Текст книги "Первая просека"
Автор книги: Александр Грачев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 37 страниц)
Как-то под вечер, после прыжков, Захар решил заглянуть в совхоз – разыскать Агафонова. Нашел его квартиру без труда: Агафонова знал каждый – по жене, старшему агроному.
– А-а, Захар Илларионович, здравствуйте! – обрадовалась жена. – Заходите, Гриша сейчас придет. С ночевкой к нам?
– Ну что вы, Зина, на минутку, просто повидать.
Отворилась дверь, ввалился чумазый Агафонов.
– Хо! Захар у нас! – воскликнул он. – Какими ветрами?
– Да просто навестить.
– И то хорошо! – Он снял майку, подошел к умывальнику, долго и густо мылил руки, спрашивая: – Как дома, все нормально? А я на поле пропадаю. Интересное тут место! Водишь трактор, а перед тобой вроде кино: тут Амур, пароходы идут, справа корпуса завода гудят, а слева самолеты кружатся в небе, выделывают всякие кренделя, а то парашютисты прыгают.
Он начал окатываться водой, кряхтя от удовольствия. Захар спросил, хитро улыбаясь:
– А знакомых никого не заприметил среди парашютистов?
– Как «знакомых»? – Агафонов вопросительно посмотрел на Захара.
– Да ну «как» – спускается парашютист, ты пригляделся, а это твой знакомый.
Агафонов еще внимательнее посмотрел на Захара, спросил с удивлением:
– Прыгал?
– Сегодня третий прыжок.
– Ты погляди. Вот чертяка! Чего тебя туда понесло?
– Понравилось. Да и себя проверить – как она-то, жила казацкая, сдюжит ли?
– Не-ет, я бы не прыгнул. – Агафонов решительно замотал вихрастой головой. – Это же с ума сойти – с такой вышины прыгать!
– Анастасия Дмитриевна, наверное, ругается? – спросила Зина.
– Сначала пробовала, а сейчас привыкла.
– Все-таки это большое геройство, – заметила Зина. – Но я бы и то прыгнула.
Сели ужинать.
– Зинушка, у меня там, кажется, что-то было? – Агафонов заглянул в кухонный шкаф. – Ведь гость такой!
Он разлил по стопке себе и Захару.
– Зинушка моя не признает этой штуки. Ну, за гостя!
Они выпили.
– Могу похвастаться, Гриша и Зина, – нарушил молчание Захар. – Защитил диплом. Теперь я «турок, не казак», – усмехнулся он. – И работаю техником.
– Молодец, Захар! – сказал Агафонов. – А я и прошлой зимой не сомневался в этом.
– Тебе бы тоже, Гриша, надо подумать об учебе, – заметила Зина.
– Это верно, – согласился Агафонов. – Надо чего-то придумывать. Наверное, в какой-нибудь заочный сельскохозяйственный техникум. Слушай, Захар, ну а как у тебя с ногой? Прыгаешь ведь с такой высоты!
– Зажило как на собаке, – усмехнулся Захар. – Больше тебе скажу: наверное, опять поставят на военный учет. На прошлой неделе прошел перекомиссию.
– Да, – спохватился Агафонов, – ты мне напомнил: меня тоже в понедельник вызвали в военкомат. Заполнил несколько анкет. Говорят, что будут ходатайствовать о восстановлении моего воинского звания. А для начала хотят послать на переквалификацию в танковую часть.
– Так, может, и меня туда пошлют, если поставят на военный учет? – спросил Захар, будто это зависело от Агафонова. – Мне врач в госпитале сказал, что я вполне годен в технические войска. Вот было бы здорово – вместе!
Захар как в воду глядел: через две недели они вместе получили предписание явиться в танковую часть. Таких, как они, набралось в Комсомольске до ста человек – бывших кавалеристов, шоферов, инженеров-механиков, бронеавтомобилистов.
