Текст книги "Первая просека"
Автор книги: Александр Грачев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 37 страниц)
Комиссия крайкома закончила работу. Председатель комиссии – щупленький, интеллигентного вида человек с чрезвычайно строгим, землистого цвета лицом, с седеющим хохолком, зачесанным набок, – два часа без передышки докладывал о результатах обследования. Доклад его произвел удручающее впечатление. Запасов продовольствия оказалось меньше, чем предполагалось, их едва ли хватит на три месяца, тогда как до открытия навигации оставалось четыре месяца; на складах не было зимней одежды и обуви; недоставало железа, проволоки, болтов, гвоздей, кирпича, а также инструмента, и никто толком не мог сказать, куда все это девалось; наполовину сократилось конское поголовье; в пожаре погибли денежные документы на пять миллионов рублей, и теперь из-за отсутствия отчетности об израсходовании этой суммы банк прекратил финансирование стройки, рабочие вот уже второй месяц не получают зарплаты. Срывалась и заготовка леса. Летом стройке потребуется не меньше ста тысяч кубометров древесины, но зимний план заготовок сорван.
Слушая докладчика, Платов не сводил с него взгляда, словно ожидая чего-нибудь утешительного. Но председатель комиссии так и не сказал ничего успокаивающего. Наоборот, подчеркивая каждое слово, он заявил в заключение:
– Стройка находится в чрезвычайно тяжелом положении. Если в самом срочном порядке не будут приняты экстраординарные меры, то дело может кончиться тем, что вы останетесь без людей – они попросту разбегутся, ища спасения от голода и цинги.
Он сел, вытер платком выпуклый лоб, энергичным движением поправил седеющий хохолок.
– А как вы думаете, Исидор Евграфович, – Платов задумчиво повертел в пальцах карандаш, – сможет край помочь нам автотранспортом? Я имею в виду заброску продовольствия.
– Я думаю, что этой помощи не потребуется. В Хабаровск со дня на день должны прибыть тридцать грузовых автомашин в адрес Дальпромстроя. Вот и нужно их использовать как следует.
– Все равно этого недостаточно! – возразил Коваль, нервно теребя бородку. – Давайте будем реально смотреть на вещи. Если считать, что машины придут к концу января, в условиях бездорожья мы сможем проделать в лучшем случае два рейса. Каждая машина возьмет, предположим, полторы тонны груза, всего за зиму будет перевезено девяносто тонн. Этого слишком мало!
Платов быстро подсчитал что-то на листке бумаги.
– Это одной только муки на двадцать суток. Мало, мало, товарищи! Мы ведь не учли еще одно важное обстоятельство: в связи с появлением цинги необходимо увеличить норму хлеба для тех, у кого начнут появляться симптомы этой болезни. А значит, расход будет выше, чем мы считаем. Минимум сто пятьдесят тонн муки – вот наши самые скромные потребности до открытия навигации!
– Мы, конечно, доложим об этом в крайкоме, Федор Андреевич, – учтиво сказал председатель комиссии. – Но вам нужно больше полагаться на собственные силы. Почему бы, например, не организовать здесь колхозный базар? Обратитесь с призывом к колхозникам, чтобы везли продукты своего хозяйства – овощи, мясо, молоко, рыбу. А чтобы заинтересовать их, выбросьте в порядке встречной торговли то, что есть у вас из промышленных товаров, особенно ситец.
– Мы уже обращались с таким призывом, – Платов потер лоб, – но приезжает очень мало. Да и кому ехать? Вниз по Амуру на сто километров всего шесть деревенек, половина из них нанайские. А нанайцы, как вы знаете, еще не научились разводить скот и выращивать овощи. Такая же картина и вверх по Амуру. Там десять деревень, но семь из них тоже нанайские, дворов по десять – пятнадцать. Все население округи в пять раз меньше населения Комсомольска. Остается один резерв – рыба. Запасов соленой кеты вполне достаточно до открытия навигации. Что же касается свежей рыбы, то в озере Болонь подо льдом видимо-невидимо толстолоба. С осени рыбаки перегородили Серебряную протоку, закрыли рыбе выход в Амур. Теперь толстолобы прыгают из прорубей, как из садка, весь лед озера, говорят, усеян ворохами этой великолепной, самой жирной на Амуре рыбы. Но для ее вывозки опять-таки требуется транспорт – сто километров не маленькое расстояние. У колхозов тоже нет лишних лошадей. Они мобилизованы в порядке гужевой повинности на лесозаготовки. Остается единственная надежда на Хабаровск.
