Текст книги "Первая просека"
Автор книги: Александр Грачев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 37 страниц)
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
В конце ноября тридцать шестого года в Комсомольск из Хабаровска пришел первый пассажирский поезд. Захар и Настенька были на митинге, посвященном этому событию, и уже торопились на грузовик, как вдруг их окликнул Каргополов. С ним шел дядька с черной бородищей, одетый в стеганку, валенки и старую казачью папаху.
– Он? – Каргополов указал на Захара.
Синие молодые глаза на широком продубленном лице засияли, как озера.
– Он, чертяка!.. Ну, здорово, Захар! – прогудел молодой бас.
– Гриша! Агафонов?! – Захар кинулся к нему, они обнялись. – Гром бей, не узнал бы, встреть на улице! Да ты откуда? Почему в гражданском? Зачем отрастил бородищу?
– Для тепла холил. Скоро сбрею. – Агафонов привычным движением разгладил бороду и усы, продолжая по-ребячьи улыбаться. – А я, знаешь, как нашел тебя? Вот товарищ секретарь горкома комсомола назвал в речи твою фамилию как лучшего стахановца. Думаю, дай спрошу после митинга: кто это такой Жернаков? Уж не наш ли? Не из кавшколы, не из моего ли отделения?
– Где работаешь? Куда держишь путь? И почему у тебя такой полуказачий вид? – засыпал его вопросами Захар.
– Там, где работал, уже не работаю, – отвечал Агафонов. – Путь держал до Комсомольска как почетный пассажир первого поезда, а на полуказачью форму перешел ровно два года назад.
– Сидел? – сообразил Захар.
– Как есть два года, – отвечал Агафонов. – Строил вот эту дорогу… Год – как все, год «бэка» – бесконвойным. А получил три года. Уразумел?
– Значит, досрочно? А за что получил?
– История длинная. Короче – служил в конно-механизированном полку, сфотографировался как-то у бронемашины, как, бывало, с конем, послал карточку домой… Вот и все! Пришили разглашение военной тайны – кто-то из хуторян стукнул в органы.
– Остановился-то где?
– Пока в вагоне вещички. Думаю устраиваться в Комсомольске.
– Так тогда вся статья ко мне! – воскликнул Захар. – Настенька, ты помнишь этого бородача? Ты ведь его должница…
Настенька улыбнулась.
– Глаза знакомые, а так не могу представить себе, каким вы были в кавшколе. А почему должница?
– Потому что он отпускал меня к тебе на свидания в урочное время, можно сказать, брал грех на душу.
– А я-то вас знаю, – тепло сказал Агафонов. – Корольков знакомил меня с вами, помните? На выпускных конноспортивных соревнованиях.
– Постойте, постойте, это не вы упали тогда во время прыжка через бугор?
– Не бугор, а «банкет»! – Агафонов широко улыбнулся – видно, воспоминание согрело ему душу. – Да, это я полетел. Понимаешь, – обратился он с живостью к Захару, словно их и не разделяло четыре с половиной года разных путей-дорог, – понимаешь, раньше времени поднял своего Партера, можно сказать, подвел его. Ну он, понятно, не сумел взять «банкета», скользнул передними копытами по обратному откосу и загремел через голову. Я, наверное, метров на пять дальше него улетел. Но даже синяка не было!
– Теперь я вас вспомнила, – говорила Настенька. – С вами тогда блондиночка тоненькая была. Кажется, студентка из зернового.
– Так точно, Зиночка, моя жена.
– А где она сейчас?
– Агрономом работает в Волочаевке. Вот, думаю устроиться здесь, получить комнатушку, тогда и переведу ее сюда, в совхоз Наркомзема.
– С Васей Корольковым не переписываешься? – спросил Захар. – Понимаешь, Настя везла адрес и где-то потеряла его.
– Адрес есть, но не переписываемся. – Лицо Агафонова посуровело. – Не хочу навлекать на него беду, еще пришьют ему связь с заключенным… Он служит в Никольск-Уссурийске, в восемьдесят шестом кавполку.
