Текст книги "Алчность"

Автор книги: Анита Берг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 37 страниц)

– Неужели Жозе не мог подать в суд?

– Простой индеец? Не будь наивным, Джейми. Он даже не знал, что может это сделать, В любом случае ему нужна была жена, а не деньги. Кроме того, содрав с Уолта деньги, он не нанес бы ему никакого ущерба – этого добра у твоего дружка слишком много.

– Но зачем нужен был этот запутанный ребус? Почему ты просто не рассказал ему все?

– А ты думаешь, он поехал бы в Бразилию? Я лично в этом сомневаюсь. Он ведь такой занятой человек!

– А что тебе сделал бедный Дитер? За что ты решил его наказать?

– Ты помнишь ту загадочную авиакатастрофу, которая года два назад произошла над Тихим океаном? Тогда еще погибли триста пассажиров.

Джейми хотелось сказать, что такие катастрофы происходят не так уж редко, но он просто ответил, что, кажется, помнит.

– Это была диверсия: на том самолете якобы летел президент одной африканской страны, которого решили устранить политические конкуренты, но при этом пострадали триста невинных пассажиров. Распространенная в СМИ информация оказалась ошибочной – президента не было на том самолете, но зато среди пассажиров находился один мой друг. Это был очень талантливый юноша – его карьера оперного певца только начиналась. Он обладал чудесным голосом, которого мы больше никогда не услышим. Его жена была беременна, но когда услышала о катастрофе, у нее случился выкидыш. Кроме того, она осталась без денег. Такие, как Дитер, называют оружие благозвучным словом «игрушки». Ты сказал, что я затеял все это ради игры, но я не один такой. Дитер тоже любит играть – для него этот бизнес всего лишь игра, источник адреналина. Он достиг успеха во многих других сферах, и у него не было необходимости марать руки таким грязным делом. На эту игру его подвигла одна лишь алчность. Может быть, ты хочешь опять спросить меня, почему я не мог просто высказать ему все? Но что бы это дало? Он наверняка знал обо всем, но остановило ли его это? Нет и еще раз нет! Поэтому были необходимы радикальные меры.

– Так ты запланировал эту игру уже давно?

– Да. Я хотел, чтобы они немного пострадали, и поэтому некоторое время собирал на них информацию. Но то, что вы все остановились в ту ночь в одном отеле, было чистой случайностью. Мне сообщили об этом мои информаторы.

– А я? Что я такого сделал, чтобы заслужить твое внимание к своей персоне?

– Ничего, дорогой мой Джейми, ты само совершенство. Тебя не за что было наказывать. Да, я считаю, что ты питаешь дурацкую слабость к азартным играм, но ведь того же мнения придерживаются и все твои друзья. Да и кому ты этим вредишь? Лишь себе самому. Нет, ты просто подвернулся мне под руку, и было бы невежливо, если бы я не дал тебе возможность принять участие в этой игре. Но потом мне пришло в голову, что ты можешь оказаться полезен, что ты способен помочь Уолту: разве можно рассчитывать, что американец легко разгадает загадки, которые под силу лишь образованному европейцу? В таком случае у Дитера было бы слишком большое преимущество. Но не исключено, что я ошибался и ты кое-что почерпнул из этой игры: вспомним хотя бы то, что ты отказался взять деньги. Кстати, как же твой фильм, неужели ты не хочешь вложить в него эти деньги?

– После того, как все узнали, что ты тоже собираешься принять участие в фильме, люди просто дерутся за право что-нибудь инвестировать в эту ленту. Продюсеры запросто обойдутся без моих денег.

– Но ведь тебе постоянно не хватает наличных. Почему же ты не забрал, приз?

– Гатри, я понял, что жизнь – не только деньги. Да и, откровенно говоря, эти деньги не принесли бы мне радости: после всего того, что я видел, тратить их на удовольствия было бы неправильно. Их следует использовать на благие цели.

– Ты все еще хочешь сняться в том фильме? Или ты внезапно превратился в монаха-отшельника?

