный перерыв заниматься текущими делами, иначе Бет может объявить ему войну.

Как только Винтер вышла, он вызвал Бет.

– Бет, пусть остальными претендентами займется кто-то другой. Скажи механикам, что к двум часам моя машина должна стоять у входа, и сообщи мисс Салливан, чтобы она тоже была готова к этому времени.

– Хорошо, мистер Филдинг, – улыбнулась ему секретарша.

– Что это за ухмылка?

– Так вы решили взять ее?

– Она – отличный специалист.

– Разумеется, мистер Филдинг. – Бет повернулась и плавной походкой вышла из кабинета. Уолт же ощутил себя маленьким мальчиком, которого поймали на краже варенья.

Все это было девять месяцев назад. За это время Уолт ни разу не прикоснулся к Винтер, хотя ему отчаянно этого хотелось. Он знал, почему сдерживает себя: он боялся потерять ее, утратить ее дружеское расположение. По тому, как Винтер иногда смотрела на него и как ее рука время от времени задерживалась в его ладони, Уолт догадывался, что она тоже к нему неравнодушна. Завести роман; было бы так просто – и в то же время так сложно!

Если они станут любовниками, то как долго это будет тянуться? Как скоро она почувствует неудовлетворенность таким положением дел и захочет большего? Ради Винтер он в мгновение ока развелся бы с Черити, но разве это возможно? Жена обязательно обратится в полицию. Без сомнения, наказания можно избежать – прошло уже слишком много лет, и все сведется к ее показаниям против его. Но что скажут его приятели – большие люди, дружба с которыми так ему нравилась? Уолт знал, что они подумают – что дыма без огня не бывает. Тяга к знаменитостям была его слабостью, он это хорошо понимал и пытался с собой бороться. Но теперь все эти люди были частью его жизни, и если они отвернутся от него, это будет означать, что он утратил свои позиции в этом мире и откатился назад.

Уолт с первого взгляда понял, что Винтер совсем не такая, как его знакомые, и за прошедшие месяцы лишь убедился в том, что не ошибся. Ему, в общем-то, и не нужны были никакие доказательства, но окончательно расставил все точки над «i» один эпизод. Как-то раз Вишер вместе с ним посетила заведение, где содержался Хэнк Они собирались принять участие в конференции, которая проходила в Лондоне, а после этого Уолт должен был полететь дальше, в Индию и Египет. По пути в аэропорт Уолт сказал, что ему нужно сперва кое-куда заехать.

Водитель подкатил лимузин к окруженному большим садом яркому зданию.

– Красивое место, правда?

– Это дом инвалидов.

– Похоже, он весьма дорогой.

– Даже очень, но зато он лучший. Иначе и быть не могло, – мрачно добавил Уолт.

– Уолт, кто здесь живет? – мягко спросила Винтер. Когда они оставались наедине, она всегда обращалась к нему по имени.

– Мой сын.

Женщина не стала выпытывать у него подробности и лишь молча положила свою узкую ладонь на его запястье.

– Можно я пойду с тобой? – спросила она, когда лимузин остановился на стоянке.

– Ну, если хочешь… На самом деле это очень скучное зрелище, – ответил Уолт и тут же пожалел, что демонстрирует подобную бесчувственность. – Я хотел сказать, скучное для тебя, – неловко поправился он и подумал, что надо было отказать ей: он предпочитал видеться с Хэнком без посторонних.

– Я уверена, что ты преувеличиваешь.

Они вошли в дом инвалидов. Это название абсолютно не вязалось со зданием, в котором совсем не чувствовалось запахов больницы: скорее оно напоминало обычный загородный дом. В приемной их приветствовала элегантно одетая служащая, непринужденно болтая, она провела их по устланному ковром коридору в комнату Хэнка. Возле двери стояла, словно дожидаясь их, сиделка. Они вошли в довольно симпатичную комнату, уставленную старинной мебелью, ее высокие створчатые окна, завешенные блестящими ситцевыми шторками, выходили в красивый сад.

– Добрый день, мистер Филдинг. Хэнк слегка простудился, поэтому мы решили, что сегодня он должен полежать в постели, – мягко сказала сиделка, совсем не похожая на обычных представительниц этой профессии.

Отметив про себя, что его указания неукоснительно соблюдаются – телевизор выключен, а вместо этого в комнате звучит спокойная музыка, – Уолт по пестрому ковру подошел к кровати и посмотрел на сына. Хэнку было уже тринадцать, но он больше напоминал шестилетнего мальчика. У него было худое, неразвитое тело, однако сильнее всего постороннего человека поражало лицо мальчика-. в нем напрочь отсутствовала жизнь. Выражение этого лица было таким же пустым, как в тот день, когда его мозг прекратил функционировать. Широко раскрытые глаза непонимающе уставились на Уолта.

– Привет, Хэнк! – произнес отец и пожал мальчику руку. – Я решил, что надо проведать тебя. Знаешь, я на несколько дней улетаю в Лондон. Что ты хочешь, чтобы я тебе привез? Я тут подумал, что надо купить тебе настоящий английский макинтош фирмы «Барбери», ведь ты иногда гуляешь под дождем. А еще я привезу тебе открытки…

Этот монолог продолжался добрых двадцать минут. Уолт говорил о бейсбольном матче, на котором не был уже много лет, и о выдуманной им рыбалке, о музыке ни разу не слышанных им групп и о фильмах, которых никогда не видел.