В конце концов было решено в срочном порядке выявить всех шоферов и послать их в Хабаровск. Как только там будут получены машины, срочно грузить на них муку и пробиваться в Комсомольск. Ответственным за перевозку назначили Ставорского.
Большие разногласия вызвал вопрос о лесозаготовках. Члены комиссии предлагали укрепить Пиваньский участок, послав туда большой отряд отборных комсомольцев. Против этого категорически выступил Платов.
– Нужно создать свой, параллельный лесоучасток! – Он встал, как-то весь преобразившись: глаза его потемнели, на скулах выступил скупой румянец. – С самого начала необходимо придать ему характер, если хотите, штурмового батальона, идущего с единой волей – победить или умереть! Да, да, так именно и поставить задачу: если комсомольцы поймут всю глубину опасности – а о ней нужно честно и открыто сказать им! – они пойдут в огонь и в воду. Без их боевого энтузиазма мы ничего не сделаем. И пускай поведут их на штурм леса лучшие представители нашей партии, как водили в гражданскую войну в бой. А подчинять их руководству существующего лесоучастка, по-моему, заранее обречь дело на провал. Я знаю начальника лесоучастка – это негодяй и, по-видимому, саботажник. У него там, в Пиваньском озере, стоит баржа с овсом, зерна в избытке, оно разбазаривается, потому что никто не контролирует начальника, а когда мы попросили у него взаймы пятьдесят тонн – он даже разговаривать с нами не пожелал. Он окружил себя кулаками, а вы хотите, чтобы мы подчинили нашу прекрасную боевую молодежь этому прохвосту! Ни в коем случае! Свой отряд создадим – от рядового лесоруба и возчика до главного командира.
Решение было единодушным: завтра же объявить мобилизацию на штурм леса и назвать ее «поход за бревном обороны».
В комитете комсомола – настоящее столпотворение. В воздухе синим-сине от табачного дыма. Напрасно ругается, просит, требует Аниканов, чтобы не курили, – входят все новые и новые группы парней, и каждый с папиросой. Не перестают звонить телефоны. Помимо тех, кого намечено послать, в лес просятся добровольцы.
Аниканов занят комплектованием бригад. Перед ним список бригады Брендина, которая в полном составе мобилизуется в лес. В комнату набилась вся бригада, тесно окружив стол заворга. Лицо Аниканова раскраснелось, глаза блестят, на лбу пот. Андрей быстро пробегает глазами фамилии, окидывает беглым взглядом ребят, безапелляционно говорит:
– Создадим две бригады. Одной останется руководить товарищ Брендин, другую возглавит… – Он взъерошил волосы, на минуту задумывается, глядя то на Каргополова, то на Захара, – возглавит товарищ… Каргополов. Не возражаешь, Иван?
– Нет, не возражаю, – решительно отведает Каргополов. – Только ко мне запиши Жернакова.
– А я как раз так и думал, вы же дружки… – Аниканов быстро ставит птички и черточки возле фамилий. – А к тебе, товарищ Брендин, кого будем рекомендовать комсгрупоргом?
– Пускай решает сама бригада!
– Хорошо. Идите получайте путевки. Маша, – крикнул он Дробышевой, – выпиши вот еще двум бригадам! Птичками отмечены члены бригады Каргополова, черточками – Брендина.
– А когда на Пивань? – спросил Каргополов.
– Сейчас посмотрю, – Аниканов быстро перелистал ворох бумаг. – Сегодня первой очередью тракторных саней. В три часа дня пойдут. Сбор со всеми пожитками возле комитета.
На столе у Маруси Дробышевой стопа бланков – социалистические путевки. Она торопится. Пушистые завитки русых волос рассыпались по лбу. Увидела Захара и Каргополова, мельком улыбнулась, сообщила доверительно:
– Леля тоже получила путевку. Заведующей столовой будет.
– Слышь, Иван? – Захар заговорщически толкнул Каргополова в бок. – Теперь мы живем, своя заведующая столовой…
– У нее, брат, не разживешься, – с деланным равнодушием отвечает Каргополов, но счастливая улыбка упорно растягивает его скуластое лицо.
На крыльце комитета Захар и Каргополов нос к носу столкнулись с Гурилевым.
– Бра-атцы! – заорал тот, бросаясь к друзьям. Они не виделись месяца три, с тех пор как Гурилева перевели в механические мастерские слесарем. Сейчас на нем была огромная заячья шапка-ушанка, делающая его смешным и каким-то незнакомым. – В лес? Не завидую! – Каждое слово он выкрикивал. – А я в Хабаровск! Машины получать! Тридцать машин! Каково, а?
Выкрикивая, блестя глазами, он так и скрылся в темноте коридора, прокладывая себе путь локтями. Уже на улице Захар шепнул Каргополову:
– Схожу, Любашу проведаю, а то теперь, считай, до весны…
– Только не опоздай, Захар, надо же еще пообедать, собраться, а потом коммуну делить.
– Коммуну давайте делить там, на месте.
Он не застал Любаши на почте – она унесла телеграммы начальнику строительства. Решил дождаться ее на крыльце. Чтобы скоротать время, развернул «Амурский ударник» – каждому мобилизованному вручался сегодняшний номер газеты. На всю первую страницу крупным шрифтом «шапка»: «В лес! Все лучшие силы бросим в поход за «бревном обороны»! В лесу решается успех наших планов, успех нашей борьбы за индустриализацию и обороноспособность Дальнего Востока!»
Торопливые шаги по скрипучему снегу отвлекли Захара: к нему спешила разрумяненная морозцем Любаша в распахнутой шубейке, в сбитом на макушку сером пуховом платке. Она радостно улыбалась.
– Ты ко мне, Захар?
– Проститься пришел, на Пивань уезжаю с бригадой…
– Я так и подумала, как в газете увидала, что на штурм леса мобилизуют. Давай немного пройдемся. – Она взяла его под руку. – И надолго?
– Наверное, до весны. Словом, не знаю. Придешь проводить?
– Приду, Захар, обязательно приду. А как же теперь с техникумом?
– Придется год пропустить.
– Как плохо-то!.. А знаешь, что мне сказал сегодня Колька Пригницын? Говорит, что, если я весной не выйду за него замуж и буду гулять с тобой, он убьет меня и тебя. Он тоже едет на Пивань, говорит, десятником по транспорту будет. И Рогульник тоже едет. Бригадиром, говорит, будет у возчиков.
– А ты, что же, дала ему повод? – Захар нахмурил брови.
– Какой там повод! Сколько раз ему твердила, чтобы не приставал ко мне. А вот сегодня опять приходил и грозил. Папаша рад, что они уезжают, сказал, что больше на порог не пустит! Ты там будь осторожен, если встретишь его, а то же он ровно бандюга какой!
Под вечер гусеничный трактор с огромными санями, на которых могла бы уместиться целая изба, груженными ворохом постельных скаток, чемоданов, скамеек, столов, двинулись к Амуру. Надсадно рыча, бросая в морозный воздух клубки дыма, трактор с трудом сполз на торосистую ледяную дорогу. За санями – длинная вереница людей. Шум, смех скоро заглушила песня и поплыла над простором реки:
…Чтобы с боя взять Приморье,
Белой армии оплот…
Андрей Аниканов оставался в Пермском, ему нужно было рассчитаться с Клавдией Сергеевной. Он все-таки нашел выход из того отчаянного положения, в котором очутился после попойки у Ставорского. Опасаясь, что отношения с бухгалтером могут завести его слишком далеко, он решил внести пять тысяч, которые насчитал ему Ставорский за недостачу спецодежды. Чтобы не попасть еще раз впросак, он предварительно посоветовался со Ставорским, и тот согласился принять их в погашение задолженности. Андрей немедленно написал слезное письмо отцу, попросив три тысячи. И вот позавчера он получил перевод. Две тысячи он вынул из подкладки чемодана, куда складывал свои накопления.
Как только стемнело, Аниканов отправился к Клавдии Сергеевне, отдал деньги.
– Все. Теперь мы квиты! – В голосе его была угроза.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯУдивительное чувство владело Захаром весь день, начиная с той минуты, когда было объявлено, что бригаду мобилизуют на штурм леса, и кончая вечером, когда все они отправились на Пивань. Это было чувство общей приподнятости, боевого азарта, вдохновения, знакомое ему по кавшколе, когда эскадроны развертывались в лаву для атаки. Это настроение владело всем его существом.
Он даже не заметил, шагая в толпе за санями, как они пересекли Амур и в сумерках очутились на Пивани.
Сплошная гряда крутых правобережных сопок вдруг оборвалась, а на месте разрыва треугольной заплаткой легло Пиваньское озеро. По его берегам – грозная сумеречь могучей тайги; только в самом дальнем углу озера берег низменный, там – кочкастая марь. Отсюда уходит в глухомань тайги долина, замысловато извиваясь меж сопок. В долине – постройки Пиваньского лесоучастка: цепочки рубленых бараков. Навесы темного пихтача и ельника, склоняясь с сопок, создали таинственную затишь, куда не проникает ветер даже в самую бешеную пургу. Тут постоянно стоит тишина, звенящая, как стекло. И вот эту тишину взорвала песня, гул трактора.
Для местных лесорубов – а это были крестьяне окрестных сел – трактор был чудом. Они поголовно высыпали поглазеть на него. Одни с суеверным страхом, другие с восхищением наблюдали за тем, как диковинная машина, круто развернувшись, вздымает горы снега, разминает хорошо утоптанную тропинку и санную дорогу, как холодный бледный свет фар дрожит на снегу, пляшет по бревенчатым стенам построек, бежит в таинственную кутерьму аспидно-темной в сумерках тайги.
Едва ли не последним вышел встречать прибывших начальник лесоучастка Смирнов – дебелый важный человечек, утонувший в непомерно широкой собачьей дохе. Он сухо поздоровался с Бутиным и начальником нового лесоучастка Крутовских, недобро сказал:
– А трактор надо бы остановить вон там, на краю поселка, – тут же люди ходят! Все тропинки исковеркал…
После долгих препирательств он согласился разместить комсомольцев по общежитиям лесорубов и вскоре ушел, даже не пригласив к себе Бутина и Крутовских; они провели ночь на нарах у лесорубов.
Мирно и вольготно жилось Смирнову в этом затишье. По вечерам здесь рано гасли огни; слова «собрание», «соревнование» отсутствовали в обиходе даже самого начальника лесоучастка; крестьяне-лесорубы перенесли сюда размеренный, неторопливый ритм своей деревенской жизни. Разве только в особняке начальника бились мелкие страстишки – здесь ночи напролет «гоняли пульку», потягивали спирт.
В тот вечер все пошло на слом – и тишина, и размеренный ритм устоявшейся жизни.
Назавтра чуть свет комсомольцы начали рубить себе бараки.
Бригаде Каргополова была отведена лесосека в трех километрах от поселка, и, посоветовавшись, комсомольцы решили там и срубить себе дом.
В предутренних сумерках бригада шагала по гладко укатанной дороге в тайгу. Высокие стройные пихты и лиственницы темными глухими стенами стояли справа и слева, сжимая дорогу, стрелой пролегшую в лесном коридоре. Стыла первозданная тишина тайги, лишь иногда нарушаемая треском лопнувшего от мороза сучка.
– Вот уж поистине царство Берендея! – с восхищением говорил Каргополов Захару, вглядываясь в непроходимый частокол прямых, как свечи, пихт.
– Да, на той стороне Амура такого леса, пожалуй, нет, там он смешанный, – соглашался Захар. – А тут, смотри, почти один пихтач. И до чего же густой! Наверно, тут и сохатый не пройдет – не протиснется между стволами!
Когда солнечные лучи коснулись заиндевелых макушек, проводник остановился возле штабеля бревен и указал на открытую площадку:
– Вот тут и рубите.
Работа закипела споро. Широко шагая по глубокому снегу, Каргополов размерял площадку. Следом за ним шел Захар, вбивая в снег колья. Скоро в долине запылали костры. Котлованов не рыли, клали бревна прямо на землю, связав из них раму, которая и служила фундаментом. Пазы между бревнами шпаклевали зеленым мхом, добытым тут же из-под снега.
В полдень в тайгу пришли Бутин, Крутовских и Аниканов.
– Задача, товарищи, состоит в том, чтобы за три дня срубить барак, – говорил Бутин, грея над костром ладони. – Такое обязательство взяли все бригады. Через три дня надо выйти на лесосеки. Завтра с утра пришлем вам еще бригаду Харламова. Учтите, люди там разношерстные, так что вам придется воспитывать их.
– А как с топчанами, столами?
– Как с досками? Пол уже можно настилать.
– Завезут вам топчаны и две железные печи, а досок на пол и потолок не будет, нужно настилать из расколотых бревен.
– Так что же это будет за пол?
– Пол как пол, а как же? – вступился Крутовских. – Охотник-то как рубит себе избушку в тайге? У него даже стол и топчан из таких «досок». Вон, в бригаде Самородова уже накололи бревен на весь пол. А вы тоже сейчас начинайте, поставьте человека четыре. Да выбирайте бревна потоньше.
– Товарищ Каргополов, вы еще не решили вопрос о том, с кем будете соревноваться? – солидно вступил в разговор Аниканов.
– Нет еще, но сподручнее всего с бригадой Брендина, – ответил Каргополов, – она тут недалеко от нас, удобнее проверять.
– Обязательно решите этот вопрос сегодня же, – распорядился Аниканов. – Вот примерные условия, на которых будете заключать договор. – Он подал Каргополову листок. – И не затягивайте решение этого вопроса. Комсорга избрали?
– Нет еще. Куда торопиться?
Когда начальники ушли, Каргополов проворчал:
– Аниканову надо было не секретарем ячейки комсомола быть, а начальником лесоучастка. До чего же любит командовать! Если он станет таким тоном разговаривать с бригадой, потурю его к черту! Я раскусил его – типичный карьерист!
– А я давно это заметил.
– И ловко же умеет устраивать свои дела, чертов барчук, – негодовал Каргополов. – Когда-нибудь доберусь до него, испорчу ему карьеру!
– Дурак я был, – говорил Захар, сидя верхом на стене и зарубая замок угла. – Летом, когда его избирали секретарем ячейки на строительстве шалашей, мог бы рассказать комсомольцам о случае с сапогами.
– С какими сапогами?
– А вот слушай…
Выслушав Захара, Каргополов усмехнулся:
– Действительно, дурак! Я бы не преминул вывести его на чистую воду. Но не поздно и теперь. Не возражаешь, если я расскажу как-нибудь на собрании об этом?
– Уж лучше я сам, – возразил ему Захар. – А то неудобно, будто я сплетни распускаю…
На следующее утро прибыло пополнение – двадцать два человека во главе с Харламовым – старым знакомым Захара по «гулькому».
К исходу третьего дня основные работы были закончены. Стропил не возводили – крышу сделали плоской, засыпав потолок землей и мхом. Привезли топчаны, печи, один длинный стол и две скамейки. Дотемна новоселы палили чугунные печи, накаляя их докрасна.
