Текст книги "Полководцы кавказских войн "

Автор книги: Алексей Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 39 страниц)

ВО ГЛАВЕ КАВКАЗСКОГО НАМЕСТНИЧЕСТВА

Николай I видел, что наместника в Тифлисе надо менять. И чем быстрее, тем лучше. Полковнику Генерального штаба А.Е. Попову, человеку со способностями аналитика, поручается подготовить характеристики генералов, способных, по его мнению, управлять действующими войсками в Крыму и на Кавказе. Свои соображения он должен был представить на рассмотрение лично Государю.

Думается, что всероссийский Император не обманулся в представленном ему списке военачальников, с их характеристиками. Генштабист Попов со всей прямотой и ответственностью за порученное дело письменно докладывал монарху:

«Из всех генералов, известных мне лично или по репутации их, по глубокому моему убеждению, один только соответствует потребностям нашим – это Николай Николаевич Муравьев...

Если он остановится на каком-либо решении, то ни окружающие его, ни неприятель своими демонстрациями не в силах даже малейше уклонить его от предпринятых им действий, и он умеет подчинять действия других своей воле...»

В середине ноября 1854 года генерала от инфантерии Н.Н. Муравьева вызывают к новому военному министру князю В.А. Долгорукову, сменившему на этом посту князя Чернышева.

Генерал от кавалерии Василий Андреевич Долгоруков у приглашенного на официальную беседу старого кавказца Муравьева поинтересовался только одним:

– Кавказский наместник граф Воронцов уходит по болезни в отставку. Государю угодно знать, сможете ли вы, Николай Николаевич, по состоянию вашего здоровья принять на себя обязанности главнокомандующего в Тифлисе?

Генерал от инфантерии Муравьев, давние надежды которого не обманулись, ответил как можно более сдержаннее:

– Передайте Государю, что я готов послужить Отечеству там, где будет на то его воля.

Этот разговор в несколько минут стал и предложением принять новую должность, и согласием на нее. Итак, Кавказ снова входил в биографию старого воина, чтобы пополнить ее новыми страницами.

После доклада военного министра Николай I почти сразу принял нового наместника и сделал официальную встречу нарочито непринужденной. Хотя положение дел в Крыму, да и на Кавказе не давало причин для того. И не случайно та встреча с Императором дала Муравьеву повод сделать в дневнике следующую запись:

«Могло ли быть у царя на сердце веселье, когда срам положения его со дня на день увеличивался, когда союзники ежедневно усиливались в Крыму, а наши войска безотчетно исчезали под Севастополем, конечно, от неблагоустройства своего, в котором Государю трудно было сознаться. Скоро исчезло и на лице и в речах его это притворное веселье, которое он мне показывал.

– Итак, ты будешь наместником моим на Кавказе, – после нескольких обычных фраз сказал Император. – Мне оттуда пишут, что опасаются вторжения турок, просят войск, да где же я их возьму, я их все послал в Крым, и там их еще недостает...

А на Кавказе, кажется, войск достаточно, надобно изворотить-ся местными средствами при ожидаемом вторжении неприятеля с сухой границы и с моря, надобно обеспечить Кавказ от нападения Шамиля, словом, удержать край...

Тебе поручается это дело, полагаюсь на тебя, прошу о том...»

Свое согласие стать царским наместником на Кавказе и главнокомандующим расквартированными там русскими войсками Н.Н. Муравьев объяснил следующими словами:

«Когда Государь так убедительно просил меня помочь ему, устраняя лицо свое и призывая единственно любовь мою к Отечеству, я признал в обороте речей его тяжкое для него сознание в несправедливости ко мне и оскорблениях, прежде им нанесенных».

Еще с месяц Муравьев оставался в Санкт-Петербурге, улаживая различные кавказские дела, знакомясь прежде всего со «списочным» состоянием Отдельного корпуса. Картина вырисовывалась довольно безрадостная. Войска численностью более 200 тысяч человек были разбросаны на огромной территории Закавказья и Северного Кавказа, по Черноморскому побережью. Казаки и нижние армейские чины отвыкли от походов и больших тревог, жили оседло – чтобы прокормить себя, им приходилось хозяйствовать на земле.

Кавказская укрепленная линия требовала в то время только бдительной дозорной службы, поскольку большинство горского населения враждебности не выказывало. В годы Крымской войны имаму Шамилю много забот доставляли те области в горах, на которые он стремился распространить собственную власть. До нападений на укрепления Кавказской линии у него «не доходили руки».