Ранним утром Жернаков и Агафонов шагали по дощатому тротуару села, за которым где-то в перелеске, у реки, стояла летним лагерем танковая часть. Навстречу из-за туманных хребтов Сихотэ-Алиня только что выполз огромный вишнево-красный диск солнца, и бескрайние равнинные дали с лугами и перелесками, с пологими горбинами увалов, слегка повитые туманом, вдруг обрели малиновую окраску.
– Как-то пойдет она, наша служба? – вслух гадал Захар. – Все-таки танки…
– А в танковых частях легче служить, чем в кавалерии, – отвечал Агафонов.
– Думаешь?
– Не думаю, а знаю. В одних же казармах стояли с бронеавтомобилистами, когда служил в конно-механизированном полку. Кавалеристы с утра чистят лошадей, а бронеавтомобилисты идут на завтрак, а потом – в классы или по машинам и в поле. Ни тебе седлать, ни расседлывать, ни чистить коня и сбрую. Помыли машины, смазали – и опять в классы. А потом же это техника, очень интересное дело!
– Да, техника – это не животина о четырех ногах, – соглашался Захар, – ни усталости не знает, ни овса не просит.
Гулко протопали по высокому горбатому мосту через неширокую прозрачную речку, а дальше мягкий супесный проселок повел их сквозь кудрявые заросли орешника. Проселок вывел их на край танкодрома – огромного поля, опоясанного следами танковых гусениц. У Захара даже сердце дрогнуло при виде грозных зеленых машин с хоботами зачехленных пулеметов.
– Вот они… – со скрытым восторгом произнес он. – Вот это да!
– Т-26, старого образца, двухбашенные, – равнодушно отозвался Агафонов. – Нам еще в полку показывали. Хотя нет, вон дальше новые, однобашенные. – Он указал в сторону, где из-за кустов показались еще более компактные танки с длиннющими хоботами пушек.
На повороте тропинки, ведущей к танкам, они нос к носу столкнулись с часовым.
– Стой! – скомандовал тот, снимая с плеча винтовку. – Прохода нет.
Вскоре они стояли перед дежурным по части. Прочитав предписание, он приказал «новобранцам» следовать за ним, вывел их к длинному ряду плетеных и обмазанных глиной сарайчиков, за которыми лежал просторный плац со спортивным городком в центре. Справа и слева – квадраты палаток, впереди – берег речки.
Была ранняя утренняя пора, когда особенно сладок солдатский сон. Потому дежурный говорил вполголоса.
– Посидите пока в классе. – Он отворил дверь крайнего сарайчика.
Там виднелся длинный стол, заваленный деталями машин.
Не успели они осмотреться, как серебристый звук трубы врезался в блаженную тишину июльского утра – горнист заиграл «зорьку». Тотчас же там и тут раздались голоса:
– Подъе-ом!..
У Захара дрогнуло сердце – до того живо представилась ему кавшкола. Ощущение было такое, будто ничто не отделяло его от тех времен, когда каждый день для него начинался этой, ставшей родной, серебристой мелодией «зорьки».
А по лагерю уже потек гомон: «Взвод, становись на зарядку!», «Поживее!», «Становись!», «Бегом!» – и ритмичный, в такт, топот множества ног.
ГЛАВА ШЕСТАЯНезадолго до окончания сборов Захар получил из Комсомольска странное письмо: адрес отпечатан на машинке, текст – тоже, всего одна страничка-четвертушка.