– Я мечтаю сняться в нем еще больше, чем раньше. Я в долгах, как в шелках – взять хотя бы клуб «Элизиум». Кроме того, мне надо заботиться о своем доме. Словом, работа нужна мне как воздух. Однако, насколько я понимаю, после того, как я повысил на тебя голос, вряд ли эта роль достанется мне.

– Не глуши, Джейми. Ты сам знаешь, что я обожаю немного пошуметь. Наверное, ты прав и я действительно взял на себя слишком много – я всегда любил совать нос в чужие дела.

– Ну ладно, старый мошенник, твоя взяла, – улыбнулся Джейми, чувствуя, как его злость на Гатри улетучивается.

– Вот и отлично. Но тебе надо хорошенько подумать о Грантли, своем прекрасном доме, который ты любишь больше всего на свете. Посмотрим правде в глаза: без него ты перестал бы быть тем Джейми, которого я знаю.

– Мне представился шанс возобновить карьеру, и будем надеяться, что я заработаю вполне достаточно. Но я уже решил, что если что-то не получится, то так тому и быть. В конце концов, это всего лишь дом – люди и их отношения намного важнее. Возможно, это еще один урок, который я вынес из твоей игры.

– Итак, ты встретился с Паносом, моим другом-священником. Ты ему очень понравился, и он говорит, что ты в жизни выглядишь 'лучше, чем на экране. Мило, правда?

– Он действительно очень хороший человек.

– И какой вывод ты сделал из встречи с ним?

– Дело ведь не в воде, так?

– Ты считаешь? – Гатри бросил на Джейми быстрый взгляд.

– Да. Я не привез ее с собой, но если бы мы сделали анализ, то узнали бы, что это просто вода, содержащая какие-то минералы, – не хуже и не лучше любой другой минеральной воды.

– Так и есть: как-то я отдал эту воду на химический анализ. Но как бы там ни было, это действительно превосходная вода, и на ней можно было бы зарабатывать неплохие деньги – еще бы, «целебная минеральная вода с острова в Эгейском море»! Почему же это тебя не заинтересовало?

– Признаюсь честно, я всерьез думал об этом… Но к чему бы это привело? Жизнь обитателей деревни очень изменилась бы, а я не хочу брать на себя ответственность за их судьбу, Нет, Гатри, если эликсир жизни и существует, то он заключен в нас самих. Думаю, островитяне живут так долго потому, что они довольны жизнью. Если бы мы построили там фабрику по разливу минеральной воды и сделали их богатыми, разве были бы они по-прежнему всем довольны? Через несколько лет они начали бы умирать в семидесяти-, в крайнем случае в восьмидесятилетием возрасте. Я не хотел бы, чтобы это лежало на моей совести.

– Так ты считаешь, что им продлевает годы их жизненное кредо «быть всем довольным»?

– Да, но не только. Когда священник сказал, что они все любят друг друга, я сначала посчитал его слова странными, но теперь я уже так не думаю: возможно, все дело именно во всеобщей любви. Я имею в виду настоящую любовь: не сексуальную, а духовную. Надо любить других людей больше, чем ты любишь самого себя, – с задумчивым видом закончил Джейми.

– Хорошая мысль. Надеюсь, ты прав, мальчик мой. Еще шампанского? Но скажи мне, Джейми, ведь ты получил от всего этого приключения немало удовольствия?

– О да, конечно! То, что я видел, иногда меня пугало, иногда огорчало, но ты прав: это было забавно. Хотя я не хотел бы пережить все еще раз, – рассмеялся Джейми.

2

Почти весь перелет до Лондона Джейми пребывал в глубокой задумчивости. Следовало признать, что с ним что-то произошло: обычно ради денег он готов был на все, но теперь отверг целое состояние, предложенное ему Гатри. А еще он разглагольствовал о любви и удовлетворенности жизнью, а ведь раньше нечто подобное просто не пришло бы ему в голову. «Наверное, я на старости лет двинулся умом», – заключил Джейми, но туг же улыбнулся себе: уже очень давно он не ощущал такого душевного спокойствия. Он с нетерпением ждал начала съемок – но не только из-за денег. Джейми понимал, что это будет отличный фильм, и чтобы хорошо сыграть в нем, ему предстоит изрядно напрячься – однако это ничуть не пугало его, скорее наоборот. Еще более важным представлялось то, что отныне он будет сниматься в кино не ради славы и обожания поклонников: теперь он знал, сколь пуста и эфемерна эта слава. В одном Джейми был уверен «на все сто»: он больше никогда не будет играть в азартные игры. После того что он видел, проиграть за одну ночь сумму денег, вполне достаточную для того, чтобы целый год обеспечивать всем необходимым сиротский приют в Югославии… «В денежных делах я был сущим идиотом, но больше этого не повторится», – сказал себе Джейми. Вообще-то он и раньше давал себе подобные зароки, но теперь знал, что на этот раз сдержит обещание.

