Текст книги "Первая просека"
Автор книги: Александр Грачев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц)
Раздался всплеск воды, все куда-то исчезло. Захар с облегчением открыл глаза и тут же зажмурился: солнце уже поднялось из-за сопок, лучи его били прямо в лицо.
Неподалеку бултыхался в реке Головаха. Вот он поплыл, удаляясь от берега. Мысль пришла моментально – лучшего случая не дождаться! Где ружье? Ага, вон оно, на одежде! И затвор не вынут: видно, подействовал вчерашний разговор.
Дождавшись, когда Головаха отплыл подальше, Захар встал, спокойно подошел к берегу и так же спокойно взял любимую «фроловку». Открыл затвор. В магазине и казеннике все четыре патрона.
Увидев Захара с ружьем в руках, Головаха медленно двинулся к берегу.
– Зачем взял ружье?
– Затем, что оно мое.
– Да я ничего, я просто так, – зачастил Головаха, заискивающе улыбаясь. – Я же хотел сегодня отдать его тебе.
– Раз хотел, тогда нечего спрашивать. Вылезай и одевайся.
Захар взял ружье на изготовку.
– Слушай, кореш, ты чего это?
– А того, что ты собирайся побыстрее да садись на весла.
– Ну что ж, на весла так на весла, – покорно согласился Головаха. – Может, пошамаем?
– В дороге «пошамаешь». Завтра к обеду чтоб пригнал мне лодку до стройки.
– Продаешь?
– Ты меня не купил! Побыстрее поворачивайся.
Захар еще никогда в жизни не испытывал такого прилива злости и решимости, как сейчас. Перед ним был коварный враг, за каждым его движением теперь надо зорко следить; может, придется не спать сутки, двое суток. Но это не пугало и не беспокоило его, он уже рассчитал наперед каждый свой шаг.
– Где финка? – спросил он Головаху. – Вынь и брось вот сюда, к костру.
Дрожащими руками тот вынул нож из кармана, кинул под ноги Захара. Захар отбросил его ногой подальше, отступил туда, держа ружье на изготовку, и только тогда нагнулся, поднял и спрятал финку в карман. По его команде Головаха собрал пожитки и отнес в лодку, отлил воду, потом развернул лодку кормой к берегу, а сам уселся на весла. Захар сел на корму, все так же держа ружье.
– Запомни, – спокойно сказал Захар, – при первой же попытке поднять весло или опрокинуть лодку получишь заряд без предупреждения.
– Не буду, кореш, только не стреляй, – расслабленно произнес Головаха. Воля Захара превратила его в жалкую тряпку.
– Держи не дальше десяти метров от берега, – приказал Захар.
Течение быстро несло лодку. К вечеру они прошли больше половины пути до стройки. Ночлег Захар выбрал на открытом песчаном берегу. По его приказанию Головаха натаскал кучу сушняка, разжег костер. Дождавшись, когда Головаха поужинал и улегся спать, Захар открыл банку консервов из собственных запасов, достал кружку и сахар и плотно поужинал.
И вот он сидит у костра, караулит каждое движение Головахи и думает. Жутковато, но за мыслями страх забывается. Как он скучает по друзьям, оставшимся там, на стройке, – по Каргополову, Гурилеву и… Любаше! Почему она не выходит у него из головы? Почему она вытеснила в мыслях Настеньку? Вот и сейчас ее милый образ – глаза, полные затаенного огня, нежный овал лица, гордо посаженная головка и пушистые русые косы, как все это бесконечно дорого ему, сколько во всем этом светлого, милого, так необходимого его душе! А Ваня Каргополов – был ли еще в жизни Захара друг, которого бы он так по-братски всем сердцем любил? И от них он хотел бежать…
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯНа вторые сутки плавания вдали показались знакомые очертания сопок и села Пермского.
Всего шесть дней прошло с той проклятой ночи, когда Захар решился бежать, ему же казалось, что прошла целая вечность – так много испытал, пережил, передумал он за эти дни. Горечь и радость перемешались в его душе, и он не чаял, когда отделается от Головахи, увидит друзей.
Лодка обогнула мыс, и Захар увидел полуголых парней, занятых рыбной ловлей. Они выбирали мелкую рыбешку из небольшого бредешка и до того увлеклись своим занятием, что не заметили лодку. Захар поздоровался, и тогда все сразу выпрямились, с удивлением поглядев на нежданных гостей.
