Текст книги "Алчность"

Автор книги: Анита Берг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 37 страниц)

Состояние Дитера стремительно ухудшалось, похоже, он даже начал бредить. Сейчас Джейми слушал странный сбивчивый монолог на смеси немецкого, английского и французского: Дитер изливал ему душу. Чаще всего то, что хочет сказать немец, было трудно понять, но порой Дитер начинал говорить исключительно отчетливо.

– Джейми, здесь есть маленькая девочка, она не знает, как ее звать, но я зову ее Катей. Ей всего три года, и ей необходима операция, иначе она потеряет ногу. Мы должны как-нибудь вывезти ее отсюда! – почти прокричал он. – Я так боюсь, что она умрет, сделай же что-нибудь!

– Постараюсь, – пообещал Джейми.

Дитер неожиданно сильно сжал его руку:

– Я говорю серьезно: мы должны вытащить этого ребенка отсюда!

– Хорошо, я же сказал, что займусь этим.

Дитер откинулся на грязную подушку и в очередной раз провалился то ли в сон, то ли в забытье.

Посреди ночи он вдруг пришел в себя и проговорил.-

– Джейми, ты здесь?

Спавший на полу англичанин тут же проснулся.

– Джейми, я так люблю Магду! Пообещай мне, что если я не выберусь отсюда, ты передашь ей, что я ее любил!

– Дитер, ты не умрешь. Хватить болтать всякую чушь!

– Ты ничего не знаешь. Она должна об этом узнать! Я испортил ей жизнь!

– Не думаю, что Магда с тобой согласится, ведь она тебя любит. Достаточно один раз увидеть, какими глазами она смотрит на тебя, и все сразу становится ясно.

– Нет, ты не понимаешь. Я никогда не был для нее настоящим мужем! Я не могу быть с ней мужчиной, понимаешь?

– Гм… Тише, тише… – пробормотал смущенный Джейми и, не зная, что ему делать в такой ситуации, похлопал Дитера по здоровой руке. Так уж вышло, что этот человек был ему очень неприятен, ио за последние дни, слушая сбивчивые рассказы Дитера о детстве, о том, как он нашел в подвале тело отца, о его незаконнорожденности, о битве за жизнь на развалинах Берлина, он начал лучше понимать немца и даже проникся к нему симпатией. Он пришел к выводу, что всегда можно найти объяснение тому, как человек ведет себя, и чаще всего это объяснение следует искать в его детских переживаниях и страхах. В общем-то он был не против того, чтобы выслушивать Дитера, давая ему возможность выговориться и облегчить душу, но это? Наверное, если бы Джейми лучше знал Магду, он воспринял бы это признание спокойнее, а так ему хотелось попросить Дитера заткнуться: некоторых вещей лучше не обсуждать ни с кем. Но потом вспомнил, как он сам раскрыл душу Винтер и как это ему помогло.

– Можешь рассказывать мне все, Дитер, я слушаю.

– Джейми, это все из-за моей матери. Магда напоминает мне мать, и я не могу заниматься с ней любовью.

– Она похожа на твою мать внешне?

– Нет, не в этом дело: просто я люблю ее так же сильно, как любил мать. Я обожествлял Софи, но она опошлила мою любовь. Понимаешь, чтобы мы смогли выжить в том аду, она сделалась шлюхой, и я так никогда и не простил ее за это. А потом я словно поставил Магду на пьедестал – и теперь боюсь дотрагиваться до нее: а вдруг разлюблю ее? Если это случится, то как я смогу жить без этой любви? Ты меня понимаешь, Джейми?

– Да, понимаю.

Джейми удалось сказать это твердо, хотя он не совсем четко представлял себе, что Дитер имеет в виду. Но зато он понимал, что Дитер описывает ему еще одну разновидность ада на земле – ту, о которой он, к счастью, до сих пор не имел ни малейшего понятия.

