Текст книги "Последние ворота Тьмы (СИ)"

Автор книги: Алексей Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 36 страниц)

Глава 3:

Нэйит и Олько

1.

Лэйми лежал, растянувшись на животе, и, положив голову на скрещенные руки, угрюмо смотрел на выход из своей комнаты. У него было скверное настроение. После той первой встречи Симала куда-то исчезла, и он сомневался, что сможет увидеть её вновь; он чувствовал себя обманутым, даже преданным, а после разговора с группой, занимавшейся Джангром, – ещё и совершенно выжатым. Ему не хотелось ничего делать.

Он не закрыл входа и потому не удивился, когда Охэйо ловко, одним движением, проскользнул внутрь. Аннит был в своей обычной одежде, – он не хотел походить на обитателей Хары. Его густые волосы были спутаны и влажно блестели. Его глаза блестели тоже; гораздо ярче.

– Ты был в Море Снов? – спросил Лэйми, не изменяя позы.

– Был, – слабо улыбаясь, ответил Охэйо. – Я купался. Вода, кстати, теплая.

– Купался?

– В этом есть что-то странное? Входя в Море Снов, вовсе не обязательно касаться их. Можно просто поплавать. Между прочим, меня пригласили харранцы. Они часто так делают. Советую попробовать. Я даже немного подремал на плаву.

– Приснилось что-нибудь?

– Так, ничего важного, – Охэйо встряхнул волосами, потом достал из кармана на рукаве гребень с ручкой и стал причесываться. – Мэтлай похож на меня. Я словно в зеркало смотрелся. И не только снаружи. Внутри тоже. Мы с ним как братья – даже не скажешь, кто старший.

– Тебе здесь нравится?

– Здесь, наверху, можно летать. Точно отталкиваясь, набирать очень большую скорость. Даже если во что-то врежешься – с тобой ничего не будет, разве что искры из глаз посыплются и в голове зазвенит, но это быстро проходит. И они все тут красивые. Почему бы и нет?

Лэйми невольно улыбнулся, встал, и, пользуясь небольшой силой тяжести, одним громадным прыжком подплыл к нему. Они сели на пятки, друг против друга.

– Они создали специальную группу для изучения моего архива, – убрав гребень в карман, сказал Охэйо. – Хорошо хоть, мне позволили решать, что им показывать, а что – нет. А вот все драгоценности я раздарил. Сомневаюсь, что они когда-либо пригодятся мне... Они радовались, как дети. Ещё больше они радовались моему архиву, – он поможет закрыть сразу множество пробелов в их познаниях. А многое в нем, как мне объяснили, – просто чушь. Короче, было интересно.

– А леры? Куда они делись?

– Унвин и Сарини уединились, – кажется, они без ума оттого, что здесь мальчики и девочки уравнены в некоторых... возможностях. Впрочем, когда я в последний раз их видел, это занятие уже успело им надоесть. Маахис почти всё время был со мной. Он изо всех сил старался быть полезным, но толку от него немного. Он хороший боец, но никудышный ученый. Всё время пребывает в мрачных размышлениях. Должно быть, жалеет о том, что не сможет меня замучить, – здесь можно чувствовать боль, только недолго и несильную. Если это его огорчает, он делает вид, что ни о чем таком даже не думает. Может, он и не так плох, как старается выглядеть.

– А Маула?

– Она умная девушка. Нет, в самом деле. Умнее я ещё не встречал. Она даже умнее меня. Рядом с ней я иногда чувствую себя мальчишкой, – Аннит смущенно рассмеялся. – А иногда наоборот, потому что математика у неё скверная. Но это я могу исправить. У неё есть несколько интересных идей...

– Вы занимаетесь с ней математикой? Ничем больше?

– Нам это нравиться. Потом, быть может. Сейчас у нас есть более интересные занятия. Мы исследуем производство вещей; Хара создает только то, что не повредит ей или кому-то из её обитателей. Каждый на протяжении жизни получает только одну вещь, с которой рождается; если кто-то гибнет в Море Снов, то его вещи гибнут вместе с ним. Обычно их оставляют наверху, – тогда они переживают хозяина, и в Харе накопилось множество довольно интересных штуковин. Назначение некоторых никому не понятно. Плохо то, что Хара работает уже на пределе возможностей: я не представляю, что здесь можно улучшить... – Охэйо вдруг замолчал и прислушался.