К этому времени в поселке закончилось строительство общежитий, столовой и конторы. Все делалось наспех, грубо, но добротно. Когда бригады Брендина и Каргополова вернулись с пикетов в поселок, чтобы забрать свои пожитки, Леля Касимова уже командовала в столовой. У входа висело объявление о том, что после ужина состоится собрание, а после него будет проведен конкурс плясунов.
Рано ложатся зимние сумерки. Отпылал закат, и вот уже рассыпались по небу ледяные искры синеватых звезд. Словно тонкая звучная сталь, скрипел под ногами Рогульника накаленный морозом снег. А кругом простирался белый хаос ледяных торосов, и Амур казался стылой пустыней. Жгучий ветер иглами колол лицо и монотонно звенел среди торосистых льдов.
Рогульник шел против ветра, втянув голову в плечи. Дубленый, до колен полушубок, толстые валенки, шапка-ушанка, поднятый воротник – все это делало и без того короткую фигуру Рогульника похожей на колоду.
Жестко скрипел снег под валенками, жестким был морозный воздух, и такими же жесткими были мысли Рогульника. Длинной была дорога между левым – комсомольским и правым – пиваньским берегами, и так же длинными были раздумья Рогульника. Карнаухов приказал ему поджечь бараки лесорубов, устроив пожар в глухую полночь, когда лесорубы крепко уснут.
– Ты должен понять: сжечь бараки, – значит, сорвать лесозаготовки, значит, на лето оставить всех без дела, без зарплаты. Тогда они сами разбегутся.
«Легко сказать – сжечь! Разве будет гореть сырой, промерзлый листвяк? А пока просохнет, зима пройдет. И не такие они, чтоб разбегаться!» – со злой завистью думал Рогульник.
Когда-то, всего три года назад, он чувствовал свою силу. Бывало, все в деревне ходили на поклон к его отцу. У кого мельница и маслобойка, у кого лучшие кони, у кого полные закрома хлеба и полон двор породистого скота и свиней? У Архипа Рогульника-старшего. Все парни сторонились Архипа-младшего, а от девок отбоя не было. Но прошло три года, всего три года, а будто никогда этого не было, будто сон какой видел он. Хоздесятник лесоучастка! Да на черта нужна была бы ему эта собачья должность, будь все по-иному? Хуже Антипки-дурачка, что жил в их селе: кто куда пошлет, туда он и должен бежать сломя голову. И никуда теперь не денешься!
А еще думал Рогульник о том, почему эта «камса», как он про себя называл комсомольцев, почему они так работают? Ни один батрак у Рогульников, сколько помнит себя Архип-младший, никогда не работал с таким жаром. Взять хотя бы эти постройки. Приехало три сотни сопляков, которые и топор в руках не умеют держать, а через три дня вон они, бараки!
«Это все Бутин, – думал Рогульник, сжимая до хруста кулаки в собачьих рукавицах. – Без него все они, как курчата, – разом можно подавить всю кучу! Такой, как Бутин, по миру пустил весь наш род».
Предлагал Карнаухову убить Бутина, но тот сказал: «Не те времена, не запугаешь! Их нужно бить не по одному, а сразу всех».
Но он подумает еще – не все же ходить на поводке у Карнаухова! Посмотрит, посмотрит, да и начнет действовать люто, по-своему, как сердце подскажет.
Так с этими потаенными думами и добрел Рогульник до Пиваньского озера. В столовой лесоучастка ярко светились окна. Рогульник решил зайти туда.
Собрание только началось, говорил Бутин:
– …И вот, товарищи, первые трудности позади. Все необходимое есть для того, чтобы ринуться на заготовку леса. Мы должны вывезти до весны не меньше ста тысяч кубометров. Не сделаем – придется останавливать стройку. Но мы не должны допустить этого, дорогие товарищи! Нам выделено два трактора. Правда, плохо с горючим…
«Тонка же у вас нитка!» – подумал Рогульник, зло усмехаясь в своем углу у дверей.
