Текст книги "Чародеи. Пенталогия"

Автор книги: Андрей Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 91 (всего у книги 120 страниц)

– Нет, ничего, – Фольгорм покачал головой. – За исключением того, что обязательно должна быть устранена Яльма. Может быть, это даже важнее, чем убить Кетрава, – во всяком случае, не менее важно. Шерагана убила она, а значит, – Фольгорм посмотрел на Тахимейда, – и твоего деда, вероятнее всего, тоже она. По не совсем ясным причинам она не смогла добраться до Вомфада, хотя такое покушение было, – Фольгорм знал об этом, поскольку Вомфад не так давно сам рассказал ему о нападении, которому подвергся. – Скорее всего, дело в министерском ключе… Впрочем, это только предположение. Как бы там ни было, я не хочу испытывать на себе действие ее магии и ты, полагаю, также. Поэтому ее обязательно нужно устранить. Не считая Кетрава, это самая приоритетная цель.

– Да, это дело рук Яльмы, – подтвердил Тахимейд. – Хотя мне очень интересно, откуда ты об этом узнал.

– Совершенно прозаические источники. Слежка. Все ита–Берайни в тот момент, когда умирал Шераган, были на виду Все, кроме Яльмы, которая в это самое время находилась в своих заклинательных покоях. Я знаю также – это можно понять по характеру воздействия – что для убийства Шерагана использовались Черные Нити Сияния, хотя мне и не понятно, как Яльма умудрилась достать свою жертву дистанционно, проигнорировав как общую защиту замка, так и поле амулета. Однако мастеров, владеющих этим волшебством, в нашем мире не так много. Как член Ордена селпарэлитов, Яльма могла быть знакома с волшебством Нитей, а то, что от этих чар погиб Шераган именно в то время, когда она была занята в своих заклинательных покоях чем–то очень важным при том, что смерть Шерагана была нужна ита–Берайни и ими же спланирована… В общем, пусть все имеющиеся улики – лишь косвенные, но их сумма создает ясную и совсем недвусмысленную картину.

– Понятно, – кивнул Тахимейд. – Действительно, обескураживает, когда оказывается, что вещь, которая тебе самому представлялась неким секретом, уже давным–давно кому–то известна – при том это знание получено путем наблюдений и логических умозаключений. Ну ладно. Поскольку вы и так все знаете про Яльму, я заполню последнее белое пятно. Мне кое–что известно о ней, поскольку я состою в том же самом Ордене, что и она, – Тахимейд поднял руку, демонстрируя кольцо с печаткой селпарэлитов, – и до недавнего времени мы были едва ли не союзниками… Впрочем, мы и были союзниками – до смерти Джейбрина. Но дед оказался не таким, ммм… гибким, как ита–Беранйи, кроме того, он не хотел видеть в них врагов, потому что они были его потомками, а Берайни, от которой идет весь их проклятый род – его любимой внучкой… В то же время ни Кетрав, ни остальные на подобные сантименты никогда не разменивались, и, как это теперь видно, не ставили наше родства ни во что. О деле. Яльма действительно является в Ордене немаловажной фигурой, и твое предположение о том, что ей известно не только волшебство Селпарэлитского Тертшаура, но еще и та магия, за счет которой праотец Гельмор когда–то создал и сам Орден Ткачей и Рунный Круг, находящийся в их распоряжении – это предположение верно. Она знакома с волшебством Черных Нитей и даже более чем знакома – в Ордене она считается одним из лучших специалистов в этом деле. Как вам может быть известно, длительное время она жила в Хеллаэне, но вы вряд ли знаете, что там же она познакомилась с неким мастером снов и довольно близко сошлась с ним – до такой степени близко, что даже сумела выбить из магистров разрешение для него пройти Селпарэлйтский Тертшаур – без обязательной присяги и прочего. Они на пару занимались экспериментальными исследованиями, направленными на соединение Орденской магии и волшебства, открытого тем, кто предпочитает постигать не Царство Сущего, а Царство Чар – которое столь же часто называют Царством Снов. Результаты своих исследований они, конечно, публично не оглашали, хотя полагаю, что руководство Ордена и может что–то о них знать – но, если судить по тому, что Яльма учинила с Шераганом, а затем и с моим дедом, эти результаты были более чем успешными. Вероятно, Яльма научилась проникать в сны и делать их реальными, а также преобразовывать часть окружающего мира в пространство сновидений. Но все это, я полагаю, требует какой–то подготовки, и если мы нападем неожиданно, Яльма не сумеет или не успеет сбежать в сновидение.

