Текст книги "Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию"
Автор книги: Александр Дюма
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 52 страниц)
– Да, генерал, ― ответил Ермолов, ― знаю, что в России репутация людей зависит от животных.
Как герцог де Ришелье, кто никому не делал снисхождения и не щадил ни своих ни чужих, случалось Аракчееву со своими любимцами ― у фаворита, естественно, были свои фавориты ― обращаться, как со всеми, то есть очень плохо. Среди его любимцев был сын одного пруссака ― его камердинер, им же произведенный в генералы, как Кутайсов, Павлом, ― в графы. И вот однажды в Новгороде, на манеже, во время большого парада под командованием генерала Клейнмихеля ― его называли фаворитом из фаворитов ― движение войск явило собой жалкое зрелище. После прохода частей, Аракчеев подозвал к себе Клейнмихеля и перед всеми офицерами:
– Ты мне докладывал, глупец, ― сказал он, ― что тебя мало уважают, и я возложил эполеты на твои плечи. Ты мне говорил, что недостаточно ценят тебя, и я повесил тебе на грудь звезду ордена св. Владимира…
Он с размаху сбил с него головной убор и стукнул его по лбу.
– Но туда, ― добавил он, ― я ничего не мог вложить. Это дело боженьки, а боженька, кажется, глядел в другую сторону, когда ты появился на свет.
Затем, пожав плечами и последний раз харкнув в лицо слово dourak ― дурак, повернулся к нему спиной.
Майор Р…, от ссыльной скуки военного поселения и чтобы отомстить Аракчееву за жестокость, забавлялся формированием армии из гусей и индюков, которых, благодаря терпению и настойчивости, он обучил выполнять команды. При команде «Stroisa ― Range-toi (фр.) ― Стройся!» они равнялись как солдатский взвод ― числом ни больше ни меньше. При словах «Sdorovo, rebiata ― Bonjour, enfants (фр.) ― Здорово, ребята!», то есть на обычное приветствие генерала, когда тот проводит смотр, они отвечали «glou-glou ― глу-глу!» и «koin-koin ― куэн-куэн!», что очень сильно напоминало сакраментальный солдатский ответ: «Sdravia jelaem, vach; siatelswo ― Nous te souhaitons le bonjour, comte (фр.) ― Желаем тебе доброго дня, граф!»
Аракчеев узнал, какой забаве посвящает майор Р… часы своего досуга. Весьма срочно выехал в военное поселение и объявился у майора. Тот спросил графа, не будет ли его приказа трубить солдатам сбор.
– Лишнее, ― сказал Аракчеев, ― я прибыл провести смотр не солдат ваших, но ваших гусей и индюков.
Майор увидел, понял, что попался; поставил на кон свое открытое сердце, вывел своих «ополченцев» из кордегардии и отважился отдавать им команды, как на смотру. Говорят, что интеллигентные птицы поняли, перед кем они имеют честь щеголять своей выучкой. Никогда еще в их движениях не было столько четкости, а в ответах ― такого энтузиазма, как в тот раз. Аракчеев не скупился на комплименты, самые лестные для майора. Только эпилогом речений был приказ майору ― отправляться в крепость со своей армией; а его стражу ― подавать арестованному, один день ― гуся, второй день ― индюка, и больше ничего, пока армия не будет съедена полностью. На 12-й день майор пресытился мясом своих воспитанников, заявил, что, скорее, предпочитает умереть, чем продолжать этот режим питания, и отказался ото всякой еды. На 14-й день, Аракчеев, сообразивши, что из-за голодовки жизнь майора ― всерьез под вопросом, соблаговолил его простить.
В Новгородской губернии у Аракчеева было великолепное имение Grouzeno ― Грузино, дар императора Александра, откуда вельможа черпал и деньги, и достоинство. Как все скудоумные люди, он принадлежал к категории ярких приверженцев порядка и неукоснительного выполнения правил, доведенных до крайности. Позади своего дома он велел разбить сад со строгими парными клумбами, вытянутыми по шнуру. Каждая из них была снабжена этикеткой с именем du dvorezky ― дворецкого [дворового][87]87
Единственное число слова dvorovies ― дворовые; так называют тех, кто ведет хозяйство господского дома; у них есть право на la meschina ― месячину, то есть на паек; они получают 32 фунта муки и 7 фунтов крупы в месяц. (Прим. А. Дюма.)
[Закрыть], которому поручалось за ней ухаживать. Если цветок на клумбе оказывался сорван или сбит, если на взрыхленной земле обнаруживался отпечаток ноги, если посторонняя трава проклевывалась на клумбах, то дворовому в зависимости от тяжести вины, по приказу Настасьи, давали 25, 50, 100 ударов розгами.
Настасья не приходилась Аракчееву ни женой, ни любовницей; она была его баба. Он отыскал этот тип волчицы в одной из своих деревень и сожительствовал с нею. Радостью этого создания было видеть слезы и слышать крики. Аракчеев, заправляющий всеми делами в государстве, ничего не предпринимал без совета Настасьи; она имела над ним, человеком с необузданным нравом, абсолютную власть. Люди из народа говорили, что он спутался с чертом в обличье женщины.
В конце концов, кучер и повар графа, выведенные из себя дурным обращением, которому подвергались изо дня в день ― сестра повара умерла под кнутом ― устав от страха ожидать чего угодно, решили избавить землю от этого монстра. Однажды ночью, когда графа не было дома, они убили Настасью.
