Текст книги "Чародеи. Пенталогия"

Автор книги: Андрей Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 97 (всего у книги 120 страниц)

Приложение

Айтэль – государство, границы которой практически совпадают с границами Кильбрена, исключение составляют лишь варварские поселения гоблинов и огров на окраине.

Атта – «принадлежащий». Особый класс зависимых людей, своего рода привилегированных рабов. Аттой становился человек (плебей, реже – дворянин), добровольно отдавший себя в рабство тому или иному высокорожденному или же роду в целом. За все действия атта нес ответственность его личный хозяин (или глава рода, или тот из рода, кто отдавал атта распоряжения), и хозяин обладал правом безграничной власти над атта. Хозяин мог издеваться над атта как угодно, прав «пожаловаться» кому–либо у «добровольного раба» было не больше, чем у вещи. Однако своей властью хозяева до такой степени злоупотребляли редко, существовал определенный неписанный кодекс, регулировавший отношения между атта и хозяином. Атта должен быть бесконечно верен хозяину, и подобное качество высокорожденными не могло не цениться. Сам по себе атта был совершенно бесправен, однако, выполняя приказы высокорожденного или охраняя его персону, приобретал весьма высокий статус, считаясь стоящим выше плебеев и даже выше дворян. Как уже сказано, атта становились добровольно, иногда, впрочем, родители отдавали своих детей в услужений (присяга считалась действительной, если ее приносил ребенок старше семи лет); хотя положение атта не наследовалось автоматически, но если у атта все–таки появлялись дети (что редко, но случалось), они обычно отдавали их в услужение с самого раннего разрешенного возраста (с семи лет). Атта не мог получить дворянское звание и оставался рабом до смерти; впрочем, известны случаи, когда атта становились вольноотпущенииками (как правило, такое происходило в старости или после смерти их господина). С атта не могли вступать в брак другие категории населения, и сами они не могли образовывать семьи. Если наложница–атта рожала ребенка от высокорожденных, он мог быть формально усыновлен родителем, однако ни при каких условиях не мог стать лигейсан, приором, секондом или главой клана. Атта использовались как телохранители, личные слуги, наложники (наложницы). Иногда эти виды деятельности совмещались в одном лице. По–своему стать атта было почетно; существовал целый пласт кильбренийской литературы, восхвалявший такие качества атта, как безграничная преданность, самоотверженность, бесстрашие, терпение.

Атта–прей – воин–раб.

Ита – ребенок, потомок. Так обозначали принадлежащих к ветви какого–либо клана, составлявших целостную группу. Например: ита–Берайни («семья», версии – «все ПОТОМКИ Берайни»).

Киртсан – титул всех высокорожденных, кроме лигейсан.

Лигейсан – титул, добавлялся после первого имени, означал прямого потомка приора, рожденного во время его правления.

Претор – глава клана. Выбирался посредством голосования всех членов клана, достигших совершеннолетня, в первую очередь рассматривались кандидатуры, имеющие титул лигейсан и/или прямые наследники предыдущею главм клана. Претор выбирался пожизненно, однако клан мог и переизбрать его в случае возникновения сильной оппозиции и разочаровании в нем как в правителе. Нельзя было пытаться снова переизбрать главу клана, если с момента последней попытки переизбрания не прошел год и один день.

Префект («поставленный во главе») – правитель локальной области, выбирался приором обычно из числа высокорожденных, иногда из приближенных дворян.

Приор («первый») – верховный правитель Айтэля. Избирается пожизненно, но переизбирается каждые 7 лет (смещается, если больше половины сената против). Назначает главнокомандующего и префектов. Следит за исполнением законов. Высший посвященный Рунного Круга.

Сейр (женский вариант – «сайи») – дворянин. Например, Лангус–сейр–Мойрон–Кион (Лангус, дворянин из семьи Мойрон, вассал клана Кион).