Больше всего беспокоило нового главнокомандующего то, что кавказские войска, прежде всего пехота, потеряли былую подвижность, навыки совершать стремительные для врага марш-броски по горным дорогам. Если при Ермолове стрелковый батальон, взяв в дорогу только запас патронов и сухарей, делал в сутки переход в 30 верст, то теперь с трудом осиливал чуть более десяти.

Перед отъездом Император еще раз принял Николая Николаевича. Тот доложил Николаю I о своих планах на ведение войны с Турцией. Что же касается борьбы с Шамилем, то Муравьев прямо сказал, что дела на Северном Кавказе надо стремиться улаживать миром, умной дипломатией, а только потом использовать силу оружия.

Ситуация в ходе Крымской войны вновь поставила Муравьева, теперь уже генерала от инфантерии, во главе действующих сил Отдельного Кавказского корпуса. Перед самым отъездом в Тифлис, уже находясь в Москве, 4 января 1855 года он сделал, без недавних опасений быть прочитанным, следующую откровенную дневниковую запись:

«Не милостью царской было мне вверено управление Кавказом, а к тому Государь был побужден всеобщим разрушением, там водворившимся от правления предместника моего...»

Войска, стоявшие на Кавказской линии, встретили нового наместника откровенно восторженно. Один из офицеров-линейцев заметит в своих записках, что генерала Муравьева русские солдаты считали обломком славной памяти времен Отечественной войны 1812 года, преемником Кутузова и Суворова. Даже излишняя требовательность Николая Николаевича расценивалась нижними чинами только как справедливая.

Инспекция кавказских войск, проведенная в Грозненской крепости, только озаботила наместника. Начал он командовать Отдельным корпусом с довольно резких по содержанию приказов. По собственному признанию Муравьева, первые его шаги на Кавказе были отмечены «маленькою нетактичностью».

Николай Николаевич даже написал в Москву Ермолову, с которым не терял дружественных и заинтересованных связей, письмо, в котором откровенно и резко высказался о порядках, воцарившихся при Воронцове в среде кавказского воинства. Он назвал их «ленью, усыплением и роскошью». Думается, что здесь наш генерал от инфантерии, обманувшийся на месте в каких-то частных надеждах, все же хватил, что говорится, через край.

Случилось так, что содержание письма получило огласку в войсках. Поскольку такая оценка жизни кавказцев звучала оскорбительной для тех, кто десятилетиями воевал и на Северном Кавказе, и в закавказском приграничье, среди части офицеров корпуса началось «раздражение» против нового тифлисского правителя.

Один из офицеров, князь Д.И. Святополк-Мирский, дал в ответ на такую оценку состояния кавказских войск со стороны Муравьева резкую отповедь. Она давалась в форме письма, которое в списках быстро разошлось среди армейцев. Попало оно и на стол главнокомандующего.

Тот при всей резкости и сарказме ответа признал его вполне справедливым. Осознав собственную нетактичность (черта человека, заслркивающая только уважения), Муравьев быстро загладил ее приказом по войскам.

Настраивая воинов на скорые боевые невзгоды, он в самых ярких чертах отметил ратные качества кавказцев. И заявил, что

благоволит перед правилами генерала Петра Степановича Кот-ляревского, одержавшего немало громких побед, и что он найдет среди бойцов Отдельного корпуса немало людей тому подобных.

НАЛАЖИВАНИЕ ОТНОШЕНИЙ С ИМАМОМ ШАМИЛЕМ

Николай Николаевич, обретя полноту власти на Кавказе, стал налаживать мирные отношения с воинственным Шамилем. От поведения того во многом зависели события на Кавказском театре Крымской войны. Нападения горцев на Грузию могли отвлечь на себя большие силы русских войск. Муравьев решил воспользоваться тем, что между имамом и Стамбулом неожиданно охладились отношения.

Это было вызвано в немалой степени тем, что могущественный посол Англии в Блистательной Порте лорд Стрэтфорд де Редклифф убедил султана направить Шамилю строгое письмо с выговором за «ведение войны против женщин и детей и с приказом немедленно освободить их». Речь шла о набеге мюридов на Алазанскую долину, когда среди пленников оказались жена князя Чавчавадзе с сестрой, княгиней Орбелиани, их дети и гувернантки-француженки. Известие о таком событии прокатилось по Европе и вызвало в официальном Лондоне негативную оценку.