«Уважаемый Захар Илларионович, вы, наверно, удивитесь, получив это письмо, потому что не знаете меня. Но зато я хорошо знаю вас и вашу жену через своих друзей, заочно уважаю вас лично, но только не вашу жену. Я не раз слышал от своих друзей, что вы РОГОНОСЕЦ, что ваша жена крутит с инженером Прозоровым, но почему-то не придавала этому значения, разве мало о ком говорят всяких гадостей? Но теперь сама в этом убедилась. И вот узнала ваш адрес и решила, что дальше молчать нельзя. На днях я была в гостях у знакомых, которые живут в вашем подъезде, и засиделась почти до часа ночи. Когда я вышла из двери, то увидела Прозорова, вышедшего из чьей-то квартиры. Лицо его было красным, а сам он был слегка пьян. Я спросила вашу соседку – свою подругу, кто здесь живет, к кому это ходит Прозоров. Она мне ответила, что здесь живут Жернаковы, что сам Жернаков на сборах и что все это время Прозоров частенько по ночам наведывается к его жене. Мне стало очень обидно за вас, и я решила написать вам это письмо. Уважающая вас Н. Юркова».
Раз пять прочитал Захар письмо, стараясь еще и еще раз удостовериться в его содержании. Нет, это невероятно! Как же так – Настенька и Прозоров! Значит, эта история действительно началась еще в дороге и продолжалась на протяжении почти четырех лет?
Тяжелый гнет лег на душу Захара. Столько обманывать, так тонко лгать! Все разом исчезло: и прелесть знойного дня, и смысл его стараний и успехов, и смысл всей жизни. Ведь он не представлял себя без Настеньки, без Наташки, без семьи. Все разом рухнуло. О проклятье! Как же и когда он проглядел все это? Как же он был слеп и глуп, доверившись Настеньке! Ведь ему и в голову не приходило даже тогда, когда Прозоров и Липский принесли подарки по случаю рождения Наташки, что за корректностью отношений скрывается бездна подлости и лицемерия.
Вечером, когда танкисты собрались в палатке, Агафонов внимательно посмотрел на Захара.
– Ты что, захворал, что ли? Чтой-то у тебя болезненный вид.
– Да, плохо себя чувствую, голова трещит, – солгал Захар.
Но потом все-таки не вытерпел, перед отбоем отозвал Агафонова на берег речки.
Они уселись у самой воды. Захар тяжело, со стоном вздохнул.
– Я, кажется, потерял семью, Гриша…
– Ты что, с ума спятил? – Агафонов даже отшатнулся от него.
– Если бы так, то было, наверное, легче.
– Да в чем дело?
– Письмо из Комсомольска получил. Настя сошлась с одним там инженером, – скучно пояснил Захар. – Собственно, не сейчас даже, а еще четыре года назад, когда ехала ко мне. Оказывается, все это время… Ну, а теперь вот осталась одна и, что называется, плюнула на все условности. Пишут, что почти каждый вечер он бывает у нее…
– Не верю! – запротестовал Агафонов. Придирчиво спросил: – От кого письмо?
– Какая-то женщина пишет, дружит с нашими соседями.
– Все равно не верю, Захар, как хочешь! – стоял на своем Агафонов. – Знаю по Новочеркасску, как она тебя любила. Даже Корольков говорил: «И в мыслях у нее только один Захар!» Это когда ты уехал.
– Было время – любила, конечно, а теперь нашла, видать, по себе.
– Слушай, а это не подделка чья-нибудь? – спохватился Агафонов. – У тебя там нет врагов?
– Какие могут быть у меня враги? – отмахнулся Захар. – Девушка одна, собственно, она теперь уже не девушка, замужем, когда-то была на меня в обиде. Дружил с ней, когда приехал на Дальний Восток… Но она не способна на такую подлость. Да и обиды в ней, наверное, не осталось – вместе кончали техникум, защищали дипломы и вообще в хороших отношениях. А потом же у нее муж, и, кажется, они неплохо живут. Есть, правда, один, – вспомнил Захар. – Наш, с Дона, когда-то я его критиковал, так он теперь ищет случая отомстить мне. Но я не думаю, чтобы он был способен на это. Работает в постройкоме, член пленума крайкома комсомола. Нет, он этого не сделает! – решительно произнес Захар.
– А почерк знаком тебе? – допытывался Агафонов.