Секонд («второй») – со–правитель приора, высший судья в государстве. Выбирает министров и разрабатывает законы. Секонд выбирался на малом совете, состоявшем из приора (имея два голоса) и суффектов, представлявших три других клана. Представитель секондом стать не мог, кроме того, секонд не мог быть набран из того клана, от которого происходил приор. Приор (по крайней мере, официально) не имел права предлагать, кого бы он хотел видеть на месте секонда; неофициально же он обычно находил возможность сообщить об атом, если считал нужным. Секонд избирался пожизненно и навсегда лишался права стать приором (хотя бывший приор мог стать секондом, если власть переходила к другой семье). Лишить секонда полномочий мог только малый совет, и если при таком голосовании секонд оставался на своем посту, в течении года и одного дня этот же вопрос ставить опять на голосование было запрещено.

Суффект – представитель приора либо клана на малом совете. Правящий клан своего суффекта не имел, его интересы представлял приор. Представитель как бы являлся голосом своего клана и при необходимости глава клана мог заменить его лично.

Сенат – орган управления, в неполном составе собирался из высокорожденных, занимавших высшие административные посты. В полном составе (все лигейсан + главы кланов + члены малого совета + министры + секонд) собирался редко, только для обсуждения какого–нибудь важного вопроса; например – для перевыборов приора или выборов нового.

Узан («сын»), Узей («дочь») – слово–связка, позволявшая именовать дворянина, плебея или высокорожденного «по отчеству» (атта так именовать не могли: считалось, что у атта нет ни родителей, ни национальности, ни родины – ничего, кроме господина). Например Рия–узей–Сорквейн (Рия дочь Сорквейн). Среди высокорожденных такое обращение использовалось нечасто и в некоторых случаях несло легкий пренебрежительный оттенок (так как конкретный живой человек определялся через его родителя). У дворян и особенно плебеев, напротив, определение человека через его родителя считалось вежливым. У высокорожденных, если оба родителя были высокорожденными, в качестве родителя после слова–связки мог указываться любой из них, но обычно мать. Если один из родителей высокорожденного был обычным человеком, как правило, указывался тот, который был высокорожденным (в противном случае это могли воспринять как серьезное оскорбление).

Книга 5. ВЛАСТЬ ВОЛШЕБСТВА.

1

Монастырь располагался у подножия высоких каменистых холмов, носивших название Селкетехтар, След Селкет. Чтобы понять причину такого наименования, следовало подняться на высоту птичьего полета или даже еще выше, в подбрюшье темных грозовых туч, непроницаемой пеленой скрывавших небо Хеллаэна. Слабо фосфоресцирующий воздух, отблески молний, а может быть даже – несколько лучей солнца, показавшегося на западе на пару часов только для того, чтобы, даже не поднявшись над горизонтом, снова опуститься вниз, уступив эту землю власти вечной ночи – все эти неверные и слабые источники света, пусть не сразу и не без труда, позволяли разглядеть причудливую форму Селке техтар, отдаленно похожего на след исполинской кошачьей лапы. Холмы служили лишь окантовкой огромной впадины, оставленной, по преданию, когда–то ходившим по Хеллаэну чудовищным божеством. Те времена давно прошли, и низвергнутая в Преисподнюю женщина–скорпион Селкет ныне казалась таким же мифическим персонажем, как и сами Истинные Боги, которым она когда–то противостояла, однако память осталась – в легендах, в именах и названиях, в духе всего этого сумрачного и непокорного мира.

Группу неброских домов, составлявших единый архитектурный комплекс, Дэвид Брендом обозвал «монастырем», потому что увиденное немного напомнило ему земные византийские постройки – крепенькие, с круглыми крышами, восточные средневековые церкви и монашеские общежития. Ассоциация, основанная на некотором внешнем сходстве, укреплялась еще и теми сведениями, которыми он располагал об этом месте: внутренний уклад тех, кто жил здесь, судя по скупой информации, выуженной в ИИП, без сомнения, имел общие черты с монастырским…