Фольгорм покачал головой, не находя, что сказать. Ита–Берайни осторожничали и до сих пор не применяли свое «тайное оружие» слишком часто, но страшно было представить, каких бед могла натворить Яльма, если им не удастся взять ее в замке Йрник. Вомфада защитит министерский ключ, но у него самого такого ключа не было… И даже если бы Яльма не смогла проникнуть в его сны, как она проникла в сны Шерагана и главы Гэал, она могла понять, что что–то не так с его снами и с самим рассудком. И это было бы хуже всего.

15

Яльма брела по Лабиринту Судеб – сложной, запутанной конструкции, расположенной в глубине снов. Царство видений, иллюзий и обманов, с которым люди соприкасаются каждые сути, на время расставаясь с повседневной реальностью, было знакомо ей чуть больше, чем обычному человеку. Чем больше знание, тем больше и граница с непознанным. Люди не обращали внимание на сны, не запоминали их и не видели в них тайны, для Яльмы же это Царство было огромной, невообразимой вселенной, которую она только–только начала изучать. Мастера снов, который учил ее, звали Авильт. Сотрудничество с ним было весьма плодотворным… до тех пор, пока он неожиданно не бросил Яльму – отказавшись иметь дело с ней и как с женщиной и как с партнером по изучению новых, экспериментальных областей волшебства. Авильт вбил себе в голову, что их союз принесет ему несчастье; он почти ничего не объяснял, он просто вдруг ушел из Сущего куда–то туда, в глубины Царства Чар. Яльма долго не могла понять причины столь странного поведения, короткие и сумбурные объяснения Авильта выглядели какими–то надуманными… но теперь, блуждая по Лабиринту Судеб в То время, пока ее тело неподвижно лежало в заклинательных покоях замка Йрник, она начинала понимать. В сновидениях все – загадка и тайна; обычный человек видит лишь картинку, иллюзию; сновидец проникает глубже и обнаруживает структуру, которая порождает картинку, однако и воспринимаемая сновидцем структура – такая же картинка, только принадлежащая иному уровню восприятия, и она также имеет свою структуру и причину возникновения, которые могут быть постигнуты теми, кто погрузился еще глубже – и так далее, до бесконечности. Царство Снов – иллюзии под оболочками иллюзий, совершенное отсутствие чего–либо настоящего. Здесь нет истины, но есть то, что может принести пользу; здесь невозможно найти ответ на вопрос «что есть реальность?», но можно узнать кое–что о том, как этой реальностью управлять. Правда, большая часть этих знаний не имеет никакого отношения к миру Сущему, и в этом смысле они бесполезны, но часть – имеет, и может быть применена…

Лабиринт Судеб, чьи стены сотканы из изображений, чьи камни – сегменты времени, чьи коридоры – чужие жизни, чьи развилки и повороты – водораздел между тем, что может быть и чего никогда не будет – Лабиринт Судеб был одним из таких полезных мест. Он был связан с Сущим, и тот, кто рискнул войти в него, иногда мог узнать кое–что о своем будущем или о будущем тех людей, с которыми вошедший был связан.

Яльма посещала Лабиринт не впервые и неоднократно получала здесь знания, которые оказывались затем весьма ценными в обычной жизни, но то, что она видела сейчас, повергало ее в ужас… Казалось, Лабиринт сошел с ума; иногда ей казалось, что дело не в Лабиринте, а в ней. Как будто бы она утратила власть над сновидениями и вернулась к самому началу – к первым урокам Авильта, когда она уже научилась осознавать окружающий ее мир снов, но еще не научилась им управлять. Ей казалось, что она попала в кошмар, и не имела власти покинуть его или изменить по своей воле. Все было неправильно.