– Письмо-то на машинке напечатано.
– И адрес.
– И адрес?
– Ну, тогда это липа! – Агафонов решительно мотнул головой. – Честное слово, Захар, липа! И ты на веру ее не бери. Проверь, убедись, а уж потом делай выводы.
На протяжении двух недель, что оставались до конца сборов, Захар не написал ни одного письма домой, хотя за это время получил два от Настеньки; в обоих она с тревогой спрашивала, почему он молчит. Даже командир заметил, что Жернаков стал намного пассивнее, чем прежде, относиться к боевой учебе.
Захар не сообщил Настеньке о своем приезде. Все пережитое невыносимым грузом давило на плечи. Но вот удивительное дело: где-то в самых дальних закоулках души, в подсознании таилось чистое, светлое, ничем не запятнанное чувство любви к Настеньке, тоска по ней. А Наташка! Какая-то она теперь? До боли, до спазм содрогалось сердце при мысли о дочке. И чем ближе к дому, к дверям квартиры, тем сильнее волнение.
Но на стук в дверь никто не откликнулся. Пришлось доставать из чемодана свой ключ. В квартире никого. Значит, Настенька увела Наташку в детский садик, а оттуда пойдет на работу. И сразу ревнивое любопытство: что изменилось в его отсутствие? Кажется, все по-старому. Ага, на его письменном столе новый дерматиновый верх. О, да и стул новый, а вон и второй, у кушетки, на кухне. Нет ли пустых бутылок из-под вина? Ведь он любит выпить. Пустых нет, но в шкафу оказалась нераспечатанная бутылка портвейна. Откуда она? Может быть, для него брала, а он не пришел?
Никогда еще не бывало с Захаром, чтобы он пил один. А тут вдруг захотелось – не то назло кому-то, не то просто от горечи на душе. В духовке нашел жаренную с ветчиной картошку, манную кашу на молоке – Наташкину еду, горячий чай. С трудом откупорил бутылку, налил полный стакан и прямо стоя вытянул все до дна. Есть не хотелось, сжевал несколько хрустящих кружков картошки, поставил сковородку в духовку. Вспомнил про конфеты – подарок Настеньке и Наташке (что бы там ни было, а гостинец нужен, когда возвращаешься домой), достал из кулька леденец и долго сосал его. Вино ударило в голову. Легко, как-то даже весело стало на душе. Забылась боль обиды, и так захотелось сейчас обнять и приласкать Настеньку! В легком винном угаре бродил Захар по квартире, не находя себе никакого занятия и не зная, на что решиться: лечь ли отдыхать или позвонить на работу Настеньке и позвать ее домой? До чего же сиротливо на душе, когда ты один!.. Захар прилег на кушетку, чтобы поразмыслить, да и не заметил, как уснул.
Сколько он спал, неизвестно, только когда открыл глаза, перед ним стояла Настенька – радостная, сияющая.
– Приехал муженек и помалкивает? – Она присела на край кушетки и, не дав Захару опомниться, прильнула к его губам.
Спросонья, да еще после стакана вина, Захар и не вспомнил сразу о своей обиде. Только придя окончательно в себя, нахмурил брови, грубовато отстранил от себя Настеньку. Нет, нелегко дался ему этот жест, он был на грани того, чтобы обо всем забыть и простить Настеньку – ведь вон как она соскучилась по нему! Но нет, хватит, он больше не намерен прощать ей лицемерия и лжи.
– Зоря, ты почему отталкиваешь меня? – удивилась Настенька.
– Хочу объясниться с тобой…
Он сел за письменный стол.
– Либо ты мне сейчас начистоту расскажешь о своих отношениях с Прозоровым, – продолжал он, сурово глядя на жену, – либо я собираю свои вещи и ухожу от тебя. Одно из двух, иного выбора нет.
– Я тебя не понимаю, Зоря… – Настенька широко открытыми глазами смотрела на Захара. – От тебя, кстати, попахивает. Ты сильно выпил, что ли?