Узнав об этом, Аракчеев заперся на пять дней и ночей, предаваясь не рыданиям и воплям, а рычанию и вою, слышным во всем доме.
Когда он вышел, все разбежались. Глаза его были налиты кровью, а лицо было мертвенно-бледным. Поскольку дворовые не захотели выдать виновных, в конечном счете совершивших то, что каждый из них готов был сделать не меньше 20 раз, их всех нещадно перепороли; двoe-тpoe умерли под кнутом.
По поводу смерти этой женщины, Александр написал графу:
«Успокойся, друг! В тебе нуждается Россия; она оплакивает твою верную подругу, и я лью слезы, думая о твоем несчастье».
Такая глубокая нежность Александра к жестокому выскочке выглядела тем более диковинной, что он, Аракчеев, держал в страхе двух братьев императора ― великих князей Николая и Михаила. Он заставлял их каждое утро, к 10 часам, являться к нему в деревянный дом на de la Fonderie (фр.) ― Литейном, и там заставлял их по два часа ждать аудиенции с ним, принимая сначала младших по званию офицеров. Несомненно, не знал он, что Константин отказался от престола, и что истинный наследник трона ― Николай. Как бы там ни было, едва оказавшись на троне, Николай отправил его в отставку; но как парфянин, уходя, тот выпустил в императора последнюю стрелу. Оставил ему своего адъютанта Клейнмихеля. Чтобы достичь такого результата, он сделал вид, что рассорился со своим протеже и демонстративно погнал его от себя. Быть прогнанным Аракчеевым для Николая значило получить рекомендацию. Новый император угодил в западню и восстановил опального в том же звании, в каком тот пребывал у Аракчеева. Когда прежний фаворит узнал, что его военная хитрость удалась, совсем старик, а это было так, подпрыгнул от радости и, улыбаясь, сказал:
– Теперь пусть ссылает меня хоть в Сибирь, я отомщен!
Аракчеев удалился в свое имение Грузино. Там он терзал своих крестьян и, подобно сеньорам Средневековья, грабил путников, которые пользовались мостом, что он велел построить, взимая с них 10 копеек пошлины.
Один юный младший лейтенант ехал в отпуск и, найдя пошлину противозаконной, отказался ее платить; через мост его не пустили. Приведенный к Аракчееву и услышав его требование объяснить, почему он хочет уклониться от условленной платы, младший лейтенант ответил, что, для начала, если плата согласована, то не с ним; что, наконец, правительство, которое на время отпуска пожаловало 25 копеек на день, не учло, что при возвращении домой ему придется платить по 10 копеек за проезд по мостам; что, следовательно, он решительно отказывается от платежа, по поводу которого Аракчеев может обратиться к его начальству. При Александре младшему лейтенанту худо пришлось бы в первые же четверть часа, но при Николае это было исключено. Аракчеев удовольствовался тем, что показал ему кулак и сказал:
– Если когда-нибудь я вернусь к власти, то тогда держись, несчастный!
Но младший лейтенант, щелкнув пальцами, ответил:
– Отлично! Я слабо верю в воскрешение Иисуса Христа и совсем не верю в воскрешение Аракчеева.
Этим все и кончилось. Время Аракчеева прошло.
Вот какому человеку Александр доверил управление своей империей. Правда, чрезмерное увлечение женщинами, избыточный мистицизм и волна угрызений совести за зло, которого он не делал, но которому позволял совершаться, начиная от смерти отца, привели к тому, что Александр полностью развязался со светскими делами. Он знал, что в империи созревал крупный заговор, и это его не беспокоило.
В глубине души он прекрасно сознавал, что заговорщики правы, и, после авансов, полученных от него, правда на их стороне. Предсказывали катастрофу, смутное предощущение ее носилось в воздухе. Правительство пребывало в том болезненном состоянии, какое иной раз испытывает человек, прося передать своим самым доверенным людям:
– Чтобы выздороветь, нужно хорошенько переболеть.
Катастрофой, которую предчувствовали, стали смерть императора и события 14 декабря.
* * *
Во время последней поездки по провинциям Дона император упал с дрожек, сильно ударился и повредил ногу.
Или дрожки обладают тайными достоинствами, что известны только коренным жителям страны, или русские слишком постоянны в своих привязанностях, но они упорно пользуются дрожками. Один англичанин, который прокатился на них, от чистого сердца объявил премию в 1000 фунтов стерлингов любому, кто вместо дрожек предложит более удобный экипаж. Премия еще находится у него.
Раб дисциплины, установленной для самого себя, желая приехать в названный день, Александр продолжал путь, но усталость, но пренебрежение мерами предосторожности растравили рану. Император, чтобы считаться primus inter pares (лат.) ― первым среди равных, был, возможно, только более золотушным, чем другие. Многократно рожистым воспалениям подвергнется нога, что вынудит его неделями соблюдать постельный режим, хромать месяцами. Приступы меланхолии, которым он был подвержен, теперь усилились, отягчая его новую болезнь. Последнее обострение болезни произошло зимой 1824 года, во время свадьбы великого князя Михаила и в тот момент, когда от великого князя Константина он узнал о развитии заговора добра, главой которого должен был стать и жертвой которого едва не стал совсем недавно. В самом деле, случай последнего нездоровья спас его от смерти.