В числе материалов о «монастыре» в ИИП – помимо краткого описания условий приема и общежития, а также пары невыразительных изображений – также имелся Склепок того места, которое желающим познакомиться с монастырем поближе предлагалось использовать в качестве телепортационной точки. Иного варианта прибытия не предусматривалось: тем, кто не был способен создавать волшебные пути, ненавязчиво намекали, что ловить им в монастыре – нечего. Дэвид материализовался на пустом пятачке в сотне метров от железных ворот, к которым вела тропка, то и дело перемежаемая грубыми каменными ступеньками. Поднявшись наверх, он увидел, что ворота приоткрыты, и вошел во двор. Но прежде, чем сделать это, он оглянулся, ощутив пульсацию энергий за своей спиной. На площадке, которую он покинул, из межпространственного туннеля вышел человек средних лет, принадлежавший, судя по одежде, предметам с Тальдеарами и высокому уровню Дара, к хелла–энской аристократии. Так же как и Дэвид несколькими минутами ранее, он, оглядевшись по сторонам, стал подниматься по тропинке к воротам.

Внутри обнаружились еще несколько посетителей и парочка призрачных существ, наколдованных, по видимости, специально для того, чтобы провожать гостей к единственному входу в здание. Внешний, самый первый, двор был пуст, если не считать декоративных кустов и карликовых деревьев.

Толкнув непримечательную дверь, к которой его сопроводил один из призраков, Дэвид вошел в холл. Внутри здания маршрут не отличался особым разнообразием – единственная лестница впереди, поднявшись по которой, Дэвид увидел широкий коридор, а в его конце еще одну дверь – деревянную, двустворчатую, высотой в два человеческих роста. Вдоль стен располагались скамейки, и приблизительно треть из них была занята посетителями. Еще несколько человек стояли между скамьями, прислонившись к стенам, иные, скучая, разгуливали по проходу. Кто–то оглянулся в сторону Дэвида, но без особого интереса.

«Очевидно, это здесь…» – подумал землянин.

Не успел он усесться на одну из скамеечек, как перед ним материализовался новый призрак – человекоподобное существо с колыхающимися световыми лучами, вырастающими из лопаток.

– Пожалуйста, сообщите ваше имя, – доброжелательно–безразличным голосом произнесло бестелесное создание.

– Дэвид Брендом.

– Ваш родной мир?

– Земля Т–1158А.

– Цель вашего визита?

Дэвид пожал плечами. Дурацкий вопрос. Учитывая время его появления, а также то, что «монастырь» позволял знать о себе внешнему миру, цель визита была очевидна. Но призрак терпеливо ждал и мог прождать ответа еще очень долго, так уж он был устроен. Приходилось играть по правилам, даже если они казались бессмысленными.

– Я прочел о Небесной Обители в ИИП, – сказал Дэвид. – Меня заинтересовало то, что вы предлагаете. И вот я здесь.

– Вы хотите пройти обучение? – уточнил призрак.

– Совершенно верно.

– Благодарю вас за ответы, – все тем же бездушным голосом автомата или идеального, целиком растворившегося в выполняемой функции служителя продолжило существо. – Пожалуйста, оставайтесь на месте. Вам сообщат, когда мастер Рий–ок сможет принять вас

Дэвид механически кивнул, хотя его согласия не требовалось – призрак уже растворялся в воздухе. Через несколько секунд землянин услышал шаги с той стороны, откуда недавно пришел сам, и оглянулся, уже зная, что увидит. Да, так и есть – это был тот самый человек, которого он видел на телепортационной площадке. Настороженно поглядев на остальных посетителей монастыря, он пересек пустую часть коридора и громко спросил:

– Здесь приемная?

– Садитесь… – посоветовал кто–то.

Стоило новоприбывшему опуститься скамью, как перед ним образовался точно такой же призрак, с которым чуть ранее разговаривал Дэвид. Точно такой же – или тот же самый? Поди разбери…

«Вот интересно, – подумал Дэвид, – на что реагирует заклинание, присылающее этих существ? На соприкосновение сиденья с новой задницей?..»

–Пожалуйста, сообщите ваше имя.

Человек что–то пробурчал в ответ. Призрак задал те же самые вопросы, что и Дэвиду, попросил посетителя подождать и исчез.

Дэвид подумал: «Будет общий прием? Или же загадочный мастер Рийок каждого из нас станет тестировать лично?»

