Текст книги "Путевые впечатления. Год во Флоренции"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 35 страниц)

– Черт возьми, капитан, напрасно вы так относитесь к королевским лилиям! Вспомните: Людовик Святой, Франциск Первый и Генрих Четвертый не были столь привередливы и презираемые вами лилии красовались на их гербе, – заметил я.

– На гербе у Генриха Четвертого! Да нет же, дьявольщина, Генрих Четвертый был протестант! Из-за того, что он был протестант, иезуиты его и убили. Ведь этого великого короля, сударь, убили иезуиты. Вы читали «Генриа-ду», сударь?

– А что такое «Генриада»? – с самым серьезным видом спросил Жаден.

– Как, вы не знаете, что это такое? Надо бы вам прочитать «Генриаду», сударь, это прекрасная поэма: ее написал господин де Вольтер; вот уж кто не любил святош, за это они его и отравили… ведь его отравили! Говорят, будто он умер своей смертью, но на самом деле его отравили святоши – это так же верно, как то, что меня зовут капитан Лангле! Бедный господин де Вольтер! Живи я в его время, я отдал бы десять лет собственной жизни, лишь бы продлить жизнь ему. Господин де Вольтер! Да, уж он-то не стал бы поститься по пятницам!

Мы поняли, в кого он метил, и пристыженно склонили головы. Несколько секунд капитан Лангле торжествующе смотрел на нас, затем, видя, что мы посрамлены, стал напевать бонапартистскую песенку.

Мы не могли оправиться от этого удара до самого Фре-жюса. Там мы распрощались с капитаном Лангле, который снова посоветовал Жадену прочесть «Генриаду», а мне сказал на ухо:

– Вы роялист, молодой человек, это сразу видно по вашей рыбе и по вашим лилиям, но будьте осторожны, тысяча чертей! Не говорите во всеуслышание о своих взглядах: у нас во Фрежюсе и в Антибе не потерпят неуважения к Наполеону: вас прирежут как цыпленка, черт возьми! Так что придержите язык.

Я обещал капитану Лангле в дальнейшем быть осмотрительнее, и мы расстались: он поехал дальше, в Антиб, а мы остались во Фрежюсе, чтобы на следующий день не спеша посмотреть залив Жуан.

За ужином, когда мы усаживались в конце стола, одного из тех длинных трактирных столов, за которыми обычно ужинают пассажиры целого дилижанса, хозяин спросил, не позволим ли мы молодому человеку, прибывшему с нами из Тулона, занять место на другом конце стола. Поскольку за время пути этот молодой человек показался нам весьма порядочным, мы ответили, что он может усесться, где ему будет угодно, более того: если он захочет поужинать вместе с нами, мы будем очень рады. Хозяин поспешил передать ему наш ответ, которого он ждал в соседней комнате. Мы уже приготовили ему место, когда хозяин вернулся и сказал, что молодой человек нам очень признателен, но он не хочет быть в тягость и ему достаточно быть вблизи нас лишь настолько, чтобы наслаждаться нашей беседой. Я повернулся к Жадену и выразил ему мое восхищение, ибо этот комплимент явно относился к нему. Во все время пути Жаден выставлял капитана Лангле в глупом свете так умело, что даже самые взыскательные любители подобных сцен могли бы быть довольны, и наш дорожный спутник, с виду сама наивность, высоко оценил это новое для него развлечение.

Маршал Жерар, рассуждая как-то о храбрости, сказал по поводу генерала Жакмино: «Когда на него не смотрят, он просто удивляет, но, когда на него смотрят, он становится неправдоподобен». То же самое можно сказать и об остроумии Жадена. В тот вечер на него смотрели, и он был неотразим. Молодой человек ушел спать очень довольный: он чудесно провел вечер.