Когда Дитера грузили в машину скорой помощи, он был настолько плох, что уже не воспринимал действительность. Поездка в Сараево оказалась даже хуже, чем ожидал Джейми: несколько раз волосы у него на голове буквально становились дыбом. Когда они, наконец, добрались до аэропорта, Джейми сказал себе, что острых ощущений ему хватит до конца жизни. Врач из воинского контингента ООН сразу же вколол Дитеру какие-то антибиотики, но немец никак на это не отреагировал. Самолет был уже заправлен и готов ко взлету. В воздухе Дитер открыл глаза и вопросительно посмотрел на Джейми пылающими от лихорадки глазами.

– Катя здесь? – чуть слышно спросил он.

– Да, я ухитрился протащить ее на борт, – ответил Джейми.

– Это хорошо, – прошептал Дитер и погрузился в сон. На его губах так и застыла довольная улыбка.

9

Самолет, на борту которого находились инспекционная группа, Дитер, Джейми и девочка, приземлился в Париже. У трапа их встречала Магда с каретой скорой помощи.

– Магда, у тебя сразу двое больных, – чуть смущенно улыбнулся женщине Джейми: он никак не мог забыть то, что Дитер рассказал ему о своей интимной жизни. – Дитер привез с собой девочку, которой срочно необходима операция.

– Слава Богу, что ты был с ним, Джейми, – ответила Магда. – Не беспокойся, я позабочусь о них обоих.

– Куда ты собираешься его отвезти?

– Я договорилась с администрацией американского военного госпиталя: он самый лучший, а Дитер заслуживает всего лучшего.

– Да, это точно! – от всего сердца произнес Джейми. – А я собираюсь отправиться в отель и на пару часов залечь в горячую ванну.

– А поиски клада?

– Похоже, они себя исчерпали. Мы добрались до Сараево, но никто так и не передал нам очередную подсказку. Вообще-то в том хаосе очень сложно отыскать кого бы то ни было. Скажем так, наша встреча закончилась вничью – если не считать того, что выиграли любимые благотворительные конторы Гатри.

– Очень жаль – Дитер так хотел победить’

– Неужели ты думаешь, что мы хотели проиграть? – рассмеялся Джейми.

Заметив, что Дитера и Катю уже погрузили в «скорую», он помог Магде сесть в кабину и на прощание помахал ей рукой. Водитель включил сирену и тронулся с места, а Джейми про себя пожелал Дитеру удачи.

– Лорд Грантли? – услышал Джейми и резко обернулся.

Перед ним стоял один из членов делегации, с которой они прилетели.

– У меня кое-что для вас есть, – сказал мужчина и помахал в воздухе тремя конвертами. – Я должен передать это вам.

Джейми расхохотался:

– Старый добрый Гатри! Ну не чудо ли он?

Приняв ванну и выпив несколько чашек кофе, о котором он так мечтал в Югославии, Джейми не смог отказать себе в сигаретке, после чего отправился в ресторан, хорошенько поел, вернулся в номер и лег спать. Он проспал как убитый до следующего утра.

Уолт устроил на американском рынке настоящий переполох: он по частям распродавал империю, которую создавал на протяжении – двадцати лет, и делал это настолько стремительно, что создавалось впечатление, что у него есть на это лишь несколько дней. Причину своего решения он объяснил только одному человеку, Габби.

– Понимаешь, Габби, все это зашло слишком далеко. Работая с лекарствами, мы берем на себя ответственность за человеческие жизни. Если бы фирма была поменьше и можно было контролировать все операции и филиалы, я узнал бы о том кошмаре, который случился в Бразилии, и мог бы это прекратить.

– Но кто знает, пошел бы ты на это?

– Надеюсь, что да, друг. Неужели ты думаешь, что я настолько жаден, что допустил бы такие страдания? Габби, от кого-кого, но от тебя я этого не ожидал! – Уолт отреагировал на слова друга гораздо спокойнее, чем воспринимал сомнения в своей порядочности раньше, но все равно почувствовал себя обиженным. – А знаешь, возможно, я действительно не остановил бы этот проект, – помолчав, добавил он и ударил по столу кулаком. – Ни на кого нельзя положиться – только на себя самого?

– Может, и так. Но я не понимаю, почему ты винишь во всем себя. Только вспомни, сколько лекарств буквально убивают людей, сколько председателей правления подают в отставку, а компаний становятся банкротами!