Его сомнения разрешились через минуту. Появился еще один призрак – а может быть, все тот же. На этот раз он возник напротив двустворчатой двери и провозгласил:

– Господин Шиаран из Сокриджа, мастер Рийок готов принять вас.

Один из ожидающих быстро поднялся, пересек коридор, открыл дверь и вошел в приемную.

«Значит, индивидуальная беседа с каждым, – подумал Дэвид. – Что ж, логично…»

Землянин откинулся назад, прислонился спиной к каменной стене и полузакрыл глаза. Ожидание будет долгим – перед ним мастеру Рийоку предстоит принять еще человек двадцать пять. В какой форме будет проходить собеседование? Долго ли оно продлится? Ограничено ли число поступающих? Если да, по каким критериям ведется отбор?..

Дэвид почувствовал, что его начинает колотить нервная дрожь. Усилием воли он заставил себя успокоиться. Он слишком устал за последние месяцы, ему требовался отдых, но расслабляться было нельзя. Он должен попасть в Небесную Обитель любой ценой. Но если его примут, это будет только начало. Обучение займет несколько лет, и очень сомнительно, что оно будет легким. Но каким бы ни был этот путь, какие бы препятствия не вставали на нем, Дэвид должен пройти его до конца. У него не было выбора.

Его почти не интересовала сила, которую здесь сулили, – сила слишком великая, и казавшаяся поэтому чем–то нереальным, обманкой, завлекалочкой для жадных идиотов. По своей воле он никогда бы не пришел сюда. Он провел за пределами Земли не один день… уже даже не один год… и весь его опыт, интуиция, да и самая банальная логика в один голос твердили: предлагаемое здесь не может быть не чем иным, кроме обмана. Но он знал, знал из источника, которому был вынужден доверять, что в этом обмане заключалась правда… хотя до конца поверить в это он не мог даже сейчас. То, что предлагала Обитель, было невозможным. Никто не мог исполнить те обещания, которые они давали. И все же…

И все же ему предстоит на собственной шкуре выяснить, что в предлагаемом правда, а что ложь. Он не видел другого выхода. Он не мог жить без Идэль. Все стало бессмысленным и тусклым; волшебство, которое прежде манило его своими чудесами и тайнами, потеряло всякую привлекательность, еда сделалась безвкусной, а жизнь – пустой. Каждую ночь он видел ее во сне. Он отдал бы все, чтобы вернуть ее, свою принцессу… И вот, вполне возможно, что ему придется отдать все – и не на словах, а на деле – даже не за возвращение, а за одну только надежду на это.

Эта надежда была единственным, в чем еще сохранился смысл и что могло дать какую–то цель в его обессмысленном, обесцеленном мире.

Память возвратила Дэвиду воспоминания двухмесячной давности…

* * *

…Когда он изложил свою просьбу, выражение лица леди Марионель, Говорящей–с–Мертвыми, не изменилось. Ни сострадания, ни гнева. Марионель не уничтожила его за дерзость, однако и к горю смертного Обладающая Силой осталась безучастна.

– Дэвид, – произнесла она. – Ты хочешь, чтобы я нарушила закон?

Дэвид бессильно смотрел на нее, не зная, что сказать. Ее ответ казался просто набором звуков. Какой еще закон?.. Ему не было дела до законов. Да и вообще, в Хеллаэне некромантию практиковал едва ли не каждый третий.

Прежде чем он открыл рот, чтобы ответить хоть что–то, Марионель снова заговорила – так, как будто бы он уже успел выразить вслух свое недоумение. В каком–то смысле так оно и было, ибо для Обладающей его мысли, если она только желала этого, были столь же ясны, как и слова. Амулет, который носил Дэвид, защищал его от псиоников, использующих заклинания или применяющих для чтения мыслей собственные врожденные способности, но он не мог уберечь своего носителя от Силы.

– Я говорю не о законах общества и не о законах этого мира, – терпеливо объяснила Марионель. – Даже если бы в Хеллаэне и существовал закон, запрещающий возвращать мертвых к жизни, неужели ты думаешь, что хоть кто–нибудь из Обладающих стал бы ограничивать свои действия законами смертных? Нет–нет, я говорю совсем о другом.