На следующий день мы прогулялись по Фрежюсу, ровно столько времени, сколько требовалось, чтобы этот город, которому 2600 лет, не мог на нас пожаловаться. Сверившись с картами, мы посетили амфитеатр, акведук и Золотые ворота и к обеду вернулись в гостиницу, где нас ожидала карета, на которой мы должны были уехать в Ниццу. За обедом мы поинтересовались у хозяина, где же наш новый знакомый;

как выяснилось, он не осмелился просить нас предоставить ему место в нашей карете и, по его словам, не был таким знатным сеньором, чтобы нанимать экипаж для себя одного, а потому уехал раньше нас, предупредив, что будет иметь честь поприветствовать нас у залива Жуан. Нечасто встретишь такую скромность в сочетании с такой вежливостью.

Около десяти часов утра мы выехали из Фрежюса.

Вначале дорога, по которой мы следовали, пошла вверх, но через шесть-семь льё мы оказались вблизи моря – отчасти благодаря повороту дороги, отчасти из-за обширного залива, внезапно открывшегося нашему взгляду. Это был залив Жуан. Мы остановились точно в том месте, где некогда остановился князь Монако.

История с князем Монако широко известна.

Вместе с князем де Талейраном на Венский конгресс приехала г-жа де Д.

«Дорогой князь, – сказала она ему однажды, – неужели вы ничего не сделаете для бедняжки Монако, ведь вы же знаете, что пятнадцать лет назад он все потерял и вынужден был согласиться на какую-то жалкую должность при дворе узурпатора?»

«Отчего же нет, – ответил князь, – с большим удовольствием. Бедняжка Монако! Как хорошо, дорогая, что вы мне об этом напомнили! А я о нем и забыл!»

И он взял лежавшее на столе постановление конгресса, в котором легким нажимом пера перекраивали европейский континент, поделенный ударами меча Наполеона, и в каком-то протоколе, имевшем отношение не то к русскому императору, не то к прусскому королю, появилась приписка бисерным почерком:

«А князю Монако будут возвращены его владения ».

Это была несущественная поправка, она занимала меньше строки и потому прошла незамеченной, а если кто-нибудь ее и заметил, то не счел нужным возражать.

Таким образом, дополнительная статья была принята без всяких споров.

И г-жа де Д. написала князю Монако, что его владения ему возвращены.

Двадцать пятого февраля 1815 года, через три дня после получения этого известия, князь Монако сел в почтовую карету и направился в свое княжество.

У залива Жуан дорогу ему преградили две пушки.

Князь, которому не терпелось поскорее попасть в свои владения, был взбешен этой неожиданной помехой: он приказал кучеру убрать с дороги пушки и ехать дальше.

Кучер ответил, что канониры выпрягли лошадей из кареты.

Князь Монако выскочил из кареты, намереваясь отхлестать канониров тростью и давая себе клятву повесить этих негодяев, если когда-нибудь они попадут в его княжество.

Позади канониров стоял какой-то человек в генеральском мундире.

«А, это вы, Монако? – сказал он и, обратившись к канонирам, перегородившим дорогу, добавил: – Пропустите князя Монако, это мой друг».

Изумленный князь ущипнул себя за руку.

«Как, Друо, это вы?» – спросил он.

«Я самый, дорогой князь».

«Я полагал, что вы на острове Эльба, с императором».

«Да, мы действительно были на Эльбе, а теперь вот решили прогуляться во Францию, верно, маршал?»

«А, это вы, Монако? – спросил подошедший к ним человек. – Как поживаете, дорогой князь?»

Князь Монако снова ущипнул себя за руку.

«И вы здесь, маршал, – сказал он, – так значит, все вы покинули Эльбу?»

«Да, дорогой князь, покинули. Тамошний воздух вреден для нашего здоровья, вот мы и решили подышать воздухом Франции», – ответил Бертран.

«Что там у вас такое, господа? – спросил кто-то звонким, повелительным голосом, и люди, окружившие князя, расступились. – А, это вы, Монако?» – прозвучал тот же голос.

Князь Монако ущипнул себя в третий раз. Ему казалось, что это сон.

«Да, сир! – ответил он. – Да, это я. Но откуда вы прибыли, ваше величество? И куда направляетесь?»

«Я прибыл с острова Эльба и направляюсь в Париж. Хотите поехать со мной, Монако? У вас ведь остались покои в Тюильри».