– Пусть это будет на их совести, но с меня хватит: у меня на душе и так достаточно грехов, чтобы выносить еще и это.

– А как же твое честолюбие?

– Глупости все это. Денег мне и так хватит до конца жизни – но что это будет за жизнь? У меня нет ни одного по-настоящему близкого человека, а мой единственный ребенок медленно умирает жестокой смертью.

– Но ты же сущий трудоголик, на что ты будешь тратить свое время?

– Чем-нибудь займусь – может, стану садовником.

– Садовником?! Хотел бы я на это посмотреть! – расхохотался Габби.

– Ты что, зол на меня? Если хочешь, я подыщу тебе приличное место, возможно, даже удастся оставить за тобой должность вице-президента нашей компании.

– Да на кой мне это? Последние несколько лет я продолжал работать лишь потому, что не хотел оставлять тебя. Я так гордился тем, чего ты добился! Честное слово, я совсем не против столь раннего выхода на пенсию. Хочу купить нам с Лиз квартирку где-нибудь на Гавайских островах, покуривать травку и смотреть на волны.

Казалось, эта перспектива действительно привлекала Габби.

Когда Черити, залечив ногу и наконец-то вернувшись от друзей, узнала о решении Уолта, она пришла в ярость.

– Какого черта ты делаешь это со мной? – с порога крикнула она, когда Уолт поздно вечером вернулся домой.

– Потому что всё это меня больше не интересует, – ответил он.

– Что за чушь! Подумать только, тебя больше не интересует то, чем ты занимался всю жизнь, и ты решил все продать? Уолт, ты ведешь себя, как капризное дитя: А как же я? На что мы будем жить?

– Я выручу за своп компании очень значительную сумму. Я выплачу тебе громадные отступные, и ты сможешь продолжать вести тот образ жизни, который тебе нравится. Что я буду делать с остальными деньгами – это мое личное дело.

– Отступные? Ты сказал «отступные»? – встревожилась Черити. – Ты про что?

– Я хочу развестись с тобой, Черити, вот и все. Тебе нечего бояться: у тебя будет достаточно денег.

– Ты не можешь со мной развестись и сам прекрасно это знаешь. Ты забыл, куда я могу обратиться?

– Можешь делать что угодно, теперь мне на все наплевать, поняла? Не вижу смысла продолжать жить в этом мертворожденном браке: я не люблю тебя, а ты не любишь меня.

– И ты говоришь мне это после всего того, что я для тебя сделала? Я полюбила тебя с первого взгляда и никогда не прекращала любить!

– Нет, Черити, ты меня не любишь – ты любишь владеть мной. Я больше не хочу, чтобы мною владели. – Уолт повернулся, чтобы уйти.

– Пожалуйста, Уолт, не уходи! Почему ты меня бросаешь? У тебя есть другая, ведь так? Ты уходишь к другой женщине? – в страхе затараторила его жена. – Послушай, Уолт, я всегда знала о твоих любовницах, мне это совсем не нравилось, но я смирилась, лишь бы ты был счастлив! Для меня главное, чтобы ты всегда возвращался. Так не бросай же меня сейчас! Уолт, не уходи! – взмолилась она.

– Ни к кому я не ухожу. Я хотел бы, чтобы это было так, но… Я устал от такого образа жизни и от того, что делаю. У меня нет желания продолжать жить с тобой, так что можешь взрывать свою бомбу.

С этими словами он захлопнул за собой дверь, а Черити осталась рыдать посреди своей расчудесной гостиной, которую ей так правилось называть салоном.