В 1823 году, в 9-й дивизии, расположенной в укрепленном лагере на Березине, близ Бобруйска, что в Минской губернии, было объявлено о приезде императора. В том же лагере стоял Саратовский полк; командовал оным Швейковский [Повало-Швейковский][88]88
Повало-Швейковский Иван Семенович (1787 или 1788 ― 1845) ― полковник, командир Саратовского пехотного полка; участник войн 1805―1807 годов с Францией, награжден золотой шпагой за храбрость; участник русско-турецкой войны 1806―1812 годов, Отечественной войны 1812 года и заграничных походов для окончательного разгрома Наполеона, награжден второй золотой шпагой за храбрость; член Южного общества, отбыл 20 лет сибирской каторги, отправлен на поселение в Курган Тобольской губернии.
[Закрыть], один из заговорщиков. Муравьев-Апостол[89]89
Муравьев-Апостол Сергей Иванович (1795―1826) ― подполковник Черниговского полка, второй из трех братьев; участник Отечественной войны 1812 года, награжденный золотой шпагой за храбрость, участник заграничных походов; до 1819 года масон и начальник обрядов ложи «Трех добродетелей»; один из основателей Союза спасения и Союза благоденствия, один из директоров Южного общества, руководитель восстания Черниговского полка; взят в плен тяжело раненым картечью, казнен в числе пяти декабристов 13 июля 1826 года на кронверке Петропавловской крепости; просил передать перстень отцу.
[Закрыть] и Бестужев[90]90
Бестужев-Рюмин Михаил Павлович (1801―1826) ― подпоручик Полтавского пехотного полка, один из руководителей Южного общества, привлек к нему Общество соединенных славян, вел переговоры с тайным польским обществом; вместе с Сергеем Муравьевым-Апостолом возглавил восстание Черниговского полка и при этом арестован с оружием в руках; казнен в числе пяти декабристов.
[Закрыть], вместе, тут же разработали весь план. Несколько офицеров, переодетых солдатами, захватят императора, великого князя Николая и начальника генерального штаба Дибича: того самого Дибича, изгнанного Павлом I за то, что его лицо повергало солдат в уныние. Но по причине нездоровья император не приехал, и заговор, естественно, провалился.
К плану его вернулись в 1824 году. Пронесся слух, что император прибудет на смотр 3-гo корпуса 1-й армии, который состоится у города Белая Церковь, и что он остановится в особнячке, расположенном в Александрийском парке графини Бранецкой [Браницкой]. Вот что должны были там предпринять.
При замене постов офицеры, переодетые солдатами, проникнут в спальню царя и задушат его, как было с Павлом. Как только император будет мертв, Сергей Муравьев-Апостол и полковники Швейковский и Тизенхаузен [Тизенгаузен][91]91
Тизенгаузен [Вильгельм-Сигизмунд] Василий Карлович (1779 или 1780 ― 1857) ― полковник, командир Полтавского пехотного полка, участник Отечественной войны 1812 года; срок каторжных работ сокращен с двух лет до года, с поселения в Сибири возвращен к семейству в Нарву в 1853 году; по амнистии, восстановлен в правах.
[Закрыть], командиры, один ― Саратовского, другой ― Полтавского полка, свернут лагерь и маршем пойдут на Киев и Москву, где союзники протянут им руку. Из Москвы Муравьев двинулся бы на Санкт-Петербург и там, соединившись с Северным обществом, начал бы действовать вместе с ним.
Император не приехал в Белую Церковь, и этот заговор, как и предыдущий, лопнул по той же причине. Провидение решило, что нужен перерыв в цепи цареубийств, что Александру ― умирать в своей постели.
Предпоследний приступ болезни, которой суждено было похитить императора, случился в Царском Селе зимой 1824/1825 годов. После прогулки по парку, как всегда, в одиночестве ― потому что более подверженный меланхолии и меньший эгоист, чем Луи XIII, он никак не хотел, чтобы кто-нибудь скучал вместе с ним ― он вернулся во дворец, продрогнув, и распорядился принести обед к нему в спальню.
В тот же вечер началось одно из самых сильных рожистых воспалений, какие вообще известны, сопровождаемое сильным жаром, бредом и потерей сознания. Ночью императора привезли в Санкт-Петербург в крытых санях и там, консилиум врачей, опасавшихся гангрены, пришел к выводу о необходимости ампутировать ногу. Только доктор Велли [Wellye], хирург императора, выступил против этой крайней меры и произнес такие слова, перед которыми отступает любой медик, если он придерживается иного мнения: «Беру ответственность на себя». И еще раз, благодаря лечению и самоотверженности, спас императора.
Когда наступило лето, врачи из гуманных побуждений решили, что для полного восстановления здоровья царя ему необходима поездка, и местом, наиболее благоприятным для выздоровления, назвали Крым. Безразличного в силу меланхолии, императора ничто не удерживало от путешествия в том году и неважно куда, в то или иное место его обширной империи. Императрица настойчиво добивалась и добилась разрешения его сопровождать. Этот отъезд прибавил Александру работы. Как если бы видели его в последний раз, каждое ведомство стремилось закончить с ним свои дела; так вот, последние недели пребывания в Санкт-Петербурге он должен был вставать на рассвете и очень поздно ложиться. Наконец, в июне, после службы, спетой, чтобы благословить его путешествие, службы, на которой присутствовала вся императорская семья, он покинул свое горячо любимое Царское Село, которое не дано было больше ему увидеть, и где нам покажут его спальню такой, какой он ее оставил, и вместе с императрицей, в сопровождении нескольких офицеров для поручений под началом генерала Дибича, доверившись кучеру Ивану, отправился в Крым.