«Сир! – сказал князь Монако, начиная, наконец, понимать, в чем дело. – Я, разумеется, не забыл ваших благодеяний и буду вам признателен до конца моих дней. Но прошла всего неделя, как Бурбоны вернули мне княжество, и с моей стороны это было бы чересчур поспешной неблагодарностью. Поэтому я, с позволения вашего величества, хотел бы продолжить путь в мое княжество, где я буду ждать ваших приказаний».

«Вы правы, Монако, – ответил император, – можете ехать, но помните, что ваша прежняя должность ждет вас и я никому ее не отдам».

«Тысячу раз благодарю ваше величество», – сказал князь.

По распоряжению императора кучеру возвратили лошадей, которые уже вывезли на позицию четырехфунтовое орудие.

Кучер запряг лошадей. Но князь не пожелал сразу сесть в карету и все время, пока император мог его видеть, шел пешком.

А Наполеон в глубокой задумчивости опустился на скамью у дверей какого-то кабачка, откуда он командовал высадкой.

Когда высадка была закончена, уже стало смеркаться, поэтому он решил отложить на следующий день дальнейшее продвижение и заночевать под открытым небом.

Он свернул в узенькую улочку и устроился под оливковым деревом, третьим по счету от проезжей дороги. Там он провел первую ночь после своего возвращения во Францию.

Всякому, кто желает проследить за его триумфальным шествием до Парижа, достаточно заглянуть в газету «Монитёр». Чтобы облегчить читателю эти исторические изыскания, мы приведем весьма любопытные выдержки оттуда. По ним можно судить о том, каким путем Наполеон шел к Парижу и как менялись политические взгляды газеты по мере его приближения к столице.

«Чудовище выползло из своего логова».

«Корсиканский людоед высадился в заливе Жуан».

«Тигр прибыл в Гап».

«Изверг заночевал в Гренобле».

«Тиран достиг Лиона».

«Узурпатор замечен в шестидесяти льё от столицы».

«Бонапарт стремительно приближается, но ему не войти в Париж».

«Завтра Наполеон будет у стен города».

«Император прибыл в Фонтенбло».

«Вчера его императорское и королевское величество в окружении ликующих подданных въехал во дворец Тюильри!»

Эти строки – нерукотворный памятник, который воздвигла себе журналистика: после этого ей следовало бы умолкнуть навсегда, ибо лучше она уже не скажет.

Что же касается Наполеона, то он пожелал воздвигнуть обелиск в память о великом событии, одним из первых свидетелей которого стал князь Монако. Обелиск установили между двумя тутовыми деревьями у самой дороги, напротив оливкового дерева, под которым император провел ту первую ночь. К несчастью, Наполеон пожелал, чтобы в этом обелиске хранились образцы всех золотых и серебряных монет, отчеканенных во Франции в 1815 году.

Это погубило памятник: после Ватерлоо солдаты Валори разбили его, чтобы растащить хранившиеся в нем монеты.

Наш молодой человек поджидал нас у дверей кабачка, устроившись на той самой скамейке, где сидел Наполеон.

Хозяин кабачка, решив использовать историческое событие к собственной выгоде, украсил заведение следующей вывеской:

«Место высадки Наполеона, императора Франции, вернувшегося с острова Эльба и высадившегося в заливе Жуан 1 марта 1815 года; в его честь вам быстро подадут здесь кушанья и напитки.

Он господином стал почти что всей Вселенной,

Презрел опасности, и ядра, и картечь,

Не убоялся ни огня, ни бездны пенной,

И под Ваграмом рать врагу направил встречь».

Мы осведомились у хозяина, не повар ли сочинял стихи для вывески, и, получив отрицательный ответ, заказали ужин.

Перед ужином мы решили искупаться в море. Как только молодой человек понял по нашим приготовлениям, что мы собираемся купаться, он спросил у Жадена, не окажем ли мы ему честь, разрешив принять морскую ванну одновременно с нами.

Мы с улыбкой переглянулись и ответили, что он волен поступать, как ему угодно; впрочем, если он полагает, что нуждается в нашем разрешении, то мы охотно его ему даем.