– Ну ладно, Хэнк. Время поджимает, – наконец сказал он, нагнулся и поцеловал мальчика в лоб. – Увидимся, – попрощался он с порога, и тогда Винтер, все это время простоявшая у окна, подошла к кровати и тоже поцеловала Хэнка.

– Пока, Хэнк, была рада с тобой познакомиться, – произнесла она.

Они в полном молчании вышли, сели в машину и поехали прочь. До самого аэропорта никто из них не произнес ни слова. Уолт погрузился в обычные для его воскресений печальные размышления, а Винтер просто сидела, сжав его руку.

– Уолт, мне очень жаль, – наконец сказала она.

– Грустное зрелище, правда?

– Такой милый мальчик!

– Да, – ответил Уолт и опустил голову, сдерживая эмоции, так легко выходившие наружу по воскресеньям.

– Я понимаю, что ты чувствуешь – со всеми-то твоими возможностями, лабораториями и биохимиками. Наверное, тебе ужасно трудно принять это.

– Так и есть, – чувствуя, что он не сможет долго сдерживаться, посмотрел в сторону Уолт.

– Я не слишком назойлива? Ты хочешь поговорить на эту тему?

– Да, – ответил он и судорожно всхлипнул. Все годами подавляемые слезы разом хлынули из его глаз. Винтер обняла его и держала так до тех пор, пока его боль и грусть не стали утихать. И тогда он начал говорить – так, как не говорил больше ни с кем, даже с Габби.

– К нему ездишь только ты? – спросила Винтер, когда буря эмоций затихла.

– Да… Думаю, Черити просто не может… Я не держу на нее зла это действительно тяжелое зрелище. Она исключила его из своей жизни, сделала так, чтобы он для нее не существовал. Наверное, только так она могла избежать безумия.

– А ты – почему того же не сделал ты?

– Ни за что! Пока он лежит здесь, во мне не угасает надежда. Мне говорят, что он меня не узнает, что он не понимает ни слова из того, что я ему говорю, но я в это не верю. Кто знает…

– Действительно, кто знает, что он чувствует на самом деле? Ты прав – нельзя бросать его здесь одного. Я уверена, что он узнает тебя, что такая любовь, как твоя, пробьет любые барьеры.

Уолт улыбнулся женщине:

– Прости, что подверг тебя этому испытанию.

– Ну что ты! Наоборот, я рада, что ты почтил меня своим доверием.

В Лондоне Винтер зашла в магазин и купила там дорожную сумку «Барбери».

– Это для Хэнка, – просто сказала она, передавая сумку Уолту.

Это произошло две недели назад. Тогда Уолта пронзила мысль, что он не сможет долго сдерживаться…

США, осень 1992

– Ты что, собираешься проваляться здесь весь день?

На пороге его кабинета стояла Черити.

– Вот черт! Должно быть, я заснул. – Уолт зевнул и потянулся.

– Сегодня мы идем на ужин к Шопширам. Кажется, там будет Роберт Редфорд.

– Правда? – проговорил он, ощутив, как его охватывают усталость и безразличие.

– Да что с тобой такое? У тебя есть час, чтобы прийти в себя, – резко проговорила Черити.

Уолт опустил ноги на пол и сел.

– Черити, пожалуйста, скажи мне, почему ты никогда не ездишь к Хэнку?

Лицо жены напряглось:

– Мы уже обсуждали эту тему.

– Разве? А мне кажется, что нам следует поговорить об этом.

– Ты знаешь, что я чувствую по поводу этой катастрофы: я считаю, что это была кара, ниспосланная на тебя Небом. Я не хочу его больше видеть.

– А я считаю, что ты обязана навещать его, что мы не должны его забывать.

– О, я не забыла его, Уолт. Я никогда ничего не забываю.

С этими словами она вышла, а Уолт еще некоторое время сидел и вспоминал, какое облегчение он испытал, поговорив с Винтер. Ему было немного жаль Черити, ведь она ничего подобного не пережила.

До приема, который устраивал Гатри, оставалась неделя. Черити ходила по магазинам и подбирала аксессуары к купленному на днях платью. Должно быть, задумавшись о чем-то своем, она вышла на проезжую часть и была сбита каким-то такси.

Уолт сидел у себя в кабинете, когда Бет сообщила ему это известие. К своему стыду, он осознал, что его первой реакцией было чувство огромного облегчения. Быть может, отныне он свободен? Но это была лишь минутная слабость: он быстро взял себя в руки и спросил секретаршу:

– С ней все в порядке?

– Не знаю, мистер Филдинг. Я вызвала вашу машину.

Спустя несколько минут он подошел к койке, на которой лежала его жена.

– Что произошло? – спросил он.

– Сама не знаю – витала в облаках, наверное. Вот незадача! Ты только погляди на меня! – жалобным тоном проговорила Черити.

– У тебя на лбу огромный синяк.

– Это пустяки, главное – нога. Доктор говорит, что пройдет месяца три, прежде чем я смогу ходить. Я хочу, чтобы ты забрал меня отсюда и отвез домой – терпеть не могу больницы.

– Конечно, дорогая.

– Жаль, что я не попаду на бал, который устраивает Гатри, я так его ждала. Но ты все равно должен туда пойти.

– Сам?

– Ты будешь знать почти всех гостей. Я хотела бы услышать, что там будет.

С трудом подождав ровно столько, сколько требовали приличия, он вышел из палаты. Ему так не терпелось позвонить, что он воспользовался ближайшим телефоном-автоматом:

Винтер, это Уолт. На следующей неделе я приглашен на одну вечеринку в Париже, не хочешь поехать со мной?