Лэйми тоже повернул голову. Из коридора доносился шум: кто-то громко призывал всех идти на собрание.

– Что-то случилось, – Охэйо ловко поднялся на ноги. – И наверняка скверное.

– Нападение?

– Нет, вряд ли. За всю её историю на Хару нападали восемь раз. Как видишь, она до сих пор существует. Ладно, хватит гадать. Пошли!

2.

Они собрались в общем зале: пятьдесят восемь харранцев и трое чужаков. Сарини и Унвин отсутствовали. Впрочем, едва ли кто-либо обратил на это внимание.

– Плохие новости, – говорил Мэтлай. Он сидел в центре зала, привычно скрестив босые ноги. – На планету Лахха, населенную людьми, проникли Мроо – из какого-то другого мира, подобного Джангру, через квантовые ворота, оставшиеся после колонизации, но с Мааналэйсой уже не связанные. Похоже, это какая-то экспериментальная модель, не способная перебрасывать материальные предметы, однако способная воссоздавать заново те паутины энергии, которые составляют разумные сущности Мроо. Они открыты уже давно, – он говорил это, очевидно, специально для пришельцев. Остальные, судя по скучающим лицам, всё это знали. – Мроо, в их естественной форме, не способны обращаться с предметами, но зато могут вселяться в тела людей и полностью подчинять их. Сейчас этот процесс идет чрезвычайно активно. Жертвы очень большие. Группа, которая занимается Лаххой, просит нас вмешатся и помочь, – их сил не хватает. Впрочем, их всегда недостаточно. Отправляемся немедленно. Вопросы есть?

– Есть, – Охэйо поднялся. – Что нам там делать?

– Постараться организовать сопротивление. При возможности, – спасти как можно больше людей. Но главное, – найти эти ворота и уничтожить их. Это понятно?

– Вполне.

3.

Они двигались безмолвно и быстро, вниз, всё время вниз. Группы, которые занимались каким-то миром-сном, жили, обычно, прямо над ним; это упрощало ориентацию и сокращало время вмешательства, если оно требовалось. Но здесь не было прямого пути: туннели извивались, суживались, вновь расширялись... Почти темные участки чередовались с ярко освещенными. Таинственное самосвечение меха сменялось озерцами застывшего солнца, разбросанными в хаотическом беспорядке. Лэйми едва поспевал за отрядом, но на сей раз двигался самостоятельно. Его уже не приходилось подталкивать.

Путешествие заняло, наверное, больше часа, – настолько извилист был путь. К тому же, сила тяжести всё время возрастала и лететь здесь уже не получалось – приходилось идти, а в узких местах – ползти на четвереньках. Строители Хары не позаботились об удобном транспорте.

Лэйми с облегчением перевел дух, когда они достигли Моря – больше похожего на бассейн. Покрытые длинным мехом покатые своды круглого, громадного помещения были расчерчены множеством зеленовато-белых светящихся полос, хаотично пересекавшихся. Под ними едва заметно колыхалась темная, глубокая вода, окаймленная покато уходящей вниз террасой. Её покрывало что-то вроде мокрой травы.

Лэйми вздрогнул, когда перед ним вдруг появилась Симала.

– Задержи дыхание, – сказала она, – и постарайся понять, что можешь вообще не дышать. Тогда нам не придется трясти тебя за ноги, чтобы вода вылилась из легких.

Лэйми подчинился. Ему хотелось дышать – но не сильнее, чем когда он задерживал дыхание под Зеркалом. Между тем, прошла уже минута... вторая... Ничего не менялось.

– Хорошо. Теперь для тебя главное – не отстать. И постарайся не натолкнуться случайно на какой-нибудь другой мир-сон, потому что никто не успеет тебя предупредить. Разговаривать под водой, как ты знаешь, нельзя.

