Текст книги "Первая просека"

Автор книги: Александр Грачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 37 страниц)

– Да, я забыл сказать, – крикнул повернувшийся от стола Аниканов, когда бригада подошла к столовой, – знамя-то вы обязаны носить с собой! На корчевке такой порядок был.

– Нет уж, к черту! – ожесточенно бросил Захар. – А что касается корчевки, то не тебе о ней говорить, Аниканов, – с горячностью добавил он. – Ты на ней пробыл без году неделю.

– Да побольше твоего, – ответил Аниканов и принялся за еду.

– Что ж, по полмиски вам наливать? – издевалась Леля Касимова. – Не заработали ведь по полной!

– А ты можешь совсем не наливать! – не своим голосом заорал Еремкин. – Сами обжираетесь тут, а тем, кто работает, – полмиски! Ишь ты, краля какая! Пойди вон потаскай на горбу!

– Не меньше твоего таскала, губошлеп, криком не бери, – спокойно парировала Касимова. – А то, видите ли, он горбом таскает!

Весь этот день был отравлен бесконечными насмешками, ругней и озлобленностью.

После обеда в бригаде Жернакова все работали с каким-то злым ожесточением: о перекурах никто даже не заикался, и к концу дня шалаш был закончен, за исключением мелкой внутренней отделки.

Вечером, перед концом работы, в бригаду пришли сам начальник участка Саблин, с ним Липский и Аниканов.

Удивительные летом бывают вечера на Амуре! Незадолго до заката солнца, когда спадает дневная жара и в высоком небе порозовеют одинокие странники-облака, таежные дали с их зыбучими впадинами и возвышениями, повитыми легкой дымкой, вдруг начинают как-то особенно ясно вырисовываться. До чего же в эту пору безмерно просторным, необъятно громадным выглядит мир, а вечерняя прохлада такой освежающей, приятной и ласковой! Только Захар не замечал всего этого.

Саблин и его спутники осмотрели шалаш со всех сторон, заглянули внутрь.

– Где бригадир?

– Он работает, Викентий Иванович, – пояснил Аниканов. – Наверстывает упущенное…

– Позовите его ко мне.

Захар, на ходу одергивая гимнастерку, торопливо подошел.

– Здравствуйте, молодой человек! – Саблин протянул ему руку. – Вы, кажется, были у меня самым смышленым практикантом. Почему же отстали от других?

– Люди неопытные, Викентий Иванович. Да к тому же в бригаде только один плотник.

– Плотницких работ, дорогой Жернаков, тут для одного человека ровно на пять дней, – с укоризной сказал Саблин. – Ну, хорошо, об этом мы поговорим на собрании, а сейчас ведите бригаду на ужин, затем все – в контору.

Собрание открыл Аниканов. Первое слово он предоставил Захару для объяснения.

Захар до того волновался, что у него даже губы посинели, а руки совсем не слушались.

– Хочу сказать несколько слов о стиле работы товарища Аниканова как секретаря бюро комсомольской ячейки участка, – говорил он, мельком взглянув на Аниканова. – От него зависит очень многое и прежде всего комсомольская дисциплина. Но как он понимает свою роль? Вот сегодня утром он принес рогожное знамя к нам в бригаду. Ведь сраму на весь участок! А поговорил ли он с нами? Спросил ли, кто как работает? Даже со мной, с бригадиром, не перекинулся ни единым словом. Был он до этого один-единственный раз. А что сделал? Пошумел, обругал всех и убежал, хотя я тогда просил его провести собрание в бригаде. Я знаю Аниканова почти полгода, вместе ехали, оба из одного города, и прямо скажу: товарища Аниканова хлебом не корми, только дай командовать над людьми. И он командует, потому что в его положении это самое легкое: ни за что не отвечать, а со всех требовать. Но администрировать и без вас есть кому, товарищ Аниканов, вон товарищ Липский хорошо умеет это делать, а от вас мы, бригадиры, ждем иной помощи – дисциплину наводить в бригадах да соревнование организовать между бригадами.

Все это время, пока говорил Захар, Аниканов ерзал, краснел, волновался.