– Ну как, попадает? – спросил Захар.
– Попадает… Кошке на обед.
Курчавый широкоскулый крепыш с облупившимся носом сплюнул и прикрикнул на остальных:
– Давай выбирай!
Захар посоветовал:
– Удочками лучше, крупная попадает. А этим бреднем все равно что штанами ловить.
– А где их возьмешь, удочки? – буркнул в ответ курчавый. – Утиль этот с ограды сняли, от курен кто-то завешивал огород.
– Для столовой ловите?
– Для себя! Жрать нечего.
– А почему нечего?
– Да ты что за спрос? – обозлился курчавый. – Езжай своей дорогой, не докучай тут!..
Захар глуховато сказал:
– Я шесть дней не разговаривал с порядочными людьми. По живому слову соскучился.
Все с интересом посмотрели на него.
– А этот – не порядочный? – спросил высокий костлявый детина, кивнув на Головаху.
– Вот именно. Из бегов возвращаемся.
– Ты это серьезно?
– Уж серьезней некуда.
– А что-то незаметно. У нас вон там двое беглых лежат, так кожа до кости и бородища до пупа.
– Не успели отрастить, вовремя повернули назад, – усмехнулся Захар.
– Нет, вы серьезно – бегали? – снова спросил курчавый.
– Да честное слово! – воскликнул Захар. И улыбнулся душевно: – Что, бить будете?
– На черта нам бить! Мы сами такие, понял?
– Какие?.. – Захар внимательно посмотрел на курчавого.
– А вот такие – из «гулькома». Слышал про такую организацию?
– Слышал. – Захар помолчал, наблюдая, как парни выбирают перепачканных в грязи мелких карасиков и сазанчиков. – Если надо, я могу дать крючки, штук пять, – предложил он, ни к кому не обращаясь.
– А у тебя есть? Слушай, дай, – подобревшим голосом сказал курчавый, выпрямляясь. – Понимаешь, сорганизовали артель по пропитанию. Карточек-то нам не дали… А вы чего же вернулись?
– Просто передумали. – Захар не хотел говорить о Головахе: кто знает, что это за люди, вдруг тут единомышленники окажутся? – А вы что, тоже собираетесь?
– Собирались вот, да притык получился. – Курчавый вымыл руки, вытер их о траву, присел на нос лодки. – Ладно, ребята, бросайте эту плотву, давайте перекурим, – распорядился он.
Парни подошли к лодке, расселись на траве.
– Да-а, собрались вот, а теперь дело развалилось, – продолжал курчавый, скручивая цигарку. Был он как дубок – с короткой сильной шеей, с мускулистым, крепко сбитым телом. Серые глаза с легким прищуром, властный голос – все говорило о его уме, воле и смелости. – Так ты нам крючки-то дай в самом деле. Говорят, карась хорошо идет на удочку в Мылкинском озере… Хотели, брат, двинуть через тайгу, тут где-то есть тропа до станции Бочкарево. Восемьсот километров, считают.
Он закурил, сделал глубокую затяжку и продолжал:
– А тут случилась такая история. Вчера к нам в конюшню – мы живем в брошенной конюшне, – пояснил он, – вечером вваливаются двое оборванцев, еле держатся на ногах – кожа да кости, обросшие, как дьяконы. Пришли и сразу легли. Немного отдышались, попросили чего-нибудь поесть. Собрали им крохи, у кого что было, так они почти живьем проглотили. Очухались немного и рассказали невеселую историю. Может, брешут, но, если судить по их виду, то вполне возможно, что все правда. С месяц назад в эту конюшню, где мы сейчас живем и где тогда жили они, – словом, в «гульком», заявился какой-то мужичок и говорит: «Смогу довести за плату напрямик через тайгу до станции Бочкарево». Ребят было одиннадцать человек. Сторговались с мужичком по две сотни с каждого, запаслись продуктами на две недели и двинули. По пути, мол, можно бить зверя – у мужичка было ружье – да ловить рыбу в дополнение к питанию.
Курчавый глубоко затянулся, выпустил длинную струю дыма.