Несколько дней спустя погруженный в раздумья Уолт сидел в самолете, летящем в Орегон. Он проконсультировался со своими адвокатами и узнал, что все еще может попасть в тюрьму за убийство, совершенное им много лет назад. «Но с другой стороны, – говорили ему юристы, – существуют и смягчающие обстоятельства, прежде всего ваш возраст в момент совершения преступления – вам тогда даже не было восемнадцати. Если бы ваш отец погиб несколько недель спустя, это было бы совсем другое дело». Еще Уолту сообщили, что если бы он смог уговорить мать выступить на суде в его защиту и рассказать, каким издевательствам отец подвергал их обоих, то, по всей видимости, его поступок квалифицировали бы как непредумышленное убийство и ограничились условным сроком – иными словами, ответственности удалось бы избежать. Но сейчас Уолт как раз размышлял над тем, хочет ли он избежать ответственности. Он пришел к выводу, что если бы ему назначили длительный срок лишения свободы, то чувство вины уже не давило бы на него так сильно. Но что если это не поможет ему и он будет лишь попусту гнить в тюрьме? «Надо будет сначала поговорить с матерью – на этот раз ей не удастся отделаться от меня», – сказал себе Уолт. Быть может, Розамунда все решит за него?

Снятый напрокат автомобиль остановился перед жилищем его матери. При виде дома, в котором прошло его детство, сердце Уолта, как всегда, замерло: снаружи дом выглядел точно таким же, как тридцать лет назад, ну разве что казался теперь немного меньше. От своего адвоката он знал, что внутри все изменилось до неузнаваемости, но когда он взошел на крыльцо и протянул руку к кнопке звонка, его охватило чувство, что он наконец-то по-настоящему вернулся домой. Никто не открывал, и Уолт догадывался, в чем дело: мать наверняка услышала, что подъехала машина, и увидела, как он выходит из нее. Теперь она, очевидно, стояла за дверью и размышляла, стоит ли впускать сына на порог. Уолт позвонил еще раз, на это раз более настойчиво. Наконец дверь открылась. Он был готов к тому, что не узнает мать: он не видел ее больше двадцати лет. Но это была она, его Розамунда, морщинистое лицо и седые волосы абсолютно ничего не меняли. На Уолта волной накатила любовь к ней, и ему захотелось, чтобы мать, как раньше, протянула к нему руки. Тогда он сжал бы ее в объятиях и рассказал, как сильно любит ее. Но по суровому выражению лица матери он понял, что этому не бывать.

– Уолт, я думала, что больше никогда тебя не увижу. Мне казалось, что в нашу прошлую встречу я выразилась вполне ясно. – Ее голос был твердым и совсем не напоминал голос пожилого человека, а решимость, которая чувствовалась в нем, заставила сердце Уолта тревожно сжаться.

– Все это так, мама, но с тех пор многое изменилось, и прежде всего изменился я сам. Мне необходимо поговорить с тобой.

Розамунда распахнула дверь, приглашая>его войти. Уолт очутился в просторной прихожей, где на стене висело большое зеркало, а пол был устлан зеркальным паркетом. Затем мать провела его в зал, уставленный прекрасной удобной мебелью.

–. Красиво у тебя здесь, – заметил Уолт, желая нарушить молчание.

– Я обставила все по своему вкусу, – ответила Розамунда. – Твой дед позаботился о том, чтобы я ни в чем не нуждалась.

– Да, дед был хорошим человеком – мы оба многим ему обязаны.

– Уолт, ты хотел поговорить со мной, так не трать времени на пустяки.

– Я решил во всем признаться полиции, мама. За всю свою жизнь я так и не смог справиться с чувством вины за то, что тогда совершил.

– Хорошо, – проговорила женщина.

– Человек должен отвечать за свои поступки, так что я готов к тому, чтобы очутиться за решеткой. Мама, я живой человек и хотел бы провести в тюрьме как можно меньше времени, мои адвокаты говорят, что если ты расскажешь на суде правду о том, во что превратил нашу жизнь отец, я могу получить небольшой срок.

– Может быть, ты вообще не попадешь в тюрьму – когда ты убил Стива, то был еще ребенком.

– Да, может быть и так.

– В таком случае ты не будешь наказан.

– В общепринятом смысле этого слова – нет.

– Расскажи мне, как ты жил все эти годы.

– Не слишком счастливо, мама, – не знаю, утешит ли это тебя… От чувства вины никуда не скроешься, оно проникает повсюду и портит даже самые радостные минуты жизни.

– Ты всегда ощущаешь ту вину, о которой говоришь?