– В заключение хочу внести следующее предложение, Викентий Иванович, – повернулся Захар к Саблину. – Для руководства бригадой у меня пока недостаточно опыта. Но есть у нас замечательный плотник и усердный человек – товарищ Брендин. Он три года проработал на Днепрострое, хорошо знает строительное дело. Вот его и нужно назначить бригадиром, а я буду рядовым рабочим. И еще одно предложение вам, товарищ Аниканов: на сплаве в бригаде у нас была создана комсомольская группа. Вот такую группу нужно было бы создать и у нас в бригаде, чтобы она могла постоянно оказывать влияние на тех, кто отлынивает от работы.

Захар сел на свое место. Аниканов предложил выступить членам бригады, но никто не хотел брать слово.

Наконец, когда стало невмоготу молчать, поднялся Брендин.

– Почему мы плохо работаем? – заговорил он. – Потому, что вот эти товарищи, – указал он на Марунина, Еремкина и их друзей, – все время симулируют. В этом и вся причина. А бригадир что? Он старается изо всех сил, но они его не слушают. Вот и вся причина. Если все они начнут работать, как мы с Жернаковым, Пойдой, Терещенко и Чулкиным, то бригада наша никогда не будет отстающей. А почему эти плохо работают? Потому что считают для себя зазорным копать землю, жерди таскать, требуют, чтобы дали им дело по специальности. Им говорят: пока нет работы по специальности, значит, делайте то, что надо, но они и слушать не хотят. Потому и работаем плохо… А выдумывать, что бригадир плохой или вся бригада плохая, – это глупое занятие. Вот и вся моя речь…

– Правильно, очень правильно, товарищ Брендин! Яснее не скажешь! – воскликнул Саблин. – Все ясно, друзья, надо, чтобы эти товарищи, которые временно используются не по специальности, поняли бы и прониклись сознанием: надо построить шалаши. А поймут – дело пойдет. И вот еще: поскольку Жернаков просит освободить его от обязанностей бригадира, – а я понимаю, как ему трудно, – то не возьметесь ли вы, товарищ Брендин, за это дело? Вам все карты в руки – вы плотник, строили Днепрогэс, любите свое дело. Почему бы вам не стать бригадиром? Да и помощник у вас хороший – Жернаков. Согласны?

– Ладно, возьмусь, раз требуется, – глуховато ответил Брендин.

– Ну вот и отлично! Но я не знаю, дорогой Аниканов, можно ли комсомольскую ячейку создать в бригаде? Какой у вас порядок?

– Вполне можно, Викентий Иванович, – с подобострастием ответил Аниканов.

– Вот и отлично! А секретарем, или как там называется, можно назначить товарища Жернакова.

– Секретарь не назначается, Викентий Иванович, – улыбнулся Аниканов, – его избирают.

– Ну что ж, вот и пускай изберут его!

– А это уж как посмотрит бригада!

– Ага, так! Ну, хорошо, изберете его, товарищи? – обратился Саблин к бригаде.

– Изберем, – дружно ответили все, в том числе и ленинградцы.

– Вот видите, уже, считайте, избрали. У меня больше нет времени, дорогие друзья, – Саблин посмотрел на часы. – Я доволен результатом нашего разговора и надеюсь, бригада будет отличной. Мне пора ехать, до свидания…

Аниканов был явно недоволен столь поспешным отъездом Саблина. После того как Захар закончил свою речь, Аниканов, насупившись, долго записывал себе что-то в блокнот. Он готовился взять реванш: реабилитировать себя перед Саблиным и унизить Захара в его глазах. Теперь же, когда Саблин рекомендовал бригаде избрать Жернакова секретарем, Аниканов был окончательно разоружен. Но он все-таки выступил и рассказал об изгнании Захара с конного парка, о его дезертирстве, о том, как Захар опозорил своих земляков, и закончил так:

– В лице товарища Жернакова мы имеем морально неустойчивого комсомольца, у которого нет достаточной силы воли к преодолению трудностей. И вообще должен вам сказать, это бесхребетный человек. Так что вот смотрите, товарищи, – избирать его или не избирать.

– Ничего он не бесхребетный, напраслину нечего наговаривать! – отмахнулся Брендин, не глядя на Аниканова. – Это он покритиковал тебя, вот и стал плохим. Парень старательный и дельный. Избрать надо – и все тут!

– Правильно, – загудели голоса. – Давай голосуй!

Аниканов пожал плечами.