– Идут день, другой, третий… Тропа торная, идти легко. Потом свернули на какой-то отвилок, стало труднее пробираться. А на седьмой день кончилась тропка. А тайга такая, что хоть топором прорубайся! И тут заметили, что вроде ходят они по одному и тому же месту, вокруг сопки. Они к мужичку: «Ты нарочно плутаешь?» – «Что вы, робятки, идем правильно. Где-то тут должна быть речка. Посидите, я мигом ее найду». Ушел – и пропал: будто черти с квасом съели… Ждали ребята его день, ждали ночь, а наутро сами пошли искать речку. А речки, оказывается, и в помине нет. Ходили целую неделю, думали найти тропку и закружились окончательно. Потом кончились продукты, стали есть траву, зеленую ягоду, грибы. Двое отравились грибами, померли… Началась свара: один тянет туда, другой – сюда. Обессилели от голода… Кто послабее, тех бросали, потому что другого выхода не было. Эти двое, они давно дружили, решили идти только в одном направлении, на восток, чтобы добраться до Амура. На восьмые сутки вышли к Амуру еле живые, увидели нанайцев, а те привезли их сюда. Сейчас отлеживаются.
– А почему же их в больницу не положили? – спросил Захар, потрясенный рассказом.
– Говорил я сегодня в больнице – может, заберут…
Курчавый помолчал, потом заключил:
– Видишь, вот как оно, дело-то обернулось! Вы небось и десятой доли не хлебнули такого?
– Зато я другого хватил, – ответил Захар, доставая из рюкзака коробку с рыболовными крючками. – Сами-то с одного места все? – не без умысла спросил он, чтобы решить потом, говорить или нет о Головахе.
– С бору по сосенке, – нехотя ответил курчавый. – Мы вот трое, – кивнул он на парней, сидящих по правую руку от него, – с Кубани, только из разных станиц, а это четверо – из Горького.
– Вот, нате по одному на каждого. – Захар кинул курчавому коробок с крючками.
– Вот спасибо. Теперь дело пойдет. Так ты говоришь – другого хватили? Тонули, что ли?
Захар еще раз оглядел ребят – нет ли здесь воровской физиономии? – и сказал:
– С этим вот типом связался, с бандюгой. Теперь гоню его обратно.
– Я что-то ничего не пойму, – недоуменно произнес курчавый.
Только теперь все обратили внимание, что Захар держит ружье на коленях, а Головаха прилег на мешок, накинул пальто на голову, да так ни разу и не высунулся из-под него.
Рассказ Захара о побеге все слушали затаив дыхание.
– Как, ты сказал, его фамилия, Головаха? – первым нарушил тишину парень с глазами-васильками.
– А ты что, знаешь его?
– Так это же шулер и вор! Его чуть не убили наши ребята. Он жил у нас на чердаке, всех обжуливал в карты, а потом у одного часы спер. Ох, и били же его!.. Два дня лежал, примочки делал, а потом его выгнали с чердака.
– Ну вот, он самый и есть, – усмехнулся Захар, видя, что друзей Головахи здесь не найдется.
– Да-а, каких-то только людей не понаехало сюда! – в раздумье сказал курчавый. – Ты прав, браток. Окажись с таким один на один в тайге – он из-за куска хлеба убьет, гад!.. Ну, давай, братва, скатывай бредень и до хаты!
Курчавый сменил Головаху на веслах, и все двинулись на стройку. Пристали они к берегу у Пермского уже на закате солнца.
До дрожи в коленях волновался Захар, поднимаясь на берег. Шагая с рюкзаком за спиной, он вглядывался в лица прохожих, страстно ища и опасаясь встретить знакомых, особенно Любашу. Отнести Любаше ведро и весла он попросил парня с синими глазами: «Поставь у крыльца и уйди! А если тебя увидят, скажи, что какой-то парень передал».
Потом Захар отвел Головаху в милицию. Бандита здесь уже знали, и сообщение Захара ни у кого не вызвало сомнения. Когда Головаху повели к выходу, он зло глянул на Захара и прошипел:
– Я тебя под землей найду! Ты мне еще поплатишься…
– Смотри, сам не попадись мне еще раз, – ответил Захар. – Уж тогда я не стану с тобой цацкаться!
Конюшня, куда они пришли с курчавым, оказалась знакомой Захару – это было подворье того самого мужика – Савелия Бормотова, у которого они с Аникановым покупали яйца и молоко в день приезда, в мае. «Уж не этот ли мужичок завел ребят в тайгу и бросил на голодную смерть?» – подумал Захар.