Вещей у Агафонова оказалось негрузко – новенький чемодан и какая-то небольшая скатка, обмотанная потертым байковым одеялом.
Когда уже въезжали в город, Агафонов спросил Захара:
– Ты чего пьешь?
– В смысле этого? – Захар щелкнул себя пальцем по кадыку. – В основном – ничего. Винишко иногда, по великим праздникам.
– А я, брат, на трассе спирт научился глушить. На морозе шибко помогает. Жбанчик везу с собой. Или вина возьмем?
– Конечно, вина, – вступилась Настенька, – как раз новочеркасский долг отдам вам… за свидания с Захаром.
– Слово хозяйки – закон, – улыбнулся Агафонов. – Только возьму я. Грошей у меня много, два года финчасть откладывала заработок на мой счет, на руки не давала. Да еще премии были.
Жернаковы теперь одни занимали целую квартиру.
– И это все твои хоромы? – спрашивал Агафонов, оглядывая комнаты и довольно просторную кухню. – Добре живете, по-барски прямо!
Потом он долго умывался, фыркал, минут десять с усилием расчесывал свои роскошные кудри и дремучую бородищу.
Уселись за стол.
– Ей-богу, богато живете, братцы, – не переставал гудеть Агафонов, – даже серебряные приборы!
– Это дочке подарили ко дню рождения, – объяснила Настенька, сияя, – а столовый сервиз купили только нынешним летом.
– Так у вас дочка?
– Целая Дарья-бахчевница! – отвечал Захар. – Наташка, уже два года. В детском садике сейчас.
– Ну вот, а у меня сыну два года, Иваном назвали, – просиял Агафонов. – Так что ваша дочка в старых девах не останется. Ну, начнем? Кстати, я вино не буду, спиртишко здоровее. Может, попробуешь, Захар?
– Первую, пожалуй, спирта выпью.
Выпили за встречу.
Отдышавшись и закусив, Захар сказал:
– Встретился, понимаешь, с тобой – и вроде как в кавшколу вернулся. Вот ведь здорово!
По второй выпили за кавшколу, за друзей, чьи пути неведомо куда пошли. Вспомнили Васю Королькова – отличного курсанта и наездника.
– Сегодня же напишем ему письмо, – возбужденно говорил Захар, – вместе опишем, как встретились. Слушай, а давай его пригласим сюда в гости! – Спирт уже горячил ему голову. – Вот бы здорово – втроем собраться за этим столом!
– Если его не перевели на новое место службы, – трезво заметил Агафонов.
– Все равно разыщем, через командование! – настаивал на своем Захар.
После третьей Захар совсем захмелел – лицо раскраснелось, глаза блестели, язык слегка заплетался. Но Агафонова пока хмель не брал.
– Зоря, ты больше не пей, – беспокойно говорила Настенька, поглядывая на мужа, – уже пьяный!
– Ладно, я и сам это чувствую. А ты, Гриша, выпей, я чокнусь с тобой вином. Налей, Настенька, мне немного.
На этот раз Агафонов опрокинул в себя почти полный стакан разведенного спирта, крякнул, разгладил усы и бороду и сказал:
– Не сложилось у меня жизни, язви его!.. То-то обидно, Захар! – Он тяжко вздохнул. – Разглашение военной тайны! Идиоты! У старой бронемашины сфотографировался, эта машина в газетах печаталась тысячу раз. Как вспомню то время, когда исключили из партии, посадили, лишили воинского звания!.. – Он скрипнул зубами. – Ивану от роду две недели. Зиночка еще не оправилась после родов, а нас выселили из квартиры…
А в лагерях в одну кучу собирают всех: и политических, и воров-рецидивистов, и убийц, и нашего брата – ни в чем не повинный люд. Десять рецидивистов в колонне на сто политических и таких, как я, грешников, и вот уж терроризируют эти выродки всю колонну – отбирают одежду, посылки, пайки. Они, подлюки, организованы между собой, чего хотят, то и делают.