Поскольку будущее зависит от выбора, который не существует до тех пор, пока не совершен, Лабиринт показывал разное будущее – и характер этих «будущих» определился выборами, совершаемыми в различных точках. Его прогнозы не были стопроцентны, но они были весьма точны – прежде Яльма убеждалась в этом не раз. Она могла увидеть какую–нибудь линию развития событий, потом вернуться к повороту и посмотреть, что будет, если пойти в другую сторону – то есть если она или кто–нибудь еще совершит иной выбор. Основная проблема состояла в том, чтобы отделить увиденное внутри той или иной линии от соседней – образы накладывались друг на друга, взаимопроникали, смешивались. Так происходило потому, что время – нелинейно, линейным его видит человек, и человеку требуется рассечь сложное целое на множество простых составных элементов, чтобы понять хоть что–то. Тем не менее, несмотря на мешанину, обычно удавалось хоть в чем–то разобраться, но теперь…

Все коридоры, все ответвления предвещали смерть – смерть как самой Яльмы, так и всех, кто был ей дорог. Точнее, судьба Сурейлин и Цзарайна была еще не определена – Яльме во многих случаях не показывалось, что с ними будет. Сама она умирала почти всегда; кроме того, было видно, что все эти смерти взаимосвязаны с судьбой Кетрава. Все вертелось вокруг их лидера, именно в нем крылась причинах их скорой гибели и поражения.

Это было очень странно, потому что Яльма заглядывала сюда не так давно – и ничего зловещего Лабиринт Судеб для ита–Берайни не предвещал. Кетрав должен был стать приором, а Вомфада и Ксейдзана ожидала смерть – было несколько вариантов того, как все осуществится. Но теперь все изменилось – но изменилось не после какого–то события или выбора. Изменения касались не только будущего, но и прошлого: как будто бы Лабиринт всегда предсказывал смерть. Но Яльма знала, что это не так.

Смерть Кетрава, вокруг которой все крутилось, не была определенной – Лабиринт уготовил для Кетрава сотни, тысячи смертей. Яльма ходила по его коридорам взад и вперед – но на всех развилках, на всех ответвлениях, которые она видела, Кетрав умирал. Событийные ряды выстраивались в совершенно фантастическом порядке, доходило до абсурда: Кетрав завтракал, давился бутербродом и умирал от удушья; спотыкался на ровном месте, неудачно падал и разбивал обо что–нибудь голову; рисунок выстраиваемого им заклятья нарушался из–за крайне неудачного расположения звезд в этот момент и Кетрав непреднамеренно убивал сам себя… Наличествовали и более «достоверные» линии будущего, но конец всегда был один. Больше всего Яльму поражало то, что изменился сам Лабиринт – события, которые прежде вели к благоприятному для ита–Берайни исходу, теперь, через цепочку случайностей и досадных совпадений приводили все к тому же гибельному результату. Как будто бы у них никогда не было никакого выбора и все было предопределено; как будто созерцаемое ею было не Лабиринтом Судеб – вневременной структурой, доступной сновидцам, а индивидуальным кошмаром, в который она сама себя загнала.

Почему Кетрав должен был погибнуть? В чем причина? Почему все событийные ряды выстраиваются именно так, а не иначе? Она не могла понять. Должно быть какое–то событие, которое предопределило такой исход – может быть, она не там его ищет? Она пытается заглянуть как можно дальше в прошлое, найти причину, из которой растут все эти смертоносные следствия, но что, если эта причина расположена совсем не так далеко, как ей кажется? Она где–то здесь, рядом, почти в настоящем, но эта причина столь значительна, что она переделывает под себя все – и будущее и прошлоеЭто должен быть какой–то выбор, совершенный Кетравом, вот только какой? И когда совершенный?

В конце концов Яльма причину нашла. Она не поверила себе, когда ее увидела, перепроверила все еще раз, и еще – но увиденное оставалось неизменным. Именно после этого выбора Кетрава, выбора, сделанного окончательно и бесповоротно, все начало меняться, и неопределенное прошлое стало подстраиваться к будущему, которое вдруг сделалось предельно определенным.