Выйдя из здания аэропорта, он взял такси и поехал в свою лондонскую квартиру. Всю дорогу туда он терпеливо и доброжелательно беседовал с таксистом о фильмах из серии про Питера Аскота. «На что мне жаловаться, когда эти фильмы сослужили такую добрую службу: без них мне никто не предложил бы новой роли», – подумал Джейми.

Зайдя в подъезд своего дома, он обнаружил, что лифт кем-то занят, и решил подняться на свой этаж пешком. Он преодолевал ступеньки очень медленно, но не потому, что устал, а потому, что боялся первого после расставания с Микой возвращения в пустую квартиру.

Будет ли там по-прежнему ощущаться ее присутствие? Не вернется ли к нему тоска по ней? Джейми надеялся, что это будет не так он знал, что ему надо вычеркнуть Мику из своей жизни. Теперь ему нужна другая женщина, но это казалось несбыточной мечтой.

Открыв дверь, он нагнулся, чтобы подобрать почту. Она сплошным ковром лежала на полу у порога – значит, за время его отсутствия Мика ни разу здесь не появлялась. Джейми сам не знал, обрадовало ли его это или огорчило.

В квартире царила гнетущая тишина. Джейми некоторое время стоял в прихожей, прислушиваясь к доносившимся с улицы шорохам и шумам, а затем протянул руку к выключателю. Когда свет залил длинный коридор, он на мгновение зажмурился, ибо хорошо знал, что увидит сейчас: стены, сплошь увешанные большими фотопортретами Мики, сделанными знаменитыми фотографами мира. Двадцать Мик в самых разных позах, то в профиль, то анфас… Джейми бросил почту на пол и быстро прошелся по коридору, срывая со стен портреты. Затем засунул их в шкаф – подальше от глаз, – почувствовав при этом, как ему становится легче.

В их супружеской спальне по-прежнему стоял едва различимый аромат духов Мики. Джейми подошел к гардеробу, распахнул дверцы и увидел именно то, что боялся увидеть: вещи жены. Запах ее тела был для него почти невыносимым. Надо будет вычистить здесь все… Но не сейчас: пока что эта задача была Джейми не под силу. Он решил, что сперва как следует напьется, и лишь потом попробует это сделать.

За двумя актами любви, случившимися, когда Дитер пребывал в состоянии полнейшего физического истощения, вполне естественно последовали и другие. Теперь он выплескивал наружу всю ту любовь, которая скопилась в его теле: они с Магдой словно превратились в юных влюбленных, которые лишь учатся доставлять другому удовольствие и познают свои тела. Их счастье омрачало лишь одно облачко: мысли о Гретель. Как сказать ей, что с ними случилось, и что делать – вот что их теперь беспокоило.

Оказалось, что они тревожились понапрасну. Как-то Гретель, стоя на балконе своей комнаты, увидела их, прогуливающихся в саду, и по тому, как они смотрели друг на друга, обо всем догадалась. Сжав портьеру, женщина опустилась на пол. «Они же просто использовали меня!» Охваченная отчаянием, Гретель рванула портьеру, и та вместе с карнизом упала вниз. Войдя в раж, женщина разгромила комнату, после чего быстро собрала свои вещи и навсегда покинула замок.

Уолт подыскал подходящий дом довольно быстро. Здание было достаточно большим, чтобы можно было разместить в нем сына и сиделок, а также устроить гимнастический зал и внутренний бассейн для мальчика. Специалисты говорили Уолту, что Хэнк просто не заметит бассейна и тренажеров, но Уолт не был в этом так уверен, а потому быстро претворил свои замыслы в жизнь.

