Текст книги "Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию"
Автор книги: Александр Дюма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 52 страниц)
Заказали Муане и мне костюмы, самые удобные для путешествия, какие знаю. Добавили к этому два редингота из овчины, что носят богатые мужики и называют их тулупами. Наконец, укомплектовали наш московский гардероб сапогами на меху и полным набором домашних туфлей из Торжка. Я забыл сказать о бараньих шапках, которые придавали нам такой чудовищный вид, что вынуждали самих лопаться от смеха.
Два фактора мы упустили из виду: самовар, чтобы пить чай, и переводчика, с помощью которого могли бы разговаривать с жителями страны в пути, что предстоит одолеть. Мы нашли несессер на базаре, и Женни не захотела перепоручать кому-либо проверку комплекта. Что касается переводчика, его выделил ректор Университета, который перебрал своих лучших учеников и представил нам, как у нас говорят, одно из доверенных лиц. Он носил благозвучную фамилию Калино.
Мы отправились вечером 6 сентября при свете луны, не менее прекрасном, чем 4 августа, нанести последний визит Кремлю. Ради воспоминаний, что он нам оставит.
Назавтра мы сказали «прощай» нашему дорогому особняку, который, очень надеюсь, во что бы то ни стало, однажды снова увидеть. Поехали в Троицу в двух экипажах: Нарышкин, Женни и я в дорожной коляске; Калино[207]207
Калино Николай ― своекоштный студент I курса физико-математического факультета Московского университета.
[Закрыть] и Муане ― на телеге. Они сами избрали отдельный от нас способ передвижения, позволяющий им обратиться в школьников на каникулах.
Мы ехали в Троицу. В пять часов утра Муане и Калино, зачарованные обретенной свободой, пустились в путь. Нарышкин не проявил такого же энтузиазма к паломничеству, пожелал ехать только после хорошего завтрака.
Накануне вернулся Дидье Деланж, и мы были заверены, что теперь можем ехать без опасений, если в Елпатьеве будет не так хорошо, как в Санкт-Петербурге, то во всяком случае, почти так же, как в Москве. Излишне говорить, что Деланж входил в состав нашего персонала. Больше Деланж не покидал, как и тень, Нарышкина. Что касается Кутайсова [Кутузова], тот уехал с последним фургоном вместе со своей интимной утварью. Так как ему не нужно в Троицу, он должен будет ожидать нас в Елпатьево 9-го в течение дня. Стол к обеду накроет в шесть часов. Если приедем позже, подаст ужин. Семена предупредили, и охота должна будет организована на следующий день.
Как говорят во Франции, первым мы съели белый хлеб.
В полдень четверка лошадей понесла нас большим галопом. Замена лошадей была приготовлена на полпути, то есть в пяти-шести лье.
Дорога из Москвы в Троицу великолепна, вся обсажена деревьями. Самые примечательные ее места ― Пушкино-Дело и Рахманово. На выезде из Москвы глазам предстает на некоторое время Мытищинский акведук, построенный Екатериной, который подает воду на большую Сухареву башню – резервуар Москвы. Не сделать и ста шагов по этой дороге, чтобы не встретить путника в одном из двух направлений.
Благодаря скорой езде мы прибыли в Троицу еще на закате. Трудно увидеть что-нибудь более величественное, чем этот монастырь размером с город, когда косые лучи солнца отражаются в шпицах и его золоченых куполах. Прежде чем попасть в монастырь, проезжают большой посад, которому он дал начало и где насчитывается тысяча домов и 6 церквей. Окруженный холмами, придающими месту более живописный, чем общий вид, и чем вид городов России на равнинах, монастырь расположен на высоте, доминирующей над другими. Он защищен толстой и высокой каменной стеной и 8-ю башнями. Это живой средний век, как Эг-Морт, как Авиньон. В комплексе сооружений ― колокольня, 9 храмов, царский дворец, жилище архимандрита и кельи монахов. Туда мы войдем завтра. А вечером ужинаем и заказываем комнаты на постоялом дворе монастыря. Когда я сказал: «мы ужинаем на постоялом дворе монастыря», я был неправ. Должен сказать: «мы ужинаем в…» Практика постоялых дворов Коневца и Валаама, о которой я рассказал, насторожила Нарышкина, и в ящиках экипажа Дидье привез на новую квартиру превосходный ужин, приготовленный в Москве.