Кетрав накликал свою смерть в тот момент, когда решил устранить жениха Идэль. Яльма помнила чужестранца и не могла понять, почему Дэвид стал камнем, который вызвал столь колоссальные колебания, нарушившие, переиначившие всю структуру Лабиринта Судеб. Он не мог этого сделать. В принципе. В нем не было силы – одна только смазливая мордашка и мягкая душа. Может быть, он идеально подходил для Идэль в постели, но он ни на что не мог повлиять – по крайней мере, не в таких масштабах. Он не был ни выдающимся магом, ни лидером, ни интриганом, у него не было могущественных родственников и за ним никто не стоял… Яльма вдруг усомнилась в последнем. Дэвид был никем – и вместе с тем влияние, которое он оказывал на события, было колоссальным. Значит, источник влияния – не он сам, а что–то, с ним связанное? Но что это? Или кто?

Она пыталась рассмотреть собственную историю мальчика, но так не смогла ничего найти. Лабиринт ничего – или почти ничего – ей не показывал. Дэвид не был прописан в Лабиринте, он действительно был «камнем», который невидимая рука бросала откуда–то сверху, нарушая весь существующий рисунок.

Что способно влиять не только на настоящее и будущее, но и на прошлое, подстраивать под себя события, самоопределять свое бытие, не быть зависимым от предшествовавшего ряда причин–следствий, но напротив, определять для себя этот ряд? Яльма знала ответ: Сила.

Дэвид не был Обладающим и не мог им быть, но существовала какая–то Сила, которая хранила его, распределяя события неким, угодным лишь ей одной, образом. Совпадения выстраивались так, что Дэвид оставался жив, а его враги – проигрывали или погибали; их личное могущество переставало иметь какое–либо значение, потому что сама реальность, в рамках которой они существовали, восставала против них. Кетрав был лидером ита–Берайни, героем, он закручивал события вокруг себя и определял бытие согласно своей воле – но перед Силой, которая оберегала Дэвида, он был лишь песчинкой. Он, по незнанию, стал действовать вопреки тому ходу событий, который она создавала, и был сбит – вместе со своей волей, личной силой, харизмой и прочим – с пути так же легко, как человек щелчком пальцев отправляет в свободный полет таракана. Более того: неверный выбор Кетрава, как бы вступающий в противоречие с течением этой Силы, на самом деле – ничуть ей не противоречил: он был вобран ею и использован в своих целях, стал еще одним камнем на том пути, который она мостила и который в конечном итоге должен был привести Дэвида Брендома к чему–то, что было угодно ей и только ей. Силу не интересовали ни высокорожденные, ни эта муравьиная борьба за власть, ни сам Кильбрен – имело значение только то, что препятствовало или способствовало тому пути, который определила для Дэвида эта Сила. Препятствия разгрызались и переиначивались, то, что должно было уничтожить Дэвида, наоборот, делало его сильнее. Яльма поняла, что у этого мальчика должна быть потрясающая и необъяснимая удача – проявляющаяся, впрочем, не всегда и не во всем, а лишь в каких–то ключевых пунктах, там, где это угодно Силе, а не Дэвиду. Ни она, ни Кетрав, ни кто–либо из высокорожденных, ни весь Кильбрен как совокупность населяющих его людей, животных и духов не были способны повредить этому мальчику. Скорее уж, Кильбрен рухнет в тартарары, чем произойдет что–нибудь в этом роде – возникшая вдруг цепочка событий совершенно «естественным» образом приведет к такому финалу. Противостоять этому могуществу мог бы только другой Обладающий либо, возможно, кто–то из младших богов рангом повыше, чем Ёрри. Но у ита–Берайни, конечно же, не было связей в столь высоких сферах.