До этого момента решение о том, где им жить, всегда принимала Черити. Это первое жилье, который Уолт выбрал сам, и ему очень понравился старинный дом на опушке леса, окруженный пышным садом, на уход за которым, как он надеялся, ему теперь хватит времени. Но самым замечательным был открывающийся из окон вид на океан.

Дом располагался более чем в пятидесяти милях от того места, где жила Розамунда, и в двадцати милях от единственной оставшейся лаборатории. Уолт намеренно поселился не слишком близко от матери: он все еще не совсем верил в их примирение и побаивался, что оно может оказаться хрупким. Если бы они жили по соседству, то искушение часто видеть мать могло оказаться слишком сильным. Розамунда сказала, что любит его, и теперь Уолт должен был дать ей время на то, чтобы она его простила.

Его удивляло то, каким довольным он себя ощущал, вернувшись наконец в свой родной штат. Он не раз слышал, как люди говорят о своих корнях, но всегда считал такие разговоры сентиментальной чушью. Но теперь его мнение на этот счет изменилось: возможно, в здешней почве действительно есть что-то такое, что успокаивает его душу и придает ему сил?

Уолт всегда все делал быстро, и сразу после оформления купчей на дом он нанял несколько бригад строителей, чтобы те подготовили здание к переезду, а сам уехал в Нью-Йорк.

Розамунда оказалась права относительно Черити – та не пошла в полицию, и его тайне ничто не угрожало. Кроме того, после разговора с матерью Уолт понял, что чувство вины действительно почти оставило его.

Как только Черити осознала размер отступных, которые предлагал ей Уолт за развод по взаимному согласию – куда входили и квартира на Парк-Авеню, и дом в Коннектикуте, – ее душевная рана, похоже, мгновенно зажила. Уолт узнал, что она вновь с головой окунулась в светскую жизнь.

Тем временем распродажа активов компании шла полным ходом. Уолт прикинул, что на все про все, в том числе на строительство больницы в Бразилии, уйдет приблизительно год. Он начал тревожиться о том, не станет ли он страдать от безделья: управление лишь одной лабораторией не требовало значительных усилий. Но затем ему пришло в голову, что проблемы надо решать по мере их возникновения: в конце концов, можно будет и впрямь заняться садом или вновь начать ловить рыбу. Одно Уолт знал наверняка: он ничуть не будет скучать по той жизни, которую много лет вели они с Черити. «Наверное, мы вращались в этих кругах лишь для того, чтобы скрыть от себя самих пустоту, бесплодность наших отношений», – сказал он себе.

В идеале ему нужен был бы человек, с которым он мог разделить все радости и горести жизни, – желательно Винтер. «Но ведь иметь все сразу невозможно», – убеждал себя Уолт. Его не слишком удивило, когда он обнаружил на столе в своем кабинете письмо, в котором Винтер объявляла о своем желании уволиться: ее мотивы были ему вполне понятны. Он не имел права обременять ее своим признанием. «Наверное, теперь она отыщет Джейми», – предположил Уолт. Он надеялся, что Винтер найдет свое счастье, но мысль о том, что он больше не увидит ее, приводила его в уныние. «Впрочем, – говорил себе он, – мне и без того есть чем заняться в жизни: прежде всего, окружить сына любовью и заботой». Уолт чувствовал себя освобожденным от тягостных обязанностей, а одиночество не пугало его: теперь он понимал, что и так всю жизнь был одинок.

В квартире у Джейми весь день раскалывались телефоны: весть о его возвращении каким-то образом разнеслась по Лондону, и приятели звонили, чтобы приветствовать его после долгого отсутствия и пригласить куда-нибудь. В перерывах между звонками Джейми заставил себя упаковать вещи жены. Теперь сумки стояли в неиспользуемой комнате и ждали прихода грузчика, который должен был наутро их вынести. Чтобы забыть о грызущей его смутной тоске по Мике, Джейми решил заняться сценарием своего будущего фильма.