– О чем же? – недоуменно спросил Дэвид.

Марионель посмотрела на него – и он не смог понять, улыбнулась ли она, или же ему только показалось, что она улыбнулась.

– Ты ведь знаешь, кто мой сюзерен.

Это был не вопрос, а утверждение. Конечно, он знал. Дэвид видел того, в чьей свите состояла Марионель, всего лишь один раз, но забыть этот «один раз» едва ли когда–нибудь сможет. Перед глазами встала намертво отпечатавшаяся в памяти картина: жуткий всадник на демоническом коне, само воплощение ужасающей нечеловеческой мощи, вонзает заточенный, как меч, крюк, в грудь Роле–га кен Апрея, извлекает на свет истекающую чернотой духовную сущность чародея и поглощает ее чернотой, сочащейся из его собственной груди, словно хищный богомол, раздирающий на части пойманное насекомое…

Дэвид кивнул и ничего не сказал, понимая, что она просто хочет напомнить ему о том, кому служит, но не понимая еще, зачем.

– Смерть и жизнь, – продолжала Марионель, – уравновешивают друг друга. В Сущем есть великое изобилие жизни, достоянно порождающей все новые и новые формы. Не будь смерти, все миры в скором времени переполнились бы существами и стали бы задыхаться от своего изобилия. Из–за тесноты свобода каждого отдельного существа со временем лишь умалялась бы, страдания же их все более и более возрастали б. И этим мучениям и этой несвободе не было бы конца, потому что не было бы и смерти, милосердно освобождающей страдающее существо от того, что причиняет страдание. Обитатели Сущего ненавидят смерть, боятся ее и проклинают, но они не знают и не желают задумываться о том, что, не будь смерти, много более страшными проклятиями они проклинали бы жизнь, и эти проклятия были бесконечны, как и сами мучения в мирах, превращенных в бурлящие котлы беспрестанно плодящихся, но неумирающих тел. Смерть уравновешивает жизнь, благодаря ей вы можете наслаждаться жизнью; хотя вы и боитесь того, что ваше существование прекратится, но благодаря тому, что есть прекращение, вы можете любить само существование. Исток и условие вашей любви к жизни и привязанности к ней – в смерти.

Это равновесие поддерживается богами и Обладающими Силой. Если бы ты мог воспринимать мир так, как воспринимаю его я, то увидел бы, как сплетаются Силы, образуя известный тебе порядок вещей, определяя по своему произволу и по взаимной договоренности то, что вы называете «законами природы». Вся ваша магия, Искусство, которым вы так кичитесь, есть не более чем знание о текущем балансе, установленном Силами; мы движемся, вы, смертные создания, лишь используете наше движение подобно тому, как крошечный жучок, севший на воротник, использует идущего человека для того, чтобы переместиться куда–либо. Обычно мы не замечаем вас, но если вы становитесь слишком назойливыми – мы отгоняем вас или давим, в зависимости от обстоятельств и настроения. Ты не ведешь счета раздавленным насекомым, и я не считаю существ, которые уже никогда более не смогут побеспокоить меня. Я трачу время, объясняя тебе столь очевидные всякому хеллаэнцу вещи лишь потому, что мы вместе участвовали в поимке лорда Ролега, и ты проявил определенную самоотверженность, ударив Ролега в тот момент, когда он обгладывал мою магическую сущность. Ты отвлек его и тем самым сократил время моего последующего восстановления; я помню об этом и не стану поступать с тобой так, как мы обычно поступаем с людьми, воображающими, будто Силы мира существуют лишь для того, чтобы выполнять их глупые желания. Но ты должен понимать, что есть закон. Этот закон – воля моего сюзерена, и состоит она в том, чтобы смерть следовала за жизнью, так же как воля Янталиты–Жизнедарительницы состоит в том, чтобы умершее после пребывания в Стране Мертвых возвращалось к существованию, рождаясь заново в какой–либо новой форме. Таков путь, установленный для подобных тебе: вы умираете, потому что вам свойственно рождаться, и рождаетесь, потому что вам свойственно умирать.