В углу конюшни неровно мигала коптилка, бросая красноватый отсвет на подгнившие бревна, а перед нею чернели силуэты парней, занятых каким-то делом. Подойдя вплотную, Захар увидел картежников. Они резались в очко и так вошли в азарт, что не заметили пришедших. Каково же было удивление Захара, когда среди игроков он разглядел Пригницына и Рогульника. Теперь, после всего пережитого, Захар был рад встретиться даже с ними.
– Вроде как Жернаков? – вглядываясь в темноту, спросил Пригницын.
– Вроде бы он, – усмехнулся Захар.
– Га, здоров, друг! – Пригницын протянул руку; Рогульник лишь угрюмо посмотрел в сторону Захара и даже не ответил на приветствие. – Ну как, турнули тебя с конного двора? – с нагловатой усмешкой спросил Пригницын.
– Откуда ты это взял?
– Га! Не притворяйся дурачком – с неделю как висит приказ на стене.
– А что там написано?
– Сам знаешь что – халатность в работе. Ретиво взял с места, друг, да не туда поскакал…
– А больше ничего не написано? – Сердце Захара замерло от радостной догадки.
– Про Варяга еще написано.
– Что про Варяга?
– А то, что недоглядел его, а он сожрал ядовитую траву.
– Про суд ничего не написано?
– Харитон Иванович пожалел твои молодые годы.
Некоторое время Захар сидел в счастливом оцепенении. Значит, никакого суда! Но тут же встал тревожный вопрос: почему Ставорский поступил так? В самом деле решил спасти или акт был фиктивный?
Рыбаки разожгли костер посреди конюшни, варили уху. Захар спросил курчавого:
– Ну что, нет этих парней, что из бегов вернулись?
– Нет. Говорят, забрали в больницу.
Уха закипала.
– Садись с нами, – пригласил курчавый. – Наверное, проголодался?
Ели кто из мисок, кто из кружек, а кто черпал прямо из ведра.
– Слушайте, братцы, я никак не пойму: почему и вы оказались в этом «гулькоме», почему не работаете? – спросил Захар, чувствуя, что перед ним неплохие ребята.
– Пускай медведь работает! – ответил синеглазый. – Видишь, в чем ходим? – Он поднял ногу и показал разбитую туфлю. – У меня ревматизм от болотной воды.
– Мы землекопами работали, – объяснил курчавый. – Надоело каждый день топтаться по колено в воде, вот и бросили. А другой работы не дают, говорят: «Возвращайтесь на канавы». Мы отказались. Тогда бригада выгнала нас с чердака. И продуктовых карточек на июль не дали.
– Ну, а как же дальше думаете жить?
– Да никак. Вот обмозговываем, как сорваться до хаты.
После ужина Захар вышел на улицу. Теплые сумерки окутывали село, Амур, тайгу. Где-то лаяла собака. Спать Захару не хотелось. Он весь был в лихорадочном возбуждении. Что делать? Может, пойти к новочеркасским комсомольцам? Они ведь вот, рядом – в бормотовском леднике. Но что он им скажет, как объяснит свое дезертирство? А может быть, они не знают ничего?.. Какая разница, знают или не знают? Он все равно расскажет им обо всем. Нет, лучше отложить до завтра. Сейчас он не в состоянии, слишком тяжело на душе.
Захар пошел на берег Амура. Его охватывало ожесточение против самого себя. К черту, довольно малодушничать! Завтра он пойдет в комитет комсомола, прямо к секретарю, и расскажет обо всем, ничего не утаивая, расскажет о рыбаках, о трагическом побеге одиннадцати. Пусть все видят, к чему приводит малодушие, дезертирство с поля боя, бегство из строя – от товарищей, от коллектива. И если комитет не соберет прогульщиков, он напишет обо всем в газету. Стыдно? Ничего. Он вынесет, выдержит. Зато разом избавится от позора.
Его размышления прервали шаги. В сумерках обозначился женский силуэт. Не Любаша ли? От этой мысли у Захара захолонуло в груди. Бежать? Поздно, она уже вот, рядом. Конечно же, Любаша. Вся кровь прихлынула к лицу Захара.