К концу августа 1825 года император прибыл в Таганрог, что расположен на берегу одного из заливов Азовского моря, туда, где, как гласит легенда, перед Аттилой, заблудившимся в Проточных Болотах, появилась лань, чтобы вывести его на дорогу на Рим и Париж. В этот город, который нравился императору своим географическим расположением и о котором он часто говорил, что хотел бы сюда удалиться, Александр приехал во второй раз. Остановился в доме губернатора, напротив крепости Азов, что доставила, как вы помните, столько неприятностей Петру Великому; но в доме он почти не задерживался. С утра уходил и возвращался только к обеду. Все остальное время ― в грязь ли, в пыль ли ― ходил пешком, пренебрегая всеми мерами предосторожности, даже теми, к каким обращались жители края, чтобы защититься от вспышек осенней лихорадки, вообще-то весьма многочисленных и жестоких в том году. Ночью спал на походной кровати, положив голову на кожаную подушку. Мы уже отмечали, что представители славянского племени в постелях не нуждаются. Так продолжалось, пока он не узнал, что только что раскрыт заговор в Белой Церкви, и что там покушались не только на трон, но и на его жизнь. Сообщить эту новость прибыл князь Воронцов, губернатор из Одессы, тот самый, кто оккупировал Францию аж до 1818 года.
Александр! С ним, горячо любимым, надеждой, спасительным маяком первых дней, случилось, что заговорщики, выступающие от имени большинства народа, убеждены: этому народному большинству необходима его смерть! Он уронил голову в ладони, шепча:
– Отец мой, отец мой!..
Ночью он писал вице-королю Польши [великому князю Константину] и великому князю Николаю. Затем, обещая императрице вернуться к ней в Таганрог, поехал без нее в Крым, потому что опасались, что у заговорщиков могли быть там сторонники. Император находился в состоянии такого раздражения, не вязавшегося с его характером, что Велли вознамерился задержать его не несколько дней в Таганроге. Он же, напротив, требовал немедленного выезда.
Дорога только осложнила его моральный недуг. Клял лошадей, что еле плетутся, а они неслись, что было сил. Потом он обрушился на плохое состояние дорог, вспылил, отдал распоряжение об их ремонте, в гневе отшвырнул от себя пальто, подставил открытый влажный лоб гибельному дыханию осени, и чем больше Велли умолял его поберечься, доказывая всю опасность такого поведения, тем более опрометчиво вел себя император, и, казалось, бравировал перед лицом опасности. Результат не заставил себя ждать: сначала ― надсадный кашель, а на следующий день, по прибытии в Orietoff ― Орьетов, ― приступ лихорадки. Той самой, что всю осень властвовала в крае ― от Таганрога до Севастополя. Александр потребовал немедленно возвращаться той же дорогой в Таганрог, а так как он полагал, что еще раз смерть его не отпустит, то часть пути ехал верхом; наконец, не имея сил дольше держаться в седле, перебрался в экипаж. Он вернулся в Таганрог 5 ноября. Войдя в дом губернатора, упал в обморок.
Императрица, сама почти умирающая от болезни сердца ― ей выпало пережить Александра всего на шесть месяцев ― нашла в себе силы заняться мужем. Но, несмотря на несколько попыток сбить жар, фатальная лихорадка проявлялась вновь и вновь и каждый раз ― с большей силой.
8-гo императору стало так плохо, что Велли потребовал себе в помощь Стоптингена [Stoptingen], врача императрицы.
12-го проявились симптомы воспаления мозга.
13-гo оба медика объявили императору, что требуется срочное кровопускание. Александр отказался от него наотрез, беспрерывно прося воды со льдом и отталкивая всякое другое питье.
На следующий день, в четыре часа пополудни, он спросил чернил и бумаги, написал письмо, запечатал его и, так как свеча продолжала гореть:
– Друг мой, ― сказал слуге, ― погаси свечу; ее могут принять за восковую и подумают, что я уже умер.
На другой день, к полудню, после очередного отказа позволить сделать ему кровопускание, согласился принять порцию de calomel ― хлористой ртути; это было 14-го. К четырем часам дня болезнь приняла такой угрожающий характер, что позвали священника.
– Sire, ― сказал Джеймс Велли [James Wellye] ― если вы отказываетесь от помощи медицины, то вам ее нужно срочно принять от церкви.
– В отношении помощи, это все, чего остается пожелать, ― ответил император.
15-го, в пять часов утра, в спальню знаменитого больного вошел исповедник.
– Отец мой, ― сказал император и протянул ему руку, ― обращайтесь со мной как с человеком, а не как с императором.
Священник приблизился к кровати, принял императорскую исповедь и соборовал умирающего. Велли вошел, когда исповедник еще находился там и отпускал грехи.
– Sire, ― сказал он, ― очень боюсь за исповедь вашего величества.
– Как это? ― спросил император.
– Ваше величество проявили такое упорство в отказе от всех способов лечения, что богу, может быть, станет угодно расценить вашу смерть как самоубийство.
Императора передернуло.
– Да делайте со мной, что хотите, ― сказал он, ― я принадлежу вам с этой минуты.
Велли тут же приспособил к его голове все 20 пиявок, но было уже слишком поздно: больного охватывал такой пышущий жар, что, несмотря на потерю крови, никакого улучшения не замечалось.