– Если я и забываю о ней, то лишь на мгновение.

Уолт увидел, что мать улыбается, и от такой реакции на его слова внутри у него все замерло.

– А как там твой сын, еще жив?

– О да, он может протянуть в этом своем сумеречном мире еще десять-пятнадцать лет. Он совсем не узнает меня, – грустно произнес Уолт.

– Я уверена, что Черити винит во всем тебя и говорит, что так тебя покарал Господь.

– Вообще-то да… – удивленно протянул он.

– Вот дура! Я всегда считала ее недалеким человеком. – Розамунда села и жестом пригласила сына сделать то же. – Уолт, ты собираешься сделать большую глупость. Какой смысл признаваться во всем после стольких лет? Вся эта грязь попадет в газеты, зачем же бередить старые раны? Неужели ты думал, что я соглашусь продемонстрировать всему миру свое грязное белье и сделаться посмешищем для соседей? Так что я отвечаю «нет» – я не буду давать показания в твою пользу.

– Понятно, мама. Что ж, до свидания. – Уолт встал и пошел к двери.

– Сядь, Уолт, я еще не закончила. Я считаю, что ты достаточно настрадался, что пусть не общество, то хотя бы Бог наказал тебя.

Что-то в голосе Розамунды заставило Уолта замереть на месте. Он обернулся и, не отрывая глаз от ее лица, медленно прошел к дивану и опустился на него.

– Все эти годы я много думала – да и чем еще мне было заняться? Я любила твоего отца и ничего не могла с собой поделать: он был хорошим человеком, хотя я признаю, что иногда в него вселялись демоны. Он был жесток по отношению к тебе, а я была слишком слаба, чтобы как-то помочь. А еще меня ослепила любовь к Стиву. Уолт, я ничуть не оправдываю твоего поступка – это было бы слишком, – но в то же время не хочу, чтобы ты очутился в тюрьме. Ты мой сын, и, как оказалось, я все еще люблю тебя, – с достоинством произнесла Розамунда.

Уолту захотелось броситься к ней и крепко ее обнять, но он так и не сдвинулся места. Эта маленькая женщина до сих пор обладала огромной властью над ним, большим и сильным мужчиной.

– Мама, ты произнесла слово «люблю»?

– Да. Правду говорят: как ни старайся, ты все равно не сможешь разлюбить собственного сына. А я действительно пыталась это сделать. Когда ты приезжал сюда и стоял у дома, я еле сдерживалась, чтобы не открыть дверь и не броситься к тебе. Я так хотела тебя возненавидеть – но не смогла. Когда ты был далеко, мне было легко говорить: «Я не хочу тебя видеть», но теперь, когда ты очутился в этой комнате…

Голос Розамунды сорвался, а на глазах показались слезы. Она шмыгнула носом.

– Мама, мама… Если бы ты знала, как я по тебе скучал! – покачал головой Уолт.

– Я тоже, сынок…

Чуть позже они уже сидели в новой кухне (кстати, купленной на деньги Уолта, хотя его мать и не знала об этом), и Розамунда резала яблочный пирог.

– Насколько я помню, твой любимый… – улыбнулась она сыну.

– Да, мама. Всем известно, что ты печешь самые вкусные пироги на свете.

Разливая кофе по чашкам, Розамунда спросила:

– Так что ты намерен делать?

– Я сказал Черити, что собираюсь развестись с ней и готов заплатить ей значительную сумму. Она будет богатой, но, разумеется, все равно может пойти в полицию.

– Да кто станет ее слушать? Сам подумай: дамочка средних лет, которую оставил богатый муж… Нет, полицейские решат, что это всего лишь мелкие пакости обиженной женщины.

– Ты считаешь?

– Я уверена в этом. – Розамунда впервые засмеялась.

– Мама, я хочу вернуться в Орегон, купить здесь дом и перевезти сюда сына. Мы будем жить вместе с ним, пока он не умрет. Всю жизнь я стремился стать богатым, но чего ради? Если рядом нет близкого человека, богатство не делает тебя счастливым. Неподалеку отсюда у меня есть фармацевтическая фабрика, и я собираюсь оставить только ее, а остальное продать.