– Ой, кто это тут? – В голосе Любаши неподдельный испуг. Она остановилась, потом осторожно стала приближаться. – Захар?.. – Голос ее замер на вздохе.
– Я, Любаша… – глуховато ответил Захар.
Он шагнул ей навстречу, порывисто обнял ее, прижался лицом.
Она уронила ведра, обвила руками его шею.
– Прости, Любаша. – Захар задыхался. – Я все объясню тебе…
– Захар, милый…
– Давай сядем. Расскажу тебе все.
Они сели рядом, прижавшись друг к другу.
– Откуда ты взялся, Захар? Где ты был все это время? Если бы ты знал, как я мучилась! У тебя такая бородища отросла… – Она робко и нежно провела ладонью по его колючей щеке.
– Я убегал, Любаша, – глухо сказал Захар.
– Так я и думала… Сердце чуяло… И жаль мне было тебя не знаю как!.. Ой, какой же ты молодец, что вернулся! – Любаша обвила руками его шею. – Насовсем, Захар?
– Теперь насовсем. – В голосе Захара прозвучала горькая усмешка. – И другим закажу, чтобы не бегали. А ведро и весла вернули тебе? Ругался отец?
– Захар, милый, да выбрось ты это из головы. Папаша даже не знает, что весла пропали. Да они и не нужны были, нашу лодку кто-то украл.
– Лодку украл? – с тревогой спросил Захар. – У нее цепь кончается проволокой и замок на конце? Да?
Любаша весело расхохоталась.
– На ней убегал?
– Я же совсем обокрал вас!
– Не думай об этом. Где ты живешь: у своих земляков?
– Нет, в бормотовской конюшне.
– С этими хулиганами?
– Только до завтра. А там будет видно.
– Захар, пойдем к нам ночевать, а?
– Что ты, Любаша! Да я со стыда сгорю. А потом же со Ставорским не хочу встречаться. Видеть его не могу!
– А папаша ему сказал, что зазря тебя уволили, – засмеялась Любаша. – Говорит, хороший бригадир был. Только, говорит, горячий больно, молодняк еще. Ой, Захар, как я по тебе соскучилась!.. А надо идти, там мамаша воду ждет…
Она вскочила, быстро зачерпнула в оба ведра воды.
Захар тоже встал.
– Давай я донесу! – Он взялся за ведра.
– Не надо, я сама. Ты же устал, наверно.
– Ничего, пустяки…
Он донес ведра до самых ворот.
– Завтра вечером встретимся, Захар? – тихо спросила Любаша.
Захар помолчал, потом ответил:
– Я еще не знаю, как у меня все сложится… Наверное, исключат из комсомола.
– Бедненький Захар… – Любаша прильнула к нему. – Не горюй, ладно?.. Ну, прощай.
Видно, давно завладело ею чувство к этому грубоватому, но душевному парню, если так, без стеснения, перешагнула Любаша грань, еще час назад казавшуюся ей неодолимой.
А что Захар? Он был в каком-то угаре от любви, захватившей его.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯУтром Захар лицом к лицу встретился на узком дощатом тротуаре с самим Ставорским и широколобым. Преградив ему путь, они поздоровались за руку с какой-то непонятной почтительностью.
– Ты что это, Жернаков, в староверы решил податься? – спросил Ставорский фамильярно. – Бородищу-то отрастил! Слушай, куда ты запропастился? Всю неделю тебя ищем. Надо же расчет получить, деньги тебе выписаны. А главное – покажи место, где ты привязывал Варяга, когда ездил на лесозавод. Нужно посмотреть, наверняка там аконит или чемерица растет, раз конь подох.
– А для чего? – хмуро спросил Захар.
– Все еще дело твое распутываем. Заходи сегодня ко мне, деньги получишь, а потом съездишь с Пригницыным и Рогульником к лесозаводу, они поищут траву.
– С ними я не поеду.
– Почему? – настороженно спросил широколобый.
– Потому, что они для меня не авторитет, товарищ ветврач.
– Так ты что же, хочешь, чтобы с тобой мы ехали?
– Да, поеду только с вами, – решительно ответил Захар.
– Ладно, подумаем, – кивнул широколобый.
По дороге в парикмахерскую Захар напряженно думал, стараясь разгадать смысл этой поездки на поиски ядовитой травы с Пригницыным и Рогульником. Он так и не смог понять новой затеи Ставорского.