Вот император подал знак придвинуться к нему, как если бы он хотел что-то сказать совсем тихо. Императрица склонилась над его постелью. Но он качнул головой, сказав:
– О! Бог пожелал, чтобы, умирая, цари страдали больше других людей.
Затем, снова откинувшись на подушку:
– Ах! ― прошептал он. ― Они совершили там подлое дело…
Было ли связано это с явлением ему тени Павла?
В ночь с 15-го на 16-e император полностью потерял сознание. В 2 часа 15 минут он скончался. Склонившаяся над ним, императрица закричала. Она ощутила его последний выдох и поняла, что с ним отлетает душа, чтобы держать отчет перед богом. Потом, несколько минут спустя, успокаиваясь, она закрывала глаза императору, что оставались открытыми, обвязала голову платком, чтобы не отвисла челюсть, поцеловала его руки, уже холодные, и, упав на колени, снова молилась до тех пор, пока врачам не удалось проводить ее в другую комнату. Им предстояло произвести вскрытие тела.
Сразу же, как только болезнь принимала сколько-нибудь серьезный оборот, посылали курьера к великому князю Николаю, чтобы сообщить ему о состоянии императора. И курьеры отправлялись один за другим, потому что опасность смертельного исхода нарастала. Наконец, отбыл последний с письмом императрицы к императрице-матери:
«Наш ангел на небе, а я, я еще прозябаю на земле, но надеюсь вскоре соединиться с ним».
В самом деле, с возвращением тепла, императрица Елизавета покинула Таганрог, чтобы поселиться во владении, приобретенном для нее в Калужской губернии. Едва проделав треть пути, она почувствовала слабость, остановилась в Белове, городке в Курской губернии. Через неделю она, в свою очередь, отдала миру последний вздох.
Поговорим о новостях, которые были получены императором в Таганроге и которые произвели на него такой странный эффект.
То ли так совпало, то ли по подозрению, но был смещен с должности командир Саратовского полка Швейковский, на которого рассчитывали, чтобы захватить в Бобруйске императора, великого князя Николая и Дибича. Это смещение вызвало растерянность в Южном обществе, самом пылком, как мы сказали, из двух тайных обществ. Что произойдет, если и другие полки, которые вовлечены или которые их полковники думают вовлечь в заговор, будут обезглавлены, как этот? Решили немедленно поднять 3-й корпус 3-й гусарской дивизии и дивизионную артиллерию, идти на Киев и подослать в Таганрог убийц, чтобы прихлопнуть Александра. Нисколько не сомневаясь, что неожиданное известие о смерти императора вызовет распрю, даже войну, быть может, между Константином и Николаем, решили использовать это обстоятельство для провозглашения республики. Расследование показывает, что убить императора вызвался гусарский полковник Артамон Муравьев[92]92
Муравьев Артамон Захарович (1793―1846) ― полковник, командир Ахтырского гусарского полка, участник Отечественной войны 1812 года; был также членом Союза спасения и Союза благоденствия; после каторжных работ, умер на поселении в Иркутской губернии, в селе Малая Разводная.
[Закрыть], но ему ответили, что он нужнее во главе полка.
В первый день 1826 года, 13 января ― по-нашему календарю, Вятский полк должен был находиться в Тульчине в боевой готовности; собирались арестовать графа Витгенштейна и начальника его штаба Киселева и этим актом подать войскам сигнал к восстанию.
Вспоминаются те два письма, посланные императором Александром из Таганрога великому князю Николаю и польскому вице-королю Константину. Они были получены вовремя. Пестеля арестовали 26 декабря, по нашему, и 14 декабря, по русскому календарю. Его арест обезглавил Южное общество, заглавными фигурами которого были Сергей Муравьев-Апостол, Бестужев-Рюмин, Швейковский, Артамон Муравьев, Тизенхаузен, Вионицкий[93]93
Вионицкий ― среди декабристов не значится.
[Закрыть], Свиридов [Спиридов][94]94
Спиридов Михаил Матвеевич (1796―1854) ― майор Пензенского пехотного полка; был также членом Общества соединенных славян; после каторжных работ, оставлен на поселении в Сибири; приобрел крестьянское хозяйство в 15 вестах от Красноярска ― в деревне Дрокиной.
[Закрыть] и Михаил Лунин[95]95
Лунин Михаил Сергеевич (1787―1845) ― подполковник лейб-гвардии Гродненского гусарского полка; участник военных походов 1805―1807 годов и сражений при Аустерлице, Гельзборге и Фридлянде; участник Отечественной войны 1812 года; масон ложи «Трех добродетелей»; член Союза спасения, Союза благоденствия и Северного общества, участник петербургских совещаний; после 10 лет каторги, отправлен на жительство в село Урик Иркутского округа; за свое сочинение «Взгляд на русское тайное общество с 1816 по 1826 год» помещен в Акатуевский тюремный замок при Нерчинских горных заводах, умер в Акатуе в ночь на 3 декабря.
[Закрыть].
Северным обществом руководили Рылеев[96]96
Рылеев Кондратий Федорович (1795―1826) ― отставной подпоручик, участник заграничных походов 1814―1815 годов; правитель канцелярии Российско-Американской компании; масон, мастер петербургской ложи «Пламенеющая звезда» в 1820―1821 годах; автор вольных стихов и смелых песен; член-сотрудник Вольного общества любителей российской словесности, вместе с Бестужевым-Марлинским в 1823―1825 годах издавал альманах «Полярная звезда»; один из руководителей подготовки восстания на Сенатской площади, предоставлял свою квартиру для совещаний членов Северного общества, по собственным словам и делам, был главнейшим виновником возмущения: «Я мог бы предотвратить оное, но, напротив, был гибельным примером для других»; казнен в числе пяти декабристов.