Он устало вытер вспотевший лоб, примирительно сказал:
– Ну, я, кажется, расшумелся дюже. Только ты, Захар, не подумай, что я так сильно пасовал. По секрету скажу тебе: мы в своей колонне троих рецидивистов сами укокали. Сволочи, придумали такую штуку. Раз в месяц нам, отличникам труда, в порядке поощрения выдавали по полста рублей на руки. А финчасть находилась в самом конце барака, туда нужно идти по темному коридору. Так они собирались в такие дни в том коридоре и караулили. Выходит какой-нибудь вахлак, они встречают его с ножами и отбирают гроши. Один раз и у меня отобрали. Приставили к животу четыре финки – куда денешься? Да еще пригрозили: хоть слово кому скажу – не проживу и дня. Взяло меня зло – подушил бы гадов! Конечное дело, заприметил я их. Поговорил с верными ребятами – оказалось, что у некоторых уж по два раза отбирали. Таких нас собралось почти тридцать человек. Стали готовиться к следующей получке. Загодя каждый принес к бараку и спрятал в завалинке по доброй железяке. Договорились так: будем по одному выходить и собираться у того склада «оружия». Как последний выйдет, так вооружаемся и атакуем. На этот раз их оказалось пять человек, все с ножами. Как водится, они обчистили всех. И вот мы нагрянули. Поглядели бы на шакалов, какими они стали, когда увидели нас! «Братики, – кричат, – не бейте, мы же пошутили!» Двое кинулись в финчасть, их там и постреляли, потому что думали – налет. Троих мы сами побили железяками.
Настенька в страхе широко открыла глаза. Захар, не глядя на Агафонова, вертел в руках стакан и хмурил брови, стараясь представить себе мягкого душой, добросердечного парня в роли убийцы, – и никак не мог. Для этого нужен не тот Агафонов, которого он знал, а какой-то другой, озверевший человек. Захар думал о покрутевшем его характере, о какой-то своеобразной цельности его, о справедливой суровости. Да, не расслабили, а закалили эти годы душу его бывшего отделкома. Изжито все юношеское, добряческое, под этим оказалась железная сердцевина.
– Ну и как, наказали вас за эту расправу? – спросил Захар.
– А за что наказывать? – Агафонов усмехнулся в бороду. – Для вида по неделе карцера дали и на том ограничились. А тайком командование колонны поблагодарило нас – от заразы ведь очистили колонну!
Он с аппетитом здоровяка принялся за еду, поблескивая синевой крупных зубов, потом по привычке разгладил усы и сказал весело:
– Что-то у меня и хмель вылетел из головы. Воспоминания, видать, покрепче спирта. Нальем по полстаканчика?
Захар замотал головой.
– Мне вина!
– Тебе бы не надо больше, Зоря, – умоляюще прошептала Настенька.
– Женушка ты моя, – нежно сказал ей Захар, – такие встречи бывают раз в пятилетку. Да и какой я пьяница, что ты меня останавливаешь? Ну, клюну маленько, просплюсь – вот и вся недолга. А потом до Нового года заговеюсь. Кстати, ты чуешь, что за Наташкой пора идти? Или мне сходить?
– Ладно уж, сидите, я схожу.
Она надела цигейковую полудошку, повязалась пуховым платком и вышла.
– Она у тебя стала еще красивее, – доверительно сообщил Агафонов Захару, когда захлопнулась за Настенькой дверь. – Как вообще-то живете?
– Да хорошо! Попиливает иногда по пустячкам, но где, в какой части света нашего брата не пилят жены? Зато справедлива как бог.
– А я со своей Зиной и года не пожил. – Агафонов тяжело вздохнул. – Ну, ничего, приедет в Комсомольск, поживем.
– Специальность-то у тебя какая?