Итак, речь шла не более, чем о комнатах и постелях. Комнаты ― грязные, кровати ― жесткие. И, в конечном счете, с превосходным чаем и хорошей беседой до двух часов утра и подъемом в шесть нетрудно заполучить четыре часа мученичества. Можно хорошо рискнуть четырьмя часами мученичества в монастыре св. Сергия[208]208
Св. Сергий (03.05.1314―25.03.1392) ― Варфоломей в миру и великий Игумен Русской земли преподобный Сергий Радонежский; родился в селе Варница, которое находилось на левом берегу реки Ишни, в четырех верстах к северо-западу от Ростова Великого, за дорогой из Москвы в Ярославль; в 1337 году, после смерти своих родителей, от Митрофана, игумена маленького сельского монастыря или насельника Хотьковской обители, принял монашеский постриг с именем в честь святого мученика Сергия; с топором в руках основал известную Лавру; в 1380 году благословил великого князя Дмитрия Донского на Куликовскую битву: «Иди смело, без колебания, и победишь. Господь будет тебе помощником и заступником», и от своей братии дал ему двух героев, Александра Пересвета и Андрея Ослябу; не раз гасил на Руси княжеские раздоры и распри; полвека в Радонежской пустыни сделали Сергия духовным отцом народа, обретающего силу в единении.
[Закрыть]. Оно, между прочим, становится легким и сладким для некоторых паломников и паломниц.
Как уверяют хорошо осведомленные лица, Троица не только место религиозного паломничества: она ― мирская цель для тех, кто не боится оснастить свои человеческие страсти священным парусом.
Каким еретиком надо прослыть русскому, чтобы не пустить жену на паломничество в Троицу! Запрет стал бы скандалом, и, надо сказать, скандалов не случается. И вот однажды в Троице случай сводит с кем-то, присутствие которого там вызывает удивление, но, слава богу, не скуку. Обмениваются несколькими словами, называя номер своей комнаты; смекалка того, к кому обращаются, и филантропическая предусмотрительность архитектора, строившего постоялый двор и желавшего процветания монастырю, довершают остальное. Назавтра, не вспоминая даже, удобно спалось или нет, благодарят св. Сергия. Первые анахореты, пустынники Фиваиды [Верхнего Египта], не на камнях ли возлежали они?
Я был готов войти в монастырь, как только отворятся ворота. Историческое обсуждение, что состоялось у меня с Нарышкиным во время чая накануне, подстегнуло мое любопытство. Рассчитывал найти у дверей кафедрального Успенского собора 6-футовый надгробный камень с отсеченной сверху и снова приставленной его головной 5-й частью. Это связано с легендой о Петре Великом из рассказа, слышанного мною от старого друга ― месье де Вильнева. Словом, я быстро прошел под каменный свод и прекрасной обсаженной деревьями аллеей приблизился к кафедральному собору с монашеским кладбищем, огражденным решеткой. Сделал четыре-пять шагов налево за оградой, и у меня вырвался крик радости. Камень был там, с отсеченной пятой частью, и, несмотря на слабое знакомство с русскими буквами, приравняв их к греческим, с которыми они очень схожи, полагаю, сумел прочесть на плите имя Абрахама Лопухина.
Я побежал объявить о своем триумфе Нарышкину. Он еще спал. Я разбудил его. Для него это было наказанием.
Вот теперь легенда.
Мы рассказали о заговоре Евдокии Алексеевны Лопухиной в пользу ее сына Алексея. И о том, как боярин Глебов, ее любовник, вошел в этот заговор. Мы рассказали, наконец, как он был посажен на кол на эшафоте, в трех углах которого на плахах находились головы его сообщников. Четвертая плаха, пустая, была украшена именем Абрахама Лопухина, бежавшего от гнева царя, который, несмотря на самый активный розыск, не мог его схватить. Абрахам Лопухин нашел убежище в монастыре Троицы, переоделся в монашеское платье и, 3-4 года спустя, умер там естественной смертью. Он был погребен на монашеском кладбище.
Петр I, который не знал его пристанища, пока тот жил, был извещен о его смерти самим настоятелем, рассчитывающим, в надежде избежать кары, на почитание Петром монастыря. Первой мыслью царя было эксгумировать и обезглавить труп, но, вняв мольбам настоятеля поберечься святотатства, он приказал отсечь часть надгробья как голову. Не смея обезглавить мертвеца, обезглавил камень, что его покрывал. Было сразу в этой экзекуции что-то и от справедливости, и от дикости.
Нарышкина всегда удивляло, что я знал историю России лучше, чем знали сами русские. Мое самолюбие было удовлетворено, я вернулся к собору; нужно было посмотреть там еще другое. Это ― алтарь, под плащаницей которого был спрятан Петр I его матерью Наталией в день, когда, преследуемая стрельцами, она обрела приют в соборе. Я нашел это убежище; двуглавый орел обозначает место события. Потом искал и нашел в углу могилу Бориса Годунова, его сына Федора и его дочери Ксении, изнасилованной лже– или, кто знает, может быть, действительным Démétrius ― Димитрием. Тела привезли в Троицу из Москвы, где они находились. Борис всегда питал чувство глубокого уважения к Троице и щедро осыпал монастырь благодеяниями.