[Закрыть], князь Трубецкой[97]97
Трубецкой Сергей Петрович (1790―1860) ― князь, полковник, дежурный штаб-офицер 4-го пехотного корпуса; масон и в 1818―1819 годах мастер ложи «Трех добродетелей», член Союза спасения и Союза благоденствия, один из основателей Северного тайного общества с целью ввести республиканское государственное правление, избран директором общества, соавтор «Манифеста к русскому народу»; наказан 20-летней каторгой и последующим поселением в Сибири; амнистирован, переехал в Москву, похоронен в Новодевичьем монастыре.
[Закрыть], князь Оболенский[98]98
Оболенский Евгений Петрович (1796―1865) ― князь, поручик лейб-гвардии Финляндского пехотного полка; член Союза благоденствия, участник восстания на Сенатской площади; отбыл 13 лет каторги, попал на поселение в село Итинцу Верхнеудинского округа Иркутской губернии; амнистирован, умер в Калуге.
[Закрыть], Александр Бестужев[99]99
Бестужев Александр Александрович (1797―1837) ― штабс-капитан лейб-гвардии Драгунского полка; член Вольных обществ: любителей российской словесности и любителей словесности, наук и художеств; писатель под псевдонимом Марлинский; после восстания на Сенатской площади, явился с повинной в Зимний дворец; сослан в Якутск, определен рядовым в армию на Кавказе, дослужился до звания прапорщика, погиб на мысе Адлер в стычке с горцами.
[Закрыть], Батеньков[100]100
Батеньков Гавриил Степанович (1793―1863) ― подполковник корпуса инженеров путей сообщения; член масонской ложи «Избранного Михаила». В заключении проявлял признаки сумасшествия, находился на поселении в Томске, амнистирован в 1856 году, умер в Калуге.
[Закрыть] и Каховский[101]101
Каховский Петр Григорьевич (1799―1826) ― отставной поручик, участник восстания на Сенатской площади; смертельно ранил графа М. А. Милорадовича и командира лейб-гвардии гренадерского полка Н. К. Стюрлера, ранил свитского офицера П. А. Гастфера. Казнен в числе пяти декабристов.
[Закрыть]. Они сразу узнали о смерти императора Александра, о том, что наследником он объявил Константина, хотя тот отказался от права на престол, женившись на княжне Лович, и о подтверждении отказа от трона, после смерти брата, несмотря на настойчивые уговоры Николая, который становился императором. Эта заминка давала большую надежду Северному обществу, где не знали об аресте Пестеля. Оно надеялось поднять часть войск и часть народа, убеждая всех, что отказ Константина ― ложный слух, и что Николай ― узурпатор, захвативший корону брата. Очевидно, что с помощью такой уловки, общество стремилось подрубить под корень воцарение Николая. В случае успеха намечалось вот что:
1. Отставить существующую власть и образовать временное правительство, которое развернуло бы в провинциях формирование полномочных палат выбранных депутатов.
2. Создать две высшие законодательные палаты, одна из которых ― верхняя ― состояла бы из пожизненных представителей.
3. Склонять войска к отказу от присяги императору Николаю, предупреждая все эксцессы с их стороны, но стараясь увеличить число таких частей.
Позднее, чтобы гарантировать строй конституционной монархии, были бы учреждены выборные же на местах провинциальные палаты; далее ― преобразование военных поселений в национальную гвардию, усиление власти муниципалитета, этого палладиума ― органа защиты русских свобод, как назвал его Батеньков, и провозглашение независимости университетов Москвы, Дерпта и Вильны.
За два дня до восстания, 12-го, состоялось собрание у князя Трубецкого. На этом собрании присутствовали два брата Бестужевы[102]102
Бестужев Петр Александрович (1804―1840) ― мичман флотского экипажа, мемуарист; разжалован в солдаты, в 1826 ― 1829 годах участвовал в русско-персидской и русско-турецкой войнах; заболел тяжелым психическим расстройством, жил под надзором в имении Сольцы Новоладожского уезда Новгородской губернии; в 1840 году, по просьбе матери, помещен в дом умалишенных ― в больницу Всех скорбящих.
[Закрыть], Оболенский, Каховский, Коновницын[103]103
Коновницын Петр Петрович (1803―1830) ― гвардейский подпоручик генерального штаба; член Северного общества, разжалован в солдаты, участник русско-турецкой войны 1828―1829 годов; в 1829 году встречался с А. С. Пушкиным; выслужил звание поручика за пять месяцев до смерти.
[Закрыть], Александр Одоевский[104]104
Одоевский Александр Иванович (1802―1839) ― корнет лейб-гвардии Конного полка, участник восстания на Сенатской площади, известен и как поэт; находясь на 8-летней каторге, на послание А. С. Пушкина декабристам в Сибирь ответил стихами «Струн вещих пламенные звуки…»; места его поселений: Тельминская казенная фабрика и село Елань в Иркутской губернии, город Ишим в Тобольской губернии; отправлен рядовым на Кавказ, зачислен в Нижегородский драгунский полк, где сблизился с М. Ю. Лермонтовым, а в 1839 году в Пятигорске познакомился с Н. П. Огаревым; умер от малярии во время экспедиции на Черноморское побережье.
[Закрыть], Сухов[105]105
Сутгоф Александр Николаевич (1801―1872) ― поручик лейб-гвардии Гренадерского полка, участник восстания на Сенатской площади; провел на каторге 13 лет, был на поселении в Иркутской губернии, направлен рядовым на Кавказ; по амнистии 1856 года, восстановлен в правах, в 1870 году получил звание капитана; умер в Боржоми.
[Закрыть], Пушкин [Пущин][106]106
Пущин Иван Иванович (1798―1859) ― коллежский асессор, судья Московского надворного суда; член преддекабристской организации «Священная артель», Союза спасения, Союза благоденствия; участник восстания на Сенатской площади; после 15 лет каторжных работ находился на поселении в Туринске Тобольской губернии; друг А. С. Пушкина и автор мемуаров о нем; окончил свои дни в имении Марьино Бронницкого уезда Московской губернии. (Прим. В. Ишечкина.)
Не путать с поэтом! (Прим. А. Дюма.)
[Закрыть], Батеньков, Якубович[107]107
Якубович Александр Иванович (1796 или 1797 ― 1828) ― капитан Нижегородского драгунского полка, участник заграничных походов 1813―1814 годов; как секундант в дуэли графа А. П. Завадовского с В. В. Шереметевым переведен на Кавказ, в Тифлисе стрелялся с секундантом В. В. Шереметева, то есть с А. С. Грибоедовым, который был ранен в левую ладонь; за Кубанью получил тяжелую рану головы и направление на операцию в Санкт-Петербург; придерживался идеи цареубийства, но участие в тайных обществах не выявлено; в день восстания отказался командовать гвардейским экипажем, на Сенатскую площадь вышел с ротами Московского полка, пробыл недолго, отправился к императору с раскаянием; наказан 20-летней каторгой и поселением в Сибири.
[Закрыть], Щепин и Ростовский [Щепин-Ростовский][108]108
Щепин-Ростовский Дмитрий Александрович (1798―1858) ― князь, штабс-капитан лейб-гвардии Московского полка; членом Северного общества не был, но за два дня и за день до восстания участвовал в совещаниях у Рылеева и Оболенского, клялся держаться присяги, данной цесаревичу Константину; 14 декабря «возбуждал» свою и другие роты, приказывал брать боевые патроны; нанес удар саблей по голове генерал-майору Фридрихсу, сбил с ног бригадного командира, нанес три раны полковнику Хвощинскому, ранил гренадера Красовского в живот и унтер-офицера Моисеева в голову; обрек себя на 13 лет каторжных работ с последующим препровождением на жительство в село Тасеевское Канского округа Енисейской и в город Курган Тобольской губернии; амнистирован в 1856 году, перебрался в село Иваньково Ростовского уезда Ярославской губернии; бедствовал, как и в ссылке получал годовое пособие в размере 114 рублей 28 копеек серебром; умер в Шуе Владимирской губернии.
[Закрыть]. Среди них царил большой подъем. Князь Оболенский, несомненно, более дальновидный, чем другие, много раз повторил, что не надо строить иллюзий в отношении исхода дела:
– Мы погибнем, я уверен в этом; но какой пример всем! Какая слава нам!
Вновь собрались 13-го; и снова ― тот же энтузиазм. Поступило свежее сообщение, что завтра должен появиться манифест по случаю восшествия на престол императора Николая. Каждого обязали на следующий день быть на Сенатской площади или как можно с большим числом привлеченных людей, или лично, если солдаты откажутся к ним присоединиться. Заговорщики тешили себя надеждой, что, благодаря демонстрации, которую они готовятся устроить, император пойдет на переговоры с ними. Тогда они продиктовали бы ему следующие условия:
1. Пригласить депутатов от всех губерний.
2. Опубликовать манифест Сената, который предписывал бы депутатам проголосовать за новые конституционные законы.
3. До формирования временного правительства созвать депутатов царства Польского, чтобы они приняли необходимые меры, направленные на сохранение единого государства.
Возглавить войска, отказывающиеся от присяги, поручалось князю Трубецкому. Сообразно с его приказами, ими командовали бы Якубович и Булатов[109]109
Булатов Александр Михайлович (1793―1826) ― полковник, командир 12-го Егерского полка, участник Отечественной войны 1812 года и заграничных походов, брал Париж и награжден золотой шпагой за храбрость; вечером 14 декабря добровольно явился в Зимний дворец. Был арестован, умер в госпитале в ночь с 18 на 19 января.
[Закрыть].
Наступило 14 декабря. Офицеры в частях принялись за дело. Арбузов[110]110
Арбузов Антон Петрович (1797 или 1798 ― 1843) ― морской офицер, лейтенант; один из основателей тайного Общества гвардейского экипажа и автор его «Статутов»; осужден на 15 лет каторги; после Читинского острога и Петровского завода, умер на поселении в селе Назаровском Ачинского округа Енисейской губернии.