Харранцы начали раздеваться, аккуратно складывая вещи. Стыдливости в них не оказалось ни капли, и это Лэйми мог понять – они все были мускулистые, гибкие и очень красивые, хотя и по-разному. Друг на друга они, правда, почти не смотрели. Одетыми остались всего двое, – они должны были сторожить вещи остальных.

Раздевшись, юноши и девушки связывали друг другу волосы в тугие узлы на затылке, чтобы они не мешали плыть. Лэйми помогла Симала, Охэйо – Маула. Всё было сделано меньше, чем за минуту, с хорошей армейской четкостью. Едва все были готовы, харранцы стали бросаться в воду и нырять. Лэйми оставалось лишь нырнуть за ними.

Вода и впрямь оказалась теплой и совершенно не щипала глаз. Он всегда неплохо плавал и теперь сразу ушел в глубину, стараясь не потерять из виду Маахиса и Охэйо, – они плыли чуть впереди. Симала держалась сбоку.

Свет, падавший сверху, быстро мерк. Лэйми ощутил, как вода сжимает его тело, весьма неприятно, но боли он не чувствовал. Чуть больше его беспокоили инстинктивные попытки его тела дышать, но они вовсе не были настойчивыми.

На глубине метров в тридцать он наткнулся на что-то, похожее на упругую пленку; она мгновенно обволокла его тело и почти выбросила его на ту сторону. Это была уже не вода: плотная, текучая среда, в которой он мог плыть, но похожая на очень густой газ больше, чем на жидкость. Быстрые мурашки пробежали по его коже, тотчас исчезнув. Немного опомнившись, Лэйми осмотрелся.

Море Снов пронизывали колоссальные, – четыре его роста в диаметре, – вертикальные и горизонтальные колонны. Они составляли такую же кристаллическую решетку, как и наверху, но только громадную, с ячейками метров в пятьдесят. И в центре каждой...

Это мало походило на миры, – скорее, на сюрреалистические круглые фонари, покрытые красновато-желтыми узорами, – так могли бы выглядеть настоящие планеты в инфракрасном свете. Вода казалась совершенно темной; множество разнокалиберных сфер тлело в ней, словно облака ярких лун или солнц, видимых сквозь темное стекло.

Впрочем, Лэйми некогда было смотреть на них, – он напрягал все силы, стараясь не отстать от харранцев. Они плыли как-то странно, по-дельфиньи изгибая тела, но при том, – очень быстро. Он старался подражать им, и это мало-помалу удавалось всё лучше.

Мэтлай вел отряд. Харранцы уходили вниз почти вертикально, пробиваясь сквозь теплые потоки, поднимавшиеся из бездны под ними, – не особенно сильные, они всё же досаждали Лэйми, мешая сохранять ориентацию.

Им пришлось погрузиться на глубину почти мили; это заняло ещё один час. Лэйми совершенно потерял ощущение реальности; ему казалось, что всё это происходит во сне, и он реагировал на всё чисто механически. Он устал, все мускулы ныли, но тело подчинялось ему по-прежнему.

Вдруг Мэтлай повернул в сторону. Сфера, к которой он плыл, была немного меньше остальных, но светилась более ярким зеленовато-желтым. Это могло означать угрожаемое положение. А могло и ничего не означать.

Мэтлай же первым проник внутрь: просто коснулся рукой сферы и исчез, не оставив ничего, кроме мгновенной вспышки. За ним последовали остальные. У Лэйми зарябило в глазах, но он плыл так же быстро.

Вблизи сфера утратила всякое сходство с планетой – жидкий шар света с удивительно тонкими, текучими зелеными и желтыми прожилками. Будь у него время, Лэйми непременно полюбовался бы им, но времени не было – уже почти все оказались внутри. Здесь осталась лишь Симала, с видимым нетерпением наблюдавшая за ним.

Лэйми ещё пару раз толкнулся ногами, и, протянув руку, коснулся сферы. Вспышка...

4.

Олько очнулся и пару секунд удивленно смотрел в потолок. Ему приснился странный сон, – о месте, где люди парят в воздухе, пронизанном бесконечной решеткой из стальных прутьев, – но деталей он не мог вспомнить. Такое случалось уже не в первый раз; подобная история приснилась ему однажды, давно, но лишь сейчас ему пришло в голову вспомнить её.