– Шофером, брат, стал. Я же говорил, что после кавшколы служил в конно-механизированном полку. Два дивизиона сабельных и один дивизион автобронемашин – вместо пулеметных тачанок. Ну, а там каждый командир обязан был изучить бронемашину, уметь не только командовать подразделением, но и водить броневик. Это мне помогло в лагере. Правда, по первости трудно было. Но потом насобачился так, что старых шоферов обставлял.
– Да это же здорово, Гриша! – воскликнул Захар. – У меня друг заведует гаражом, Мишка Гурилев. Завтра ты будешь на работе.
– А я об этом особенно и не пекусь. Работы сейчас везде хватает. Меня даже оставляли вольнонаемным в лагере. Да только надоело смотреть на морды зэков. Откровенно говоря, я думаю в совхозе Наркомзема устроиться. Зиночка там же будет агрономом, а я на трактор сяду – тянет меня эта штука! Да и вместе, у земли.
– Ну, смотри, делай как тебе лучше, – добродушно согласился Захар. – Так что же это мы? Ведь прокисает. – Он взялся за стакан.
– Я хочу выпить за тебя, Захар, – сердечно сказал Агафонов. – Молодец ты, что выбрал этот путь в жизни! Армия, она, знаешь…
– Нет, а я и сейчас время от времени скучаю по армии, – раздумчиво проговорил Захар. – А что творилось в первый год – и передать трудно: прямо-таки душа болела! Теперь ничего, забылось как-то. Да и дела идут неплохо – нынешней зимой заканчиваю вечерний строительный техникум… Ну, за меня так за меня! – по-пьяному бахвалился Захар.
Они звонко чокнулись стаканами.
Пришла Настенька с закутанной по глаза Наташкой, облаченной в длинную дошку и крохотные валеночки. Мать поставила, ее у входа в комнату, сняла с нее платок. Румяные щечки, темно-синие быстрые глазенки – Наташка смотрела на гостя во все глаза.
– Ну иди, иди к папе. – Настенька легонько подтолкнула ее в спину.
– А у меня есть мишка, – четко сказала Наташа, робея перед незнакомым дядькой со страшной бородищей, и вдруг расплакалась.
ГЛАВА ВТОРАЯК Каргополову в горком пришел невысокий коренастый паренек с широкими скулами и узкими веселыми глазами. Его плотную фигуру ладно облегал старенький халат, расшитый по краям замысловатым орнаментом и туго перепоясанный матерчатым кушаком, на ногах были легкие короткие торбаса-скороходы из рыбьей кожи, расшитые по голенищам.
– Ты главный руководитель комсомола? – без обиняков спросил он Каргополова, подавая ему руку. – Здравствуй. Я комсомола нанайский, Киле Лук. Гости тебе ходи. Моя стойбище Тусэр живи.
– Здравствуй, дорогой товарищ Киле Лук. – Каргополов встал, пожал протянутую руку. – Спасибо, что зашел. Ну, садись, будь гостем.
Киле Лук смело опустился в кресло, покачался на пружинах.
– Сыбко хороши табаретка, луце медвезый скура.
– Как доехал, на чем добирался? – спросил Каргополов, стараясь не подать виду, как любопытен ему гость. Он хотел верить и еще сомневался, что перед ним первый посланец маленькой народности, живущей окрест по берегам Амура.
До сих пор еще не было случая, чтобы нанаец пришел работать на стройку. Пока что они с внешним равнодушием относились к диковине – городу. Торговали на базаре свежей рыбой или вяленой юколой, черемшой, дикими ягодами, иногда битой дичью, а то и картошкой, потом ходили по магазинам, покупали по большей части крупу, табак, соль, чай, сахар, водку. Выпив на базаре, утрачивали всякий интерес к торговле, предлагали рыбу за полцены, а в конце и даром отдавали первому подвернувшемуся покупателю. Стоило немалых усилий навязать плату таким торговцам. Трезвые же были подозрительными и жадными.