Иван Грозный, Иван Сумасшедший, Иван Бешеный ― он тоже относился с самым высоким почтением к св. Сергию, в раку которого был помещен своим отцом Василием Ивановичем в день появления на свет. Святая рака, где побывал Иван IV в результате религиозного акта, который, мимоходом будь сказано, не принес ни капли счастья России, вся из позолоченного серебра. Она находится в кафедральном соборе Троицы, но не в том, где Петр I нашел убежище и где погребен Борис и его двое детей. Серебряный балдахин, поддерживаемый четырьмя колоннами того же металла, висит над ней. Он дарован императрицей Анной в 1737 году. Весит 10 центнеров. Святые получают самые богатые дары, главным образом, от беспутных императриц и жестоких королей.
Этот второй собор богаче первого, построен на месте, где тело св. Сергия было найдено патриархом Никоном после прихода татар, что вел к Москве их шеф ― хан Едигей. Ясно без слов, что захватчики, по свойству магометан, совершенно опустошили монастырь. Понятно также без слов, что монахи разбежались при их приближении. Татары, как река в разливе, которая вновь возвращается в русло, отошли к Казани, после того, как предали огню и залили кровью Москву. Тогда монахи вернулись, не в кельи, их кельи были сровнены с землей, а в монастырские руины. Среди развалин патриарх Никон обнаружил тело св. Сергия в превосходном нетленном состоянии. Это было в 1422 году. Он построил новые обиталища; на помощь ему пришла набожность князей; сохранность тела св. Сергия казалась чудесной, и благоговейное любопытство заставляло верующих стекаться сюда со всех сторон. Монастырь богател их приношениями и дарами суверенов. Мы сказали, что самыми главными из них были дары Ивана Грозного и Бориса Годунова.
В Москве, во дворце того самого патриарха Никона, нам показали некоторые из его церковных облачений: омофон, епитрахиль, что он носил на плече, и которая спускалась на грудь, и большой хитон, так нагруженный драгоценными камнями и жемчугами, что весит 50 русских фунтов.
В период смуты, вызванной появлением лже-Дмитрия, обвиненного в намерении впустить поляков в Россию, несметные богатства Троицы служили источником расходов на защитников старой России, тогда как ее стены их укрывали; поэтому поляки, ведающие, что монастырь один держит столько богатства, сколько вся Польша, пришли осадить его в 1609 году под началом великого гетмана Сапеги.
Самым ярым их противником стал простой монах [келарь]; брат Abraham Palitzine ― Авраамий Палицын, объехавший страну, проповедующий священную войну, призывающий знать и князей пожертвовать частью своих интересов, дружеских уз и даже рознью, что гораздо труднее, это был тот, кто решил ― князю Пожарскому идти на Москву в сопровождении Минина, мясника из Нижнего Новгорода. Утомленные 7-месячной бесполезной осадой, поляки, наконец, запросили мира. Он был подписан [перемирие на 14,5 года] в 1616 [1618] году в деревне Деулино, одной из принадлежащих монастырю и расположенной в лье от него.
В 1764 году, когда Екатерина конфисковала богатства духовенства в пользу государства, Троицкий монастырь держал под своей властью четвертую часть всех остальных монастырей и владел 106808-ю крепостными.
Св. Сергий родился в Ростове в 1315 году. Решившись предаться созерцательству и одиночеству, попросил у князя Андрея Радонежского земли, где и построил свою первую келью. Князь, вместо участка в несколько шагов, что просил св. Сергий, выделил ему квадратную версту земли. Рядом с местом своего уединения св. Сергий возвел церковь в честь Троицы, от нее ― название, данное сегодня монастырю, который вобрал в себя эту церковку. В ней ― могила князя Андрея Радонежского (первым даровал здесь землю) рядом с могилой св. Сергия.
Нужно видеть сокровища Троицы, чтобы представить себе, какие богатства могут таиться в русском монастыре. Драгоценные предметы загромождают 10 залов: ризы, одеяния митрополитов, плащаницы, парадная часть престолов, книги Евангелия, молитвенники, потиры, кресты, дары. Глаз слепят диаманты и драгоценные камни всех видов, которые, кажется, струятся по тканям и священным предметам, по святым церковным облачениям. Один алтарь стоит 1,5 миллиона франков.
Примечательно, что среди драгоценных экспонатов находятся в шкафу у двери уздечка коня и старинный халат. Это ― уздечка с коня Пожарского и халат с плеча Ивана Грозного.