Захара взорвало. Не владея собой, он грохнул кулаком по столу и заорал:
– Когда ты перестанешь обманывать меня! Я повторяю: либо ты…
– Да не надо повторять этого глупого вопроса. – Настенька ласково улыбнулась. – О каких ты отношениях моих с Прозоровым говоришь?
– Ты что, маленькая?
– Да, честное слово, Зоря, милый, нигде, кроме как на работе, я не вижу Прозорова. И откуда, ты взял эту гадость? Сказать, что я его терпеть не могу, я не скажу, потому что уважаю его как инженера и как порядочного человека. Говорить же о каких-то особых «отношениях» с ним, ну, просто глупо! Да, он мне объяснился раз в любви, это было уже в конце нашего пути, как раз перед твоим приходом в Вознесеновку, но что из того? Он уважает нашу семью, очень уважает и высоко ценит тебя, никогда даже намека не сделал, чтобы вторгнуться в нашу с тобой жизнь.
Не говоря ни слова, Захар достал бумажник, извлек из него письмо, рывком протянул Настеньке.
– На, читай.
Настенька впилась глазами в строки, приложила ладонь к щеке.
– Боже мой, да кто же мог написать такую гадость? Тут же нет ни одного слова правды, Юркова? А кто эта такая? – Настенька с интересом взглянула на Захара.
– А откуда мне знать? – Он сумрачно посмотрел на жену.
– Я сейчас схожу к соседям, спрошу, к кому она ходит.
С этими словами Настенька, поправив прическу, вышла в коридор.
Ну что за диво! Ведь так убедительно говорит обо всем Настенька, что у Захара даже от одного этого короткого объяснения пошатнулись все подозрения. А может, и впрямь это злой навет, клевета?
Захар нервно зашагал по комнате, посмотрел на чары. Второй час – значит, у Настеньки обеденный перерыв. Вдруг она ни в чем не повинна, а он испортил ей все: и встречу и отдых? И жалко, ой как жалко стало ему Настеньку, милую Настеньку…
Но вот и она. На лице недоумение и озабоченность.
– Никто из соседей никакой Юрковой не знает, – сообщила Настенька. – Это подделка, Зоря, чья-то подлая подделка.
– Ну, знаешь ли, – запротестовал Захар, – дыма без огня не бывает!
– Зоренька, ну пойди сам убедись.
– А что мне убеждаться? – Захар заметно сдавал.
– Тогда вот что, – решительно сказала Настенька, – вместе пойдем к Прозорову, покажем ему письмо и объяснимся.
Захар не отвечал. В голове неразбериха, мысли спутались. Кажется, он уже окончательно поверил Настеньке. Письмо – грязная анонимка. Юркова – чей-то псевдоним. Но вдруг анонимка содержит действительные факты? Вдруг то, что он принимает за искренность Настеньки, – тончайшее, чудовищно умело скрытое лицемерие? Нет, во всем этом нужно детально разобраться, как это ни гадко и ни противно его душе!
– Не пойду к Прозорову, – сказал он мрачно.
– Тогда я сама пойду к нему с этим письмом и попрошу, чтобы он объяснил тебе все.
– Хорошо, но лучше вместе.
Он согласился пойти. Но до чего же противна была Захару вся эта низкая процедура!
Забрав Наташку из детсада, Захар перед концом рабочего дня поднимался на второй этаж дома, где помещалась контора управления. Ожидая Настеньку – она ушла куда-то на строительный участок, – Захар забавлял Наташку, сидя с ней на широком подоконнике в конце коридора. Из кабинета, на дверях которого дощечка с надписью: «Главный инженер», вышел Прозоров.
– А-а, Захар Илларионович, с возвращением вас! – Прозоров подошел, пожал руку. – Ну, как служилось? Что, уже танкист?
Захар смущенно пробормотал, что служилось хорошо, что он теперь действительно танкист, чем очень доволен. И мгновенно решил: надо начать разговор сейчас, без Настеньки. Так будет легче.
– Игорь Платонович, я к вам, – сказал он, смущаясь, почувствовав, как учащенно заколотилось сердце.
– Да, я знаю, Анастасия Дмитриевна говорила мне, что вы придете. Заходите пока в кабинет, я сейчас вернусь.
Через минуту Прозоров вернулся.
– Дочка-то какая большая стала! – сказал он, ласково глядя на Наташку. – Давно уж я не видел ее.
Он потрепал Наташку за челку и, должно быть, не заметил, как лицо Захара залил румянец, – тот понял, что дал маху со своими дурацкими подозрениями. «Давно не видел!» Значит, не бывал у Настеньки.
– Игорь Платонович… – Захар с трудом выговаривал слова, что-то сдавливало горло. – А еще Жернакова… ничего не говорила вам?
– Да нет, попросила задержаться немного на работе – подождать ее и вас.
– Ясно, – кивнул Захар и полез за бумажником. – Вот, прочитайте. – Он подал Прозорову конверт.
Прозоров в недоумении взял конверт, прочитал адрес, спокойно вытащил листок. Захар исподлобья наблюдал за его пальцами с чистыми, блестящими ногтями. Вот они стали нервно перебирать листок, как бы прощупывая его.
– Что за гадость! – пробормотал Прозоров. – Это же низкая подлость! – Он поднял ясные синие глаза на Захара. На его скулах загорелся румянец. – Кто такая Юркова? – спросил он.
– Проверяли, фамилия, кажется, вымышленная, – с хрипотцой в голосе произнес Захар.
– Выходит, анонимка?
– По-моему, да.
– Стоп-стоп-стоп! – Прозоров торопливо стал перебирать бумаги на столе, взял какой-то лист с напечатанным текстом и положил рядом с письмом. – Видите?
– Что такое? – Захар перегнулся через стол, прочитал на верху бланка: «Начальнику строительства объединенного управления». – Не понимаю…
– Шрифт одинаковый, видите? – Прозоров постукал пальцем по письму.
– Что вы этим хотите сказать? – спросил Захар.
– На нашей машинке отпечатана эта анонимка, – пояснил Прозоров. – И я, кажется, знаю, кто это писал, – растягивая слова, добавил он. – Посидите минутку, Захар Илларионович! Я сейчас.
Он торопливо вышел, но скоро вернулся.
– Все ясно, автор анонимки здесь, в стенах этого здания.
– Вы уверены? – спросил Захар с недоверием.
– Почти. Понимаете, в чем дело, – стал пояснять Прозоров, усевшись на свое место. – С месяц назад Елена Андреевна, наша машинистка, пришла ко мне и сказала, что Липский просит не закрывать машинку после работы, будет печатать статью в «Ударник Комсомольска». Начальника управления как раз не было в конторе, и мне пришлось вместо него дать это разрешение. Теперь смотрите, дата на конверте, – он показал почтовую печать Комсомольска, – пятого сентября, дата отправления. А печатал он четвертого сентября, я запомнил этот день потому, что выдавали зарплату. Статьи в газете до сих пор не появилось. Сейчас мы уточним. – Он взялся за телефонную трубку, попросил редакцию.
Ответ был скорый: «Нет, в сентябре он ничего не присылал», – Липского, как автора, хорошо знали в редакции.
– Вот видите, – пояснил Прозоров, – никакой статьи не было. Сейчас мы вызовем его самого.
Он снова взялся за телефонную трубку, попросил зайти старшего инженера Липского. Положив трубку, продолжал:
– А все дело вот в чем. В конце августа по докладной Анастасии Дмитриевны и по моему ходатайству ему был объявлен строгий выговор за умышленное нарушение технических правил. А натуру Липского вы, кажется, хорошо знаете.