…Дэвид опустил взгляд. Ощущение беспомощности усилилось, он подумал, что зря пришел сюда. Она не человек. Хотя они и находятся рядом, но существуют при этом в разных мирах, в разных реальностях, действуют в разной системе координат. Обладающим Силой нет дела до бед и несчастий смертных. Их беспокоят более глобальные задачи – поддержание вселенского экобалланса, например. Что можно сказать существу, которое воспринимает тебя примерно так же, как ты сам воспринимаешь водомерку или майского жука? Человеку нет дела до их бед и несчастий…

– Мы способны сострадать, Дэвид, – произнесла Марионель, и ему показалось, что в ее голосе, как и в начале беседы, опять промелькнуло какое–то живое чувство, – мы намного более к этому способны, чем вы. Тебе не жаль жука лишь потому что это существо не похоже на тебя, устроено иначе и живет жизнью, о которой ты не имеешь никакого понятия. Ты не способен отождествить себя с ним и поэтому раздавишь без колебаний; в ином же человеке ты увидишь подобного себе и поэтому без нужды не станешь причинять вред. Ты хороший человек, Дэвид, ведь многие из вашего народа не способны отождествиться даже с себе подобными – безусловно, в этом ты превосходишь их. Но для Обладающих нет тех, с кем мы не могли бы отождествиться. Ты и какой–нибудь зверь, стихиаль, насекомое, демон – вы равны передо мной, ваши чувства и мысли я могу знать, если захочу этого, так же ясно и отчетливо, как знаю свои собственные и намного более отчетливо и ясно, чем вы сами знаете их. Но хотя Обладающие способны сострадать, мы не имеем жалости, чужое страдание не является тем, что определяет наши поступки, не становится причиной наших действий. Единственная причина действий Обладающих – в нас самих. Сейчас ты думаешь, что я бездушная сука, раз не желаю помогать тебе – да, ты думаешь именно так; но я знаю, что твоя боль скоро утихнет – если не в этой жизни, то в следующей. Не стоит цепляться за то, что ты потерял, лучше радуйся тому, что у тебя ес?ть. Ты плачешь не по Идэль – с ней не случилось ничего дурного, она лишь сделала еще один шаг по тому пути, которым идут все – ты плачешь по себе. У тебя отняли нечто тебе дорогое, и ты, как ребенок, готов на все, лишь бы вернуть любимую игрушку.

Дэвид дернулся, как от пощечины. Он почувствовал, как в нем вскипает ненависть. Да как она смеет?..

– Я любил ее, – процедил землянин.

– Что такое любовь? – спросила Марионель. – Скажи мне, что это: страстное желание обладать кем–либо или же стремление сделать счастливым другого?

– Второе.

– Тогда не стоит жалеть о том, что она умерла. Ведь ты не знаешь, какой дорогой проследовала ее душа и в какой форме она вновь возродится. Быть может, в новой форме она будет более счастлива, чем была с тобой, ты не думал об этом?

Дэвид слышал, что она говорит, и понимал смысл ее слов – но сказанное оставалось чуждым. Он не мог… не хотел это принимать.

– Она нужна мне, – произнес он тихо. – Я не могу без нее.

– Видишь? – спросила Марионель. – Ты хочешь обладать предметом любви. В этом все дело. Хочешь обладать, а что хорошо для самого «предмета» – тебя заботит во вторую или в десятую очередь…

– Нет! Я уверен, что она хотела бы вернуться ко мне… Ну как вы не понимаете?!. Мы были счастливы. Нам больше никто не был нужен.

– Не думал ли ты, что ваше счастье продлится вечно? В реальности, где ты живешь, ничто не вечно. Цена счастья – страдание, которое смертный испытывает, утрачивая его. А утратит он его обязательно, рано или поздно.

– Может быть, – Дэвид отвел взгляд, – но не так рано. Ее убили в день нашей свадьбы, у меня на глазах. Другие живут вместе целую жизнь – им легче смириться с ее окончанием…

– Значит, – усмехнулась Марионель, – ты предпочел бы, чтобы Идэль сначала надоела тебе, надоела бы смертельно, превратившись в ворчливую старуху – и лишь затем ты согласился бы с ней расстаться?