В числе самых дорогих предметов посетителям показывают оникс, найденный в Сибири и дарованный Потемкиным митрополиту Платону. На камне естественный оттиск распятия, у подножья которого человек, молящийся на коленях.
Как бы в противоположность всем этим богатствам, под конец показывают нам лохмотья клобука св. Сергия, очень далекого от предположения, что его преемник Никон будет носить хитон, отягченный 56-ю фунтами драгоценных камней.
Прежде монастырь был населен 300-ми монахами. Сегодня их не больше сотни.
Из всех служб, сохраняемых монастырем, одна наиболее курьезная ― ресторан «Троица» в Москве. Он принадлежит монахам; очень модный ввиду того, что славится стерляжьей ухой. Между прочим, там разрешается пить и напиваться, как в других кабаре; только не дозволено закрывать двери отдельных кабинетов. Думаю, что если бы такое же предписание распространили на постоялый двор монастыря, то оно значительно сократило бы количество паломников и паломниц Троицы.
Пока я изучал надписи одного обелиска невысокого вкуса, что воздвигнут патриархом Платоном посреди двора, Калино привел ко мне молодого монаха, который открылся, что говорит по-французски; только выдавая свой секрет, что могло для него обернуться самой тяжкой виной перед вышестоящими лицами, он хотел, чтобы никто в монастыре об этом не узнал, и умолял меня не заставить его раскаяться в большом желании познакомиться со мной. Вот уже два месяца, как они были предупреждены о моем приезде в Санкт-Петербург и получили совет остерегаться меня, если я появлюсь в Троице.
Я весь еще мыслями там, чтобы понять, на каком повороте могло быть разбужено их недоверие.
Нарышкин только что присоединился к нам, в разгар наших изысканий; он не был раздосадован настолько, чтобы не удостовериться самому в знаменитом действе исторической пилой, совершенном палачом Петра I на могиле Лопухина. Он увидел это своими глазами, и его уважение ко мне очень возросло. Его приход преследовал и другую цель ― напомнить о времени завтрака. Наш дорогой боярин имел обыкновение при любых жизненных обстоятельствах смотреть на часы трапезы, как на святые.
Мы вернулись на святой постоялый двор, где нашли, как всегда, благодаря Дидье Деланжу, превосходный завтрак.
Я заявил о намерении совершить поездку в Вифанский монастырь[209]209
Поездка в Вифанский монастырь, к месту рождения отца и матери св. Сергия ― отцом и матерью Сергия Радонежского были знатные бояре Кирилл и Мария; где они родились, можно только предполагать, зная, что семья жила в названной выше Варнице, близ Ростова Великого; имена его родителей предание связывает с основанием в 1308 году Покровского Хотькова женского монастыря в трех верстах от села Радонежа; позже семья перебралась на жительство в Радонеж, расположенный в 14 верстах от нынешнего Сергиева Посада; в конце жизни родители Сергия Радонежского постриглись в монахи и были похоронены в Хотькове в 1337 году; преподобные Кирилл и Мария, прославлены (канонизированы) в апреле 1992 года как всероссийские святые.
[Закрыть], к месту рождения отца и матери св. Сергия. Так как дороги были не очень хороши, Дидье Деланж решил в связи с этим не рисковать экипажем своего хозяина. Соответственно, достал нам совершенно новое для меня, хотя весьма популярное в России, транспортное средство ― тарантас. Вообразите себе громадный паровозный котел, поставленный на колеса, с окном впереди, чтобы видеть пейзаж, и со входом сбоку, чтобы забираться внутрь. Для тарантаса подножка еще не изобретена; в наш залезали по приставной лесенке, которую потом поднимали и, по необходимости, ставили вновь. Когда пассажиры бывали посажены в печь, лесенку закрепляли внутри. Поскольку кузов никоим образом не подвешен и нет мягких сидений, то пол устлан соломой, которую щепетильные пассажиры вольны обновлять. Если предстоит долгая поездка, и всей семьей, то, вместо соломы, кладут 2-3 матраса: это позволяет экономить на постоялых дворах и путешествовать днем и ночью. В тарантасе не тесно 15-20 пассажирам.
При виде этой мерзкой механики, что имела отдаленное сходство с коровой Дедала[210]210
Корова Дедала ― подобная живой, деревянная корова с лазом сбоку; согласно древнегреческому мифу, ее соорудил архитектор и скульптор Дедал; в нее залезала жена критского царя, страдающая противоестественной страстью к быку.
[Закрыть] и быком Фалариса[211]211
Бык Фалариса или Фаларида ― «медный бык» для сжигания приговоренных к смерти; новое орудие казни для Фалариса, тирана Агригента на Сицилии, изготовил и первым был сожжен местный медник Перилл.