Молодой человек поблагодарил нас так, словно мы его облагодетельствовали; затем, не желая оскорблять нашу стыдливость, он опоясал себе бедра галстуком, зашел до подмышек в воду и остановился, наблюдая за нашими телодвижениями.

Прямо напротив нас на горизонте видны были острова Сент-Маргерит.

Как известно, острова Сент-Маргерит девять лет служили местом заточения Железной маски.

Читатели могут пропустить следующую главу, которую я помещаю здесь для очищения совести и для удовлетворения любопытства тех, кто, подобно мне, будет купаться в заливе Жуан. Это всего-навсего не слишком занимательное историческое отступление.

ЧЕЛОВЕК В ЖЕЛЕЗНОЙ МАСКЕ

Насчитывается девять версий истории человека в железной маске. Пусть читатель сам выберет из них ту, что покажется ему самой правдоподобной или самой привлекательной.

ВЕРСИЯ ПЕРВАЯ

Автор первой версии остался неизвестен. А пришла она к нам из Голландии, очевидно по милости короля Вильгельма. Так или иначе – вот она. Кардинал Ришелье, узнав, что Гастон, герцог Орлеанский, влюбился в его племянницу Паризиатиду, возгордился и не шутя предложил этому принцу породниться с ним. Сын Генриха IV охотно бы взял мадемуазель Паризиатиду в любовницы, но, когда первый министр осмелился предложить ее ему в жены, счел это такой наглостью, что ответил на это предложение пощечиной. Кардинал затаил обиду; однако он не мог поступить с королевским братом так, как с Бутвилем или Монморанси, а потому сговорился со своей племянницей и с отцом Жозефом отомстить Гастону иначе: не имея возможности снять с него голову, он решил снять с этой головы корону.

Потеря короны должна была стать для Гастона тем большим ударом, что он уже считал ее своей: в самом деле, его старший брат был женат двадцать два или двадцать три года, а Франция все еще ждала рождения дофина.

И вот что придумал Ришелье, согласно анонимной голландской версии.

Один молодой человек, граф де Р. давно уже был влюблен в супругу своего государя. Его любовь, явно тронувшая сердце королевы, не ускользнула от ревнивого взгляда Ришелье, который, будучи сам влюблен в Анну Австрийскую, вначале встревожился, а затем рассудил, что страсть графа можно использовать к собственной выгоде.

Как-то вечером граф де Р. получил записку, написанную незнакомым почерком. В записке было сказано, что если он придет в условленное место и даст завязать себе глаза, то его приведут туда, куда он давно желает попасть. Молодой человек был смел и отважен, он явился в указанное место, дал завязать себе глаза и, когда повязка упала, увидел, что находится в покоях обожаемой им Анны Австрийской.

На следующий день она посетила кардинала и сказала ему: «Вы все-таки добились успеха в вашем недостойном деле. Смотрите же, господин прелат, постарайтесь вымолить мне благость и милосердие свыше, которые вы так красноречиво мне обещали: теперь вы в ответе за мою душу!»

По словам анонимного автора, это событие привело к рождению Людовика XIV, сына Людовика XIII, – через пресуществление. На этом брошюра заканчивалась, однако должно было последовать продолжение, которое так и не вышло в свет. Поскольку голландский аноним обещал в этом продолжении рассказать об ужасной судьбе графа де R, то высказывалась догадка: Людовик XIII будто бы узнал о преступной любви королевы, и судьба графа де Р. была действительно ужасна: вечное заточение и железная маска на лице.

Граф де Р. был то ли граф де Ривьер, то ли граф де Рошфор.

Как нам кажется, эта версия не нуждается в опровержении – слишком уж она отдает памфлетом.

ВЕРСИЯ ВТОРАЯ

Данная версия принадлежит Сент-Фуа: правдоподобной ее назвать нельзя, но зато ей не откажешь в оригинальности. Как известно, Сент-Фуа обладал богатым воображением, не любил баваровку и порицал тех, кому она нравилась. В соответствии с этим обед его обычно состоял из отбивных котлет и шампанского, а после обеда он с трудом пытался писать исторические сочинения.