Яльма устремилась к выходу из Лабиринта. Надо поговорить с Кетравом. Может быть» еще не поздно все исправить. Пусть сделает другой выбор, пусть бережет мальчика как зеницу ока – да черт с ними, с Дэвидом и Идэль, пусть живут как хотят – Кетрав может получить все, что хочет, и без принцессы, Идэль не так уж важна для его планов. Пусть Сила не вмешивается, надо сделать все, чтобы не связывать свою судьбу с судьбой Дэвида, пусть он идет своим путем – к тому ужасному нечеловеческому будущему, которое ему уготовано, а они пойдут своим, останутся в круге тех проблем, которые способны и могут решить. Не им лягаться с Обладающим, лучшее, что они могут сделать – не привлекать к себе внимание со стороны Силы ни в каком виде, и тогда, быть может, им будет позволено жить той жизнью, которая им привычна и в равных условиях добиваться целей, ничтожных с точки зрения Силы – но столь важных для них самих. Яльма проснулась в заклинательных покоях, села на ложе, расположенном внутри магического узора, распутала паутину чар и бросилась к дверям. Она не успела сделать и нескольких шагов, как замок содрогнулся от взрыва. Началось нападение, возглавляемое Вомфадом и Декмисом.

Сила, о существовании которой догадалась Яльма, позволила ей кое–что понять в подноготной происходящих событий лишь потому, что действия Яльмы, которые могли бы проистечь из этого понимания, уже не были способны изменить что бы то ни было.

* * *

Зеркала, с помощью которых маги общаются друг с другом, могут быть использованы для общения двояко: во–первых, тот, кто желает установить связь такого рода, может создать канал между собственным зеркалом и иным, находящимся в строго определенном месте; во–вторых, можно взять за точку отсчета не зеркало, а человека – в этом случае окажется задействованным то зеркало, которое находится ближе всего к искомому человеку. В особняке Идэль имелось около двадцати зачарованных зеркал, Фольгорм, конечно, понятия не имел, в какой части дома находится нужный ему человек, и поэтому воспользовался вторым способом связи, тихо надеясь, что рядом с зеркалом в момент вызова Дэвид будет один.

Так и случилось. Дэвид обнаружился в комнате, которую они с принцессой собирались использовать под библиотеку, – разбирал книги, закупленные сегодня в городе Диаром, и Лийеманом, и расставлял их по полкам. Увидев, что замерцало настенное зеркало, протянул к нему руку и со своей стороны активировал заклятье связи. Физиономия Фольгорма, нарисовавшаяся с той стороны стекла, его не удивила – в связи с обучением, которое проводил дядюшка принцессы, они виделись едва ли не каждый день.

– Привет, – кивнул землянин, наклоняясь, чтобы вытащить из коробки еще несколько книг. – Тебе нужна Идэль?

– Нет, мне нужен ты. – С легким нажимом произнес Фольгорм.

– Я к вашим услугам, мистер.

– Готов подраться?

Дэвид отложил книги и с интересом посмотрел на зеркало.

– То есть?

– Если готов, бери меч и все, что тебе надо, и приходи в Старый дворец. Немедленно. Идэль ничего не говори.

– Эээ… – сказал Дэвид. – А, собственно, почему?

– Потому что дело опасное, а зная характер своей племянницы, я предвижу одно из двух: она либо никуда тебя не отпустит, либо припрется сама. – Терпеливо разъяснил Фольгорм. – Идэль мне здесь не нужна. Все понятно?

– Эээ… В общем, да. А кого мы собираемся отпи… кхе–кхе… пардон, я хотел сказать: а с кем мы собираемся вступить в честный благородный поединок?

– С Кетравом. Подробности на месте. Давай, живо.

Изображение погасло, зеркало как будто покрылось жемчужно–радужным туманом, а затем, в течение нескольких секунд, опять прояснилось – вот только отражало оно уже не физиономию Фольгорма, а комнату в особняке. Глядя на свое отражение, Дэвид задумчиво почесал затылок. Его зеркальный клон с той стороны стекла, как и положено, повторил движение.