– Ладно, дело ваше. Тогда голосую. Кто за то, чтобы избрать Жернакова секретарем комсомольской группы вашей бригады, прошу поднять руки. Один, два, три… Там, сзади, повыше, а то темно, не видно отсюда.

– Да единогласно, нечего считать.

– Избирается единогласно. На этом считаю собрание закрытым.

Вместе с бригадой Захар возвращался к своим шалашам; Аниканов сразу же куда-то исчез. На западе уже остывала сгоревшая заря, над головой густела синь, испятнанная надвигающимися из-за Амура клочьями сизых туч. В тишине вечера дружно кричали лягушки.

– Завтра дождь будет, – заметил кто-то.

– Э-эх, не докончили шалаш! – вздохнул Брендин. – Будет эта рогожка болтаться, сто чертей ей!

– А хиба ж в дождь нэ можно робить? – спросил Пойда.

Дождь прошел ночью, к утру погода разъяснилась.

Бригада закончила шалаш часа за два до обеда и перешла на новое место. А после обеда Аниканов снял рогожное знамя, но в бригаду Брендина его не понес. Вскоре рогожка развевалась над другим недостроенным шалашом. И так же, как вчера в адрес бригады Жернакова, сегодня в сторону рогожного знамени летели насмешливые выкрики, свист, улюлюканье.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

После жаркого рабочего дня, когда до онемения натружено тело, до чего же сладко спится!

И снится Захару сон: кто-то старается столкнуть его с обрыва. Он отступает, а этот невидимый все теснит и теснит его. И чувствует Захар, что вот-вот сорвется и упадет вниз. В ужасе он весь сжимается, но вдруг, к великой своей радости, различает мигающий свет спички, а в бликах огонька – выписанное грубыми мазками теней худое лицо Феди Брендина.

– Вставай, Захар, ну, слышь, что ли, вставай быстрей! – настойчиво и встревоженно бубнит бригадир.

Захар широко раскрыл глаза.

– Что, что такое?

– Группа Марунина сбежала, вставай быстрей, а то не догоним.

Когда-то, в кавшколе, Захар по ночной тревоге за три минуты становился в строй. Сейчас он и половины того времени не потратил на сборы – сапоги мигом натянул на босу ногу, гимнастерку не стал застегивать, а ремень взял в руки, чтобы уже в пути подпоясаться.

– Как сбежали, куда? – приходя в себя, спросил он шепотом, так как на нарах заворочались его соседи.

– К Силинскому озеру подались, там у них лодка подготовлена.

На дворе тревожно и ветрено; угрюмо и многоголосо шумит тайга; по небу, то ныряя бронзовой уткой в кипящие черные тучи, то выныривая из них, спешит месяц. Довольно прохладно – середина августа, и по ночам чувствуется первое дыхание осени, но Брендин в одной нательной рубашке. В свете луны Захар видит его острые плечи и выступающие лопатки.

Они бегут, спотыкаясь о кочки и пни, перепрыгивая через кучи веток, оставшихся еще с корчевки. Наконец они выскакивают на горбину рёлки, протянувшейся вдоль озера. По черному простору озера гуляют волны, резкими вспышками зловеще вскипают беляки. С Амура доносится глухой гул шторма.

Брендин напряженно всматривался в купы тальников, темнеющих у воды.

– Неужто пустились в такую непогодь?

– Кажется, вон там… Видишь?

Вынырнул из-за тучи месяц, бросил скупой свет на взлохмаченное озеро, на берег; Захар и Брендин ясно увидели: под тальниковым шатром – длинная лодка, а в ней сбились в кучу чем-то занятые люди.

– Они, – выдохнул Захар. – Пойдем прямо?

Осталось пять шагов до лодки, когда сидящие в ней разом повернули головы, глядя молча и выжидающе.

– Ну, чем занимаемся? – спокойно спросил Брендин.

– Да вот мотор ремонтируем, – ответил за всех добродушный Карасев.

– Неудобное время выбрали: добрые люди давно спят, – с укоризной сказал бригадир.

– А чего же вас черти носят, когда добрые люди спят? – звонко спросил Еремкин.

– О вас беспокоимся, – ответил Брендин.

– О нас нечего беспокоиться, мы сами можем о себе побеспокоиться, – отозвался Марунин.