Однажды Сент-Фуа вычитал у Юма, что герцог Монмут, вопреки общему мнению, не погиб на эшафоте: один из его сторонников, чрезвычайно похожий на него лицом – а такая наружность встречается нечасто, – согласился умереть вместо него, в то время как побочного сына Карла II, хотя и незаконнорожденного, но все же королевской крови, которую чтили, тайно увезли во Францию, чтобы заключить в тюрьму до конца его жизни.

Это произвело сильное впечатление на Сент-Фуа, вечно искавшего романтические сюжеты, и он где-то отыскал анонимную и апокрифическую книжку под названием «Любовные увлечения Карла II и Иакова II, королей Англии». В этой книжке было написано:

«В ночь после мнимой казни герцога Монмута король в сопровождении трех человек сам пришел освободить герцога из темницы. Ему надели на голову нечто вроде капюшона, затем посадили в карету, куда сел также король со своими спутниками ».

Сент-Фуа приводит и другое свидетельство, более важное, чем этот рассказ, который автор книжечки вложил в уста полковника Хелтона. Это свидетельство отца Сандерса, духовника Иакова II. После смерти этого низложенного короля отец Турнемин и отец Сандерс навестили герцогиню Монмут, и она вдруг сказала: «Я со своей стороны никогда не прощу королю Иакову, что он позволил казнить герцога Монмута и нарушил клятву, которая была на Святых Дарах дана им подле смертного одра Карла II, умолявшего его не отнимать жизнь у сводного брата, даже если тот восстанет против него». При этих словах отец Сандерс возразил герцогине: «Госпожа герцогиня, король Иаков сдержал свою клятву».

По утверждению Сент-Фуа, человек в железной маске – не кто иной, как герцог Монмут: его спас от эшафота Иаков II, которому Людовик XIV предоставил почти в одно время острова Сент-Маргерит для брата и Сен-Жермен для него самого.

ТРЕТЬЯ ВЕРСИЯ

Сент-Фуа разработал свою версию, пытаясь поставить под сомнение версию Лагранж-Шанселя, который, основываясь на словах г-на де Ламот-Герена, коменданта островов Сент-Маргерит в 1718 году, то есть в то время, когда там содержался он сам, утверждает, будто человек в железной маске – знаменитый герцог де Бофор, исчезнувший в 1669 году при осаде Кандии. Версия Лагранж-Шанселя такова.

Своей строптивостью и легкомыслием герцог де Бофор еще в 1664 году навлек на себя если и не явную, то несомненную немилость Людовика XIV, с одинаковым трудом прощавшего тех, кому посчастливилось ему понравиться, и тех, кто имел несчастье ему не понравиться. А герцог де Бофор не нравился ему никогда, ибо великий король не терпел соперников, пусть и на рыночных площадях.

В начале 1669 года герцог де Бофор получил от Кольбера приказ поддержать осажденную турками Кандию. Через неделю после прибытия, 26 июня, он участвовал в вылазке; то ли собственная отвага увлекла его слишком далеко, то ли лошадь понесла, но обратно он не вернулся. Навайль, его коллега по командованию французской эскадрой, на странице 243 четвертой книги своих мемуаров говорит по этому поводу лишь следующее:

«Герцог де Бофор встретил на пути главные силы турок, теснившие наш отряд; он стал во главе его и сражался с большой отвагой, но затем пропал из виду и никто так и не узнал, что с ним потом сталось ».

По мнению Лагранж-Шанселя, герцог де Бофор был захвачен в плен, но не воинами великого султана, а посланцами христианнейшего короля, и голова его не упала на эшафоте, а, что не намного лучше, навсегда была закована железной маской.