[Закрыть], Муане и Калино заявили, что расстояние ― всего три версты, и они пройдутся пешком.
Что касается Нарышкина, он смотрел на нас с балкона славянским оком с лукавым видом, желая нам удовольствий всякого рода.
– Признайтесь, ― говорю я Женни, помогая ей карабкаться в машину, ― что он получил бы поделом, если мы поймали бы его на слове.
На три версты по отвратительной дороге, посреди очаровательного пейзажа, ушло три четверти часа; получилось так, что мы нашли там Муане и Калино, которые пришли на 20 минут раньше.
Читатель знает уже мое мнение насчет достопримечательностей, которые приходят посмотреть, чтобы иметь право сказать: «Я их видел». Вифанский монастырь ― одна из таких достопримечательностей. В храме ― гроб, который св. Сергий променял на раку из золоченого серебра; могила митрополита Платона, его посмертный портрет, изображение временного алтаря на природе с деревьями, ручьями и лугами, где пасется разная живность, и картина святости, привезенная из Италии тем Суворовым, который представлен в лице Ахилла возле мраморного дворца в Санкт-Петербурге.
Церковь осмотрена, остается увидеть обиталище знаменитого метрополитена [митрополита, патриарха] Платона, которого современная Россия, как мне показалось, очень расположена поставить выше его тезки из древней Греции. Это, между прочим, совсем простой домик, с начертанным над дверью обращением ко всякому христианину:
«Кто бы ты ни был, входящий, Господь тебя благословляет!»
За исключением стипо[212]212
Стипо – от латинского «нагромождать»; намек на поговорку: упаковывать книги Платона вместе с произведениями Менандра.
[Закрыть], представленного Луи XVI-м и гардинами, вышитыми Екатериной II, обстановка в высшей степени простая. В спальне у кровати повешена на гвоздь соломенная шляпа достопочтенного метрополитена. С другой стороны, как парный предмет, ― рамка с французским четверостишием русского поэта; привожу его не как образец искусства, поймите правильно, а таким, какое оно есть[213]213
Подстрочный перевод Ишечкина.
[Закрыть]:
Слава нашей Церкви, разум редкий, честный человек,
Аарона[214]214
Аарон (1578―1455 до н. э.) ― речистый первосвященник, брат Моисея и его сподвижник при вызволении из рабства и выводе евреев из Египта; по легенде, Всевышний языком Аарона указывал, что Моисею надлежит делать.
[Закрыть] того же умел он воскресить манеру говорить,
И в искусстве касаться сердца здравым смыслом ―
Превзойти Августина[215]215
Августин, Блаженный Аврелий (354―430) ― христианский теолог, долгое время в Средневековье был непререкаемым авторитетом в вопросах религии и философии.
[Закрыть], поколебать Хризостома[216]216
Хризостом, св. Иоанн Златоуст (между 344 и 354―407) ― константинопольский патриарх с 398 года, видный идеолог восточно-христианской церкви, блестящий оратор.
[Закрыть].
Белазетский.
Если бы вы написали такое четверостишие, дорогой читатель, то не подписались, я ― тем более. Правда, если бы вас попросили исполнить его по-русски, как месье Белазетский сделал это по-французски, то вы были бы очень затруднены. Но у вас было бы преимущество перед ним в том, что вы не стали бы этого делать.
* * *
На следующий день Троица была осмотрена до дна, мы оставили Муане сделать наброски по своему выбору и уехали.
Две дороги ведут из Троицы в Елпатьево, если можно называть дорогами подобные пути.
Условились, для того, чтобы увидеть всеми нашими четырьмя глазами ― два глаза Калино были не в счет ― Муане поедет по той из двух дорог, которой мы пренебрежем. Муане со своей телегой обладал бесспорным правом проехать, где угодно. Ему досталась приозерная дорога.
Пусть от меня не ждут других справок об озере, кроме следующей. Оно производит точно таких же сельдей, как и океан. Я вырвал обещание у Муане их отведать, чтобы удостоверить факт. Что же касается Калино, то он, по праву малоросса, никогда не ел селедку, и я не мог здесь на него положиться.
Наша дорога слыла лучшей; это заставляло думать о той, которой следовал Муане. Впрочем, она предложила мне одну любопытную штуку тем, что была мне совершенно неизвестна: дорога в виде уложенных одно к другому и связанных между собой еловых бревен была проложена через зыбкое болото. Она имела 30 футов ширины. Проехав всю эту ходящую ходуном под копытами коней и колесами нашего экипажа подвижную дорогу длиной более версты, я искренне сожалел, что ее не увидел Муане; хотел бы, чтобы он зарисовал эту самобытность. По прибытии в Елпатьево я узнал, что мое желание исполнилось: первое, что мне показал Муане, был вид, мог бы поручиться, нашего болота и гати. Все просто, такое же болото и та же гать. Нарышкин уверял нас, что в России немало таких болот и таких гатей, и что мы очень похожи на детей, которые набивают карманы галькой, когда впервые выходят на берег моря.
Дидье Деланж предупредил, что нам предстоит въехать на некую песчаную гору, где забыли уложить еловую гать, что ситуация, возможно, будет трудной. Поминутно мы спрашивали Деланжа:
– Мы уже на песчаной горе?
– Нет, ― отвечал нам Деланж. ― Когда будете там, отлично это увидите.
На второй станции запрягли в экипаж восемь лошадей вместо четырех, а мы сомневались, что приблизились к malo sitio ― плохому месту, как говорят в Испании. Восьмерка коней сразу понесла как ветер; у нас был вид его величества императора всея Руси. Через полчаса этого великолепного бега увидели узкий желтый надрез на холме, ведущий вверх.
– Это и есть та крутая тропа, что вы называете горой песка, Деланж? ― спросил я.
– Она самая.
– Хорошо! Я ожидал увидеть нечто вроде Монмартра или Чимборасо[217]217
Чимборасо ― потухший вулкан в Андах (Эквадор, Южная Америка).
[Закрыть]. И ради этого взрытого кротом бугорка вы велели запрячь в экипаж восемь лошадей?
– Ради него; и бог знает, не понадобиться ли еще восемь других!
Я не видел еще на Сураме 62 быков с экипажем английского посла в Персии, так что находил, что 16 лошадей было бы большой роскошью для четырех персон.
– Ба! ― сказал я Деланжу, ― будем надеяться, что обойдемся там тягой 12-ти.
– Pachol, pachol! ― Пошел, пошел! ― крикнул Нарышкин ямщику.
Ямщик хлестнул лошадей, которые удвоили скорость и довольно лихо взлетели на склон холма; но вскоре их бег замедлился; с галопа перешли на рысь, с рыси ― на шаг, и, наконец, они остановились.
– Довольно? ― спросил я.
– Довольно, приехали, ― ответил Деланж.
Я высунулся из экипажа; в песке лошади увязли по брюхо, экипаж ― по кузов.
– Дьявол, ― выругался я. ― Думаю, нужно срочно облегчить экипаж. И открыл дверцу, и спрыгнул на землю. Едва коснулся песка, как вскрикнул.
– Что такое? ― спросила Женни, совсем испуганная.
– А то, ― ответил я, хватаясь за подножку, ― что сейчас исчезну в зыбучих песках, как Эдгар Равенсвудский[218]218
Эдгар Равенсвудский ― персонаж переведенного на русский язык в 1827 году романа Вальтера Скотта «Ламмермурская невеста» и оперы итальянского композитора Гаэтано Доницетти «Лючия ди Ламмермур».
[Закрыть] ― ни больше ни меньше, если вы не подадите мне руку.
Вместо одной, три руки протянулись ко мне; я вцепился в самую сильную из них и достиг цели, выбрался на подножку.
– Хорошо, что скажете теперь о моей песчаной горе? ― спросил Деланж.
– Утверждаю, дружище, что она более пуста, чем высока. Но дело не в этом; нужно покинуть экипаж и добраться до твердой земли.
– Каким образом? ― осведомилась Женни, начиная беспокоиться.
– О! ― сказал я. ― Не пугайтесь; поступим сейчас по закону для погибающих кораблей.
– Для начала, я не сойду, ― сказала Женни.
– Сейчас вы увидите, что сойдете и доберетесь до земли так же легко, как трясогузка.
– Ничего лучшего и не прошу при достаточной безопасности.
– Поднимитесь сначала вы, прелестная сильфида[219]219
Сильфида ― дух воздуха, доброжелательный к человеку, пока тот его не раздражает.
[Закрыть]. Встань и ты, последний лентяй!
Женни и Нарышкин поднялись.
– Это уже дает нам четыре подушки, да две подушки с козел ― шесть. Передайте нам две ваши подушки, Деланж. Тут и так очень хорошо.
Нарышкин смотрел на мои манипуляции, ничего не понимая. Я встал на подушку, что положил на песок у подножки, затем ― на другую, что бросил дальше, и на следующую, что бросил еще дальше.
– О! Понимаю, ― сказала Женни. ― Дорогой друг, меня больше не удивляет, что вы пишите романы: вы полны воображения.
Я взял в охапку три другие подушки и, включая три первые, устроил если не мост, то, по меньшей мере, опоры моста, последняя из которых почти касалась твердой земли.
– Пойдемте, ― сказал я Женни.
Она скакала с подушки на подушку, как трясогузка перескакивает с камня на камень. Затем оказалась на земле и вскрикнула от радости.
– Вот, женщины спасены! Спасаем стариков; твоя очередь, Нарышкин.
– Старик, старик, ― ворчал он, ― я на два года моложе тебя.
– Не могу сказать, что якобы ты не старик, не правда ли, Женни?
Женни рассмеялась, но не ответила. Нарышкин, в свою очередь, добрался до равнины. Я последовал за Нарышкиным. Деланж ― за мной, собирая подушки по мере приближения к нам.
– Что теперь нам делать? ― сказал Нарышкин. ― Глупость Деланжа! Почему ты не выбрал другую дорогу?
– Для начала, не ворчи, барин, и сядь; у тебя три подушки для тебя на одного; две для Женни, одна для меня; видишь, с тобой обходятся по твоему рангу.
– Из-за этого мы опаздываем к обеду.
– Приедем к ужину, такой случай предусмотрен.
Затем, повернувшись к Деланжу:
– Деланж, друг мой, ― сказал я ему, ― вы говорили о восьми других лошадях, не так ли?
– О, думаю, здесь четырех будет с нас достаточно.
– Иди за четырьмя, Деланж; но прихватите двух человек и доску.
– Слепо вам повинуюсь, ― сказал Деланж.
– Я тебя ни мало не спрашиваю, что ты хочешь сделать с доской, ― сказал Нарышкин.
– Этого тебе не понять; я назвался капитаном судна, потерпевшего крушение: спасательные работы ― мое дело.
Деланж велел кучеру выпрячь коня и тянул его на вожже до тех пор, пока не перетащил на твердый грунт. Как только животное надежно стало на ноги, Деланж вскочил на него и помчался во весь опор.
– Кстати, ― крикнул я ему, ― прихватите веревки, по возможности, самые длинные и самые прочные.
Через 10 минут Деланж появился с четырьмя лошадьми, двумя помощниками и доской.
– У тебя есть все, что нужно, ― сказал мне Нарышкин, ― надеюсь, ты сейчас вытянешь нас отсюда.
– Если только ты не захочешь тащить отсюда самого себя.
– Черт возьми, нет, ты сказал, что это тебе виднее.
– Тогда спокойствие в рядах, и пусть повинуются командующему. Деланж, установите va-et-vient [туда-сюда, переправа от судна к берегу] от экипажа к нам при помощи доски… Очень хорошо!.. Теперь поставьте двух ваших помощников на доску, встаньте на подножку и разгрузите экипаж ото всего, что может его отяжелять.
– Хорошо, ― говорит Деланж, ― понимаю.
– Образуйте цепочку с вашими людьми.
Разгрузка началась. В момент дорожные сундуки и несессеры оказались возле нас, это было добрых две сотни килограммов, из которых ничего больше нас не обременяло.
– Теперь? ― говорит Деланж.
– Теперь выпрягайте лошадей.
– Всех?
– Всех.
– Тогда ты идешь тянуть возок, ― говорит Нарышкин.
– Может быть.
Он пожал плечами.
– Лошади выпряжены, ― говорит Деланж.
– Постарайтесь заставить их выбраться из песка.
Полностью освобожденные от груза, который тащили, лошади выбрались оттуда с помощью нескольких ударов кнута. Они выведены, как и мы, на твердый грунт.
– Теперь внимание, Деланж.
– Я здесь.
– Соедините веревкой, во всю ее длину, ваших четырех свежих коней с экипажем, а восемь уставших лошадей ― с четырьмя свежими.
– Хорошо, черт возьми, ― говорит Деланж, ― думаю, что сейчас это все-таки пойдет, месье Нарышкин.
– Еще бы! ― выдал я.
Во всю длину веревок протянули от застрявшего экипажа упряжь для четырех свежих коней и к ним припрягли 8 уставших лошадей.
На твердом грунте стояли 12 лошадей. Они повезли бы артиллерийское орудие 80-го калибра; с первого усилия они вытащили экипаж.
– Отлично? ― сказал я Нарышкину.
– Изящная хитрость! ― отозвался он.
– И мне она удается, как фокус с яйцом[220]220
Фокус с яйцом ― один из друзей вашего переводчика, инженер путей сообщения Юрий Волькович, напоминает об эпизоде, когда Христофору Колумбу стали доказывать, что открыть Вест-Индию смог бы чуть ли не каждый; слушая завистников, великий мореплаватель предложил им поставить куриное яйцо на попа; у них это не получилось, а Колумб стукнул яйцом о стол, скорлупа снизу смялась, и оно заняло устойчивое вертикальное положение; таким образом, он показал, что даже простое решение осеняет не каждого.