– Все-все? – спросила женщина.

– Да. Я хочу заниматься разработкой новых лекарств из растений, которые пока еще можно найти во влажном тропическом лесу – иначе они могут вообще исчезнуть. Еще я оставлю одну лабораторию, которая будет заниматься поисками лекарства от болезни Хантингтона – раньше ее называли хореей, – и, возможно, мы сможем найти его. Это то немногое, что я могу сделать для сына.

– Уолт, у меня такое чувство, что это еще не все.

– Ты права. На деньги, вырученные от продажи своих компаний, я собираюсь учредить фонд помощи индейцам Бразилии, – ответил Уолт. – Лишь так я смогу облегчить еще одну вину, тяжким грузом лежащую на моей совести.

– Ты встретил другую женщину? Именно это подтолкнуло тебя на развод?

– Да. Я так люблю ее! Я совершил большую ошибку – признался ей во всем, но лишь смутил ее. Боюсь, она больше не захочет меня видеть.

– Бедный мой мальчик, – сказала Розамунда.

– Никакой я не бедный, наоборот, мне очень повезло в жизни: мне выпал шанс начать все с начала, а многим ли так везет?

Придя в сознание и почувствовав себя немного лучше, Дитер сказал сиделкам, что не желает видеть жену. Но Магда была вовсе не такой слабохарактерной, как ему казалось: не обращая внимания на поднятый медсестрами крик, она прошла между' ними и зашла в палату, в которой лежал ее муж.

– Дитер, я знаю, о чем ты думаешь, но ты ошибаешься. Гретель оказалась в замке лишь потому, что я волновалась за тебя. Она заснула на моей постели, вот и все.

Дитер угрюмо на нее посмотрел:

– Я и не знал, что вы с ней знакомы.

– Когда ты исчез и тебя начала разыскивать полиция, я стала дергать за все веревочки. В конце концов, мне пришлось позвонить ей, и мы дожидались тебя вместе.

– Наверное, тебе было непросто решиться на разговор с ней.

– Мы уже некоторое время знаем друг друга. Но она очень милая женщина и нежно любит тебя. Я доверяю ей больше, чем остальным.

– Каким еще остальным? – резко спросил Дитер.

– Дитер, не морочь мне голову! Я всегда знала о твоих женщинах. Когда это были глупые романчики на месяц, я относилась к ним более или менее спокойно, но с Гретель было сложнее.

Говоря это, Магда нервно мерила палату шагами, и Дитер с трудом подавил в себе желание рявкнуть, чтобы она прекратила.

– И ты не возражала? – спросил он. Наверное, ему следовало радоваться такому долготерпению жены, но почему-то это лишь еще сильнее угнетало его.

– Конечно же, я была против! – воскликнула Магда. – Дитер, я люблю тебя И всегда любила. Знаешь, как тяжело женщине знать, что твоего мужчину не все в тебе устраивает и что он ищет себе других?

– О, Магда, Поверь мне, дело вовсе не в тебе. Я всегда говорил, что во всем виноват только я сам.

– Как бы там ни было, мы имеем то, что имеем, и ничего тут не поделаешь. – Магда вдруг села на его постель, в ее взгляде промелькнуло отчаяние. – Но пока тебя не было… Нет уж, придется тебе меня выслушать. – Она подняла руки, словно запрещая мужу прерывать ее – точно так же, как он сам всегда это делал. – Пока тебя не было, Гретель рассказала мне о твоей мечте о сыне. Я тут подумала: что если Гретель родит тебе ребенка и мы усыновим его, тогда ты будешь по-настоящему счастлив и не бросишь меня!

Тут Магда заплакала, и Дитер протянул к ней здоровую руку.

– О, дорогая моя, какую же боль ты, наверное, ощутила, когда об этом узнала! Ты когда-нибудь сможешь меня простить? – Он скрипнул зубами, внезапно осознав, каким был эгоистом.

– Иногда мне хочется возненавидеть тебя, но мне много раз приходило в голову, что если ты любишь кого-то так же, как люблю тебя я, с этим ничего нельзя сделать. Кроме того, во всем прочем ты всегда был хорошим мужем.