– Бросай все, пошли мочить Кетрава, – пробормотал землянин. – Как будто мне заняться больше не чем… Вон, даже книжки еще не расставлены…

Он покинул библиотеку и быстро прошел в свою комнату. Подвески после боя с Кантором он теперь всегда держал наготове – у хеллаэнского ублюдка хватило бы мозгов вернуться за третьей добавкой. Амулет, как обычно, был на месте, оставалось только взять меч. А что если дело затянется? У Идэль может возникнуть вопрос, где, черт возьми, ошивается ее благоверный. Чтобы зря не тревожить любимую, Дэвид взял листок бумаги и составил короткую записку в духе: не волнуйся, милая, ушел по срочному делу, постараюсь вернуться к ужину. Он положил бумагу на подставку для книг, так, чтобы листок был сразу заметен, с порота, и совсем уже собрался открыть волшебный путь, как дверь в его комнату вдруг резко распахнулась… Первым из вломившихся был Лийеман, он придержал дверь, пока входила принцесса, а за ней нарисовалось еще с полдюжины дворян.

– Чему обязан, господа… и дамы?… – с некоторым недоумением поинтересовался землянин. Они даже не постучались!

Вперед вылез Керамар.

– Простите, кириксан Дэвид. Я установил подслушивающие заклинания на зеркалах… и даже сумел сделать это так, чтобы остаться незамеченным для ваших элементалей! – закончил старик не без гордости.

Дэвиду захотелось придушить пенсионера. Мало того, что тот поставил зеркала на прослушку и ничего ему, Дэвиду – человеку, который нанял Керамара на эту работу! – не сказал; мало того, что он настучал Идэль, так он еще и раскрыл перед всеми существование шпионов–элементалей в магической системе дома! Дэвид хотел рявкнуть старику, что тот уволен и может убираться к черту, но в этот момент Идэль подошла к нему вплотную и закрыла ладошкой рот. Землянин возмущенно сбросил руку, однако увольнение Керамара пришлось отложить.

– Тихо, – успокаивающе произнесла Идэль. – Не кипятись. Про элементалей и так все знают. Всем было очень интересно, как ты обнаружил Вилайда при том, что он был намного лучшим магом, чем любой из нас, и спокойно прошел через защиту… мои дворяне начали разбираться в системе и очень быстро обнаружили твоих существ. Но это не важно… а важно то, что ты, кажется, куда–то собрался.

– Я думал, мы играем на стороне твоего дяди, – произнес Дэвид.

– Конечно. Поэтому я отправлюсь с тобой и помогу дядюшке сделать то, что он собирается сделать.

– Нет, так не пойдет!

– Хорошо, – величественно согласилась Идэль. – Можешь оставаться в особняке, я пойду одна.

– Черт!.. – Дэвиду хотелось разразиться нецензурной бранью, и только присутствие дворян его остановило. – Я тебя не пущу!

– Не пустишь?! – удивилась Идэль. – Ты – меня? – Она посмотрела на Крайгема, на Яджи, Керамара, Сибана и Лийемана, молчаливо ждущих распоряжений своей госпожи, и снова перевела взгляд на Дэвида. – Это я тебя не пущу! Арестую и запру прямо в твоей комнате.

– Это… это… – Дэвид не знал, что сказать. Временами самоуправство этой женщины его просто бесило. – Это нечестно!

Идэль повернулась к дверям..

– Ты идешь или остаешься? – бросила она через плечо.

Дэвид не выдержал и все–таки процедил несколько крепких словечек – правда, на винландском, и из присутствующих его никто не понял. Он никогда раньше специально не задумывался о том, каково должно быть положение женщины в семье и в обществе, но в эту минуту с предельной ясностью осознал: феминизм есть великое зло. Жесткий патриархат, женщины в гаремах, выбирающиеся на улицу исключительно в парандже, робкие, безгласные создания, во всем подчиненные мужчине – вот каким должен быть идеальный мир, в этом не оставалось никаких сомнений.

То ли скорпионцы были слишком удивлены той решительной делегацией, которую возглавляла Идэль, то ли им был дан приказ пускать в Старый дворец всех желающих, но не выпускать никого – как бы там ни было, холл и путь на второй этаж Дэвид, Идэль и сопровождавшие их дворяне прошли беспрепятственно. На втором этаже крутилась куча народу – все при оружии, слегка напряжены и как будто чего–то ждали. Когда новоприбывших увидел Фольгорм, он схватился за голову.