[Закрыть] ― Христофору Колумбу.
Затем я обратился к Деланжу:
– Теперь, ― сказал я ему, ― велите вашим людям вручную перенести на другую сторону горы дорожные сундуки и кейсы и верните теперь же не менее четырех лошадей на земную твердь, тогда как другие будут выпутываться, как смогут.
– А мы, в таком случае, пойдем пешком? ― сказал Нарышкин.
– Не очень утомишься ― пройти пешком осьмушку версты?
– Однако, мне кажется, когда есть экипаж, он не для того здесь, чтобы ходить пешком.
– А! Друг мой, какое заблуждение! Я никогда столько не ходил пешком, чем тогда, когда у меня были экипажи.
Экипаж съехал с другой стороны горы как по маслу: он был вновь загружен, и мы вернулись на свои места.
– Ну, теперь, ― сказал я Нарышкину, ― дай четыре рубля этим бравым людям.
– Ни копейки! Почему они лучше не содержат дороги?
– А почему Россия ― страна, где в реках нет достаточно воды и где слишком много песка на дорогах? Дай четыре рубля, или я дам восемь, и это я, кто станет большим сеньором, тогда как ты не будешь даже поэтом.
– Деланж, выдай им 12 рублей, и пусть они убираются к дьяволу!
– Деланж, дайте им 12 рублей и скажите, что князь благодарит их и желает им всяческого благополучия.
– Я не князь. Был бы князем, они получили бы наказание розгами и прочее.
– Вот первая резонная вещь, какую ты сказал за день; поэтому в награду Женни немедленно тебя поцелует.
– Вы милы! Значит, это я, кто платит за битые горшки.
– Платите, платите, Женни; чем больше женщины платят этой самой монетой, тем больше у них остается.
Я не знаю, есть ли в мире человек более брюзжащий, более знатный, более благородный и более великий властелин разом, чем Нарышкин. Поверьте мне, что это прекрасно ― потомственный русский боярин, приобщаемый к культуре француженкой.
Два наших человека и восемь лошадей возвращались, а мы продолжали путь без дальнейших происшествий. Только вместо того, чтобы приехать в Елпатьево в шесть часов вечера, прибыли туда в девять, и вместо обеда ужинали. Все, что мы проезжали, в свете луны показалось мне очень красивым: это были мост, река, очень крутая гора, где, вместо того, чтобы увязнуть в песке, нам выпало скатиться назад; наконец, большой парк, по аллеям которого ехали четверть часа, прежде чем прибыть к замку. В воротах нас ожидали Кутайсов [Кутузов], Кормушка и Семен. И более дюжины мужиков, которые желали осведомиться о самочувствии барина. Их сеньор чувствовал себя великолепно, но околевал от голода; в этом причина, что почести от своих смиренных вассалов он принял довольно плохо. Но Женни поотстала, и я думаю, что, возвращаясь к себе, они не сожалели о потерянном дне.
После ужина, который делал великую честь Кутайсову [Кутузову], мы осмотрели наши апартаменты. Кутайсов [Кутузов] был верен себе, но Деланж его превзошел. В 150 верстах от Москвы, среди края, затерянного у Волги, в замке, пустующем 20 лет, находилось все необходимое, были импровизированы не только комфорт, но и роскошь. Я нашел в своей елпатьевской спальне все мои туалетные принадлежности из Петровского парка, от зубной щетки до стакана с тульской чайной ложкой. Пока мы завтракали в Петровском парке, Деланж, по приказу Женни, все упаковал и положил в коляску. Добавим, что, когда я уезжал из имения Елпатьево, все было в том же порядке уложено, как при моем отъезде из Петровского парка. Так что, сегодня вечером, 16 июля 1861 года, на другом краю Европы, на террасе Чьятомонейского дворца, с головой уйдя в написание этих строк, я пью воду со льдом, подкрашенную неаполитанским собюсо [название вина], из того же стакана, из которого я пил московский медовый напиток в Петровской парке и в имении Елпатьево.
На рассвете следующего дня Женни и я объехали парк и выпустили на лужайку 22 борзых, о существовании которых Нарышкин даже не подозревал. В 11 часов нас ожидал охотничий экипаж; только в России я увидел такие, очень удобные экипажи. Длинные повозки с очень низкими скамейками, где располагаются, как на вторых этажах (империалах) наших омнибусов. Там помещаются четыре, шесть или даже восемь человек, в зависимости от длины повозки, которая никогда не бывает шире, какому количеству охотников она не предназначалась бы, которая проходит по всем дорогам и не опрокидывается, благодаря малой высоте.