– Ну вот что, товарищи, – решительно сказал Брендин, став ногой на борт лодки, – побаловали – и хватит! Теперь пошли в шалаш.

– Мы там ничего не забыли, – с ехидством ответил Еремкин.

– А я думаю, что забыли, – сказал Захар, заходя с другого борта. – Комсомольскую честь забыли…

– Сам забывал – ничего, а вот мы забыли – плохо! Что-то не вяжется у тебя, Жернаков!

– Да, забывал, но вовремя спохватился. И по-товарищески советую вам тоже вернуться.

Еремкин угрожающе встал.

– Так вы что, пришли агитировать нас или арестовывать? А если мы вам морды набьем?

– Ну, ты не шебарши, Оська, – одернул его кто-то в лодке.

– Мы пришли поговорить с вами по-хорошему, – спокойно ответил Брендин.

– Слушайте, ребята, – сказал Жернаков, садясь на край лодки, – давайте поговорим, как комсомольцы. Неужели вам не стыдно, а? Неужели вам не понятно, как вы мараете честь Ленинграда?

– Ну ладно, говорить так говорить! – Марунин решительно поднялся, прошел к носу лодки и сел на переднюю банку против Брендина и Захара. – Сядь, Брендин, драться не буду.

– А ты думал, я боюсь?

– Ну, тем и лучше. Ты неплохой парень, Жернаков, и давай поговорим честно. Да, мы из Ленинграда, колыбели революции, – продолжал он. – Мой отец у Смольного дрался, понятно? Я потомственный рабочий. Но вы можете понять, что нам, людям со средним образованием, – все мы закончили рабфак, а некоторые учатся в вечерних институтах, да к тому же имеем пятый и шестой разряды, – вы можете понять, что нам тут делать нечего? Там, на заводах, не хватает специалистов, а мы тут должны копаться в земле, когда этими руками машины можно делать! А кроме того, скоро начнется учебный год. Если мы вовремя не приедем, нас исключат.

– Так за каким же чертом вы тогда ехали сюда? – раздраженно спросил Брендин.

– Вот в этом все и дело, товарищ бригадир! Нас обманули. Нам что говорили? Работать будете по специальности, зимой продолжать образование. Ничего этого нет – сами видите, и не скоро будет. А как вы считаете, должны мы думать о своем будущем? Да и потом же, вы видите, когда мы уходим? Мы подготовили вам жилье, а теперь не мешайте, нам тоже не сладко.

Марунин умолк, молчали и Брендин с Захаром. О корму лодки с хлюпаньем бились зыбучие волны, ее подбрасывало. Месяц то выглядывал из туч, и тогда лица ребят казались бледными, усталыми, то скрывался, и лица становились мрачными, суровыми.

– И что же, в этот шторм пуститесь? – спросил Захар, кивнув на озеро.

– Будем держаться берега. А нет – переедем на ту сторону, переждем шторм в тайге.

– У вас мотор? Где взяли?

– Сами сконструировали. Нашли в деревне заброшенную веялку, ну и перетаскали постепенно из нее все части. А гребной винт выстругали из березы и жестью обили.

– Как идет? Пробовали?

– Ничего ходит, если хорошо крутить рукоятку. Прошлой ночью испытали. Да вот стопорный болтик от рукоятки потерялся, из-за него и задержались, а то бы вы нас тут не накрыли.

– Слушайте, братва, – обратился Захар к ленинградцам. – Давайте вот так договоримся. До Хабаровска почти четыреста километров, и пускаться на такой душегубке в бурю дело гиблое, поймите! Бросьте вы эту затею и возвращайтесь в шалаш. О том, что вы хотели бежать, мы никому не скажем. Но зато я вот что вам обещаю: завтра пойду в партком, к Бутину, и постараюсь его убедить, чтобы вас отпустили по-хорошему в связи с тем, что строительство шалашей заканчивается. Есть у вас документы, что вы учитесь в вечерних институтах?

– Есть у меня и Карасева… Я ведь на третьем курсе, – сказал Марунин устало.

– Наверное, вас могут отпустить, – продолжал Захар. – Даже из армии в таких случаях демобилизуют досрочно. А если не отпустят, то напишут, чтобы вас считали как во временном отъезде. В крайнем случае, если Бутин не решит, напишем в крайком. Ну, а уж если вообще не отпустят, то будем всей бригадой добиваться, чтобы вам дали работу по специальности. Есть же лесозавод, кирпичный строится, автобаза создается, временная электростанция скоро начнет работать… В самом деле, подумайте, на кой черт вам рисковать жизнью и марать свою совесть? По себе знаю, как потом муторно бывает. Я и то насилу оклемался после побега… Ну хорошо, допустим, все обойдется благополучно. Но приедете вы в Ленинград, а уж там будут письма – и в горкоме комсомола, и на работе, и там, где учитесь, – что вы дезертиры… Так что смотрите, я вам по-товарищески советую – оставайтесь!

– Правильно говорит Жернаков, – угрюмо подтвердил Брендин. – Ваша затея – просто ребячество. Хотя вы и считаете себя очень грамотными, а не подумали, чем это может окончиться!

– Ну, вот что, – поднялся Еремкин. – Вы нам зубы не заговаривайте. Давайте, ребята, отчаливать, рукоятку я застопорил гвоздем.

– Да подожди ты, не верещи! – отмахнулся от него Марунин. – Слушай, Жернаков, дай честное комсомольское, что пойдешь завтра к Бутину! Откровенно говоря, мы сами думали так поступить: по-честному просить, чтобы нас либо отпустили на учебу, либо перевели по специальности, а мы бы заочно стали учиться. Но как-то увлеклись все этой идеей – бежать, так и пошли по инерции.

– Даю честное слово – все выполню! – заверил Захар.

Марунин решительно обернулся к своим.

– Я, братцы, пас. И вам не советую. Нужно действовать иначе. Они правы, – кивнул он на Брендина и Захара.

– А в самом деле, на черта рисковать? – отозвался Крамсков. – Да еще лодка течет. И фарватера не знаем. Потонем все к чертовой бабушке! Айда, ребята, а то завтра рано вставать.

В лодке закопошились.

– Тише вы, перевернете! – крикнул кто-то.

Постепенно все сошли на берег, снесли пожитки; в лодке остались только Еремкин и Скобелевский. Они о чем-то перешептывались.

– Ну, а вы? – спросил Захар.

– Двинем одни! – решительно отозвался Еремкин.

Захар обратился к остальным:

– Ребята, да повлияйте на них! Какого черта они дурака валяют, потонут же сразу! На Амуре такой бар бьет в косу, что даже на катере опасно выходить.

– А ну, Оська, и ты, Шурка, давайте на берег! – повелительно приказал Марунин. – Лодка не ваша, нужно ее вернуть.

– Отталкивайся, Оська! – крикнул Скобелевский и опустил весло в воду.

– Ах, вы вот как?! – Марунин прыгнул в воду, ухватился за нос лодки.

Еремкин и Скобелевский изо всех сил упирались веслами в дно, стараясь оттолкнуться от берега.

– Отойди, ударю! – Еремкин угрожающе поднял весло.

Но на помощь Марунину бросились все, кто был на берегу.

– Тащи, р-р-раз! – скомандовал Марунин.

Несколько рук дружно вытащили лодку. От сильного рывка Скобелевский взмахнул руками, плюхнулся с кормы в воду.

Марунин в один миг очутился в лодке, ловким ударом двинул Еремкина в скулу, и тот полетел за борт вслед за Скобелевским.

– Что вы делаете! – закричал Брендин и кинулся туда, где барахтался Еремкин. Схватив его за шиворот, как котенка, выволок на берег.

– Я тебе припомню это, гад!.. – отплевываясь и стряхивая воду, грозился Еремкин, исподлобья поглядывая на Марунина.

– Что ты сказал? А ну, повтори! – Марунин медленно подошел к нему.

Не успели Брендин и Захар опомниться, как Марунин снова сбил с ног Еремкина.

– Да вы прекратите или нет? – засучивая рукава рубашки, заорал Брендин и медведем двинулся на них.

– Ничего, товарищ бригадир, – стараясь успокоиться, сказал Марунин, потирая ушибленный кулак. – Это я ему за все отплатил. В том, что мы собирались бежать, половина его вины: это он замутил нам мозги. И лодку он украл! Примазался к нам, гад, за друга выдавал себя!

На следующее утро была ветреная, пасмурная погода, накрапывал дождь.

Захар отпросился у прораба, чтобы пойти в Пермское. Он собрался в партком к Бутину – поговорить о Марунине и его товарищах.

Захар пошел не по лесной дороге, где были непролазная грязь, а по релке, вдоль берега Силинского озера.

Гнетущую картину являли собой в ту пору и поредевшая от вырубок тайга, и посеревшая унылая ширь озера со вздыбленными гребнями волн, и темная, видимая лишь снизу до половины стена подножья правобережных сопок, и над всем этим – низкий глухой полог свинцовых туч. Повсюду только одни краски – грязно-серые, и нигде ни малейшего просвета! То ли эта унылая непогодь, предвещающая близкую зиму, то ли тревожная ночь – он так и не смог уснуть до рассвета, думая о беглецах, – но что-то угнетало Захара, нагоняло на него тоску.

Через полчаса тропинка привела его к обширной болотистой низине. Отсюда до села уже змеилась дорога-лежневка, недавно проложенная комсомольцами. В низине белели круглые зонты на высоких ножках; под ними у теодолитов работали геодезисты.

Присев на пень, Захар переобулся, отжал воду из портянок и осмотрел разбитые сапоги.

«Пожалуй, надо сегодня же перевязать веревкой, пока совсем не развалились!» – решил он.

Пока Захар переобувался, над тайгой сквозь расползшуюся, как ветошь, пелену туч начала просвечивать голубизна неба. Дождь перестал моросить, и скоро день совсем разъя́снился – нестерпимо заголубело огромное небо, настало вёдро, вся природа торжественно засияла, и Захар весело зашагал в сторону Пермского.

Партком помещался в старенькой избе с почерневшей тесовой крышей и бревенчатыми стенами. В комнатушке Бутина толпилось много народу, когда Захар заглянул туда из прихожей. Он решил подождать, пока все разойдутся, и присел на стул неподалеку от секретарши, вертя буденовку в руках.

Захар долго томился, пока из кабинета Бутина не начали выходить по очереди люди – Саблин в расстегнутой телогрейке, торчавшей из-под дождевика, Ставорский в распахнутой кавалерийской шинели, с неизменным орденом, начальники участков, прорабы. Последним вышел Бутин.

Захар вскочил, по армейской привычке вытянул руки по швам.

– Я к вам, товарищ Бутин, по неотложному делу.

– Ну, если неотложное, заходи! Да покороче – спешу. – И Бутин вернулся за свой стол.

Захар обещал ребятам не рассказывать о попытке бежать со стройки и, когда шел в партком, думал просто просить Бутина помочь им найти работу по специальности. Но, очутившись с глазу на глаз с этим человеком, Захар решил говорить всю правду. Ведь Бутин – это партия! Как же он может скрыть от него что-либо, обмануть? И он рассказал обо всем, что произошло прошлой ночью, – рассказал все без утайки. Говорил, а сам изучающе, пристально смотрел на Бутина. Захар видел, что этот озабоченный множеством дел человек был еще не стар. И ничего необычного не было в его облике: лоб с глубокими залысинами, уходящими под копну смоляных волос, моложавое лицо, только у рта две горькие линии, да от глаз, обведенных синевой, лучами пошли первые морщинки.

– Молодцы, молодцы! – воскликнул Бутин, когда Захар кончил свой рассказ. И сразу куда-то девались горькие морщинки у его рта, а улыбка разлилась по всему лицу – ясная, широкая. – Ну и ты решил идти ходатаем за них?

Захар сидел смущенный.

– А чего краснеешь? Правильно сделал!

– Видите ли, товарищ Бутин, – начал Захар, – мы с бригадиром обещали никому не говорить, что они хотели дезертировать.

– Значит, не сдержал слова перед товарищами?

– Не мог… В партком же пришел!

– Да-а, слово надо держать, но я умею хранить тайну! – Бутин улыбнулся. – Правильно, в общем, сделал. Ребятам же передай: пусть завтра с утра придут ко мне все. Конечно, о дезертирстве я и намекать не стану.

…Было уже около полудня, когда Захар отправился в обратный путь на свой участок. Солнце палило вовсю, но от влажной земли тянуло осенним холодком. Захар шел, весело насвистывая. Никогда еще, кажется, за все время жизни на стройке у него не было такого радостного настроения и удивительной легкости.