Налив себе выпить, он опустился в кресло. «Как было бы хорошо, если бы здесь была Винтер, она как рукой сняла бы всю мою грусть», – подумал он. Затем ему пришло в голову, что можно набраться мужества, связаться с ней и рассказать о своих чувствах, а не освобождать трусливо дорогу Уолту. «Слишком много во мне от джентльмена», – хмыкнул Джейми.

Зазвонил дверной звонок Джейми никого не ждал, тем более что было уже шесть часов вечера. Он тяжело поднялся и как был, босиком, по мягкому ковру поплелся к двери.

– Слушаю вас? – спросил он у какой-то девушки, стоявшей в полумраке внешнего коридора.

– Привет, папа, – раздался неуверенный голос. Затем девушка попыталась улыбнуться, но у нее получилась лишь нервная гримаса.

– Фиона?! Какой чудесный сюрприз! – расплылся в улыбке Джейми, и это, похоже, немного успокоило его дочь. В таких обстоятельствах поцелуй был бы перебором, а рукопожатие выглядело бы слишком официально, и Джейми несколько секунд постоял, не зная, что ему делать.

Наконец он решился: взял дочь за плечи, отступил на шаг и произнес:

– Ну, входи же!

Лишь переступив порог, девушка неловко застыла посреди прихожей.

– Как тут мило! – немного не к месту сказала она.

– Не желаешь выпить? – спросил Джейми: он всегда прибегал к алкоголю, чтобы разрядить обстановку.

– Было бы неплохо. Водки, если у тебя она есть.

– Без проблем: по части выпивки твой отец всегда был специалистом. Со льдом?

К облегчению Джейми, Фиона кивнула, и теперь он мог пройти на кухню и постараться прийти в себя – он обнаружил, что его руки дрожат мелкой дрожью. Наконец бросив лед в бокал, Джейми закрыл глаза и замер: ему до сих пор не верилось, что его дочь здесь. После стольких лет, а главное после того, как Фиона сказала, что не хочет его видеть…

Они поговорили о малозначащих вещах: о погоде, о его коллекции современного искусства, о фарфоровых солдатиках, которые он собирал… И все это время Джейми наблюдал за девушкой, оценивал ее, понимая, что она делает то же самое.

«Она просто прекрасна, и в ее внешности больше от меня, чем от Салли», – с горделивой радостью сказал себе Джейми.

– Как твой колледж? Кажется, ты изучаешь антропологию? – спросил он.

– Откуда ты знаешь? – удивленно проговорила Фиона.

– Ну как же, я регулярно получаю письма от вашего семейного юриста, – ответил Джейми и решил, что следует сменить тему: разговоры об адвокатах и о делах вряд ли приличествуют такой ситуации. – Знаешь, я как раз недавно побывал в Бразилии и даже видел индейцев – так, как сейчас вижу тебя, – сказал он и тут же поймал себя на мысли, что намеренно затевает легкий, ни к чему не обязывающий разговор. «Похоже, я просто боюсь узнать, почему Фиона пришла и что она хочет», – подумал он.

– Вообще-то я занимаюсь современной антропологией – нашим обществом, причинами разводов и тому подобными вещами.

«О, Боже, ты собираешься работать в социальной сфере! Как это мрачно», – хотелось ответить Джейми, но он просто проговорил:

– Понятно.

Повисло неловкое молчание.

«Это просто смешно: так мы ни к чему не придем», – подумал Джейми и сказал:

– Послушай, но почему ты…

– Послушай, папа, я должна… – одновременно с ним заговорила Фиона.

– Говори сначала ты, – сказал Джейми, когда они отсмеялись.

– Мама умерла.

На секунду молчание воцарилось вновь.

– О, Боже, мне так жаль! Когда это случилось? – спросил Джейми, про себя удивившись тому, что он абсолютно ничего не ощутил при известии о смерти женщины, с которой прожил несколько лет и которая родила ему дочь.

– Десять дней назад. У нее был рак. – Фиона проговорила это таким сухим тоном, что Джейми задал себе вопрос, сдерживает ли она свои чувства или дело тут в чем-то еще.