Наблюдая за нанайцами на базаре, Каргополов не раз раздумывал над судьбой этой народности. До чего их быт выглядел примитивным! Фактически у нанайцев еще сохранялся общинно-родовой строй. Их сознание находилось во власти шаманов и знахарей. За равнодушием к новостройке в первые ее годы скрывался страх, нагнетаемый шаманами: город ничего хорошего не принесет нанайскому народу, распугает зверя и рыбу, потом придет голод.
Но пройдет, может быть, не больше четверти века, и от этой полупервобытности не останется следа. Появятся у нанайцев свои учителя и врачи, свои ученые и художники, свои писатели и артисты.
А пока… Пока в каждом стойбище имеются начальные школы, в большинстве стойбищ есть медпункты, клубы, где в неделю раз показывают звуковое кино.
Каргополов смотрит на Киле Лука и гадает: с чем явился к нему этот паренек?
На вопрос, как доехал, Киле Лук отвечал бойко:
– Лодкой, однако, до Вознесеновки, а тут, понимаес, катером рибзавода. Не захотель обратно в Тусэр, хотель Комсомольск.
– А почему не захотел в Тусэр, а захотел в Комсомольск? – не понял Каргополов. «Наверное, сбежал из дому», – подумал он.
– А це там, понимаес? Знай только охота и рибалка, – отвечал Киле Лук. – Четыре класса оконцил, а более классов нет. Моя хоцет, понимаес, лампоцька электрицеский делать. Кино смотри, книзка цитай, думал – буду лампоцька делать.
И он рассказал, что в один из приездов в Комсомольск он как-то вечером на строительстве ТЭЦ видел синие огоньки: вспыхнут ярко-ярко, а потом погаснут. Через минуту опять вспыхивают, подолгу светятся синим-синим, трепетно дрожащим светом, потом опять гаснут. И он понял: это делают электрические лампочки. Раз на ТЭЦ, значит – электрические лампочки.
Каргополову стоило немало труда разъяснить гостю разницу между изготовлением электрических лампочек и электросваркой. Поняв свое заблуждение, Киле Лук пришел в отчаяние. Как же это так он мог ошибиться – ведь смотрел кино, читал в книгах, видел своими глазами – и ошибся! А может, главный руководитель комсомола сам чего-то не понимает? Или нарочно сбивает с толку, думает, что перед ним просто мальчик и делать ему лампочки еще рано? Вот, пожалуйста, посмотри паспорт – восемнадцатый год весной пошел. Вот учетная книжка колхозника, посмотри, убедись, сколько выработал трудодней за полгода. Ну что, мальчик? А трех медведей, девятнадцать диких кабанов, с полдюжины сохатых, несчетно белок – кто это добыл в тайге, не Киле Лук?
Хорошо, он сам пойдет на ТЭЦ и своими глазами убедится, кто правду говорит, – Киле Лук или руководитель комсомола.
Он пришел в горком комсомола лишь на следующее утро. Уборщица рассказала, что он сидит здесь, на порожке, с рассвета и ругается, почему Каргополов так долго не является на работу. Рыбаки в колхозе в этот час уже бросают невода.
– Однако, ты правда говори! – Этими словами Киле Лук встретил Каргополова на пороге горкома. – А почему ты не говорил, что синие огоньки сибко интересно работают? Моя хочу там работа делать. Давай бумага! – выпалил он единым духом.
– Подожди, давай поговорим как следует, – отвечал Каргополов, вводя Киле Лука под руку в свой кабинет. – Ты где устроился-то, где ночевал?
– Моя на берегу ночуй, лодка сыбко много. Маленько холод, озябкал.
– Так прямо на камнях и спал?
– Зацем на камнях? Кабанья скура стели.
– А завтракал-то?
– Маленько юкола кусай.
– Да-а… Ну, ты прямо молодец, Киле Лук! – похвалил его Каргополов. – Быть, видно, тебе большим человеком.
– Хочу быть больсым целовеком, – подтвердил Киле Лук. – А то це, понимаес, знай охота да рибалка. Синие огоньки хоцу делай.