Впоследствии имам Шамиль изложил свою версию тех событий, когда осложнились его отношения с Османской Портой и, естественно, с ее союзниками в войне против России. В самом начале Крымской войны он получил предложение приготовиться к встрече союзных войск в Имеретии. Известив о своем согласии, Шамиль сразу же приступил к реализации своего плана... Весной 1854 года он выступил в район Чарталаха... Его намерением было идти на Тифлис, но чтобы действовать наверняка, он направил османскому командованию в Карс и в Абхазию сообщение о своем намерении. В ожидании их ответа он послал своего сына с отрядом конников и пехоты в Кахетию, а сам с основными силами стал лагерем вблизи одного из русских редутов... Скоро пришел ответ, содержание которого показалось ему просто оскорбительным. Вместо благодарности за его готовность действовать в соответствии с планами союзников и за быстроту, с какой он исполнил свое обещание, его стали упрекать и отчитывать, как последнего подданного.

Чтобы наладить мирные отношения с Шамилем, кавказский наместник своим приказом возвращает ему любимого сына Джемал ал-Дина (Джемалэтдина), некогда отданного отцом в аманаты – заложники. Сын имама к тому времени уже вырос и служил в русской армии поручиком Владимирского уланского полка.

Начались переговоры с Шамилем, которые велись под покровом секретности. Начал их ведение командующий на Кумыкской равнине Л.П. Николаи. Русская сторона сделала «немирным» горцам большие послабления в торговых делах. Оказалось, что имам идет на установление связей с царским командованием «на выгодных для себя условиях» намного охотнее, чем можно было ожидать. В конце 1855 года стороны договорились организовать нормальный товарооборот имамата с Хасавюртом. Так Муравьевым был сделан первый шаг в длительном процессе мирного покорения Чечни и Горного Дагестана.

Переговоры русских с Шамилем стали известны в Стамбуле, и это вызвало там большую тревогу. Имам на какое-то время даже прекратил военные действия. Тем самым рушился план соединения отрядов горцев с турецкой армией, изготовившейся для вторжения в Грузию и «дальше».

Появление генерала от инфантерии Муравьева на Кавказе для высшего командования султанской армии означало только одно. Русские войска отказываются от стратегии обороны на государственной границе и переходят в наступление, причем на территорию самой Оттоманской Порты. В ситуации, когда началась блокада героически сражавшегося Севастополя, это стало для союзников весьма неприятным сюрпризом.

Муравьев, прибыв в Тифлис, стал действовать с присущей ему энергией. Он сосредотачивает в Закавказье максимум действующих сил Отдельного корпуса. Таких набиралось всего около 40 тысяч человек. Больше половины из них при 76 орудиях под начальством генерала Бриммера расположилось у Александро поля, прикрывая собой баязетское направление.

Остальные войска главнокомандующий расположил на флангах русско-турецкой границы. Отряд правого (западного) крыла под командованием генерал-лейтенанта Ковалевского встал у Ахалцыхской крепости – десять тысяч человек при 16 орудиях. Отряд левого крыла генерал-майора Суслова в пять тысяч человек при трех орудиях занял позиции под городом Эриванью. Такая диспозиция позволяла растянуть по пограничному рубежу силы неприятеля, которому предстояло (с помощью лазутчиков) угадывать направление главного атакующего удара противной стороны.

Не менее серьезную проблему составляла защита Черноморского побережья Кавказа. Сложность здесь виделась в том, что после блестящей Синопской победы русский флот оказался запертым во внутренних гаванях Севастополя. Парусный преимущественно флот не мог соперничать с паровыми эскадрами Британии и Франции. Корабли союзников безнаказанно бороздили воды у берегов России.

Для охраны Грузии со стороны Черного моря был сформирован Гурийский отряд в 11 тысяч человек при 28 орудиях под командованием генерал-майора князя Багратиона-Мухранского. Этот отряд прикрывал от возможных вражеских десантов район побережья севернее Батума до Сухум-Кале (современного города Сухуми).