– Теперь понятно, почему она мне звонила, – сказал он, вспомнив о звонке, как-то под Рождество раздавшемся в его квартире. Наверное, Салли звонила, чтобы сказать, что она умирает? Или она хотела загладить былые ошибки?

– Она что-нибудь говорила… обо мне?

– Нет, ничего, – словно извиняясь, ответила Фиона.

– Я попытался перезвонить ей, но никто не брал трубку. На следующий день я уехал, а потом, если честно, просто забыл об этом звонке.

– А почему ты должен был о нем помнить? Наверное, она позвонила перед тем, как лечь в больницу.

– Наверное.

– Мне пришлось разобрать ее вещи… знаешь, я решила продать дом… – сбивчиво заговорила девушка, как будто никак не могла решиться в чем-то признаться.

– Понимаю. Наверное, ты чувствовала себя просто ужасно? Я рад, что мне за всю жизнь ни разу не приходилось после смерти близкого человека делать что-то в этом роде. Но неужели твой отчим не мог сделать это вместо тебя?! – спросил Джейми, чувствуя, как в нем поднимается злость на этого незнакомого ему человека.

– В прошлом году он от нас ушел. Он и так продержался очень долго: последнее время они с мамой с трудом выносили друг друга. Я его не виню: характер у мамы был совсем не сахар. После того как он ушел, я так по нему скучала! Он не знал, что она болела. Да и никто этого не знал: все произошло слишком быстро.

– Хоть это хорошо, – ответил Джейми, решив, что будет бестактностью рассказать, как трудно ему самому было уживаться с Салли. – Фиона, я думаю, ты таишь на меня обиду за прошлое, считаешь, что я тебя бросил. Но на самом деле я всегда о тебе помнил, просто…

Он остановился, подумав, как сложно ему объяснить молодой девушке все хитросплетения своей жизни.

– Ты считал, что лучше, если я не буду видеться с тобой, так? Ты не хотел, чтобы я страдала.

– Да, в том-то все и дело. А еще…

Джейми вспомнил свой ночной разговор с Винтер и несколько секунд помолчал.

– Думаю, еще я оберегал самого себя. Когда я встречался с тобой, мне было невероятно сложно говорить тебе «до свидания», и я решил прекратить эти встречи. Я надеялся, что однажды ты меня поймешь. Я хорошо помню, как в нашу последнюю встречу ты отказалась со мной разговаривать. Фиона, я сделаю все что угодно, лишь бы ты дала мне шанс все исправить! – Он проговорил это умоляющим тоном, ничуть не стесняясь открыто демонстрировать свои чувства.

– Я ненавидела тебя, так на тебя злилась… – Девушка помолчала, словно пытаясь взять себя в руки.

Сердце Джейми екнуло. Тем временем Фиона продолжала.-

– Когда я смотрела твои фильмы или видела твои фотографии в газетах, меня охватывала ненависть к тебе. Я никогда никому не признавалась в том, что ты мой отец: в школе я говорила, что то, что я ношу фамилию Грантли и очень похожа на тебя, всего лишь дурацкое совпадение.

– Понятно, – чуть слышно произнес Джейми.

– Но теперь все изменилось: то, что я недавно открыла, смутило меня. За последние несколько дней я узнала, что мама всю жизнь лгала мне о тебе. Видишь ли, она говорила, что ты бросил нас, ничего после себя не оставив, что ты не хотел, чтобы я родилась, заставлял ее сделать аборт, а когда я появилась, ты не признавал меня своей дочерью. После того как она умерла, я начала рыться в ее бумагах и нашла вот это. – Фиона открыла большую сумку, которую она все это время держала в руках, и достала толстую пачку писем, перевязанных синей лентой.