Всё это было очень странно. Юноша помотал головой, потом упруго вскочил, отбросив одеяло. Его родители уехали, а сам он заболел, – короче, должен был провести несколько дней дома, совершенно один. Впрочем, его болезнь называлась на деле воспалением хитрости: её вызвало знакомство с очень симпатичной девчонкой, которая сейчас потягивалась, насмешливо глядя на него.

Он вспомнил, как смотрел на неё вчера, – после их второго, очень обстоятельного слияния, плавая в томной, счастливой усталости. Теперь, на второй день "постельного режима", Олько с самого утра почувствовал, что им нужно отдохнуть друг от друга: быть вместе, конечно, замечательно, – но сколько раз можно повторять одно и то же? Да и узнали они друг о друге так много, что ему невыносимо захотелось погулять и разложить всё по полочкам. Он очень любил, рассуждая, бродить в одиночестве по улицам города, забираясь порой на удивление далеко.

Окно комнаты ещё с вечера было открыто, и он бездумно подошел к нему, невольно глубоко втягивая сырой осенний воздух. Он не сразу заметил, что Нэйит стоит рядом с ним, положив ладони на перила и слабо улыбаясь. Она была красивой девчонкой с высокими скулами и насмешливым блеском длинных зеленых глаз. Её кожу за эти дни покрыл густой загар, тяжелая грива черных блестящих волос пришла в симпатичный естественный беспорядок. Сильный ветер трепал эту её единственную, в данный момент, одежду. Олько покосился на неё, потом, смутившись, перевел взгляд, – и, перегнувшись через подоконник, посмотрел вниз.

Внизу, на глубине четырех этажей, лежала просторная терраса с небольшими башенками – плоская крыша высокого здания, задней стеной примыкавшего к отвесно срезанному склону. Под ним виднелся узкий двор с пожухлыми по осени клумбами, высокая железная ограда, узкая улица, глубокий канал с крутыми земляными берегами, полоса высоких облетевших деревьев – а за ними такой же желтый, шестиэтажный, с белой отделкой фасад.

Юноша вздохнул и перевел взгляд дальше, на поднимавшийся за шестиэтажкой обрыв. Протянувшиеся вдоль него, поверху, разнокалиберные деревья казались зелеными облачками. Там и сям из зелени выступали опасно покосившиеся над обрывом заборы, а вдалеке, может быть, в километре, под слоем тяжелых синеватых туч серела длинная пятиэтажка с плоской крышей.

Олько на минуту подумалось, каково жить там, где обзор гораздо лучше, – но эта мысль недолго занимала его. Прохладный, влажный ветер овеял его, окутал запахом палых листьев, вызвав странное, необъяснимое чувство, иногда возникавшее у него в предчувствии одиноких прогулок, – и юноша с неожиданной остротой почувствовал свое сильное, мускулистое, нагое сейчас тело...

Потянувшись, он зашел в ванную, бездумно взглянул в глубину зеркала... и вздрогнул, увидев своё хмурое, темное от загара лицо, – на миг ему померещился совершенно незнакомый парень, и он смотрел в зеркало, пока не закружилась голова. Олько показалось вдруг очень важным не отводить глаз, хотя его тело задрожало от напряжения. Ему почему-то представлялось совершенно другое лицо, – с золотистой от природы кожей и с волосами чернее самой ночи.

Олько усмехнулся и помотал тяжелой гривой темно-золотых волос, небрежно падавших на плечи, – рослый, гибкий юноша всего лет семнадцати, со скуластым лицом и длинными, темно-зелеными глазами. На его левом запястье болтался браслет из нескольких ниток блестящих разноцветных галек, собранных на морском берегу.

Всласть поплюхавшись в воде, юноша оделся, – это заняло совсем немного времени, – и простился с подругой, зная, что уже через неделю их двухдневное безумие повторится вновь.

5.