ЧЕТВЕРТАЯ ВЕРСИЯ

Четвертая версия, весьма близкая к версии Вольтера, получила широкое распространение благодаря анонимному автору «Записок к изучению истории Персии». Как и «Любовная история галлов», «Записки к изучению истории Персии» описывают различные занятные происшествия, случившиеся при французском дворе. Король там выведен под именем шаха Аббаса, дофина зовут Сефи-Мирза, графа де Вермандуа – Джафар, а герцога Орлеанского – Али-Хомаджу. Бастилия называется «Исфаханская крепость», а острова Сент-Маргерит именуются «Ормузская цитадель».

А теперь расскажем эту историю, возвратив героям их подлинные имена.

Луи де Бурбон, граф де Вермандуа, был, как известно, сын Людовика XIV и мадемуазель де Лавальер. Людовик XIV был очень привязан к нему, как и ко всем своим побочным детям, и привязанность эта привела к тому, что врожденная гордыня молодого принца превратилась в наглость: однажды в споре с дофином он забылся до такой степени, что дал ему пощечину. Это было оскорбление величества, которое Людовик XIV не мог простить никому, даже собственному побочному сыну. А потому, как рассказывается в «Записках к изучению истории Персии», Джафар, то есть граф де Вермандуа, был отправлен во Фландрию, где тогда шла война. Он прибыл туда, настолько преображенный материнскими увещеваниями, что, как вспоминает мадемуазель де Монпансье, можно было подумать, будто он превратился в порядочного человека; но вскоре после прибытия, вечером 12 ноября, он почувствовал себя плохо, а 19-го скончался. По свидетельству мадемуазель де Монпансье, причиной несчастья была оргия, во время которой он выпил слишком много водки. Другие мемуаристы говорят о злокачественной лихорадке или о чуме. Но автор четвертой версии утверждает, что это были лишь разговоры, имевшие целью удалить любопытных от палатки молодого принца, который вовсе не умер, а был усыплен наркотическим снадобьем и очнулся уже с железной маской на лице.

Согласно этому же автору, Али-Хомаджу, то есть Филипп II, регент Франции, в начале 1725 года посетил графа де Вермандуа в Бастилии; после этого посещения он решил даровать узнику свободу, однако в том же году умер от апоплексического удара. Из этого воспоследовало, что бедный Джафар остался в Исфаханской крепости, откуда, впрочем, ему вряд ли уже стоило выходить, поскольку тогда ему было примерно шестьдесят пять лет.

ПЯТАЯ ВЕРСИЯ

Эта версия принадлежит барону Хейесу, отставному капитану Эльзасского полка. Она изложена в письме, написанном в Фальсбурге 28 июня 1770 года. Письмо это было опубликовано в «Краткой истории Европы». Вот его содержание.

По утверждению барона Хейеса, герцог Мантуанский намеревался продать свою столицу французскому королю, но затем отказался от этой мысли под влиянием своего секретаря Маттиоли: тот, напротив, уговорил его присоединиться к союзу, который тогда складывался против Людовика XIV. Король, считавший, что Мантуя уже у него в руках, увидел, что этот стратегически важный город ускользает от него, выяснил, кто посоветовал герцогу так поступить, и решил отомстить советчику. По приказу короля французский посол маркиз д'Арси пригласил несчастного Маттиоли на большую охоту в двух или трех льё от Турина, и там, когда тот ехал за маркизом по затерянной лесной тропинке, вдруг появились двенадцать всадников, схватили его, надели на него маску и доставили в Пиньероль. Однако эта крепость находилась слишком близко от Италии, а потому его перевели сначала в

Экзиль, затем на острова Сент-Маргерит и, наконец, в Бастилию, где он и умер.

Эта версия, хотя и не более вздорная, чем все остальные, не получила, однако, большого распространения. Очевидно, если человек под железной маской оказывается иностранцем, и притом низкого звания, это не может возбудить большого любопытства.

ШЕСТАЯ ВЕРСИЯ

Происхождение данной версии остается неизвестным. Это один из тех смутных слухов, какие гуляют по свету, пущенные неведомо кем и с неведомо какой целью. А потому мы приводим его лишь для памяти.