– Наверное, она окончательно запуталась в своих чувствах к тебе, – продолжала девушка. – Ведь такими ленточками перевязывают только письма от любимых, правда? А в одной из комнат на чердаке нашего дома я нашла альбомы, целиком посвященные твоей карьере в кино. В них мама аккуратно вклеивала статьи и фотографии – их там сотни, такое впечатление, что она не пропускала ни единой заметки. И при этом она говорила, что ненавидит тебя. Не думаю, что это было правдой – скорее, она тебя всегда тайно любила. Как это грустно! Вот письма, которые она получала от тебя все эти годы. Они все мне рассказали, почему ты ушел, что ты чувствовал ко мне, откуда у нас были деньги… Я и не знала, что эти деньги мне присылал именно ты, что ты основал для меня доверительный фонд. Мама говорила нам – мне и отчиму, – что это сделал мой дед. Кроме того, я нашла на чердаке кучи коробок с подарками от тебя, и все они были нераспечатанными. Я тогда так расстроилась, что целый час проплакала. Как же это отвратительно – разве можно так поступать с собственным ребенком?! Да и по отношению к тебе это было очень некрасиво… Я хотела бы, чтобы она была жива и знала, что мне теперь известна правда. Я до сих пор злюсь на нее.

Пока Фиона это говорила, Джейми охватывало все более сильное возбуждение. Места для злости на Салли у него в душе просто не осталось.

– Фиона, не стоит винить ее за это, – проговорил он. – Я действительно был отвратительным мужем, в этом она не лгала. Я был беспутным гулякой, а твоя мать хотела размеренной, спокойной жизни – того, чего я не мог ей дать. Я очень плохо играл роль отца семейства, – засмеялся он.

Фиона также хихикнула, и это еще сильнее подняло настроение Джейми.

– Что ж, я рад, что ты теперь знаешь правду. Хотя мне не очень понравилось то, что, оказывается, из меня делали какое-то чудовище.

– Но почему ты не пришел и не рассказал мне все? Мы потеряли так много времени!

– Я боялся. Когда я попытался это сделать, меня ждало горькое разочарование, – криво усмехнулся Джейми.

– В жизни ты лучше, чем в фильмах, – застенчиво произнесла девушка.

– Но, наверное, не такой крутой?

– Знаешь, а я помню, как ты водил меня в зоопарк. С тобой было так весело, я всегда смеялась до упаду.

– Возможно, мы еще сможем повеселиться. – я не слишком изменился с тех пор.

– Я не против – если ты считаешь, что еще не слишком поздно, что обида не испортила все на свете.

– Фиона, дорогая моя, мы сейчас же забудем все обиды! Моя любовь к тебе никуда не делась – она всегда будет жить в моем сердце!

Джейми почувствовал, что сказал банальность, и, опустив взгляд, смущенно замолчал. Затем, глядя куда-то в сторону, робко спросил:

– У тебя есть какие-то планы на вечер? Может быть, сходим куда-нибудь, поужинаем?

– С удовольствием, папа: нам надо так много наверстать.

– Это точно.

И лишь после этого Джейми позволил себе обнять дочь. Фиона прижалась к нему, и он сквозь слезы радостно засмеялся. – будущее, лишь час назад казавшееся ему таким мрачным, вдруг окрасилось в розовые тона.

Уолт опять жил в Нью-Йорке, а потому возобновил воскресные посещения сына. Сейчас он сидел в такой непохожей на больничную палату комнате Хэнка и держал мальчика за руку. Медсестры предупредили его, что у Хэнка наступило обострение. Он стал еще более худым, чем был четыре месяца назад, когда отец видел его в последний раз, кроме того, у него началось какое-то респираторное заболевание. Нормальный ребенок выздоровел бы за пару дней, но для Хэнка все это означало постельный режим, антибиотики и постоянный контроль – иначе ОРЗ могло перерасти в воспаление легких. Сиделки называли это обострением, но что же тогда было обычным состоянием? Неподвижно сидеть в инвалидном кресле перед работающим весь день напролет телевизором?

Словно только, что сообразив, что телевизор работает, Уолт резко встал и выключил его. По реакции Хэнка никак нельзя было судить, нравится ему та или иная программа или нет. Уолта это немного раздражало. Некоторое время назад он поставил в комнате сd-диплеер на пять дисков и попросил сиделок, чтобы музыка играла постоянно. В надежде добиться от мальчика хоть какой-то реакции: он опробовал все жанры – симфонии, оперу, поп-музыку и даже хэви-метал. «Надо будет поговорить насчет телевизора – зачем Хэнку бессмысленно сидеть перед ним?» – подумал Уолт.