Просторный ухоженный двор окружали одинаковые низкие четырехэтажки с железными крышами. Пройдя между них, всего минут через пять Олько добрался до автобусной остановки, – и ещё через час подошел к своему любимому месту, к Разлому. Двадцать два года назад, во время страшного землетрясения, земля здесь раскололась. Громадный кусок города опустился почти на тридцать метров и был затоплен озером Тайлин; тогда погибло множество людей. Сейчас перед ним до смутного горизонта простиралась вода. Из неё поднимались полуразрушенные и почти целые остовы многоэтажных зданий, верхушки уличных фонарей и ветки погибших деревьев – странное, зловещее, неодолимо привлекательное зрелище. Свинцовый простор озера выглядел сегодня страшновато; ему не понравилось, как прежде, тут стоять. Впрочем, время, когда он просто стоял и смотрел на Разлом, давно прошло; сейчас у него появились другие увлечения.

Под ним был поросший бурьяном откос, круто сбегавший к воде. Слабый плеск волн и простор озера под сумрачными серыми небесами дышали покоем. Остовы зданий походили на причудливые скалы; среди них выделялась квадратная железобетонная башня со скругленными углами. Она заметно сужалась снизу вверх, и, хотя её основание скрывалось в воде, поднималась над ней метров на шестьдесят. В отличие от большинства других строений, она стояла совершенно прямо; её гладкие серые стены прорезали узкие, похожие на амбразуры окна. Над её плоской крышей поднималось несколько высоченных антенн, порыжевших от ржавчины.

Олько смотрел на одно из её окон, метров на восемь ниже крыши; однажды ночью он увидел в нем таинственный синеватый свет. Уже само по себе это удивляло, но он увидел этот свет и через два месяца, и через полгода, и через год. Свет был слабым, – собственно, едва заметным, – но ему нестерпимо хотелось раскрыть его тайну. Но до башни было метров пятьсот, – слишком много, чтобы преодолеть их вплавь, ведь вода озера Тайлин, очень глубокого, всегда была холодной; но на сей счет Олько имел свои соображения.

Ловко балансируя на пятках, он скатился к берегу. Здесь, в устье промоины, под мусором был спрятан плот, – всего несколько бревен, связанных ржавой проволокой. Олько соорудил его ещё летом и тогда же убедился, что плот выдерживает его вес; конечно, чтобы устоять на нем, нужна известная ловкость – но её ему не занимать.

Несколько минут он медлил, тщательно осматриваясь: шарится в развалинах запрещалось законом, – а ему вовсе не хотелось в участок. Убедившись, что вокруг царит тишина и безлюдье, Олько разделся; прикосновение босых ног к холодному, влажному песку оказалось неожиданно приятным. Он несколько раз ковырнул его ступней и вытащил грубое самодельное весло. Потом спрятал одежду в яме, похожей на собачью нору, и стащил тяжеленный плот в озеро.

После первых же шагов холодная вода дошла до бедер, и Олько торопливо взобрался на плот, сев на пятки. Тот ушел в воду почти полностью, – юноша вырос и стал тяжелее, чем в прошлый раз. Плот опасно колебался, весло, которым он толкался, глубоко вязло в мягком дне. Олько била крупная дрожь, – больше от страха, чем от холода. Ему хотелось вернуться назад, – до берега пока всего шагов семь, – но он, сжав зубы, начал грести. Плот плыл медленно, словно в кошмарном сне, и слушался плохо. Олько боялся, что вот-вот с него упадет. Вообще-то он хорошо плавал – но там, где вода всё же теплее.

Олько очень боялся, что его могут увидеть: бывать в затопленных районах запрещалось, и нарушителя ждал, самое малое, штраф за хулиганство. Если же при нем была хотя бы одна вещь из разрушенного дома, даже неценная, – не миновать исправительных работ. Впрочем, теперь, через двадцать два года, мародеры почти перевелись: всё сколько-нибудь стоящее уже давно растащили. Тем не менее, про эти места ходило множество жутких историй.

Первые сто метров были самыми трудными: здесь из воды торчали ветки мертвых деревьев, в которых запуталось множество всякого плавучего хлама. Здесь ему пришлось лавировать, а пару раз даже расчищать себе путь.

Проплыв между двух полуразрушенных домов, он оказался в затопленном дворе, – уже далеко не в первый раз. Здания здесь осели, перекосившись самым причудливым образом. Внутренность их превратилась в лабиринты из завалов и разошедшихся стен, лезть в них было смертельно опасно: любое неосторожное движение могло вызвать обвал. Может быть поэтому Олько выползал их сверху донизу. Даже мародеры избегали этих мест, но он был готов на всё, чтобы найти книги: в одном месте ему посчастливилось разыскать несколько книг времен Коммуны, прочтя которые он стал совсем другим человеком. Обладание ими вполне могло стоить ему головы, и он держал их в укромном месте, на чердаке своего дома.

Миновав ещё несколько дворов, он оказался перед квадратным железобетонным островом с глухими стенами – двадцатипятиэтажным зданием Особого Управления, рухнувшим плашмя во время землетрясения и наполовину погруженным в воду. Через двери на крыше он мог попасть внутрь, но передвигаться в лабиринте колодцев, в которые превратились комнаты, было черезвычайно трудно.

Здесь, вдали от берега, Олько досаждали волны: они заливали его ноги и раскачивали плот, угрожая его опрокинуть, так что до башни он добрался лишь минут через двадцать. Она поднималась над лагуной затопленного внутреннего двора, а вокруг неё из воды вздымались груды балок и плит, – всё, что осталось от рухнувшего Центра связи. Когда он миновал их, серо-зеленые, осклизлые стены башни уже, казалось, нависали над ним.

Олько проплыл вокруг неё, потом задумался. До самого нижнего окна было метра четыре, не меньше, однако он зашел уже слишком далеко, чтобы отступать. Отплыв к ближайшей груде бетонных обломков, он вытащил на неё плот и бросился в воду. Добравшись до стены башни, Олько нырнул, набрав побольше воздуха.

Как он и надеялся, не очень глубоко под водой тоже скрывался ряд окон. Миновав одно из них, похожее на узкий туннель, он попал в почти темное помещение. Прямо перед ним виднелась тяжелая стальная дверь, приоткрытая – к счастью. Она так проржавела, что даже не шевельнулась, когда юноша толкнул её.

С трудом протиснувшись в узкую щель, он попал уже в непроглядную тьму; лишь слева от него, за едва различимым проемом, брезжил падавший откуда-то сверху свет. Олько спешно поплыл к нему. Грудь начало жечь от недостатка воздуха; мучительно хотелось вдохнуть, но под водой он плыл медленно, словно в кошмаре, и лишь через несколько бесконечных секунд, миновав дверь в толстой стене, увидел над собой зыбкие блики. Всплыв к ним, он судорожно перевел дыхание и осмотрелся.

Он попал в лестничную шахту, почти темную: лишь из вертикального ряда узких окон в неё падал дневной свет. Жутко отблескивая на беззвучно колебавшейся воде, он исчезал без остатка в совершенно черных провалах распахнутых стальных дверей с остатками зеленой краски; другие двери были наглухо закрыты.

Подплыв к лестнице, Олько спешно поднялся по ней, чувствуя, как мягко, беззвучно подаются под босыми ногами съеденные ржавчиной стальные ступеньки. Остановившись у выходившего на озеро окна, он сел на корточки, дрожа и обхватив руками голые плечи. После холодной воды прохладный сырой воздух казался ему теплым одеялом.

Отогревшись и размяв мышцы, Олько вновь пошел вверх. Здесь было странно тихо. Ни звука. Он ступал совершенно бесшумно, но стук его сердца, казалось, отдавался эхом. Сквозь узкие стальные двери он видел пустые бетонные комнаты, – в некоторых не хватало даже части пола, и между обнаженными арматурными прутьями виднелись нижние помещения. Олько вновь ощутил легкий налет нереальности происходящего. Он уже видел что-то похожее, – правда, не в своей жизни...

Поднявшись этажей на десять, он остановился отдохнуть. Теперь за широкой полосой развалин стал виден свинцовый простор озера, сливавшийся с хмурым небом. Оттуда дул сильный, сырой ветер. Усмехнувшись, он взобрался на подоконник и высунулся в окно, разглядывая падавшую вниз стену.

Взглянув на продырявленный пустыми окнами фасад лежащего плашмя Управления, Олько судорожно шарахнулся назад и спрыгнул на пол, – он заметил человека, стоявшего на самом краю, над водой. Вновь сев на корточки в углу, юноша сжался. Обхватив руками плечи, он постарался представить, что мог увидеть, так же держа голову, и пришел к неутешительному выводу, – чужак, несомненно, заметил его. Образ незнакомца назойливо крутился в памяти, – молодой, хотя и старше его парень с темными, очень коротко подстриженными волосами. Лица Олько не успел рассмотреть, но оно казалось ему каким-то застывшим. Это пугало его, – здесь он чувствовал себя в безопасности, но, когда ему придется возвращаться...

Он не представлял, кто бы это мог быть, но скорее всего, – мародер или сумасшедший. И в том и в другом случае встреча с ним смертельно опасна. В городе давно ходили слухи о странных людях, живущих в затопленных развалинах, и Олько начал думать, что это правда. Он уже несколько раз встречал здесь чужаков, – большей частью таких же, как он, любопытных мальчишек, но однажды мужчина постарше совершенно неожиданно швырнул в него ножом. Олько едва увернулся и подобрал нож; должно быть, лишь поэтому напавший не стал его преследовать. Однако человек внизу был одет не в плавки: несомненно, он приплыл на лодке – а они вмещают человек пять...

Олько долго проклинал свое любопытство, но именно оно, в конечном счете, взяло верх: он поднялся и очень осторожно выглянул наружу. На фасаде никого не было. Юноша осмотрелся, насколько мог, перебегая от окна к окну, но никого не смог заметить. В любом случае, возвращаться прямо вот сейчас не стоило, и он решил тщательно обследовать это место, чтобы не пришлось пробираться сюда второй раз.

Незаметно миновав нужный этаж, он добрался до крыши, – на неё вела узкая вертикальная лестница, и Олько немедленно взобрался по ней. Люк не был заперт, но оказался столь тяжелым, что он едва не надорвался, пытаясь отвалить его. К тому же, на крыше ему вновь стало неуютно, – её светлый простор, застеленный замусоренным рубероидом, делал его беззащитным. Ему очень хотелось взобраться на одну из антенных мачт, – её верхушка то и дело терялась в низко ползущих тучах, – но в свете уже случившегося это было, мягко говоря, неразумно, и Олько, печально вздохнув, спустился на два этажа вниз. Здесь на площадке нашлась единственная ржавая дверь, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы открыть её. В конце концов, она подалась неожиданно, с оглушительным скрипом, напугавшим его до полусмерти. Замерев, он какое-то время прислушивался; всё было тихо.

В узкую комнатку за дверью выходило ещё несколько дверей. Олько пошел вперед, ощутив чудесный азарт исследования. Его чуткие босые ноги ступали совершенно бесшумно.

Как это часто бывает, азарт сменился разочарованием при более близком знакомстве: все двери на этом этаже были распахнуты или легко открывались, а комнаты за ними оказались совершенно пусты. Здесь до него бывали много раз. Что он мог найти?

Обойдя весь этаж, Олько не нашел ничего интересного, кроме проржавевшего распределительного щита. Что-то внутри него издавало слабое, почти беззвучное, но раздражающее уши жужжание: почему-то по линии ещё поступал ток, и это, непонятно отчего, немного напугало юношу.

Он не смог попасть только в ту часть этажа, слева от лестницы, где видел свет: стена тут была совершенно глухой. Возле неё стоял старый, выпотрошенный сейф, и, заглянув за него, Олько увидел в узкую щель край дверного проема. Загадка разрешилась, но толку от этого оказалось немного: сейф был столь тяжелым, что он никак не мог его сдвинуть, хотя толкал изо всех сил и даже взмок. Тогда юноша сменил тактику: запустив ладони в щель у верха сейфа, он уперся босой ногой в стену и потянул изо всех сил. Сейф качнулся. Олько продолжал тянуть, – и ещё через миг громадина с невероятным грохотом опрокинулась.

Юноша чихал, стоя в клубах пыли, ошалевший от шума, твердо уверенный, что сюда обязательно кто-нибудь прибежит. Однако минуты шли за минутами, а тишину не нарушало ничего. Понемногу успокоившись, он осмотрел открывшуюся дверь, – отлитая из цельной стали и запертая на сложный кодовый замок.

Олько с трудом повернул покрытый ржавчиной наборный диск, и печально вздохнул: эта дверь не из тех, которые он мог бы выломать. Потом, подумав об окне, он поднялся этажом выше и лег на подоконник, глядя вниз.

До того, нижнего окна было всего метра два бетонной стены, – не совсем отвесной, так что он мог по ней соскользнуть. Затея была, разумеется, чистым безумием: высота превышала пятьдесят метров, и Олько понимал, что бетон обдерет его до костей прежде, чем он свалится в воду, промахнувшись. Однако он увидел ещё кое-что: окно когда-то закрывал стальной ставень, сейчас сорванный изнутри, словно в комнате произошел взрыв. Однако сама ставня, выгнутая и перекошенная, ещё крепко держалась на петлях, и он мог за неё ухватиться.

Олько торопливо развернулся и повис на руках. О том, как станет возвращаться, он не думал, надеясь, что дверь можно открыть изнутри.

Потребовалось усилие, чтобы разжать ладони. Олько заскользил вниз, шершавый бетон ободрал ему локти и колени, опалив, как огнем. Затем пальцы его босых ног с силой врезались в подоконник, – и он опрокинулся назад.

Судорожно взметнувшись, его рука намертво вцепилась в ставень. Связки отчетливо хрустнули, – и через миг в плечо юноши ударила острая, раскаленная боль. Олько повис, отчаянно пытаясь подтянуться на этой несчастной руке. Плечо жгло, словно в нем вспыхнуло пламя, от локтя стекала горячая кровь, но он только удвоил усилия: боль привела его в ярость.

Наконец, он схватился второй рукой, и, закусив губу, подтянулся. Упершись подбородком, поджал ноги, нащупал босой ступней проем. Потом медленно, неуклюже забрался в окно. Его всего трясло, и потребовалось минут пять, чтобы унять дрожь. Казалось, она никогда не прекратится.

Наконец, он заглянул внутрь комнаты. В ней не нашлось ничего привлекательного: глухие бетонные стены, пол, заваленный ржавым, искореженным железом. Но точно против окна стояло странное зеркало в массивной раме из темного металла, по виду, – неподъемной тяжести и такое громадное, что просто не могло пройти в дверь. Должно быть, его поместили сюда ещё при строительстве башни, и только лишь поэтому оно ещё оставалось на месте. Стекло в нем было очень толстым и свинцово-мутным; Олько не сразу осознал, что в нем ничего не отражается.

Очень осторожно, тщательно выбирая, куда ставить ногу, он подошел к нему, забыв про боль. По стеклу пробегали слабые голубоватые блики; это и был поманивший его подвижный свет.

Юноша протянул к зеркалу руку, потом испуганно отдернул её. Когда-то оно находилось в большом бронированном сейфе, начисто уничтоженном взрывом. Судя повалявшимся в углах обломкам, именно зеркало стало его центром. Взрыв произошел недавно: слой ржавчины был ещё тонким, и Олько помнил, что два года назад, когда он увидел башню в первый раз, это окно было закрыто.

С зеркалом происходило что-то странное: блики стали двигаться быстрее, они приобретали очертания, – непонятные, но отчетливо поднимавшиеся над поверхностью стекла. Они призрачными, туманными полосами начинали тянуться к нему.

По коже Олько прошли крупные мурашки. Он попятился к окну, – но под ним не оказалось никаких выступающих частей: он мог только прыгнуть в воду с высоты шестнадцатиэтажного дома. Она была раз в пять больше той, с которой ему приходилось нырять, и он решился бы прыгнуть только в одном случае, – если ему станет уже всё равно, жить или умереть. Пока до такого ещё не дошло.