Дэвид почувствовал, что опять закипает, и мысленно досчитал до десяти, заставляя себя успокоиться.

– Не знаю, – сказал он просто. – Может быть, и так. А может, было бы иначе. Я не знаю. Нам не дали шанса это проверить.

– У тебя еще все впереди. Сейчас ты поглощен болью, но пройдет время, и боль притупится, а потом иссякнет. Так всегда бывает, поверь мне.

– Я не хочу жить без нее.

– И ты думаешь, что порядок вещей должен быть нарушен только потому, что ты что–то хочешь или чего–то не хочешь?

– Да бросьте, – отмахнулся Дэвид. – Вы говорите о «порядке вещей» так как если бы это и в самом деле была бы какая–то сверхценность. Но если воскрешение мертвых противоречит вашему «порядку вещей», то Темные Земли – это одно сплошное нарушение порядка, попирание его всеми мыслимыми и немыслимыми способами… Здесь в каждом городе есть куча фирм – чуть ли не на каждой улице можно найти такую – где за соответствующую плату могут извлечь покойника из Страны Мертвых и облечь его в новое тело.

– И почему бы тогда тебе не обратиться в одну из этих фирм? – иронично поинтересовалась Марионель.

– Я уже говорил, в самом начале, почему: высокорожденные Кильбрена после смерти идут не обычными путями, а особенными…

– Да, я помню, – перебила Марионель. – Но если ваши, человеческие предприятия уже не могут удовлетворить твои непомерные запросы и ты теперь обращаешь ко мне, то как же при этом у тебя еще достает наглости возмущаться тем, что я не веду себя так, как ведут себя люди в ваших коммерческих организациях?

– Простите. Я не возмущаюсь. Я просто указываю на тот факт, что в Хеллаэне «порядок вещей» нарушают все, кому не лень, сплошь и рядом. И поэтому, мне кажется, ничего страшного не произойдет, если тихонечко и аккуратно нарушить его еще разок, вот и все.

Марионель некоторое время молча рассматривала землянина с таким выражением, с каким человек, долгое время наблюдавший за майскими жуками, ползающими в стеклянной банке и совсем уже заскучавший, станет смотреть на жука, который вдруг выкинет нечто не совсем для жуков типичное.

– То есть ты, – Марионель решила расставить все точки над «i», – всерьез предлагаешь мне пойти против своего сюзерена, нарушить закон, существование которого поддерживает в том числе и моя собственная Сила, ради того лишь, чтобы выполнить твою прихоть?

– Ну, я вижу все это несколько иначе…

– О, в этом я не сомневаюсь.

– …и это не прихоть. Если дорогого человека отняли бы у вас, неужели вы сами не стали бы пытаться вернуть его?

– Да, вероятно, я попыталась бы его вернуть, – согласилась Марионель, – но я бы не стала обманывать себя и окружающих, утверждая, что это желание – нечто большее, чем моя прихоть.

– Что ж, называйте как хотите.

– А теперь ответь мне на вопрос: чего ради одна из Сил мира должна выполнять твою прихоть, мальчик?

– Не должна, – он понимал, что нет аргументов, которые могли бы переубедить ее. По крайней мере у него – нет. Но продолжал говорить, цепляясь за угасающую надежду. – Не должна. Но вы могли бы сделать это.

– Зачем?

– Чтобы два человека были счастливы.

– Один. – Говорящая–с–Мертвыми была неумолима. – Ты. Да и то – лишь на какое–то время. А потом – кто знает, что будет? Человеческое сердце переменчиво. Ты разлюбишь ее или она превратится в мегеру, и ты проклянешь тот день, когда она воскресла.

– Такого никогда не произойдет.

– Ты знаешь будущее?

– Нет. Но не нужно быть ясновидцем, чтобы это знать.

– Созерцая миры, плывущие в потоках Силы, я наблюдала и более удивительные превращения.