Побритый, посвежевший, подтянутый, подходил Захар к избе, где размещался построечный комитет комсомола. Преодолевая робость, он решительно поднялся на крылечко, открыл дверь.
Разгороженное на клетушки помещение, словно улей, гудело от множества голосов, воздух был пронизан синим табачным дымом. В одной клетушке басовитый, зычный голос требовал для ребят по две пары лаптей: «Ходят босиком на корчевку, поизранили себе ноги!» Из другой клетушки слышался разговор по телефону; кто-то истошно кричал: «Локомобиль пришел, пришел, говорю, локомобиль! Завтра будут перевозить, завтра, завтра, черт тебя возьми! Оглох, что ли?..»
Захар старался угадать, в какой же комнате сидит секретарь комитета. Увидя знакомое лицо – строгое, смуглое, догадался: «Ага, это тот самый, с которым познакомился по пути на сплав, когда туда ездил Бутин. Как же его фамилия?.. Сидоренко! – вспомнил Захар. – Иван Сидоренко».
В комнатушке заворга сидело двое парней. Они что-то говорили, он быстро записывал. «Зайду, может, вспомнит меня», – решил Захар.
Сидоренко скоро отпустил парней и взглянул на Захара.
– Ко мне, товарищ?
– Разрешите?
– Заходи, заходи, чего стесняешься? Садись. Кажется, мы знакомы?
– Помните, на сплав вместе ехали?
– А-а. Ну-ну, вспомнил, в конный парк уговаривали тебя идти, так, кажется?
– Так точно.
Простота в манерах, дружеская улыбка на умном лице – все это успокоило Захара.
– Ну, как работается? – спросил Сидоренко.
– Я уже там не работаю.
Сидоренко насторожился.
– Почему?
– Вы можете меня выслушать? Это длинный разговор…
– Ну, а как же? Раз нужно, давай выкладывай!
Рассказывая о побеге, Захар не утаил ничего, кроме подозрений относительно подделки ветврачом акта и запугивания судом ради взятки. Все это было настолько же мерзко, насколько и непонятно Захару.
Сидоренко слушал со вниманием, навалившись грудью на стол, не сводя черных глаз с Захара. Сначала Захар терялся под этим пристальным, острым взглядом, потом немного привык, но все же волновался, заново переживая все свои злоключения.
Когда Захар умолк, Сидоренко некоторое время сидел в раздумье.
– Молодец, – сказал он наконец. – Молодец, что нашел в себе мужество вернуться и прийти сюда. – Он еще раз внимательно посмотрел в лицо Захара. – Ну так что, на работу послать теперь?
– На работу – это само собой, товарищ Сидоренко. Но я столкнулся тут с таким фактом…
И он подробно рассказал о встрече с рыбаками, о том, что услышал о побеге одиннадцати комсомольцев через тайгу, о странных обитателях конюшни – «гулькоме».
– Обо всем этом мы знаем, – кивнул Сидоренко. – Сейчас снарядили группу комсомольцев и проводника на поиски тех, кто не вернулся. О конюшне тоже знаем. Так что ты предлагаешь?
– Я предлагаю вызвать в комитет всех, кто живет в конюшне, и провести с ними собрание. Там есть хорошие ребята. Если хотите, я первый выступлю, расскажу о своем горьком опыте.
Сидоренко оживился.
– А это, пожалуй, неплохая мысль. Только зачем вызывать в комитет? Давай прямо там, в конюшне, устроим собрание. Как думаешь, когда это лучше сделать? Наверно, вечером?
– Конечно, вечером, перед сном.
– Правильно! Так и назовем – конференция прогульщиков! – Сидоренко грохнул кулаком по столу. – И не только тех, кто живет в конюшне, – всех соберем, со всей строительной площадки! Вот это ты здорово подсказал! Ну, а с работой как? Хочешь опять к Ставорскому? Заставим его отменить приказ.
– Куда угодно, только не к Ставорскому! – решительно ответил Захар. – Если можно, пошлите меня опять на сплав. Там мне все знакомо. А вину свою искуплю на работе! – добавил он.
– Хорошо, завтра решим. Все. Иди пока отдыхай, а ровно в восемь вечера будь в конюшне. И как следует подготовься к выступлению. А я сейчас займусь этим делом.