– А вещи где оставил?
– Знакомый стороз сказал – дербакадер неси склад. Вот бумазка дали. – Он вытащил документы из-за пазухи, достал из паспорта квитанцию камеры хранения багажа, торопливо протянул ее Каргополову.
Тот с подчеркнутым вниманием прочитал ее вслух, вернул юноше.
– Тогда все хорошо, – сказал Каргополов. – А деньги у тебя есть?
– Тебе плати надо? – с готовностью вскинулся Киле Лук и вновь торопливо полез за пазуху.
– Да нет же. – Каргополов едва сдержался, чтобы не рассмеяться. – Я спрашиваю: есть на что жить, пока зарплату получишь?
– Есть, сто двадцать рублей и пятьдесят две копейки. Однако, ты быстрее давай бамажка на ТЭЦ. Идти работай хочу, – нетерпеливо добавил он.
– Сейчас, сейчас организуем. – Каргополов взялся за телефонную трубку.
Оказывается, на ТЭЦ уже знали о Киле Луке и поняли, что он хочет научиться управлять электричеством, иначе говоря – машинами. Каргополову сказали, что для начала его обучат специальности электромонтера и направят в вечернюю школу. Поселят же нанайца в бараке Энергостроя, в комнате, где живут молодые электромонтеры.
– Ну что ж, все устроено, товарищ Киле Лук. – Каргополов поднялся, подал ему руку. – Желаю тебе успеха. Заходи.
– Молодец! – горячо воскликнул Киле Лук. – Тебе хоросый комсомола. Однако, зима таскай тебе сохатина торбаза. А бамага?
– Никакой бумаги не нужно, все так обговорили.
– Прощай. – Киле Лук дважды тряхнул руку Каргополова и валкой походкой вышел из кабинета.
Спустя неделю Каргополов позвонил на ТЭЦ.
– Ну, как там мой подопечный, будет толк? – спросил он главного инженера.
– Исключительно сообразительный паренек! – воскликнул тот. – И главное – послушный, дисциплинированный. Сначала его не оставляли без надзора – сами знаете, всюду токи высокого напряжения. Теперь понял сам и ни к одному предмету не прикасается, прежде чем не спросит, можно или нет. Прикрепили к нему инженера Марунина, чтобы обучал, ходит в кружок техминимума. Электромонтер получится из него хороший. Да, кстати, заметьте себе, если интересно, это тридцать восьмая национальность в нашем коллективе.
А еще месяца через три Каргополов увидел в местной газете портрет Киле Лука и большой очерк «Синие огоньки». В нем рассказывалось о том, как нанайский паренек стал электромонтером.
В тот же день Киле Лук прибежал в горком комсомола. В руках у него была газета.
Как он изменился! Его крепкую, мускулистую фигурку облегала свежая голубая футболка с белым воротничком, черные брюки были отглажены, стрижка под бокс очень шла ему.
– Здравствуй, товарис Каргополов! – еще в дверях приветствовал он секретаря горкома. – Вот принес газета. Читай! – Он услужливо развернул перед Каргополовым страницы газеты. – Киле Лук знает весь город!
Он долго не уходил от Каргополова – во всех подробностях описывал, как устроена ТЭЦ, какое там высокое напряжение тока, как нужно обращаться с проводами и инструментом на прокладке линий электропередачи.
– Сейчас тянем новую линию, – докладывал он. – Норма выполняем не меньше полторы. Премия получил, купил хоросый костюм, вот брюки от него. – Он встал и повернулся кругом, словно на примерке. – Теперь к зиме куплю пальто с церным воротником, сапку меховую и портфель.
– Зачем портфель? – спросил Каргополов, пряча улыбку. Он знал о пристрастии нанайцев к портфелям, галифе, к военным фуражкам. Но в данном случае речь шла не о праздном увлечении.
– Как зацем? А в сколу с цем ходить? – удивился Киле Лук. – Пятый класс, понимаес, поступил, вецерняя скола.