Часть войск оставалась на Кавказской линии, прикрывала Грузию от набегов джаро-белоканских лезгин, стояла гарнизонами по всему горному краю. Еще в Санкт-Петербурге новому наместнику устами Императора было сказано, что новых войск Отдельный корпус получить не сможет, поскольку обученные резервы предназначались прежде всего для Крыма.

Но это не беспокоило генерала от инфантерии Муравьева, как его предшественника. Благодаря его мудрой наместнической политике Шамиль и горцы не прельстились на воззвания турецкого султана и его европейских союзников. Русские войска в Закавказье удара в спину не получили.

В своих дневниковых записках Николай Николаевич объясняет сложившуюся в годы Крымской войны ситуацию на «немирном» Северном Кавказе следующим образом:

«Союзники не достигли сближения, коего домогались в сношениях с народом Кавказа. Турки употребили всевозможные усилия, чтобы склонить закубанских горцев к совокупным наступательным действиям против России, определяя каждому горцу по десяти рублей жалованья в месяц: но закубанцы решительно отказались следовать за ними и показали явное отвращение к туркам и анг-ло-французам...

При большей опытности и лучшем знании народов, с коими союзники вступили в сношения, они должны были бы рассудить, что горцам, воюющим с нами за независимость, равно противно было всякое иго и что введение порядков, которые они могли ожидать от наших врагов, столько же было для них тягостно, как и наше владычество. Если при этом принять во внимание силу привычки, составляющую вторую природу нашу, то будет понятно, почему горцы не решились избрать для себя новых врагов, каковыми были бы Турки и англо-французы, людей с неизвестными обычаями, новыми распорядками и с незнакомым языком и нравами...

Надобно полагать, что бездействию Шамиля способствовало отчасти и присутствие возвращенного ему сына, покорного отцу, но не забывшего прежнего быта своего среди нас».

Такое письменное признание Николая Николаевича говорило прежде всего о том, насколько он владел обстановкой на Кавказе в дни, когда им готовилось наступление в пределы неприятельской Турции. Не случайно почти всю свою сознательную жизнь Муравьев «жил» горным краем. Думается, что возьми он в руки царское наместничество многими годами раньше, то даже сама Кавказская война против горцев Шамиля могла сложиться совсем иначе.

Впервые генерал Муравьев мог и как полководец, и как дипломат творить планы сам, без оглядки на Императора, военного министра или на Главный штаб. Восточная война и неудачи в ней подтолкнули Николая I к тому, чтобы развязать руки Муравьеву. Последний совершенно твердо знал одно – от него в Отечестве ждали больших побед в Азиатской Турции. И, что самое главное, – скорых, которые могли бы помочь сражавшимся на севастопольских бастионах. Николай Николаевич даже в мыслях, изложенных в «Записках», не тешил себя надеждами на царские милости после окончания войны, пусть даже победного. Но он четко осознал собственную роль в идущих событиях, в которых сама история отводила ему роль победителя.

Судьба выбрала крепость Карс главным мерилом полководческого таланта и дарования действующих здесь людей. И потому на военном совете, испытующе оглядев лица собравшихся соратников, уже состарившийся в войнах генерал, не всегда обласкивавшийся царскими милостями, уверенно произнес:

– Господа генералы и офицеры. Мы наступаем на Карс. Хочу заметить, что английские газеты считают крепость совершенно недосягаемой для русских. Нам следует поправить в том британцев...

И русский Отдельный Кавказский корпус малым числом пошел на вражескую твердыню на берегах реки Карс-чай. В авангарде в глубокой задумчивости ехал сам главнокомандующий генерал от инфантерии Николай Николаевич Муравьев. Дорогу к турецкой крепости он помнил хорошо.

О чем думалось ему, взирая на пылящие по каменистой дороге пехотные батальоны, казачьи сотни и драгунские эскадроны, батареи и караваны обозных повозок? О том, что он шел добывать именитого приращения к собственной фамилии старинного дворянского рода Муравьевых – Карский? Вряд ли.

Думалось ему, вернее всего, об ином.

Кавказский полководец Муравьев всю жизнь оставался для России солдатом в генеральских эполетах. Человеком, преисполненным ратного долга перед Отечеством.

Другим он просто не был. И не мог быть.

САРЫКАМЫШ.

ЭРЗЕРУМ.

ПЕТРОГРАД

Генерал от инфантерии Николай Николаевич ЮДЕНИЧ

Голгофой Российской империи стала Первая мировая война, или, как ее называли в то время, Великая Отечественная. Развал русской армии повлек за собой гибель старой России.

Однако Первая мировая война, в летописи которой Россия не значилась в числе стран-победительниц, дала русскому оружию немало славных побед, успешно проведенных наступательных и оборонительных операций, подвигов и героев. Многие из них состоялись на Кавказском фронте и были связаны с именем такого большого полководца, как генерал от инфантерии Николай Николаевич Юденич. Имя его из забытья вновь возвращается в отечественную историю.

Вступление в большую войну всегда было значимой вехой в биографии любого военного деятеля. Для генерал-лейтенанта Николая Николаевича Юденича оно началось с семейного приема, устроенного в его честь по случаю его дня рождения (ему исполнялось пятьдесят два года). Собралась семья, родственники, пришли многочисленные армейские сослуживцы. Торжество намечалось обычным для семей высокопоставленных лиц Русской Императорской армии.

Собрались действительно близкие люди, многих собравшихся генерал Юденич знал не один десяток лет. С одними учился в военном училище, с другими – в Императорской академии Генерального штаба. Другие были его сослуживцами по Средней Азии и Поволжью, Дальнему Востоку и Кавказу, Польше и Литве, Санкт-Петербургу и Казани. Уже одно такое перечисление мест военной службы свидетельствовало о том, что именинник не относился к числу лиц высшего военного состава, приближенного к царскому двору.

Столь обширная география мест его армейской службы была, с другой стороны, вполне объяснима – боевой заслуженный генерал, кавалер восьми российских орденов, почти тридцать шесть лет верой и правдой прослужил он в русской армии.

ЮНОСТЬ ПОЛКОВОДЦА ВЕЛИКОЙ ВОЙНЫ.

ТУРКЕСТАН

Николай Николаевич Юденич происходил из дворян, родословная которых шла из Минской губернии. Родился он 18 июля 1862 года в первопрестольной столице государства Российского – в Москве. Отец был типичным представителем столичного чиновничества Он дослужился до чина коллежского советника и слыл человеком достаточно образованным.

Для Юденича-младшего выбор военной профессии случайностью не стал, поскольку родительский дом располагался совсем рядом с находившимся на Знаменке 3-м Александровским военным училищем. Изначально оно относилось к разряду привилегированных, и из его стен вышло немало известных военачальников русской армии. Юденич, как и многие его однокашники по гимназии, еще с первых классов мечтал надеть привлекательную своей военной строгостью юнкерскую форму.

По окончании Юденичем-младшим гимназического курса обучения Юденич-старший предоставил сыну полное право выбирать для себя жизненную стезю. И тот, закончив с «успехами» московскую городскую гимназию, поступает в 3-е Александровское военное училище.

Одно из старейших военно-учебных заведений России готовило офицеров для царицы полей – пехоты, или, как ее еще тогда называли на иностранный лад, инфантерии. В курс обучения входили не только специальные военные дисциплины, но и общеобразовательные – отечественная история, география, обучение этикету, танцам и многое другое. Юнкерские годы кавказский полководец Первой мировой войны всегда вспоминал с большой теплотой. Училище сдружило его на всю дальнейшую жизнь со лшогими однокурсниками.

Учеба юнкеру Николаю Юденичу давалась легко, и в результате молодоидворянин оказался в числе самых успевающих юнкеров своего вйипуска. Традиционно это давало ему почетное

право выбора не только места службы, рода войск, но даже и воинской части. Девятнадцатилетний подпоручик выбирает назначение в лейб-гвардии Литовский полк, прошедший со славой не только Отечественную войну 1812 года, но и русско-турецкую войну 1877—1878 годов, блеснув воинской доблестью на болгарской земле.

Подпоручик Николай Юденич был зачислен в состав гвардейского полка «со старшинством в чине с 1881 года», то есть с года окончания военного училища. Прохождение службы в одном из старейших и лучших полков русской армии послужило хорошей школой на будущее – офицерский коллектив офицеров-литовцев, как и других гвардейских полков, имел добрые традиции.

Однако на службе в Императорской гвардии молодой пехотный офицер не задержался. Вскоре он получил новое назначение с повышением в чине и должности в армейскую пехоту. Началась тяжелая из-за климатических условий и отдаленности от центральных российских губерний служба в Туркестанском военном округе. Этот военный округ к числу престижных никак не относился, хотя для офицерской карьеры давал многое.

Туркестанский округ во многом отличался по своей структуре от прочих военных округов старой России. Служба в нем для гвардейского обер-офицера проходила не в полку, а в отдельных батальонах – 1-м Туркестанском стрелковом и 2-м Ходжентс-ком резервном. Командование ротами дало Николаю Юденичу прекрасную командирскую закалку и вполне заслуженное право подачи рапорта по команде с просьбой разрешить ему поступать в военную академию.

Молодой пехотный офицер вскоре воспользовался таким правом и получил направление для сдачи вступительных экзаменов в Николаевскую академию Генерального штаба Академия давала высшее военное образование и прекрасные перспективы для дальнейшего прохождения военной службы.

Курс обучения в академии продолжался три года и, конечно, давал солидные знания в области военных наук. Об уровне обучения в Николаевской академии Генерального штаба говорит, например, такой факт, что при получении хотя бы одной неудовлетворительной оценки слушатель незамедлительно отчислялся из списков и отправлялся к прежнему месту службы.

Поручик Н.Н. Юденич закончил академический курс обучения более чем успешно – по первому разряду и был причислен

полководцы кавказских войн

–Si

к Генеральному штабу, получив очередное воинское звание – капитана. Он назначается старшим адъютантом штаба 14-го армейского корпуса Варшавского военного округа. Здесь бывший гвардейский офицер получил хороший опыт штабной работы по организации армейского управления.

Следующие пятнадцать долгих лет Николай Николаевич Юденич проходит службу в штабе хорошо знакомого ему Туркестанского военного округа. Он быстро продвигается по служебной лестнице – в 1892 году получает звание подполковника, а еще через четыре года становится полковником. В Туркестане он последовательно назначался на должности командира пехотного батальона и начальника штаба Туркестанской стрелковой бригады.

Один из его сослуживцев, генерал-лейтенант Д.В. Филатьев, хорошо знавший его, так пишет в своих мемуарах о чертах характера тридцатилетнего Н.Н. Юденича:

«Прямота и даже резкость суждений, определенность решений и твердость в отстаивании своего мнения и полное отсутствие склонности к каким-либо компромиссам».

В старой России для руководства Военного ведомства примерная служба офицеров редко оставалась незамеченной. И судьба была благосклонна к полковнику Н.Н. Юденичу. Он получает назначение в приграничный Виленский военный округ и становится командиром 18-го стрелкового полка, то есть следом за должностями командира роты и батальона он осваивает и обязанности командира пехотного полка.

Послужной список полкового командира свидетельствует, что командование такой боевой единицей русской армии для Юденича проходило достаточно успешно, но и не без трудностей.

На проходивших окружных учениях его стрелки демонстрировали хорошую выучку, а роты имели устроенный быт.

НА ПОЛЯХ МАНЬЧЖУРИИ

Боевое крещение полковник Н.Н. Юденич получил на Дальнем Востоке. С началом Русско-японской войны 1904—1905 годов его 18-й стрелковый полк вошел в состав 5-й стрелковой бригады 6-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии. Путь на поля Маньчжурии лежал долгий и трудный – почти через всю Россию, сперва по Транссибирской железнодорожной магистра-

ли, перегруженной воинскими эшелонами, а затем и своим пешим ходом.

Жизнь полковника Юденича к тому времени изменилась. Он стал степенным человеком, который смотрит на нас с почти всех его сохранившихся фотографий, нашедшим и свое семейное счастье. Он женился на Александре Николаевне, урожденной Жемчуговой. Брак армейского офицера оказался крепким, и супругов в совместной жизни отличали взаимопонимание и любовь.

По прибытии в Маньчжурию стрелковый полк Юденича без пребывания в армейском резерве довольно скоро оказался в самом пекле боевых действий. Русская Маньчжурская армия, не проигрывая японцам сражений, раз за разом все дальше отступала от осажденного Порт-Артура. Недальновидность командования стала уже притчей во языцех. Главнокомандующий генерал Куропаткин отводил войска на север порой только из одного видимого желания отступить еще дальше к российской границе. Восточно-Сибирские полки и дивизии несли при этом неоправданно большие потери в людях.

В послужном списке Н.Н. Юденича действительно «красной» строкой записано участие его во главе полка в Мукденском сражении, которое проходило с б-го по 25 февраля 1905 года. Это была самая крупная операция Русско-японской войны, в которой довелось участвовать Юденичу, и она дала Николаю Николаевичу первую славу военачальника.