– Магда, когда я лежал в грязном подвале, сгорая от лихорадки, то многое для себя решил, в частности что отныне никаких женщин не будет – в том числе Гретель.

– Бедная Гретель – ты же знаешь, как она тебя любит!

– Но я-то ее не люблю! Я люблю только тебя, Магда. И нам не нужен ребенок Гретель, мы сможем удочерить Катю, и тогда мы будем жить долго и счастливо, – проговорил Дитер.

«Но возможно ли это? – тут же спросил себя он. – Не будут ли призраки прошлого, как и раньше, омрачать мою жизнь?» Однако Дитер знал, что Магда нужна ему как воздух – одна лишь мысль о том, что он может потерять жену, наполняла его безысходным отчаянием. По сравнению с этим утрачивало какую бы то ни было важность все остальное: деньги, титул, его положение в обществе… Зачем ему все эти вещи, если ими не с кем поделиться?

Джейми подождал пять дней, а затем, предварительно разведав, в состоянии ли Дитер принимать посетителей, навестил немца в больнице. И действительно, пациент выглядел намного лучше, чем раньше. Выполнив «обязательную программу», то есть осведомившись о состоянии здоровья графа и о том, заживает ли его рука, Джейми протянул ему конверт:

– Здесь очередная подсказка. Мне кажется, что я знаю ответ, но я решил подождать, пока ты выздоровеешь, и лишь тогда отправляться в то место. Вряд ли будет честно, если я воспользуюсь преимуществом, которое дает мне твое ранение.

Дитер улыбнулся:

– Ох уж эти англичане – они всегда такие щепетильные в подобных вопросах! Ты прекрасно знаешь, что если бы ранило тебя, я не упустил бы своего шанса.

– Я не уверен: мне кажется, что ты стал немного другим человеком.

– Так ты не будешь заезжать в Англию?

– Нет. Что мне там делать? – Джейми отвел взгляд. Ему все же хотелось поехать в Лондон и встретиться с Фионой, но он никак не мог решиться на это: после того, как его отвергла Мика, еще одного отказа он просто не вынес бы.

– Симпатичные цветы, – произнес он, желая заполнить возникшую в разговоре паузу.

– Джейми, скажи мне, я разговаривал с тобой, когда был болен? – Немного.

– Мне очень жаль: я не должен был нагружать тебя своими дурацкими проблемами.

– Это вовсе не дурацкие проблемы, Дитер. Это очень даже серьезные проблемы. Но мне почему-то кажется, что ты с ними справишься, – сказал Джейми и мысленно выругал себя за ту снисходительность, которая всегда сквозит в словах здорового человека, обращающегося к больному.

– Надеюсь, ты прав: теперь я действительно иначе смотрю на многое, да что там, на всю свою жизнь. И поверь мне, это совсем не просто. Так что я больше не участвую в этой гонке за кладом. Я решил, что как только выйду из больницы – а врачи говорят, что это случится в худшем случае дней через десять, – то организую поставку помощи в Югославию. Возможно, я воспользуюсь для этого своими старыми связями, но помощь обязательно дойдет до тех детей. Видишь ли, я решил, что моя жизнь больше не будет такой, как прежде.

– Я знаю, о чем ты: ты словно видишь все в другом свете, так? Теперь ты понимаешь, на какие глупости мы тратили отведенное нам время.

– Джейми, мне кажется, с тобой все по-другому: сыгранные тобой роли доставляли многим людям огромное удовольствие. Ты должен продолжать сниматься!

– Хотя бы для того, чтобы не потерять крышу над головой, – засмеялся Джейми.

– О, теперь тебе можно не тревожиться на этот счет: из нас троих остался один ты, так что этот клад непременно достанется тебе.

– Если он существует. Дело в том, что мы приняли участие в самых необычных поисках клада, о которых я когда-либо слышал. Разгадывать подсказки было не слишком сложно, и я начал задумываться: что это за клад и есть ли он в природе. По-моему, Гатри просто примерил на себя роль Господа Бога.

