Текст книги "Полководцы кавказских войн "

Автор книги: Алексей Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 39 страниц)

Кавказские же войска, стоявшие после неудачного приступа в полном бездействии, просто рвались в бой. Им хотелось «отплатить» врагу за Севастополь...

12 ноября передовые казачьи пикеты заметили, как из главных крепостных ворот выехало верхом пять человек парламентеров. Из осадного лагеря незамедлительно высылается офицер встретить долгожданных гостей и сопроводить их к главнокомандующему.

Генерал от инфантерии Муравьев при «полном параде» принял посланцев мушира в своем лагерном домике. Старший из парламентеров, адъютант британского бригадира Вильямса майор Тиз-дель, передал личное письмо русскому полководцу от своего шефа. Тот просил о личной встрече. Николай Николаевич дал согласие. Накормленные за обильным столом парламентеры вернулись в крепость.

^Si-

Весть о прибытии назавтра к наместнику для переговоров английского военного советника коменданта вражеской крепости молнией облетела осадный лагерь:

– Карс сдается! Вот вам и возвратный должок за наш Севастополь!..

На следующий день два офицера с десятью казаками самого молодцеватого вида встретили советника от британской короны при главнокомандующем Анатолийской армией. Бригадир Фенвик Вильямс выехал из крепости на белой лошади, в полной форме, стараясь быть во всем невозмутимым. Его сопроводили к кавказскому наместнику.

Английский комиссар представился полководцу Российского государства, хорошо известному на Британских островах. Военное министерство английского двора внимательно следило за развитием искусства бранного дела, и генерал от инфантерии Николай Николаевич Муравьев, естественно, стал лицом для «изучения». К тому же воевал он не где-нибудь, а на Кавказе, столь недалеком от британской Индии.

Впрочем, Муравьев, как старый кавказец, тоже прекрасно знал о правой руке всесильного в Азиатской Турции Вассиф-паши. Знал и о его подчеркнутой старой неприязни к России.

Бригадир Фенвик Вильямс в вежливом тоне сказал, что считает ныне своей прямой обязанностью по высокому чувству человеколюбия сдать (он, а не султанский паша – главнокомандующий Анатолийской армией) крепость Карс русским на капитуляцию. Что со своей стороны он исполнил долг чести и защищал турецкую крепость до последней возможности, пока надеялся на успех дела. И что на сегодняшний день опекаемая им одна из армий султана изнемогла...

Британец просил русского главнокомандующего назначить общие условия сдачи османской крепости, в которой укрылась от полевого сражения Анатолийская армия Блистательной Порты. Вернее, то, что от нее осталось после долгих блокадных месяцев.

После непродолжительных переговоров условия сдачи крепости сторонами были определены. Бригадира Фенвика Вильямса при этом больше всего интересовала собственная персона и судьба других офицеров английской короны, находившихся в Карсе. Договорились же о следующем.

%

Иностранные волонтеры на султанской службе отпускались в Турцию с личным оружием. Здесь нельзя не сказать о благородстве русского полководца. Такое его решение спасало многочисленных поляков и венгров, бывших повстанцев, от царского суда за участие в революционном движении, ссылки в Сибирь или выдачи властям габсбургской Вены.

Турецким офицерам сохранялись как личное оружие шпаги. Султанская Анатолийская армия сдавалась как военнопленная, а Карская крепость – со всем наличным вооружением и военным имуществом.

Генерал от инфантерии Муравьев проявил благородство и в отношении простых турок. С его согласия ополчение – редиф – после сдачи оружия распускалось по домам. Он знал, что среди ополченцев было очень много местных жителей, горожан и окрестных селян.

Акт о капитуляции Карской крепости с русской стороны подписал генерал-адъютант Н.Н. Муравьев, с турецкой – бригадир Фенвик Вильямс. Обрадованный таким исходом дела, британский комиссар возвратился в Карс.

15 ноября он вновь приехал в русский лагерь, чтобы закончить переговоры. Бригадир Фенвик Вильямс привез сообщение, что на сегодняшний день от личного состава Анатолийской армии осталась едва ли половина. Всего 16 тысяч кадровых военнослужащих вместе с больными в госпиталях и ополченцами редифа.

На что обычно сдержанный в официальной обстановке Муравьев только развел руками и сказал парламентеру:

– Почтеннейший сэр. О людях надо было думать раньше. А не тянуть с капитуляцией...

Сдачу неприятельских войск назначили на следующий день. Когда об этом объявили в русском осадном лагере, радость всех была неописуемой. Все поздравляли друг друга с долгожданной и большой победой, с тем, что весть о падении Карской крепости будет радостной и для России.

16 ноября 1855 года войска действующего Отдельного Кавказского корпуса ранним утром выстроились на равнине за рекой

Карс-чай, изготовившись как для парада. Солдаты надели свои короткие тулупчики, офицеры стояли в сюртуках. Все были при оружии и боевых наградах. Развевались под порывами холодного ветра с гор знамена полков, батальонов... Старшие военачальники, одетые в парадные мундиры, собрались около домика главнокомандующего.

Первыми выехали из главных ворот Карса мушир Вассиф-паша с окружением только из английских советников. Главнокомандующего Анатолийской армией и британского комиссара провели в кабинет Муравьева. Николай Николаевич по-турецки приветствовал полководца султана Оттоманской империи. Между ними состоялся небольшой разговор за чашечкой черного кофе.

Англичане, чтобы не терять достоинства британской короны в глазах победителей и побежденных, просили наместника российского Императора разрешить им не присутствовать при сдаче в плен Анатолийской армии. Тот, щадя самолюбие англичан, разрешил им остаться в осадном лагере и не показываться на берегу Карс-чая.

Наконец все приготовления к церемонии капитуляции, торжественной для одних и безрадостной для других, закончились. Султанская Анатолийская армия, выйдя из крепости, выстроилась на равнине перед рядами русских войск. Генерал от инфантерии Николай Николаевич Муравьев с муширом Вассиф-пашой вышли из домика, держась под руку. За ними двинулась блестящая в парадных мундирах свита. Пройдя мостик через речушку, все сели на коней и не торопясь поехали к войскам.

Сначала кавказский главнокомандующий под приветственные возгласы батальонов, эскадронов, сотен и батарей объехал ряды русских войск. Барабанщики от всей души отбивали «ход». Затем Муравьев направил своего коня к выстроившимся напротив молчаливыми рядами анатолийцам.

Навстречу генералу от инфантерии с неподдельно виноватым видом выехал Керим-паша. По условиям церемонии капитуляции он должен был поднести русскому полководцу символические ключи от города Карса. Но он подъехал к Муравьеву смущенный, весьма растерянно разводя руками. Тот спросил пашу:

– Где же ключи от крепости?

На что султанский генерал только раскланялся и извинился. Оказалось, что таковых ключей у городских властей просто не оказалось, как и не было раньше.

Есть символические ключи от сдающегося на милость победителей города-крепости или их нет как таковых – было уже все равно. Муравьев разъяснил окружающим так: Азия – не Европа. После этой небольшой заминки началась церемония капитуляции вражеской армии.

К русскому полководцу и стоявшему за его спиной муширу Вассиф-паше один за другим, прижимая руку к сердцу и склоняя голову, подъезжали турецкие генералы. Паши через толмача говорили примерно одно и то же:

– Это все ваше. И войско, и оружие, сложенное в Карсе, и запасы, и жители его, и сам город. Списков солдат, описей военного снаряжения у нас нет. Берите все и считайте сами...

Из рядов турецкой Анатолийской армии вынесли 12 полковых знамен, которые несли специально подобранные один к одному офицеры. Чуть ли не половина из них оказалась чернокожими африканцами. Султанские знамена, разрисованные надписями, богато украшенные кистями, рисовались на фоне пасмурного неба яркими красками. Знаменщики молчаливо приблизились к Муравьеву и остановились перед ним.

Из ближайшего русского пехотного батальона выступили такие же рослые унтер-офицеры и стали ассистентами у неприятельских знамен, у каждого по два человека. Потом знамена анатолийцев заколыхались, и процессия из 12 военных стягов двинулась мимо рядов русских войск, под возгласы «ура!», под музыку полковых оркестров, к осадному лагерю. Так знамена вражеской армии стали почетными трофеями армии победителей.

Таким стал финал победы русского оружия в Крымской войне над турецкой Анатолийской армией, праздник взятия Карской крепости. То было большое воинское торжество.

Когда знаменная группа с трофейными знаменами стала удаляться, в рядах поверженной армии местами началось некоторое волнение. Оно было вызвано тем, что некоторые полковые и батальонные командиры начали возбужденно кричать своим солдатам, что виновники такого позора не они, а англичане и паша Вассиф.

Когда минутное нервное возбуждение улеглось, мимо главнокомандующего кавказскими войсками и мушира Вассиф-паши, восседавших на конях, потянулось султанское ополчение. Колонну редифа возглавлял Стамбульский гвардейский батальон, отли-

«?SL чившийся при защите Шарохских высот. Впереди ехал верхом его командир – Абдеррахман-паша.

Распускаемый по домам редиф нестройной толпой потянулся по дороге. Лица солдат изобличали сильное изнурение и полное равнодушие к происходящему. Ополченцы несли на себе жалкий походный скарб, котомки и тряпье, неизвестно где добытое, которым спасались от холодов. Понурые на вид офицеры редифа имели при себе сабли и пистолеты.

Пропустив мимо себя редиф, генерал-адъютант Муравьев со свитой подъехал к депутации почетных горожан Карса. Старейшие из них на жестяной тарелочке преподнесли «главному муши-ру русского царя» сухую тонкую лепешку из пшеничной муки – лаваш с солью. Николай Николаевич сказал почтенным городским жителям:

– Ведите себя хорошо, законопослушно, и тогда вам не будет никаких обид...

После этого русский главнокомандующий объехал регулярные войска Анатолийской армии. Собранные в полки и батальоны стрелки – турки и арабистанцы, сувари – спешенные кавалеристы, артиллеристы полевых и крепостных батарей стояли нестройными толпами за спинами пашей и офицеров. Над рядами анатолийцев стояла гнетущая тишина.

Капитуляция во все времена оставалась капитуляцией. Но на всякий случай орудия близстоящих русских батарей были заряжены картечью. Возле пушек с зажженными фитилями стояли молчаливые канониры. Но в тот день на берегу Карс-чая все обошлось без эксцессов. Ослепленных ненавистью к гяурам фанатиков «священной войны» – джихада в рядах сдававшихся в плен просто не нашлось.

День капитуляции Анатолийской армии оказался праздником не только для победителей. После объезда ее рядов царский наместник приказал допустить теперь уже военнопленных оголодавших турецких солдат и офицеров к заранее приготовленному для них обеду. Он состоял из русских щей с говядиной и каши. Все это было наварено в большом количестве в котлах, стоявших на речном берегу.

Пока продолжалось угощение побежденных, Муравьев в присутствии мушира Вассиф-паши сделал смотр драгунам и конноартиллерийской батарее. Ее командир Есаков продемонстрировал, как батарейцы слаженно выезжали на позиции, снимали орудия

с передков. Только стрелять холостыми зарядами было нельзя, поскольку в орудийных стволах находились заряды картечи.

Тысячи накормленных военнопленных-анатолийцев со своими личными вещами партиями, в сопровождении конных конвоев, потянулись на восток, к государственной границе России. Только часть плененных оставалась в осадном лагере для использования на различных работах и для ухода за своими же ранеными и больными, которых набралось в крепостных госпиталях немало.

Рано утром следующего дня солнце сквозь разрывы облаков высветило над Карской цитаделью российский флаг. И тогда в поверженной крепости, среди армейских палаток осадного лагеря, на бастионах Шарохских высот – всюду началась под возгласы «ура!» традиционная победная, праздничная пальба.

САМАЯ БЛЕСТЯЩАЯ ПОБЕДА КРЫМСКОЙ ВОЙНЫ

Русский главнокомандующий, генерал от инфантерии и генерал-адъютант Николай Николаевич Муравьев в день капитуляции неприятельской крепости Карс отдал следующий приказ по Отдельному Кавказскому корпусу:

«Поздравляю вас, сотрудники мои. Как наместник Царский, благодарю вас. Кровью вашею и трудами повержены к стопам Государя Императора твердыни Малой Азии. Русский флаг развевается на стенах Карса; в нем является торжество Креста Спасителя. Исчезла, как прах, вся 30-тысячная Анатолийская армия. В плену главнокомандующий ее со всеми пашами (всего 8 пашей), офицерами и английским генералом, управляющим обороной, со своим штабом. Тысячи пленных турок отправляются на родину нашу свидетельствовать о подвигах ваших. Не сочтены еще приобретенные нами большие запасы оружия и казенного имущества, оставшиеся в Карсе; но, кроме отбитых вами в течение кампании орудий и знамен, еще ГЗО пушек обогатят арсеналы наши. Множество знамен украсят святые соборы России, на память постоянных доблестей ваших. Вторично поздравляю – от большого до меньшего, – сотрудники мои. Вторично благодарю вас и от себя лично, сослуживцы. Вам я обязан счастием обрадовать сердце Царя. Вы довершили в нынешнем году совершенное вами в течение прошедших двух лет.

Итак, возблагодарите, вместе со мною Господа сил, в неисповедимых судьбах своих даровавшего нам ныне торжество в самом испытании, чрез которое еще в недавнем времени прошли мы.

Вера в Святое Провидение Божие соблюдает у вас дух воинов и удваивает бодрые силы ваши. С надеждою на покровительство Всевышнего приступим к новым трудам».

Благодарственный приказ главнокомандующего по случаю падения Карской крепости зачитали в войсках Отдельного Кавказского корпуса. Спустя совсем немного времени он станет широко известен в России, дав еще большую популярность воинам-кавказ-цам и лично Николаю Николаевичу Муравьеву.

Блистательная победа в Закавказье поставила, по сути дела, точку в боевых действиях в Восточной (Крымской) войне. Карс во многом смягчил боль в сердцах россиян за утрату героического Севастополя, города-крепости русской воинской славы. Поэтому общественное звучание знатной виктории на южных границах Российского государства было огромно.

После падения мощной Карской крепости и полного разгрома оттоманской Анатолийской армии военные действия на русско-турецкой границе не возобновлялись. Случилось такое по двум причинам.

Во-первых, из-за отсутствия неприятеля как такового и Императорского указа идти дальше вперед. Воцарившийся Александр II не желал продления войны, которая тяжелым бременем ложилась на страну.

Во-вторых, наступала горная зима, в ходе которой на Кавказе во все времена традиционно прерывались боевые операции. Стороны в своих главных силах расходились при молчаливой договоренности по зимним квартирам.

Наградой за Карс Николаю Николаевичу Муравьеву стал орден Святого Георгия 2-й степени. Это была полководческая орденская награда, дарованная Высочайшим указом от 4 декабря предпоследнего года Крымской войны. В указе прямо говорилось, что награда дается «...за взятие крепости Карса 16 ноября 1855 года».

Орден Святого Георгия 2-й степени, не говоря уже о высшей, 1-й степени, не решались испрашивать и возлагать на себя всероссийские императоры-самодержцы и члены Императорской фамилии, хотя многие из них имели Георгия 4-й степени за военные заслуги. Если не считать, разумеется, Императрицу Ека-

терину II Великую, при которой была утверждена эта награда, "и Императора Александра II Николаевича, удостоенного Георгия Нксшей степени в честь столетия этой орденской награды Российской державы.

^й'^у Получил Николай Николаевич и почетное добавление к сво-'ёй фамилии, став на времена вечные Муравьевым-Карским. Такой исторической почести в свое время заслужили славными Победами А.В. Суворов, М.И. Голенищев-Кутузов, П.А. Румянцев, А.Г. Орлов, Г.А. Потемкин, В.М. Долгоруков, И.Ф. Паске-вич, И.И. Дибич...

⁴ Покорению турецкой твердыни за Кавказским хребтом посвятил прекрасные строки поэт И.С. Никитин, написавший стихотворение «На взятие Карса». А великий русский композитор М.П. Мусоргский сочинил воинский марш «Взятие Карса», ставший популярным в русской армии...

' Успех под Карсом стал толчком для новых полководческих задумок. Теперь уже в военной кампании будущего, 1856 года. Кавказский главнокомандующий начал разработку смелого по замыслу похода через всю Анатолию на Стамбул. Поход мыслился как стратегическая наступательная операция. Муравьев-Карский, 'его ближайшие помощники и единомышленники верили в возможность такого дерзкого, стремительною удара по столице вражеского государства.

– ‘ Существует много мнений о реальности планировавшегося прорыва русской армии через Анатолию к проливам Босфор и Дарданеллы. Всех их просто не перечесть. Но, по крайней мере, воины-кавказцы верили в успех такого военного похода. Они верили "и в полководческий талант генерала от инфантерии Н.Н. Муравьёва-Карского.

Как знать – удайся такое, и многое было бы по-другому в ^финале Восточной (Крымской) войны. Но история, как и обыденная жизнь, не любит сослагательного наклонения. Похода на Царьград в кампании 1856 года не случилось – начались мирные Переговоры.

В целом война закончилась для России безрадостно. Карская Победа просто не могла «перевесить» в умонастроении народа и "Зарубежном общественном мнении до боли обидное для нас поражение под Севастополем. Открыть боевые действия в наступательном духе весной следующего года полководцу Муравьеву-Карскому не удалось. 12 февраля 1856 года начал свою работу

Парижский мирный конгресс, который подвел черту под войной коалиции европейских держав против Российской империи.

Представителям России в Париже – графу А.ф. Орлову и барону Филиппу фон Бруннову, опытным отечественным дипломатам, противостояли делегации Великобритании, Франции, Австрии, Пруссии, Сардинии и Турции. Героическое поведение защитников Севастопольской морской крепости и покорение неприступного Карса требовали от союзников уважительного отношения к Российскому государству.

По поводу состоявшихся во французской столице мирных переговоров подполковник Генерального штаба Аверьянов в своих записках со всей справедливостью замечал:

«Против неудач наших на Дунае и в Крыму одни только трехлетние победы и успехи кавказских войск в Азиатской Турции могли быть поставлены на весы на Парижском конгрессе, на котором так страдала вековая военная слава и народная гордость России... Все завоевания кавказских войск... в несколько десятков раз превосходившие занятое союзниками пространство в окрестностях Севастополя и Кинбурна, были той ценой, которую России пришлось заплатить за возвращение Севастополя».

Если выразиться короче и проще, то за столом парижских переговоров сухопутную крепость Карс обменяли на морскую крепость Севастополь. Такой обмен договаривающиеся стороны нашли равноценным. С той лишь существенной разницей, что обладание главной базой русского Черноморского флота обошлось англичанам и французам во много раз дороже, чем кавказским войскам покорение Карской крепости.

Такое соотношение в истории и не забудешь, и не утаишь...

ОПАЛЬНЫЙ ПОЛКОВОДЕЦ

В том же 1856 году генерал от инфантерии Николай Николаевич Муравьев-Карский, полководец в зените славы, по личному прошению был уволен от должностей царского наместника на Кавказе и главнокомандующего Отдельным Кавказским корпусом.

На его место Император Александр II назначает генерала от инфантерии князя Александра Ивановича Барятинского. Самодержец подписал прошение об отставке с легким сердцем: ни он, ни его отец, Император Николай I, не питали особых симпатий к

Муравьеву, вынужденно терпя генерала на столь ответственном посту царского наместника на дышащем войной Кавказе.

Однако очевидная для многих неблагодарность к истинному герою Крымской войны могла навредить царскому двору. Ибо не только в простом народе, но и в самых широких общественных и военных кругах прекрасно понимали, что Россия, проиграв Восточную войну под Севастополем, выиграла ее на Кавказе под Карсом. Официальному Санкт-Петербургу с таким мнением приходилось считаться.

Отставного героя назначают членом Государственного совета Российской империи. Само по себе такое назначение являлось большой честью, наградой за труды на ратном поприще.

А еще через два года Муравьева-Карского ставят во главе комиссии, учрежденной для расследования злоупотреблений во время Крымской кампании. Ход проведенного расследования лишний раз засвидетельствовал, что Николай Николаевич и здесь проявил себя человеком безупречной честности и порицавшим любое лихоимство со стороны самых высокопоставленных лиц.

Последней военной должностью кавказского полководца Н.Н. Муравьева-Карского наделили в 1861 году. Высочайшим Императорским указом Самогитский гренадерский полк получил нового шефа, именем которого полку можно было только гордиться...

Сослуживцы героя Карса стали для нас теми современниками, которые наиболее правдиво, достоверно составили словесный портрет Николая Николаевича Муравьева-Карского. По ним лучше всего судить о неординарной личности одного из выдающихся полководцев войн России на Кавказе. Приведем только три из многих свидетельств.

Генерал Д.Е. Сакен, бывший при Муравьеве начальником штаба Отдельного Кавказского корпуса, оставил самые теплые, даже несколько восторженные воспоминания о личности главнокомандующего русскими войсками в Кавказском крае. В 1874 году в журнале «Русская старина» он писал:

«Всегда любовался я блистательною неустрашимостью Николая Николаевича Муравьева, невозмутимым спокойствием и стройностью действий состоявших под начальством его войск, которые имели к нему полную доверенность. В минуту самой жестокой бойни – под картечным огнем, в штыковой работе, был он весел и любезен более, нежели в другое время... Приехав в 1855 году

на Кавказ, он собрал там 16 тысяч войск, не потребовав от казны ни денег, ни оружия, ни пороху, довольствуясь тем, что застал. Нравственным влиянием удержал Шамиля, пребывавшего в бездействии в горах во все время войны, когда малейшее предприятие его было бы для нас пагубно...

Имя Николая Муравьева светлыми чертами отмечено в летописях России. Служить на пользу Отечества личным трудом многие десятки лет с такой любовью и самоотвержением едва ли всякий может!»

Лечивший («пользовавший») кавказского главноуправляющего врач И.И. Европеус в том же журнале «Русская старина» засвидетельствовал иное о личности генерала от инфантерии Муравье-ва-Карского:

«Он избегал всякой роскоши, спал обыкновенно в своем кабинете, на соломенном тюфяке, накрываясь шинелью. Вставая довольно рано, он выходил к утреннему чаю в той же шинели внакидку; так принимал и у себя в кабинете не только своих адъютантов, но и штаб-офицеров, являвшихся к нему по службе. Стол его был русский, сытный и несложный, к обеду подавали, да и то не всегда, по бутылочке белого и красного вина, но сам Николай Николаевич почти ничего не пил, был страстный охотник попариться, но умел переносить и жесточайший холод. В самые трескучие морозы он прогуливался в одном сюртуке и не любил изнеженных маменькиных сынков, увидев на ком-нибудь из офицеров шинель с бобровым воротником, делал замечание, что-де шинель – роскошь для солдата, что он сам шинели с бобровыми воротниками не нашивал.

Сколько я мог заметить, Николай Николаевич не проводил даже часу без дела и мало заботился о собственных своих удобствах. Он был строг к самому себе и взыскателен к подчиненным. Но солдаты его любили: он мало налегал на фрунтовую службу, заботясь больше об их удобствах, довольствии, помещении, даже о развлечениях». '

Это всего лишь одно из свидетельств, говоривших, что МураВь-ев-Карский никогда не являл себя барином и потому вел суровую спартанскую жизнь воина. Впрочем, такое было характерно большинству командного состава кавказских войск, находившихся 6 беспрестанных боевых тревогах. Тем самым царский наместник привлекал к себе любовь подчиненных нижних чинов и офицеров Отдельного корпуса и доверительное расположение воинов-добро-вольцев из иррегулярных кавказских формирований.

И наконец, третье, несколько иное описание личности полководца. Есаул Кавказского линейного казачьего войска И.С. Кравцов оставил для потомков описание трогательных проводов генерала от инфантерии Муравьева-Карского из степного города-крепости Ставрополя и устроенного в его честь представителями всех сословий местного населения прощального обеда. На страницах все той же «Русской старины» есаул Кравцов отметил следующее:

«На Северном Кавказе любили Муравьева за его правду и прямоту характера, чисто русские, тогда как в Закавказском крае лица, облагодетельствованные его предместником разными широкими милостями, напротив, отнеслись к нему холодно по той простой причине, что Муравьев на подобные милости был очень скуп. А был он скуп потому, что с народными деньгами, именуемыми казенными, он обходился так же, как Петр Великий, который говаривал, что он за каждый рубль, взятый с народа на нужды государственные, обязан дать отчет Богу».

Полковник князь А.М. Дондуков-Корсаков дополнил слова казачьего есаула-линейца более кратко и емко:

«Под суровою оболочкою его скрывалось самое теплое и сострадательное сердце. В мерах взыскания он всегда отклонял все, что могло уничтожить будущность виновного. В командование свое на Кавказе он не решился подписать ни одного смертного приговора, не сделал никого несчастным».

...Последние годы своей жизни Николай Николаевич Муравьев-Карский мало бывал в свете, ведя жизнь деревенского отшельника в небогатом родовом имении. На то была своя, и весьма веская причина. Герой войн на Кавказе спешил завершить теперь написание собственных, мемуарных трудов.

Более полувека он вел обстоятельный личный дневник, настолько обширный и интересный для историков и просто широкого круга читателей, что популярнейший в старой России журнал «Русский архив» смог напечатать его только в отрывках. Причем публикация дневника Н.Н. Муравьева-Карского велась несколько лет – в 1868-м, 1877-м, 1885—1889-м и 1891 —1894 годах. И каждая такая публикация только поднимала интерес людей к жизни прославленного полководца, его осмыслению жизни государства Российского, отечественной военной истории.

В своем дневнике Николай Николаевич и оставил завещание потомству, вернее, тем людям, которые разделяли его взгляды,

зачастую и вызывавшие неприятие в придворных кругах. Свою последнюю запись в дневнике он сделал 7 июля 1865 года:

«Но полно писать. Через неделю должен миновать 71 год. Часто память изменяет, слабеют силы телесные и нравственные, тускнеют глаза. Совершается век мой, я пережил всех друзей, постепенно разрушается мой семейный быт, впереди – одиночество.

Прекращая сей дневник, посвящу остальные дни, насколько оставшееся время и силы позволят, приведению в порядок собранных и составленных мною в течение целой жизни «Записок».

Великое было бы для меня утешение, если б встретил личт ность, которая при разумении дела охотно приняла бы от меня на сохранение обильный труд всего моего века, с тем чтобы при. удобном времени и обстоятельствах приложить старание к добросовестному обнаружению событий, не лишенных занимательности». (

Помимо дневника, Николай Николаевич Муравьев-Карский оставил и другое, не менее ценное рукописное наследие. О своей деятельности по управлению Кавказским краем и военных действиях против турок он рассказал на страницах замечательного военно-исторического сочинения – «Война за Кавказом в 1855 году». Оно вышло в свет лишь в 1876 году, но сразу в двух объемных томах.

Дневник кавказского полководца является, по сути дела, авто-? биографической повестью. Листая записи, познаешь тот жизненный путь человека, которому много пришлось повоевать, прежде чем перед ним сверкнула во всем блеске Карская победа. Труден и долог был тот путь. Но тем более он видится славным для российского Отечества. Ибо вся жизнь Муравьева-Карского посвящалась служению только России...

НАЧАЛО АРМЕЙСКОЙ СЛУЖБЫ

Расскажем, однако, и о том, как формировался наш герой.

Родился русский полководец Николай Николаевич Муравьева Карский в многодетной семье подполковника, впоследствии генерал-майора, тоже Николая Николаевича, послужившего и в армии, и на флоте. Род дворян Муравьевых относился к числу древних, но уже оскудевших. Тем не менее отец и мать (Алек-¹ сандра Михайловна, урожденная Мордвинова) дали своим шес-

терым детям прекрасное по тем временам образование, преимущественно домашнее.

Главным педагогом и наставником детей являлся отец, Мура-вьев-старший. Маленький Николай познал в отцовском доме многие науки, из которых две знал просто блестяще – мателлатику и военную историю. Познаниями в них он поражал многих. Любовь, привитая с детства к военной летописи государства России, во многом предопределила его будущее.

Кроме Николая, в историю России вошли два его брата. Старший Александр, декабрист, провел два года в сибирской ссылке, но затем дослужился до чина генерал-лейтенанта, губернаторских и сенаторских должностей. Младший – Михаил, станет графом и генералом от инфантерии. Это он за подавление Польского восстания 1863—1864 годов получит от поляков и недругов бранный эпитет «вешатель». Сам о себе он говорил: «Я не из тех Муравьевых, которых вешают, а из тех, которые вешают».

Здесь нельзя не вспомнить полного тезку отца и сына описываемых Муравьевых, их сородича – Николая Николаевича Муравьева-Амурского, тоже выдающегося деятеля русской истории, графа с 1858 года. (Муравьевы Карский и Виленский были с Амурским по прямым мужским линиям в очень дальнем родстве, но по женским, через Мордвиновых, Амурский приходился им двоюродным племянником. – Примеч. ред.)

В старой России сын небогатого дворянина-офицера «привычно» выбирал для себя военную карьеру, то есть служение Отечеству в рядах русской армии или флота. В своем дневнике Н.Н. Муравьев-Карский пишет:

«Родился я 14 июля 1794 года. Воспитывался и учился в родительском доме. В феврале 1811 года отец привез меня в Петербург для определения в военную службу. Я не имел опытности в обращении с людьми, обладал порядочными сведениями в математике, не имел понятия о службе и желал поступить в нее».

Думается, что в выборе военной профессии Николаю Муравьеву помог старший, любимый брат Александр, офицер квар-тирмейстерской части. То есть офицер армейского штаба. Юный дворянин Муравьев-младший после блестящей сдачи вступительных экзаменов тоже зачисляется в Свиту Его Императорского Величества по квартирмейстерской части с первым офицерским чином прапорщика.