Согласно этой версии, человек в железной маске не кто иной, как младший сын протектора, Генри Кромвель, незаметно ушедший с мировой сцены, но в какую кулису, через какой люк, так никто и не узнал. Но зачем было заточать в тюрьму и скрывать под железной маской Генри, если его старший брат Ричард открыто и совершенно спокойно жил во Франции?

СЕДЬМАЯ ВЕРСИЯ

Седьмая версия излагается в сочинении, изданном ин-ок-таво в 1789 году г-ном Дюфе (из Йонны) и озаглавленном «Бастилия, или Заметки к изучению истории правления во Франции с XIV века до конца XVIII-го». Весь набор доводов этой версии, вовсе не лишенной, впрочем, романтики и поэзии, основан на следующем отрывке из «Мемуаров» г-жи де Мотвиль:

«В это мгновение королева, заметив вдруг, что рядом нет никого из ее людей и испугавшись, по-видимому, какого-то слишком пылкого изъявления чувств со стороны герцога Бекингема, вскрикнула, позвала конюшего и разбранила его за то, что он оставил ее одну».

По мнению г-на Дюфе, этот призывный крик, вырвавшийся у Анны Австрийской, был последним. Герцог Бекингем, все больше влюблявшийся, вызывал к себе все большее расположение, как показывает история с алмазными подвесками; вследствие этого у Людовика XIII родился сын, с которым он никогда не виделся, но о существовании которого узнал Людовик XIV и, оберегая честь матери, скрыл его под маской.

Как полагает г-н Дюфе (из Йонны), насильственная смерть Бекингема могла быть расплатой за его счастье, и этот историк готов поверить, что кинжал Фелтона был изготовлен не просто французским оружейником, но еще и в королевской мастерской.

ВОСЬМАЯ ВЕРСИЯ

Эта версия, подкрепленная именем маршала де Ришелье, весьма возможно, полностью принадлежит его секретарю Сулави, который, по его собственным словам, почерпнул ее из рукописи, найденной в бумагах герцога после его смерти и озаглавленной «Сообщение о рождении и воспитании несчастного принца, который был отторгнут от общества кардиналами Ришелье и Мазарини и заточен в темницу по приказу Людовика XIV, составленное воспитателем принца, пребывавшим на смертном одре».

По словам безымянного воспитателя, этот принц, которого он воспитывал и оберегал до конца его жизни, был брат-близнец Людовика XIV, появившийся на свет 5 сентября 1638 года в половине девятого вечера, когда король ужинал и никто не ожидал, что после рождения Людовика XIV, случившегося в полдень, у королевы начнутся вторые роды. А между тем об этом еще прежде твердили пастухи-предсказатели, пришедшие в столицу: если королева родит двух дофинов, говорили они, это будет знамением великих бедствий для Франции. Эти слухи, хотя и исходившие из самых низов общества, все же дошли до суеверного Людовика XIII, и он вызвал Ришелье, чтобы посоветоваться с ним насчет этого пророчества. Кардинал, не поверивший пророкам, сказал, однако, что если такое случится, то надо будет тщательно спрятать второго ребенка, ибо в будущем он может захотеть стать королем. Людовик XIII успел уже почти забыть об этом предсказании, когда в семь часов вечера к нему явилась повивальная бабка и сообщила, что, судя по всему, королева сейчас родит второго ребенка. Король сразу вспомнил мудрый совет кардинала, призвал к себе епископа Мо, канцлера, г-на Онора и повивальную бабку и сказал тоном человека, который намерен выполнить обещанное, что первый, кто выдаст тайну вторых родов королевы, поплатится за это головой. Присутствующие принесли королю требуемые клятвы; едва они успели. это сделать, как королева, в соответствии с предсказанием пастухов, разрешилась вторым дофином, который был передан повивальной бабке и воспитывался в глубокой тайне, чтобы заменить дофина, если тот умрет, или, напротив, навеки кануть в безвестность, если дофин будет жить.

Повивальная бабка воспитала второго дофина как собственного ребенка, убедив соседей, что это побочный сын некоего вельможи, на содержание которого ей выплачивали изрядную сумму; но, когда мальчику сравнялось шесть лет, к почтенной Перонетте (так звали повивальную бабку) явился воспитатель и потребовал у нее ребенка, которому он должен был втайне дать воспитание, подобающее сыну короля. Воспитатель вместе с мальчиком отправились в Бургундию.