– Может быть… Возможно, для него это также было игрой – он хотел посмотреть, как мы будем себя вести. Он ходячая загадка, правда? Но я ничуть не жалею о том, что произошло, а ты, Джейми? Я многое понял, но прежде всего мне хотелось бы поблагодарить тебя за спасение Кати – я в большом долгу перед тобой. Как тебе это удалось?

Чтобы убедиться, что их никто не слышит, Джейми оглянулся.

– Дело в том, что меня убивает вся эта волокита с бумагами. Когда я встречаюсь с бюрократом, это пробуждает во мне самые низменные чувства. Я готов разорвать таких людей на части: дети умирают из-за недостатка лекарств и продуктов, страдают без родителей, подвергаются всевозможным унижениям, но эти чиновники все равно не хотят отдавать их. Если бы я делал все по закону, мы никогда не вытащили бы Катю оттуда, так что я попросил медсестру дать ей снотворное и положил ее к себе в сумку. Она еще совсем маленькая и прекрасно поместилась в большой дорожной сумке.

Я прикрыл ее своими вещами, сделал так, чтобы она не задохнулась, и просто пронес ее в самолет как ручную кладь: в аэропорту нас никто не проверял, ведь мы пользовались дипломатической неприкосновенностью. Эти напыщенные инспекторы принесли Югославии хоть какую-то пользу! Как только мы взлетели, я расстегнул сумку, и ты бы видел их лица!

– Класс! Правда, мы сделали тебя преступником, – рассмеялся Дитер. – Мы с Магдой решили удочерить девочку, но ведь мы ничего о ней не знаем, как мы сможем оформить необходимые документы?

– Думаю, вам просто придется подкупить еще нескольких чиновников.

– Пожалуй.

После возвращения в Германию прошла уже неделя, но Дитер все еще быстро уставал и рано ложился спать. Сейчас он лежал и, держа в руках какую-то книгу, смотрел в потолок В комнату вошла Магда с бокалом бренди в руках: Дитер отказывался принимать какие бы то ни было лекарства, заявляя, что алкоголь помогает ему гораздо лучше.

– Тебе удобно? – спросила жена.

– Да, все нормально, – ответил он. Магда нагнулась, чтобы поправить одеяло, и ее полная грудь прижалась к его плечу. По телу Дитера пробежал электрический разряд удовольствия, и он машинально схватил ее за руку.

– Я люблю тебя, – хрипло проговорил он. – И я хочу тебя!

С этими словами он притянул жену к себе и потянулся ртом к ее губам, а руками стал нащупывать ее грудь.

– О, Дитер, – выдохнула Магда, когда его пальцы добрались до ее сосков и стали возбуждать их. Дитер отвел ладони чуть в сторону и охватил губами сначала один, а потом и другой комочек тугой плоти.

Так давно подавляемая чувственность женщины разом хлынула наружу: застонав, она сорвала с себя одежду, откинула одеяло, стащила с мужа пижаму и, толчком заставив его лечь на спину, оседлала сто. По телу Дитера волной пробежал страх, он отвернулся и пробормотал:

– Что толку?

Магда не ответила, лишь начала тереться о него промежностью – сначала мягко, а потом все сильнее и все быстрее. На пах Дитера словно плеснули расплавленного металла, и в нем разжалась какая-то пружина – его мужское достоинство разом восстало. Издав торжествующий крик, Магда насадила себя на него и, смеясь и что-то выкрикивая, начала ритмичные движения. Экстаз охватил их почти мгновенно.

Придя в себя, они сели на постели, изумленно глядя друг на друга, и в один голос воскликнули:

– О, Магда!

– О, Дитер!

Это рассмешило их, и тогда они крепко обнялись – словно для того, чтобы еще немного продлить этот сладкий миг.

– Я считаю, мы должны попробовать еще разок, – заявила Магда, опять беря инициативу в свои руки.

– Да, наверное, – неуверенно ответил Дитер.

На этот раз их слияние было более медленным, более чувственным. Дитер волновался напрасно – то, что всегда его останавливало, бесследно растворилось в дыму и ужасе войны.