– Ты все–таки привел ее…

– Кого это «ее»? – возмутилась Идэль. – Я, между прочим, здесь нахожусь! Прошу не говорить обо мне в третьем лице, это просто невежливо!

– Я же тебе сказал, чтобы ты… – пытаясь не обращать на племянницу внимания, продолжал Фольгорм.

– Дядюшка, – с укоризной произнесла Идэль. – Я тоже хочу в этом поучаствовать! Мне надоело думать о будущем, бояться, переживать, просчитывать, что может сделать Кетрав, дрожать от каждого шороха… Я тоже хочу его убить.

– Боги мои, представляю, что скажет Вомфад. – простонал Фольгорм. – А, дождались. Вот и он.

Зеркала в старом дворце, которыми пользовались Фольгорм и Тахимейд для общения с теми, кого они собирались взять с собой на «мероприятие», находились, как и предупреждал Вомфзд, под наблюдением. Вомфаду не нужны были сюрпризы и своим союзникам он доверял не больше, чем врагам. Скорпионцы исправно сообщали ему обо всех переговорах – вот только у Вомфада имелись, кроме этого, еще и другие дела, состоявшие, в частности, в вызове и инструктаже высокорожденных из младших семей, подчиненных лично ему самому. Поэтому отчеты делались с некоторым запозданием. На самом деле своим появлением Идэль, возможно, спасла Фольгерму жизнь, поскольку Вомфад, получив наконец известие о переговорах Фольгорма и Дэвида, пришел в ярость. Чтобы понять причину такой реакции, необходимо встать на точку зрения военного министра и взглянуть на мир его глазами. Правду о том, кто такой Дэвид, не считая его самого, в Кильбрене знали еще двое: Идэль и Фольгорм. Все остальные знали либо ту версию, которая была наложена им публично, на обедах в кланах Кион и Гэал, либо ту, которая в спешке была приготовлена Дэвидом полторы недели назад, во время дружеского семейного обеда с Ксейдзаном и Тахимейдом. По последней версии, предназначенной для «особо избранных», Дэвид выходил этаким тайным агентом Кетрава. Эту версию Фольгорм сам, лично, продал Вомфаду в качестве «секрета» во время очередного сеанса их бесконечной партии в трехмерные шахматы… Неудивительно, что связь с «агентом Кетрава» непосредственно перед операцией Вомфада просто взбесила. Он вышел в коридор, еще не зная – отдать приказ убить Дэвида и Фольгорма или только пленить их, отменить операцию и допросить с пристрастием – когда увидел Идэль и ее дворян. Это слегка остудило его чувства. Связан ли Дэвид с Кетравом – еще неизвестно, Вомфад узнал об этом от Фольгорма и совсем не факт, что Фольгорму в этом вопросе можно было верить; но вот то, что Дэвид связан с Идэль, а через нее – и с той партией внутри клана Кион, которую возглавлял Вомфад – было куда более очевидно. Пусть даже изначально Дэвид был агентом Кетрава, Ксейдзана или еще чьим–нибудь, но это вовсе не означало, что его нельзя переманить на другую сторону; и появление здесь и сейчас этой чудной парочки – неизвестно откуда взявшегося «жениха» и широко известной своим взбалмошным поведением «невесты» – стало в своем роде манифестацией того, на чьей же на самом деле они стороне. Вомфад раздумал рубить головы, но было что–то такое в его лице, когда он приближался к новоприбывшим, что заставило Дэвида смутиться, Идэль – принять наивно–детский вид, а Фольгорма – прикрыть глаза и мысленно досчитать до десяти. Некоторые дворяне рефлекторно опустили руки на рукояти мечей.

На расстоянии нескольких шагов от означенной группы Вомфад остановился и поманил к себе Фольгорма. Принц тихо вздохнул, но подчинился. Пока он шел к военному министру, думал, что будет говорить.