Был уже полдень, когда Захар вышел из комитета. Сквозь пелену перистых облаков жарко палило солнце. Амур, неоглядный, ослепительно сияющий, млел от жары.
Захар остановился в раздумье: куда идти? Есть хотелось так, что живот подтянуло. Решил пойти на конюшню. Там в рюкзаке оставалось два куска сахара, можно червяка заморить. По пути зашел на почту: нет ли писем? Нет, писем ему нет.
В конюшне – прохлада. В том углу, где вчера сидели картежники, спали трое, вытянувшись на сене.
Захар достал сахар и принялся грызть его. Вспомнил о Любаше, и на душе стало светло. Как это вчера получилось? Все будто во сне. Значит, она любит его? Милая Любаша… А как же Настенька? До сих пор ни строчки не написала. Обиделась? Разлюбила? Ну и пусть! У него и самого чувство к ней притупилось. Что значит расстояние и время! А может быть, он и не любил ее?
С этими мыслями Захар незаметно уснул. Но спал недолго. Вскочил как-то сразу, будто, его толкнули.
На конный двор Захар шел с твердой решимостью добиться, чтобы его больше не беспокоили. Но этого не потребовалось. Едва он появился в кабинете Ставорского, как широколобый заявил:
– Ладно, Жернаков, ты нам пока не нужен. Если потребуешься, вызовем.
– Ну, вот и хорошо! – улыбнулся Захар, довольный столь неожиданным исходом дела.
Получив расчет и деньги, он тут же решил пойти поискать продуктовую карточку – иногда их продавали исподтишка возле столовой. Ему повезло. У входа в столовую стоял верзила в грязной рубахе и флотских брюках клеш. Сторговались быстро – на полмесяца за четвертную. Захар взял килограмм сырого, как глина, хлеба и разом его съел.
Вечером конюшня была битком набита народом. На столе, накрытом красной скатертью, ярко горела лампа-«молния». Говор, вспышки смеха, громкие реплики как-то странно звучали в этом полутемном, глухом помещении. Прогульщики сидели, прямо на полу – на высохшем, утрамбованном навозе.
– Начинать пора!
– Начинайте, а то разбежимся! – долетали выкрики из разных углов.
И вот за столом – секретарь комитета Панкратов, Была у него манера говорить степенно, с подчеркнутой многозначительностью. Однако это не помогло Панкратову завоевать авторитет у комсомольцев. Его попросту никто не знал на участках, потому что он почти никогда там не бывал. Зато всюду успевал заворг Ваня Сидоренко. Сейчас он сидел у края стола, торопливо записывая фамилии.
– Ну, всех записал? – спросил его Панкратов…
– Больше никто не подходит.
– Тогда начнем!
За стол президиума на длинную доску, положенную на табуреты, уселись представители прогульщиков, в том числе Захар Жернаков и курчавый – Антон Харламов. Харламов только что вернулся со своей артелью с Мылкинского озера и немало удивился, застав в конюшне такое сборище людей.
– Сто сорок два карася поймали, – шепнул он на ухо Захару, – насилу донесли. И все благодаря твоим крючкам!
Доклад делал сам Панкратов. Обычно он умудрялся говорить скучно и нудно даже на самые животрепещущие темы. Своей манере он остался верен и сейчас. Но в конюшне было тихо, так тихо, как ни на каком другом собрании. Общее чувство вины и позора угнетало всех.
– Слово для выступления предоставляется бывшему бригадиру конного парка, дезертиру стройки и прогульщику Жернакову, – сказал в заключение Панкратов.
Захара будто молотом оглушили.
– Я прогульщиком не был! – с обидой вскочил он.
– Дезертир хуже, чем прогульщик! – крикнул кто-то из темноты.
Кругом дружно засмеялись:
– Не по рангу назвали!
Все мысли, что копились в голове Захара, вся страсть раскаяния, с которой он готовился выступить, – все разом улетучилось под ударом этого уничтожающего смеха. Захар стоял и молчал. Он готовился стойко вынести позор, но не мог предвидеть всей бездны унижения, в которую рухнет на глазах товарищей. Он уже готов был отказаться от слова, но тут услышал подбадривающий шепот Вани Сидоренко: «Смелее, смелее, Жернаков! Не робей!» Самообладание вернулось к Захару.