– Но вы тоже не можете знать, что будет, – возразил Дэвид. – Я верю в то, что буду любить ее всегда, и верю, что и она чувствует так же, а вы… почему вы верите в противоположное?

– Потому что мы уже выяснили, что для тебя ее интересы стоят на втором или даже на десятом месте, – усмехнулась Марионель. – А на первом – стоит твое собственное страстное желание обладать тем, чем ты хочешь обладать. Не делай такое капризное лицо, милый Дэвид, это не нравоучение. Я ведь не порицаю тебя за то, кто ты есть. Твой эгоизм местами довольно–таки мил и уж во всяком случае забавен. Но, поскольку твоя «любовь» почти целиком проистекает от страстного желания обладать предметом, который привлек тебя, рано или поздно ты с той же непоколебимой уверенностью будешь говорить совершенно противоположное тому, что говоришь сейчас. Это вполне реально, и мои законные сомнения в устойчивости твоей веры проистекают от того, что ты не способен отличить себя–настоящего от желания, которое владеет тобой.

– Способен, уверяю вас.

– Нет, не способен. Да что там – ты даже не понимаешь, о чем я говорю. Ты слишком поглощен собой, своим так называемым «горем», чтобы понять.

– Если и было в моей жизни что–то настоящее, то это она. Все остальное… иные миры, магия, могущество… все, к чему я раньше стремился, по сравнению с ней – просто мусор. Я все бы отдал, чтобы ее вернуть.

– Если ее возвращение так нужно тебе, а не ей, – спросила Марионель, – не лучше ли что–нибудь сделать со своей страстной тягой к приглянувшейся вещи, чем ценой неимоверных усилий добывать эту самую вещь только лишь затем, чтобы одно всепоглощающее желание через некоторое время сменилось каким–нибудь другим?

– Подождите, подождите… – Дэвид слегка растерялся. – Вы все так перевернули. Про «страстное желание» это вы придумали! Я говорил совсем о другом. И вообще, почему вы думаете, что ее воскрешение нужно только мне? Я уверен, что…

– Я уже говорила тебе, почему, – в голосе Марионель появились жесткие нотки. – И если ты слишком глуп, чтобы понять сразу, то я не настолько терпелива, чтобы повторять тебе одно и то же раз за разом, до тех пор, пока не дойдет.

– Тогда почему бы вам не спросить у нее самой, хочет она вернуться ко мне или нет? – выпалил Дэвид. На каком–то уровне он осознавал, что разговаривать в таком тоне с Обладающей не стоит, но уже не мог остановиться. – Вы ведь Говорящая–с–Мертвымк. Вот и спросите у нее. Или ваш титул – пустой звук?

* * *

…Дэвид покачал головой, вспомнив эту часть беседы. Удивительно, что Марионель его не убила. Он явно ляпнул лишнее, а она даже не поставила его на место… Похоже, и в самом деле существовал какой–то лимит хорошего отношения, возникший у нее к землянину еще с тех пор, когда он выгадал несколько драгоценных секунд в башне лорда Шай–кела, вынудив Ролега прекратить расчленять Го–ворящую–с–Мертвыми и переключиться на него самого. До тех пор, пока лимит не превышен, Марионель закрывала глаза на его неподобающее поведение, но как только Рубикон будет перейден – чао бабмина, сорри… Она ведь предупреждала, что не занимается подсчетом «насекомых», которые назойливо лезли в ее жизнь и которых ей приходилось давить, демонстрируя, что именно она думает об их требовательных просьбах исполнить те или другие насекомьи желания. Предупреждала, но он не внял. Точнее внял, но забылся. Сначала мысленно назвал ее бездушной сукой – и это сразу после того, как она продемонстрировала свое умение отвечать на его мысли, а не на слова! Затем – поставил под сомнение ее право носить свой колдовской титул, читай – усомнился в ее Силе. До большего идиотизма додуматься было бы сложно, даже если специально поставить перед собой такую задачу. Но он оказался «на высоте», как всегда. Если изначально у него и был какой–то лимит хорошего отношения, то на этом он весь и вышел.