Хотя Фольгорм не особенно рвался выполнять заказ Кетрава на устранение мешавшего лидеру ита–Берайни жениха принцессы Идэль, сам он, в общем–то, совсем не возражал против того, чтобы Дэвид скончался – само собой, от совершенно естественных причин. Фольгорм с большим скрипом принял то, что Рунный Круг смог пройти посторонний, но даже когда он в это поверил, случившееся его отнюдь не обрадовало. У него не было личной неприязни к Дэвиду, напротив, внешне он выражал приязнь и расположение, даже взялся учить его вместе с Идэль, но смертный, инициированный в Кильбренийском Тертшауре, вносил слишком большой дисбаланс в политические игры двора. Фольгорм воспринимал все эти интриги, предательства, удары из–за угла и прочее как большую шахматную партию, и ему не нравилось появление на доске лишней пешки. Это выводило из себя. Пока жил Дэвид, всегда была вероятность того, что правду – настоящую правду – узнает кто–нибудь еще, а этого Фольгорму совсем не хотелось. Знание о том, что Рунный Круг можно обмануть, он собирался использовать исключительно в своих собственных целях. Дэвид был ценен тем, что благодаря ему это знание стало известным Фольгорму, и неудобен тем, что от него это знание мог получить еще кто–то. Однако Фольгорм не хотел ссориться с Идэль и именно поэтому не тратил усилий на устранение выскочки, но он был совсем не против того, чтобы Дэвид погиб сам. Во время штурма замка Йрник Дэвида легко могли убить, и это было бы неплохо. Если бы Дэвид остался жив, это тоже было бы неплохо – Фольгорм всегда мог бы сказать, что вызвал Дэвида исключительно потому, что заботился о его благополучии: ведь в самом деле выступление Дэвида в команде против Кетрава снимало с него все подозрения в том, что он – агент этого самого Кетрава, и заслугу в отбеливании своего «протеже» Фольгорм приписал бы себе. Наконец, Вомфад мог взбеситься и арестовать их обоих – и это было бы совсем хорошо: Фольгорм был уверен, что вывернется, у него уже была заготовлена подходящая история на этот случай, но Дэвид остался бы в плену, что, в конечном итоге, привело бы к ухудшению отношений Вомфад–Идэль. Вомфаду осталось жить в лучшем случае всего несколько дней, и Фольгорм не хотел, чтобы принцесса болезненно восприняла его смерть или чтобы у нее возникли какие–нибудь сомнения насчет того, стоит ли голосовать за того, кто организует убийство военного министра и сам, после устранения последнего претендента, выдвинет свою кандидатуру на пост приора…

– Что они здесь делают? – тихо, но проникновен но спросил Вомфад.

Фольгорм решил, что самое лучшее в такой ситуации – сделать вид, как будто все идет по плану.

– По–моему, это очевидно, – спокойно сказал он, слегка пожав плечами.

Но Вомфада, конечно, сбить с толку так просто не удалось.

– Какого черта ты притащил сюда весь этот детский сад? – прошипел он.

– Протестую! – громко произнесла Идэль. – Выбирайте выражения, господин министр!

Вомфад скрипнул зубами. Фольгорм осторожно дотронулся до рукава его камзола и как можно мягче сказал:

– Спокойно, Там ведь нас встретят не только Берайни. Кому–то будет нужно разобраться с гвардией и с домашними магами Кетрава.

– Почему ты не согласовал со мной…

– Я посчитал, это слишком мелкий вопрос, чтобы тебя беспокоить, – Фольгорм сделал удивленное лицо. Вомфад несколько секунд мрачно смотрел на новоприбывших. В основном на Идэль. Он мог бы сказать, что на этом мероприятии у нее есть все шансы погибнуть, мог бы воззвать к ее благоразумию, мог бы посадить ее под замок на время сражения с ита–Берайни. Но ничего подобного он не сделал. Он достаточно хорошо знал эту девчонку и понимал, что если ей что–то взбрело в голову, то все предупреждения она пропустит мимо ушей. Оставлять людей для присмотра за ней и за ее вассалами – значило распылять собственные силы. И Вомфад решил, что в данном случае самое лучшее – позволить событиям развиваться естественным образом. Если эту дуру прибьют в замке Йрник, может быть, оно и к лучшему. Одним ходячим вулканом неприятностей в клане Кион станет меньше.