Он поставил в проигрыватель диск с песнями Симпли Реда – он всегда это делал, когда приезжал к сыну, и однажды, перед самым уходом, ему показалось, что при одной песне Хэнк пожал ему руку. Музыка заиграла, и он вновь сел на стул и взял мальчика за руку.

– Хэнк, я купил новый дом, и скоро ты будешь жить со мной. Никаких частных лечебниц. Может быть, мы с тобой когда-нибудь еще пойдем на рыбалку – ты помнишь, как мы это делали раньше? А из окон своей комнаты ты будешь смотреть на океан и миграции китов…

Он разговаривал со своим сыном-калекой целый час.

– Я никогда тебя не брошу, Хэнк, никогда! Мы всегда будем вместе, правда?

Из-за музыки и того, что все внимание Уолта было сосредоточено на мальчике, он не услышал ни стука в дверь, ни тихих шагов по мягкому ковру. Поэтому когда его плеча коснулась чья-то рука, он вздрогнул.

– Привет, Уолт. Надеюсь, ты не возражаешь, что я вот так, без предупреждения, заявилась сюда?

Мужчина резко обернулся.

– Винтер! – воскликнул он. – Вот так сюрприз! Как ты меня нашла?

– Но ведь сегодня воскресенье. По воскресеньям ты всегда сюда приезжаешь, – ответила Винтер и улыбнулась.

Уолту тут же безумно захотелось протянуть руку и коснуться ее прекрасных губ.

– Винтер, я и не думал, что когда-нибудь увижу тебя вновь. Особенно после того, как… Когда ты решила уйти, я понял твои мотивы. Я признаю, что сделал невозможной твою дальнейшую работу в компании. Мне уже известно, что ты выехала из своего кабинета… Я и подумать не мог, что увижу тебя здесь.

Уолт понимал, что несет неимоверную чушь, но ему оставалось лишь болтать о пустяках – иначе он вновь выставил бы себя дураком, заговорив о своих чувствах.

– Я передумала – если, конечно, ты примешь меня.

– Конечно же, приму, но работы для тебя больше нет. Когда я сказал, что собираюсь все продать, то говорил серьезно. Я подыскал нам с Хэнком дом, и скоро мы возвращаемся в Орегон. Я оставил там лабораторию и буду продолжать исследования: ты знаешь, что ген, ответственный за болезнь Хантингтона, уже выделили? Возможно, грядущим поколениям эта болезнь уже не будет угрожать. Теперь я собираюсь сосредоточиться на поисках средства, способного помочь тем, кто уже заболел. Быть может, вернувшись к своим корням и занявшись этой задачей, я достигну какого-то душевного равновесия.

Женщина вновь мягко коснулась его плеча:

– Уолт, я передумала вовсе не в смысле работы.

Она стояла перед ним, выпрямившись и глядя почти вызывающе, словно заставляя себя произносить эти слова через силу.

– Твое предложение все еще остается?

– Какое предложение?

– Ты говорил, что любишь меня. Это правда или ты сказал под влиянием импульса?

– О, конечно, правда! Я ни разу не говорил таких слов другой женщине!

Уолт вскочил на ноги, держась одной рукой за изголовье кровати сына, словно боялся упасть.

– Так вот, Уолт, я вернулась к тебе. Я тоже тебя люблю и хочу быть с тобой. Все эти недели, пока ты находился в Орегоне, мне было очень плохо, и в конце концов я сказала себе, что просто грущу по тебе. Думаю, в глубине души я уже давно знаю, что люблю тебя, но мне почему-то не хотелось в этом признаваться, даже самой себе. Я постоянно убеждала себя в противном – наверное, потому, что не совсем тебе доверяла.

– Но ведь… – начал Уолт.

– Нет, Уолт, позволь мне закончить, иначе мне просто не хватит на это смелости. Я была не права, когда отказывала себе в шансе стать счастливой. Я полюбила тебя таким, какой ты есть, а не какой-то идеализированный твой образ. Лишь глупая женщина может надеяться на то, что переделает своего мужчину. Лучше я приму тебя таким, чем буду жить вообще без тебя.