Там ребенок вырос в полном уединении, однако сходство его с Людовиком XIV было так велико, что воспитатель каждую минуту боялся, как бы мальчика не узнали. Так молодой человек достиг девятнадцати лет, вызывая у своего старого наставника ужас странными мыслями, которые иногда, словно молнии, проносились у юноши в голове, как вдруг однажды он нашел на дне незапертой шкатулки, неосторожно оставленной в пределах его досягаемости, письмо Анны Австрийской, открывшее ему истинное его происхождение. Завладев этим письмом, юноша все же решил заручиться еще одним доказательством. В письме королевы говорилось о его необычайном сходстве с Людовиком XIV, повергавшем в такой ужас бедного воспитателя. Юноша задумал раздобыть портрет своего брата-короля, чтобы самому убедиться в этом сходстве. Он попросил трактирную служанку купить такой портрет в ближайшем городе, и один взгляд на него подтвердил все, что было сказано в письме. Принц увидел самого себя словно в зеркале, одним прыжком оказался в комнате воспитателя и, показывая ему портрет короля, воскликнул: «Вот мой брат!», а затем добавил: «И вот кто я сам!»

Воспитатель, не теряя времени, довел случившееся до сведения короля; Людовик XIV, со своей стороны, также не стал медлить, и в ответ на письмо воспитателя пришел приказ заключить в одну и ту же тюрьму и наставника, и его подопечного. Затем, рассудив, что точную копию великого короля можно будет разглядеть и сквозь тюремную решетку, великий король приказал, чтобы лицо его брата отныне и навсегда было скрыто маской из железа, срабо-тайной особым образом так, что можно было видеть, дышать и есть, не снимая ее. И, как утверждал Сулави, это распоряжение любящего брата был исполнено в точности.

Именно эти сведения были взяты за основу для замечательной драмы Фурнье и Арну «Железная маска», и достоинства пьесы, в сочетании с талантом Локруа, во многом способствовали широкому распространению данной версии.

ДЕВЯТАЯ ВЕРСИЯ

Эта версия появилась в наше время, в 1837 году, и была обнародована нашим собратом, библиофилом П.Л.Жакобом. По его мнению, человек в железной маске был не кто иной, как злосчастный Фуке, который, воспользовавшись смягчением условий его содержания, попытался бежать и был наказан за эту попытку: он был официально объявлен умершим, а его лицо скрыли хитроумным приспособлением, честь изобретения которого, и в этом случае тоже, принадлежит самому великому королю.

Поскольку книга, в которой наш друг изложил эту новую версию, сейчас доступна всем, то мы отсылаем к ней тех, кого интересуют подробности.

Есть еще две малоизвестные версии: одна утверждает, будто человек в железной маске – это патриарх Аведик, похищенный, согласно рукописи г-на де Бонака, во время посольства г-на Ферриоля в Константинополе; другая настаивает, что это несчастный школяр, которого отцы-иезуиты решили наказать за некое латинское двустишие, сочиненное в нарушение их запрета, и которому Людовик XIV, по просьбе отцов-иезуитов, согласился стать тюремщиком и палачом.

Добавим, что есть еще одна версия, суть которой в том, чтобы ничему не верить и утверждать, будто человек в железной маске никогда не существовал.

Все это были предположения, а теперь перейдем к достоверным фактам.

Между 23 марта 1680 года и 1 сентября 1681 года человек в железной маске появился в Пиньероле, откуда он был переведен в Экзиль, в то самое время, когда г-н де Сен-Мар, служивший в первой из этих крепостей, перешел во вторую. Заключенный провел в Экзиле шесть лет, а когда в 1687 году Сен-Мара назначили комендантом островов Сент-Маргерит, за ним последовал туда и его узник, чьей тенью он был обречен оставаться до конца. 20 января 1687 года, прибыв на эти острова, Сен-Мар написал г-ну де Лувуа: