Текст книги "Полководцы кавказских войн "

Автор книги: Алексей Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 39 страниц)

Против нас были явно настроены некоторые из старшин Ахал-цыха, и особенно Фет-Улла, человек заметный по безобразной величине головы своей, грубым чертам лица, высокому росту, нахмуренному и свирепому взгляду и громкому голосу.

Разговор был общий и самый живой. На статьи о сдаче, которые мы изложили, турки соглашались. Пашу со всем войском мы выпускали из крепости, куда они хотят, со всем их имуществом, жители должны были разойтись по своим домам. Мы ручались за неприкосновенность их. Все это было изложено на бумаге, но как только паша взял ее в руки, бешеный Фет-Улла вдруг вскочил и, подбежав к нему, вырвал у него бумагу из рук, закричав, что он сего не допустит. Толпа начала волноваться, турки закричали, что не хотят крепости сдавать русским, и по первому отголоску из толпы нас могли вмиг разорвать на части.

Видя смятение сие, которое могло дурно кончиться, я вскочил и, обратившись к паше, воскликнул:

– Паша! И ты позволяешь сим старшинам, сим жителям, за коих войско твое проливало столь храбро кровь свою в жарких битвах, ты позволяешь им толикую дерзость пред собою? Разве такая неблагодарность со стороны их заслуживает твое снисхождение?

Паша встал, не говоря ни слова, и, раздвинув толпу, почти вбежал по каменным ступеням на крепостную стену, близ коей это действие происходило, и, опершись на стоявшее там орудие, несколько минут смотрел неподвижно на наш лагерь, из коего вышли грозные колонны наши, покорившие Ахалцых и поглотившие всю предшествующую его славу. Все действия и движения паши обнаруживали человека, сильно чувствующего срам побежденного и непокорность подчиненных ему и опасавшегося еще неволи в руках победителей. Казалось мне, что он был

готов в эту минуту на все решиться, и если б он нас связанными выставил на стене, то мог бы надеяться получить какие ему угодно условия. Хотя Паскевич после говорил, что он на сие бы не посмотрел, оставил бы нас на жертву туркам и начал бы крепость снова бомбить...

Мы с Сакеном звали пашу сойти к нам, но паша даже не оглядывался. Мы находились среди разъяренной толпы. Но вот, наконец, паша повернулся и, спустившись несколько по лестнице, остановился, вызвал какого-то человека, одетого в красный кафтан, и что-то сказал ему на ухо. Человек сей взглянул на нас и, кивнув головою, как бы в знак того, что он понял отданное ему приказание, стал пробираться к стороне, где стоял Сакен с офицерами. Я не мог слышать приказания паши, но мне оно показалось подозрительным, тем более что получивший оное человек имел совершенный вид палача: смуглое и свирепое лицо его выражало какое-то... зверское существо. И я, схватившись крепко за эфес своей шашки, дабы защищаться в случае надобности, закричал своим:

– Господа, берегитесь человека в красном, который к вам приближается! (По-французски. – А. Ш.)

Сакен и офицеры остереглись. Между тем свирепый Фет-Улла, посоветовавшись со своими, со списком в руках пошел к воротам, толпа раздалась, и мы поспешили за Фет-Уллою. Мы подошли к воротам, их отперли, и мы хлынули из крепости, будучи весьма довольны, что так отделались.

Фет-Улла сам поехал договариваться о сдаче к корпусному командиру на главную батарею. Через час он возвратился с подписанной Паскевичем бумагой. Он вошел в крепость, ворота за ним заперлись, и мы около часа дожидались окончательного ответа у ворот. Наконец они отперлись настежь, и началось шествие. Паша ехал на богато убранном коне и тотчас повернул налево к селению Суклис, где стоял с отрядом Раевский, нисколько не спрашивая о Паскевиче, которого он и не видел, а тот и позабыл спросить о нем. За пашою ехал отряд богато одетых молодцеватых турок, а за ними человек четыреста пеших воинов с ружьями и среди них несколько женщин, закрытых чадрами, верхом или на носилках. А затем двинулась толпа жителей.

Как скоро шествие кончилось, мы вступили в крепость. Я занялся немедленно устроением везде постов, ибо был начальником вступивших в крепость войск и в эту ночь ночевал близ мечети.

Меня занимало видеть учебные заведения ахалцыхской мечети, и я в следующие дни осмотрел библиотеку, в которой было большое число редких восточных книг, которым я сделал опись. Я рассматривал книги с помощью одного ученого и умного муллы. При осмотре произошел такой случай: на полу лежало ядро, пущенное нами из орудия, которое пролетело в окно во время осады и, разбив угол в комнате, закатилось под стол. Подняв ядро сие, я подал его мулле и спросил в шутку:

– К какому разряду должно занести в опись вещь сию, найденную в библиотеке?

Мулла, повертев несколько в руках ядро, вздохнув, ответил:

– Ядро сие принадлежит к разряду превратностей мира сего, ныне оно восторжествовало.

Ответ прекрасный, исполненный глубокомыслия о переменах судеб наших».

Орден Святого Георгия 3-й степени стал боевой наградой генерал-майору Н.Н. Муравьеву за Ахалцыхскую крепость. Он был одним из главных действующих лиц того эпизода русско-турецкой войны 1828—1829 годов на Кавказском театре военных действий.

С наступившей зимой военные действия прекратились. Холода и снег в юрах делали пути-дороги просто неодолимыми. Противники расходились в разные стороны, оставляя сильные гарнизоны в приграничных крепостях, сторожевые заставы в селениях, стоявших на дорогах.

Весной боевые действия возобновились. Военный совет Отдельного корпуса, состоявшийся в Карсе, наметил план дальнейших операций русских войск против султанской Анатолийской армии. Действовать требовалось быстро и решительно, поскольку неприятель первым начал наступательные «движения».

Требовалось подать незамедлительную помощь отряду Бурцева под Ахалцыхом, где под крепостью скопились значительные силы местных турецких ополчений. Генерал-майору Н.Н. Муравьеву поручается командование отрядом из карабинерного и Донского казачьего полков, егерского батальона и легкой конной артиллерией. Он совершает марш-бросок и неожиданно для противника появляется перед Ахалцыхской крепостью. Происходит жаркий бой, и турецкие войска из местных горцев рассеиваются в окрестных горах.

ВСТРЕЧИ С ПУШКИНЫМ. СЛОЖНОСТЬ ОТНОШЕНИЙ С ПАСКЕВИЧЕМ

»' Когда Муравьев с отрядом возвращался в главную корпусную р квартиру, в Карс, то услышал приятную и удивительную новость. | В действующий Отдельный корпус приехала российская знамени-т Тость – поэт Александр Сергеевич Пушкин, давно искавший Ь повода навестить любимого брата Льва, служившего в Нижегород-1, ском полку прапорщиком. В походном лагере кавказцев Николай §Г Николаевич и познакомился лично с гостем.

Ц Когда Пушкин прибыл под Карс, то ему пришлось делить вре-I ' мя между наместником графом Паскевичем-Эриванским, кото-Ц рый старался не отпускать от себя поэта вообще в любое вре-1 мя, братом Львом и многочисленными друзьями, среди которых было много разжалованных и сосланных на Кавказскую войну If декабристов. Последние собирались в походной палатке Нико-» лая Раевского-младшего, полкового командира славных драгун-| нижегородцев. Пушкин подарил ему, своему давнему товарищу, I два любимых произведения – «Кавказского пленника» и «Анд-I рея Шенье».

I В палатке гостеприимного Раевского поэт читал близким ему людям «Бориса Годунова» и «Евгения Онегина». Среди присутство-| вавших находился и генерал Муравьев, известный в офицерской | среде стремлением жить с подчиненными одной дружной «фронтовой» семьей. Однако к тому времени Николай Николаевич уже славился и колоссальным педантизмом, основы которого заложила в нем штабная работа.

Однажды Пушкин читал сцену, в которой самозванец Григорий Отрепьев в любовном порыве признается Марине Мнишек, что он не царевич Дмитрий. Генерал-майор Муравьев, внимательно слушавший поэта, не выдержал и остановил его:

– Позвольте, Александр Сергеевич, как же такая неосторожность со стороны самозванца? Ну а если она.его выдаст?

Немало удивленный таким вопросом Пушкин, впадавший во время декламации в поэтическое забытье, ответил с заметной досадой:

– Подождите, увидите, что не выдаст...

После такой «выходки» дотошного слушателя в генеральском мундире горделивый поэт объявил друзьям: при нем он больше им ничего читать не будет. Те быстро нашли выход из конфликтного

положения. На следующий вечер они выставили в лагере из рядовых драгун сигналыциков-махалыциков, чтобы знать, если Муравьев направится к палатке Раевского.

Получив своевременно условный сигнал, любители пушкинской поэзии разбежались из палатки вместе с ее хозяином и столичным гостем. Они собрались в нее только после того, как немало удивленный Николай Николаевич, намеревавшийся послушать в авторском исполнении «Евгения Онегина», удалился восвояси...

Боевые действия в Азиатской Турции шли своим чередом. Победно завершается большое сражение у селения Менджергонд, где генерал-майор Муравьев руководил действиями русской артиллерии. А в годовщину Полтавской баталии знамя Российской империи взметнулось над цитаделью Эрзерума.

Затем следует осада крепости Бейбурт. При ее взятии Муравьев командует Херсонским пехотным полком и стрелками-егеря-ми. Наградой Николаю Николаевичу за Бейбурт стало почетное Золотое оружие.

Однако личные боевые заслуги и часто «выказанная» доблесть все же сослужили ему плохую службу. Виной тому стал главнокомандующий граф Паскевич-Эриванский, который, хотя и боролся со своей человеческой «слабостью», иногда весьма болезненно относился к чужой славе на войне, в том числе и к славе подчиненного ему генерала. Царский наместник на людях стал «затирать» Муравьева, все меньше и меньше давая ему самостоятельности в решениях. Тот же, человек по-армейски прямой и резкий, с трудом переносил такое отношение к себе со стороны главнокомандующего. Отношения между ними к концу войны испортились совсем.

Более того, вскоре излишне самолюбивый Иван Федорович в секретном донесении Императору Николаю I, благоволившему к нему, попросил убрать из кавказских войск трех генералов – Сакена, Раевского и Муравьева. Все они относились к числу боевых военачальников и были прославленными в русской армии личностями. Паскевич-Эриванский в письме указывал и причину такой просьбы, назвав генералов людьми, склонными к вольнодумству.

Однако содержание письма наместника в Санкт-Петербург не стало секретом для Муравьева. Он обращается в Главный штаб и лично к генерал-фельдмаршалу графу И.И. Дибичу-Забалканско-му о переводе его в армейские войска подальше от Паскевича.

Письмо это имело для Николая Николаевича самые неблагоприятные последствия.

Ответ из Санкт-Петербурга пришел совсем не такой, какой ожидался Муравьевым. С одной стороны, Император «встал горой» за своего любимца – кавказского наместника, с другой – весной 1830 года из Главного штаба пришло решение, согласно которому генерал-майор Н.Н. Муравьев увольнялся в отставку из войск Отдельного корпуса по личному желанию.

Летом того же года семья Муравьевых покидает город Тифлис. Ставший отставным опальный генерал уезжает к отцу в его небольшое поместье, в деревню Осташево.

К этому повороту судьбы прибавилось еще и семейное несчастье. В том же 1830 году умирает при родах жена Николая Николаевича и на его руках остается маленькая дочь.

Впоследствии он вступит во второй брак – с графиней Наталией Григорьевной Чернышовой (кстати, сестрой декабриста), которая родит ему еще трех дочерей.

КОМАНДИР ЛИТОВСКОГО КОРПУСА. ПОЛЬША

...Однако в столице, в Главном штабе, о боевом и способном военачальнике не забыли. Настойчивый генерал-фельдмаршал граф И.И. Дибич-Забалканский, императорский фаворит, добился у Императора прощения для Николая Николаевича. Причина для того оказалась веская. Начались военные действия в Царстве Польском и там требовались опытные, решительные командиры. Сам Дибич отправлялся туда в должности главнокомандующего русской действующей армией.

Муравьев без раздумий принял предложение взять на себя командование гренадерской бригадой Отдельного Литовского корпуса. Это возвращало его в армейскую среду, без которой он уже давно не мыслил своей жизни. Он вновь находил поприще, на котором мог блистать своими способностями и дарованиями. И в конечном итоге верой и правдой служить российскому Отечеству.

Трудно сказать, как же Николай Николаевич относился к польскому восстанию 1831 года, к «мятежу» в Варшаве и в рядах национальной армии Польши, которая в то время являлась частью сухопутных войск Российской империи. У исследователей вызывает немалое удивление, что в своем дневнике вернув-

шийся в армейский строй генерал не обмолвился об этом ни одной строкой. Можно только предполагать, что Муравьев просто опасался откровенничать на эту тему.

Под знаменами генерал-фельдмаршала Дибича-Забалканского Николаю Николаевичу воевать долго не пришлось. Весной полководец заболевает и в считанные дни уходит из жизни. На его место Император Николай I назначает графа Паскевича-Эриван-ского, в срочном порядке отозванного с Кавказа.

Гренадерская бригада Отдельного Литовского корпуса принимала участие во многих делах Польской кампании. Особенно она отличилась при штурме Праги – варшавского предместья на правом берегу реки Вислы. Приступ ее отличался редким ожесточением и большим кровопролитием. Возможно, что благодаря «стараниям» нового главнокомандующего русской армией генерал-майора Н.Н. Муравьева за все время боевых действий в Царстве Польском старательно обходили в любых наградах, хотя Император Николай I был на них в тот год весьма щедр.

Все же за несомненные отличия на поле брани командира Гренадерской бригады производят в чин генерал-лейтенанта. В его служебном формуляре годом очередного повышения в воинском звании значится 1831-й. Однако сам Муравьев в книге «Русские на Босфоре» утверждает, что это производство состоялось летом 1833 года. Может быть, представление «ходило» по канцеляриям целых два года?

После окончания войны в Царстве Польском следует назначение начальником 24-й пехотной дивизии. Однако командовать ею Н.Н. Муравьеву пришлось совсем недолго...

ЭКСПЕДИЦИЯ НА БЕРЕГА БОСФОРА

Уже вскоре после победного окончания русско-турецкой войны 1828—1829 годов Император Николай I, видя все возрастающую враждебность Англии по отношению к России, изменил отношение к побежденной Оттоманской Порте. На глазах изумленной Европы Российская империя вдруг превратилась в защитника территориальной целостности соседней империи турок-османов. Правда, на самое короткое время.

Причина такого исторического поведения российского самодержца оказалась таковой. Египетский паша Мехмед-Али, недав-

ний вассал турецкого султана Махмуда II, объявил войну Стамбулу. Он двинул против Турции огромную египетскую армию, которой командовал его сын-наследник Ибрагим.

Султанские войска, посланные ему навстречу, потерпели ряд сильных поражений.

Тогда всерьез перепуганный владыка Блистательной Порты обратился за помощью к тем европейским державам, которые еще совсем недавно помогали Турции в ее войне против России. Однако Австрия, Франция и Британия под разными предлогами отказали турецкому султану в помощи. Более того, Париж и Лондон откровенно стали зариться на многие владения Махмуда II, надеясь прибрать их в собственные руки. Тем временем египетская армия «мятежника» Мехмед-Али продвигалась все дальше на север.

Император Николай I и его дипломаты заинтересованно наблюдали за ходом событий на Ближнем Востоке. Когда притязания Франции и Англии на турецкие владения лишились всякой ширмы, самодержец России усмотрел в этом прямую угрозу южным границам своей империи. Тогда он резко изменил внешнеполитический курс и пришел на выручку недавно побежденной им Оттоманской Порте.

Николай I предложил турецкому султану защиту от «мятежной» египетской армии и многочисленного военного флота Мех-мед-Али. Правитель Блистательной Порты видит в сделанном предложении единственную возможность защитить от египтян Стамбул и собственный престол. Он с благодарностью принимает послание Российского Императора.

Николай I посылает на берега Босфора и одновременно в Египет, в портовый город Александрию, своего полномочного посланника в лице генерал-лейтенанта Николая Николаевича Муравьева. Человека с несомненными задатками восточного дипломата, свободно говорившего по-турецки и очень хорошо известного в Оттоманской илшерии своими победами на Кавказе. Для такой роли лучшего посланца в Санкт-Петербурге было просто невозможно отыскать.

Генерал-лейтенанту Муравьеву в столь ответственной дипломатической миссии Императором давались большие полномочия. Ему предстояло сыграть роль заинтересованного посредника между египетским правителем Мехмед-Али и турецким султаном Махмудом II, которому грозила участь оказаться побежденным собственным африканским вассалом.

Черноморский фрегат «Штандарт» скоро доставил николаевского посланника в османскую столицу. Уже вечером 9 декабря 1832 года состоялась продолжительная встреча Муравьева с послом России в Константинополе Бутеневым. Тот ввел Николая Николаевича в курс быстро разворачивающихся событий, рассказал об интригах французских и британских дипломатов.

Спустя два дня русского генерала принял султан. Махмуду II от имени Императора Николая I обещалась значительная помощь военным флотом и армией в действиях против мятежного египетского паши. Такое внешнеполитическое поведение российского самодержца объяснялось совершенно просто. Он не терпел любых мятежников, бунтовщиков и революционеров ни в Европе, ни в Азии.

После переговоров в Константинополе фрегат «Штандарт» 23 декабря отплыл в Египет. Русскому кораблю салютовали залпами турецкие береговые батареи. В Александрию российский посланник прибыл в первый день нового года. Мехмед-Али-паша принял генерал-лейтенанта Муравьева в своей резиденции уже на следующий день.

Российская дипломатическая миссия на Ближнем Востоке по своим результатам превзошла все ожидания. После недолгих переговоров египетский паша отдал окрыленному крупными победами сыну Ибрагиму письменный приказ прекратить наступательные действия. Армия Египта остановилась в Малой Азии на полпути к Стамбулу.

Вернувшегося в Константинополь русского генерала-спасителя ободренный происходящим султан Махмуд II наотрез отказался отпускать от себя. Официальный Санкт-Петербург на такое желание правителя Блистательной Порты откликнулся следующим образом. Высочайшим указом Муравьев назначается начальником экспедиционного корпуса, который Россия направляла на помощь Турции в ее «внутренней» войне против возмутившегося Египта.

Первым отправился в поход к берегам Босфора Черноморский флот. Оперативная эскадра в составе четырех линейных кораблей, трех фрегатов, корвета и брига в первый день февраля покинула Севастополь. Эскадрой командовал вице-адмирал М.П. Лазарев, один из самых прославленных флотоводцев России.

Через неделю севастопольские корабли встали на якорь в константинопольском заливе Буюк-Дере, прямо против посольств Великобритании и Франции. Послы этих держав, пораженные

таким «нахальством» русских, бросились на прием к султану с коллективным требованием убрать черноморскую эскадру из столицы Турции. Махмуд II не знал, что ответить. Однако Лазарев, Бутенев и Муравьев твердо сказали: «Нет!» На этом и закончился демарш дипломатов Лондона и Парижа.

Вскоре в Константинополь пришла вторая русская эскадра под командованием контр-адмирала Кумани, а затем подошла третья – под флагом контр-адмирала Стожевского. Они доставили на берега Босфора экспедиционный корпус России почти в 10 тысяч армейских войск. Командование над ними на турецкой земле принял генерал-лейтенант Николай Николаевич Муравьев.

Султан Махмуд II, посетивший русский военный лагерь, смог сам убедиться в весомости помощи российского монарха. После этого он впервые за последние месяцы вздохнул спокойно: теперь его столицу Стамбул было кому защищать от египетской армии.

Кровопролитный внутренний конфликт в Оттоманской империи в конце концов уладили. Русским солдатам не пришлось проливать кровь за престол турецкого султана...

Ближневосточная командировка по воле Императора Николая I дала «пишущему» Николаю Николаевичу Муравьеву обширный и интереснейший материал для создания новых исторических трудов. Ими стали книги «Русские на Босфоре в 1833 году» и «Турция и Египет в 1832 и 1833 годах». Правда, они увидели свет и признание читателей только после смерти автора, в 1874 году. Эти работы были изданы в четырех частях.

По возвращении из Босфорской военной экспедиции Н.Н. Муравьев был Высочайше пожалован в генерал-адъютанты к Его Императорскому Величеству. Это было признанием его дипломатических заслуг при «замирении» египетского Мехмед-Али-паши, возмутителя спокойствия в Оттоманской Порте.

НОВАЯ ЦАРСКАЯ ОПАЛА. НЕ У ДЕЛ.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В АРМИЮ

После пребывания на берегах Босфора следуют новые назначения по службе. Сперва Муравьев назначается начальником Главного штаба 1-й армии. Затем в следующем 1834 году – командиром 5-го пехотного корпуса. В этой должности он проводит поучительные маневры, на которых присутствовали Государь и

высший командный состав русской армии. Проводилась отработка нового в тактике ведения наступательных и оборонительных действий.

К тому времени относится вышедший из-под пера Муравьева документ большой практической и исторической ценности – докладная записка Императору «О причинах побегов и средствах к исправлению недостатков армии». Николай I весьма внимательно изучил ее содержание, сделав на страницах множество собственноручных пометок и предложений. Новоиспеченный генерал-адъютант в докладной записке поднимал самые больные вопросы в жизни русской армии.

Думается, что согласись самодержец с высказанными суждениями и предложениями Николая Николаевича, то вооруженные силы Российского государства смогли бы вступить в Крымскую войну более подготовленными и боеспособными. Однако этого не последовало.

Представленная на рассмотрение Государю докладная записка только повредила ее автору. Самодержец усмотрел в ней некое бунтарство со стороны командира пехотного корпуса. Если после экспедиции на берега Босфора Муравьев пользовался исключительным вниманием и расположением Государя, то теперь наступило резкое охлаждение в их взаимоотношениях. Начались беспричинные придирки, открытое недовольство генералом во многих его действиях.

Такое положение дел не могло продолжаться долго. Постоянное императорское неудовольствие побудило Николая Николаевича в 1837 году подать прошение об отставке.

Отставка без привычно долгой волокиты была ему дана. Но такое скоропалительное решение монарха удивило многих и в столице, и в рядах русской армии.

Так для кавказского полководца последовала вторая царская опала. На сей раз она была более продолжительной и тянулась вплоть до 1848 года. В российском Военном ведомстве второго генерал-фельдмаршала Дибича-Забалканского, который заступился бы за Муравьева, не оказалось.

Муравьев уезжает из опостылевшей столицы в село Скорняко-во (собственность покойной жены) на берега тихого Дона, расположенного поблизости от уездного городка Задонска. Отставной и опальный генерал-адъютант занялся хозяйством и семейными заботами. Но, если судить по его дневниковым записям, он слов-

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ МуРАВЬЕВ-КАРСКИЙ ^__________

но чувствовал, что судьба рано или поздно вновь призовет его в армейские ряды и на Кавказ. В том Муравьев не ошибся...

В середине XIX столетия вокруг России начали сгущаться тучи. Наследник султана Махмуда II, внезапно скончавшегося по неизвестной причине (есть версия, что его отравил собственный сын), воинственный Абдул-Меджид сумел-таки защититься от египтян Ункиар-Искелесским договором, который обеспечивал «коллективную защиту Турции». Этот договор свел на нет все дипломатические усилия Н.Н. Муравьева семилетней давности.

Вскоре лондонская конвенция по воле недоброжелателей России в лице Лондона и Парижа ограничила права черноморских государств. Русский Черноморский флот оказался запертым за Проливами. Турция все больше попадала в зависимость от британской короны.

На Северном Кавказе – в Чечне и Горном Дагестане – имам Шамиль, создавший собственное теократическое государство и многочисленную армию мюридов, развернул «священную войну» против «неверных». Он жестоко расправлялся со всеми, кто входил в сношения с российскими властями или не подчинялся ему. Царские войска в борьбе с Шамилем в начале 40-х годов потерпели ряд серьезных неудач.

Отставной полководец Алексей Петрович Ермолов, внимательно следивший из Москвы за кавказскими делами, прочил в наместники на Кавказе вместо бездарного генерала Нейгардта только Опального генерал-адъютанта Муравьева. В письмах, датированных 1844 годом, он уверял Николая Николаевича в том, что более подходящей кандидатуры Император просто не сыщет:

• ' «...Так ведь твои неоспоримые достоинства не только нам, но й высоким особам ведомы. Ты же кроме дарований своих над всеми этими Герштейцвейгами и Нейгардтами еще великое преимущество имеешь: железную волю и непреоборимое терпенье, Против которого ничто устоять не может. Я знаю, что ты в походе ведешь жизнь солдатскую, а с сухарем в руке и луковицею, коими ты довольствуешься, наделаешь таких чудес, какие им и не снятся. Никто из них самоотвержением, подобным твоему, не Обладает».

’ Однако прямодушный Ермолов ошибался. Император Николай I, понимавший, что Кавказское наместничество ждет человека нового, по крайней мере более решительного и по-восточ-ному дипломатичного, не остановил свой монарший выбор на

опальном Муравьеве. Хотя, вне всяких сомнений, кандидатура Николая Николаевича называлась в столичных кругах едва ли не самой первой.

Новым главнокомандующим кавказскими войсками и царским наместником стал граф М.С. Воронцов, много потрудившийся на посту новороссийского генерал-губернатора. Однако, будучи человеком уже преклонного возраста, он никак не годился для руководства военными действиями в горном крае. Посему он из Тифлиса и выезжал впоследствии крайне редко.

Если судить по дневниковым записям, Муравьев воспринял такое назначение на Кавказское наместничество довольно спокойно. Он продолжал усиленно приводить в порядок свои записи о поездках на фрегате «Штандарт» в Турцию и Египет. Ко всему прочему, говоря уже на десяти восточных и европейских языках, он продолжил их изучение, взявшись за штудирование латинского и еврейского.

Опала закончилась для него в самом конце 1848 года. Отставной генерал-адъютант получает из Санкт-Петербурга известие, что «Государю благоугодно, чтобы он находился в его распоряжении». Монаршее пожелание было равносильно Высочайшему указу.

Такое приглашение вновь встать в армейский строй можно расценить только как моральную победу Николая Николаевича.

В январе 1849 года Муравьев прибыл в столицу. В военном министерстве он узнал о том, что вновь зачислен на действительную армейскую службу в чине генерал-лейтенанта. Николай Николаевич был назначен главным начальником запасных батальонов 3-го,

4-го и 5-го пехотных корпусов. В них рекруты проходили начальную военную подготовку, прежде чем попасть в строевые полки.

Затем следует назначение состоять при Военном министерстве. А вскоре – членом Военного совета. Можно думать, что Император Николай I, достаточно мудрый монарх, исподволь знакомил Муравьева с истинным положением дел в русской армии перед высоким назначением на Кавказ.

Назначения следуют одно за другим. 30 декабря 1849 года Николай Николаевич назначается командиром Гренадерского корпуса. То было уже проявление Высочайшего доверия – гренадеры наравне с лейб-гвардией считались наиболее подготовленной к войне частью армии России. Не случайно сын-наследник Императора Великий Князь Александр Николаевич шефствовал над гренадерами.

Согласно тем же записям, в тот год Муравьев избегал острых публичных суждений, все больше вникая в происходящие события. Генерал словно чувствовал грозное для России приближение Крымской войны, не зная еще своего места в грядущих событиях. Но, во всяком случае, он понимал, что его опыт и полководческий талант еще сослужат хорошую службу Отечеству. Дважды георгиевский кавалер искренне надеялся на такое.

Во главе Гренадерского корпуса ему пришлось совершить поход к западным границам Российской империи. Генерал-фельдмаршал И.Ф. Паскевич-Эриванский, светлейший князь Варшавский, наместник Царства Польского, которому в третий раз подчинили Муравьева, начал усмирение Венгрии, восставшей против австрийского владычества.

К границам Венгрии стягивались лучшие силы русской армии. Однако гренадерским полкам вместе с корпусным командиром не довелось повоевать в тот год. Революционная венгерская армия под командованием Гергея почти без сопротивления сложила перед русскими оружие и знамена...

Современники, хорошо знавшие отношение Императора Николая I к опальному, и не раз, Муравьеву, отмечают, что в 1853 году расположение Государя вернулось к нему в полной мере. Здесь тот и другой проявили известную долю такта, чтобы «помириться» во имя государственных интересов России.

В том же году Николай Николаевич Муравьев становится полным генералом – генералом от инфантерии. А в следующем, 1854-м, он снова Высочайше жалуется в генерал-адъютанты.

Однако на боевом поприще ему все же не находилось места. Восточная война, отгремев на берегах Дуная, перекинулась через Евпаторийский порт под Севастополь и стала называться теперь Крымской. Больших удач на сухопутном поле брани у русских войск пока не случалось.

Не менее тревожной, чем в Крыму, складывалась обстановка на Кавказе. Союзники сильным десантом занимают порт Анапа. Для вторжения в Грузию изготовляется экспедиционная армия под командованием Омер-паши. Господство на Черном море корабельных эскадр Британии и Франции позволяло десантировать их войска на морское побережье в Абхазии.

Турецкий султан «дарит» имаму Шамилю титул генералиссимуса черкесских и грузинских войск. Однако у предводителя горцев Чечни и Горного Дагестана такое громкое воинское звание

iife

особого восторга не вызывает. Шамиль был согласен принять от турок только военную помощь, но не ходить у них в подчинении.

Все это было так в истории Кавказской войны. Но летом 1854 года многочисленные отряды мюридов имама Шамиля, прорвав линию заградительных постов, совершают большой набег на Алазанскую долину Грузии. И с богатой военной добычей и пленниками горцы уходят обратно за Большой Кавказский хребет, в пределы имамата.

Совсем состарившийся царский наместник граф Воронцов не мог взять под контроль обстановку ни на русско-турецкой границе, ни на Кавказской укрепленной линии. Он только просил у Санкт-Петербурга новых полков, которые так требовались в Крыму, и даже планировал отвод русских войск из нагорного Дагестана.