В это время в дверь постучали. Вошел Липский, как всегда, щегольски одетый, в скрипучих новеньких туфлях.
– Я вас слушаю, Игорь Платонович, – мягко сказал он и мельком в сторону Захара: – Здравствуйте, Жернаков.
Прозоров мрачно указал ему на стул, спросил подчеркнуто спокойно:
– Вы, кажется, писали статью для нашей газеты в первых числах сентября, так?
Захар исподлобья наблюдал за холеным лицом Липского, ловил каждую тень.
– Да, писал, то есть не для местной, а для «Строительной индустрии», – с запинкой сказал тот. А вокруг глаз и носа – синева.
Захар видел, как почти мгновенно проступила она у Липского на лице.
– Познакомьтесь, она? – Прозоров подал Липскому листок письма.
Тень страха скользнула по лицу инженера, рука заметно дрогнула. А потом стали пунцовыми уши. Долго держал он перед глазами лист, видимо не читая его, а что-то обдумывая. Наконец коротко сказал:
– Ничего не понимаю!
– Зато мне все понятно. – Прозоров встал, нервно прошелся по кабинету, засунув руки в карманы. – Вы – мерзавец! – Он переставал владеть собой. – В сотый раз я убеждаюсь: вы – мерзавец! – И вдруг рванулся к Липскому.
Звонкий звук пощечины раздался в кабинете.
– За что?! – Липский вскочил, румянец залил ему щеку. – Я буду жаловаться, какое вы имеете право…
Заплакала Наташка.
– Прежде чем вы пожалуетесь, я поставлю о вас вопрос на собрании коллектива, – с дрожью в голосе ответил Прозоров. – Сколько подлостей наделали вы? Оклеветали Клавдию, говорили мне сотни гадостей о хороших людях…
Без стука вошла Настенька – услышала плач Наташки.
– И вот теперь докатились до такой неслыханной подлости, – продолжал Прозоров, кивнув Настеньке.
– Игорь Платонович, послушайте меня…
Удивительный тип этот Липский. В голосе нет даже тени оскорбленного самолюбия.
– Вон отсюда! – крикнул Прозоров. – Не желаю больше видеть подлеца!
– Хорошо! – вдруг взъярился и Липский. – Я вам отомщу!
С этими словами он выскочил из кабинета, громко хлопнув дверью.
С минуту стояла гнетущая тишина, только всхлипывала Наташка.
– Игорь Платонович, – нерешительно спросил Захар, – может, это действительно не он?
– Вы его не знаете, Захар Илларионович, – успокаиваясь и садясь на свое место, ответил Прозоров. – Моя интуиция никогда меня не обманывала. К тому же налицо все данные.
– Но нет доказательств, – мягко возразил Захар.
– Будут и доказательства. Сегодня дам телеграмму в «Социалистическую индустрию» с запросом о статье. Попомните мое слово – никакой статьи и там не было.
– Что здесь произошло? – спросила Настенька, улучив удобную минуту.
– Найден автор анонимки, – уже совсем спокойным голосом ответил Прозоров.
– Неужели Липский?
И снова в кабинете воцарилась тишина. Тишина после грозы – облегчающая, успокаивающая.
– Извините меня, Игорь Платонович, – сказал Захар, вставая. – Вот сколько неприятностей я вам доставил!
– Вам нечего передо мной извиняться, дружище Захар. Вы правильно поступили, что не затаили все это в себе, не мучались подозрениями. Не скрою, я был влюблен в Анастасию Дмитриевну, даже однажды сказал ей о своей любви, но все это давно прошло. Теперь у меня, как вы знаете, своя семья, которой я дорожу так же, как и вы своей. Больше вам скажу – я всегда с чувством благоговения и доброй зависти смотрел на вас и, если хотите, учился той искренности и непосредственности, которой отличаются ваши семейные отношения.
Они расстались добрыми друзьями.