В ходе сражения 18-й стрелковый полк оказался в числе тех правофланговых русских войск, на которые обрушился обходной удар 3-й японской армии, стремившейся выйти в тыл противнику севернее Мукдена и перерезать там железную дорогу и удобный путь отхода в северном направлении.

Ранним утром 19 февраля 5-я и 8-я японские пехотные дивизии 3-й императорской армии, которой командовал генерал Моресуке Ноги, перешла в наступление на участке Мадяпу, Сат-хоза, Янсынтунь. Последний населенный пункт обороняли стрелковые бригады 6-й Восточно-Сибирской дивизии. Сибирской она была только по названию, так как предназначалась для Сибири, но формировалась она в европейских губерниях страны.

Бойцы полковника Н.Н. Юденича занимали полевые позиции на окраине большого китайского селения Янсынтунь. Стрелки укрывались в наскоро вырытых неглубоких окопах среди полей чумизы и гарляна. Японская артиллерия обстреливала русские

}££~

позиции из своих батарей, близко подтянутых к передовым позициям. По всему чувствовалось скорое вражеское наступление.

Действительно, с восходом солнца японская пехота начала массированные, упорные атаки позиций полка Юденича. Лежа на мерзлой земле, под разрывами вражеской шрапнели стрелки отбили несколько сильных неприятельских атак., Полковой командир демонстрировал «примерное», как тогда писалось в наградных представлениях, личное мужество и бесстрашие. $ одной из критических ситуаций боя полковник Юденич лично поднял батальоны своего полка в штыковую контратаку. В тот день он получил два ранения.

Только при получении приказа свыше 18-й стрелковый полк отошел с занимаемой позиции, уступив ее выдохнувшимся в бее-, плодных атаках японцам. Генералу Ноги, одному из лучших под-, ководцев императорской Японии, в сражении под Мукденом так, и не удалось совершить фланговый обхват русской армии. На пути* атакующих японских дивизий со всей стойкостью встали полки сибирских стрелков. Многие из них прославили себя и в жарких боях на равнине к востоку от реки Ляохэ. а

Известный российский историк-белоэмигрант А.А. Керсноа-ский в своей «Истории русской армии», описывая Мукденское сражение, называет фамилии трех полковых командиров, состав вивших себе в февральские дни 1905 года блестящую репутацию. Это командир 18-го стрелкового полка – полковник Юденич,. 1-то Сибирского – полковник Леш и 24-го Сибирского – полковник Лечицкий. Обращает на себя внимание то, что Николай? Николаевич Юденич назван в этом коротком списке первым.

За отличие в проигранном русской армии сражении под городом Мукденом, проявленную стойкость и храбрость личный состав 18-го стрелкового полка Высочайшим указом Императора Николая II Александровича был удостоен особого знака отличия. Надпись на нем гласила: «За Янсынтунь. февраль 1905 года». Это® почетный знак крепился на головных уборах нижних чинов —г.? рядовых солдат и унтер-офицеров. аь:

Полковой командир за бои под Мукденом на Янсынтуньском? позиции удостоился высокой воинской награды, всегда особо чтимой в русской армии. Полковник Николай Николаевич Юденич’ был награжден Золотым оружием – офицерской саблей с грави* рованной надписью «За храбрость». С этим наградным оружием он/ затем пройдет через две войны – Первую мировую и Гражданскую.

В полководческой биографии Юденича Русско-японская война стала подлинной школой воинского искусства. В скором времени полученные им уроки найдут применение в Великой войне, впервые охватившей все континенты земного шара. Николай Николаевич станет в ней одним из ее героев на Кавказском фронте, как станет и одним из военных вождей Белого движения в России, когда некогда могучая держава оказалась испепеленной пламенем Гражданской войны.

Участие в войне с Японией открыло перед Юденичем новые перспективы в военной карьере. В июне 1905 года он назначается командиром 2-й бригады 5-й стрелковой дивизии. Это была уже генеральская должность, и генеральские погоны не заставили себя долго ждать. Юденич быстро производится в генерал-майоры. В далеком от Дальнего Востока Санкт-Петербурге смогли по достоинству оценить заслуги полкового командира, уже девятый год ходившего в чине полковника.