– Вот тут назвали меня прогульщиком, – заговорил он, – а я сказал, что прогульщиком не был. Вы подняли меня на смех, кто-то крикнул, что дезертир хуже прогульщика… Все правильно. Да, я не был прогульщиком…
Снова пробежал смешок, но он уже не действовал на Захара.
– Встретился с трудностями, – продолжал Захар, – и решил бежать со стройки. Но кто же хуже – прогульщик или дезертир?
– Дезертир хуже!
– Оба одинаковые! – кричали из темноты.
– И тот и другой предатели – вот кто мы! – Захар рубанул ладонью по воздуху. – Предатели и сволочи, потому что бросили своих товарищей, а сами отправились искать вольготную жизнь. Это раз! А во-вторых, мы забыли о том, что носим комсомольские билеты, а на них портрет Ленина… Я вас не агитирую, – помолчав, продолжал Захар. – Я говорю то, что у меня накипело вот тут. – Он сжал в горсть гимнастерку под самым горлом.
Он рассказывал о Головахе – во всех подробностях: от первого знакомства с ним и до возвращения на стройку.
– Вот теперь, видите, как оно получается, когда мы, комсомольцы, бросаем своих товарищей, – заключил он. – Мы оказываемся в одном ряду с самыми настоящими бандитами. А не одумайся я своевременно, чем бы могло все кончиться? А тем, что либо он меня прибил бы где-нибудь, либо я сам стал заодно с ним бандитом и вором! А разве не о том же говорит побег одиннадцати комсомольцев? Попали в лапы негодяя и поплатились за это жизнью.
Не успел он сесть, как раздались аплодисменты, сначала редкие, а потом все дружнее и дружнее. Для большинства это было неожиданностью – ведь как-никак здесь собрались прогульщики.
– Дайте мне слово, – попросил курчавый, обращаясь к Панкратову.
Харламов говорил сбивчиво, волнуясь. Он рассказал о том, как они, семь землекопов, ушли из бригады, как мытарились, голодали, как начали ловить рыбу. Рассказал обо всем честно, ничего не скрывая.
– И вот, что же получилось? – задал он вопрос. – Не нравилось копать землю, быть все время по колено в воде, но там хоть мы получали карточки, питались в столовой. А теперь тоже каждый день в воде, только не получаем карточек, живем на одной рыбе. Не знаю, как наша «рыбацкая артель», а я сам завтра выхожу на работу, товарищи. Хватит, побаловали, пора за ум браться!
– А вы бы могли возглавить рыболовецкую бригаду из комсомольцев? – спросил человек с черной повязкой на глазу. – Настоящую, по всем правилам, рыболовецкую бригаду, которая снабжала бы наши столовые?
Это был начальник отдела кадров стройки Шаповалов. Он пришел с опозданием и сидел теперь на корточках, прислонившись спиной к бревенчатой стене конюшни.
– А чего ж не смочь? – удивился Харламов. – Выросли в кубанских плавнях, с детства рыбачили.
– Вот и прошу вас: организуйте бригаду и завтра все приходите ко мне в отдел кадров.
– Хорошо, – охотно согласился Харламов.
– Кто еще хочет выступить? – спрашивал между тем Панкратов.
– Разрешите мне, – послышался слабый голос из самого дальнего угла.
– Пожалуйста, проходите сюда, к свету, – пригласил Панкратов. – Как фамилия?
– Слободяник…
В зале зашептались. Харламов наклонился к Захару, сказал возбужденно ему на ухо:
– Это один из двух, что вернулись еле живые…
Слободяник устало подошел к столу. Уже один его вид потряс, заставил всех податься вперед, затаить дыхание. Остроносое продолговатое лицо его походило на маску – бледное, с обострившимися скулами и буграми желваков, с ввалившимися глазами. Он говорил тихо, хотя, видно, напрягал все силы, стараясь говорить как можно громче. То, что он рассказывал, – как их завел в тайгу проводник, как умерли первые двое от ядовитых грибов, как кончились продукты и ребята стали слабеть, как один за другим падали в обморок, – привело всех в оцепенение. Когда он кончил, еще долго стояла гнетущая тишина. Потом загудели голоса, и Панкратову долго пришлось призывать к порядку.
После закрытия конференции Захар разыскал Слободяника.