[Закрыть], Александр Бестужев и многие другие сразу убедили матросов отказаться принимать присягу, когда для этой церемонии прибыл генерал-майор Шипов. Морские офицеры арестовали генерала, а когда, минут через десять после этого ареста, раздались выстрелы, Николай Бестужев[111]111
Бестужев Николай Александрович (1791―1855) ― капитан-лейтенант флотского экипажа, изобретатель, художник-акварелист; член Вольных обществ: экономического, учреждения училищ по методике взаимного обучения, поощрения художников; его арестантская судьба надолго совпала с судьбой брата Михаила, но он остался в Селенгинске, создал галерею портретов декабристов.
[Закрыть] крикнул:
– Ребята, слышите? Это убивают ваших товарищей!
Батальон во главе с Бестужевым бросился вон из казармы. Те из офицеров, которые не ожидали такого поворота событий, поспешали позади батальона.
Мятеж почти полностью охватил Московский полк; князь Щепин-Ростовский, Михаил и Александр Бестужевы, Брок[112]112
Брок Алексей Александрович ( 1802―1871) ― поручик лейб-гвардии Московского полка; членом тайных обществ не был, но участвовал в совещании у Щепина-Ростовского накануне восстания, агитировал солдат не присягать Николаю I; переведен в том же звании в Мингрельский пехотный полк, участвовал в русско-турецкой войне 1828―1829 годов, через четыре года поселился в имении матери ― деревне Кяжчине Новоладожского уезда Новгородской губернии; в 1838 году прекращен надзор, разрешен въезд в обе столицы; похоронен в Санкт-Петербурге на евангелическом кладбище.
[Закрыть] и Волков[113]113
Волков Владимир Федорович (?―1826) ― штабс-капитан, командир роты лейб-гвардии Московского полка, участник восстания на Сенатской площади; в том же звании переведен в Тенгинский пехотный полк, дислоцированный на Кавказе.
[Закрыть] бегали в расположении 2-й, 5-й и 6-й рот, повторяя солдатам:
– Вас обманывают, требуя присяги. Великий князь Константин не отказывался от короны. Он схвачен, как и великий князь Михаил, шефствующий над нашим полком.
– Император Константин удвоит ваше жалование! ― кричал Михаил Бестужев[114]114
Бестужев Михаил Александрович (1800―1871) ― штабс-капитан лейб-гвардии Московского полка; арестован на Сенатской площади 14 декабря 1825 года, вместе со старшим братом Николаем попал на каторгу Петровского завода, через 12 лет ― на поселение в город Селенгинск, в 1867 году переехал в Москву.
[Закрыть].― Ребята, долой всех, кто хочет предать императора Константина!
Затем он и князь Щепин приказали солдатам взять боевые патроны, зарядить ружья. Еще князь Щепин приказал восставшим развернуть гренадерское знамя. Сам он бросился к генералу Фридриху, ранил его и поверг наземь ударом сабли, атаковал генерала Шеншина и тоже свалил, нанеся ему глубокую рану; после этого с криком «я всех вас поубиваю, одного за другим!» он действительно укладывает полковника, унтер-офицера и одного гренадера. Наконец, добирается до знамени, завладевает им и во главе рот, поднятых на бунт, спешит со своим трофеем к Сенатской площади.
Якубович и Каховский, в свою очередь, расточительно расходовали свое мужество. Каховский добрался до знаменитого Милорадовича, губернатора Санкт-Петербурга, до того самого удальца, кого называли русским Мюратом, и смертельно ранил его выстрелом из пистолета. Потом, повернувшись, вторым выстрелом он убил майора Штурлера.
Кюхельбекер[115]115
Кюхельбекер Вильгельм Карлович (1797―1846) ― отставной коллежский асессор, товарищ А. С. Пушкина по Царскосельскому лицею; до организации Северного общества, вступил в «Священную артель»; активный участник восстания в Санкт-Петербурге; отправлен в арестантские роты при Динабургской крепости, отбыл 15 лет каторги, находился на поселении в городах Баргузин и Курган, прибыл на лечение в Тобольск, где и умер.
[Закрыть] уже направил пистолет на великого князя Михаила, да сами матросы схватили его за руки.
Нетрудно себе представить, какое страшное смятение творилось на Сенатской площади. Обо всем, что там происходило, сразу же докладывали новому императору. В известном смысле, он находился лицом к лицу с восставшими. События того времени задали программу его характеру, и в течение всех 30 лет царствования он ни на миг себе не изменил.
В ответ на хлопоты относительно переговоров с восставшими, на что те надеялись, он приказал генералу Нидарту объявить гвардейскому Семеновскому полку ― немедленно выступить на подавление мятежников, полку конной гвардии ― держаться наготове, чтобы выступить по первому требованию. Отдав эти распоряжения, он обосновался в главной кордегардии Зимнего дворца, занятого гвардейским Финляндским полком, приказал полку зарядить ружья и блокировать все подходы к дворцу.
В то же самое время очень оживилась Адмиралтейская площадь: во главе с князем Щепиным и двумя Бестужевыми, со знаменем на ветру, с грохочущими барабанами впереди на нее ступили 3-я и 6-я роты Московского полка, скандируя:
― Да здравствует Константин! Долой Николая!
Они вырвались на простор Адмиралтейской площади, но, вместо того, чтобы двинуть прямо на Зимний дворец, который еще не был защищен, замешкались у Сената. Там их встретили и замешались в их ряды гренадеры корпуса и полсотни гражданских во фраках, вооруженные пистолетами и кинжалами. В момент этой встречи, под одним из сводов дворца появился император и бросил взгляд на весь этот гвалт. Был он бледнее обычного, но казался совершенно спокойным. И в течение долгого 30-летнего царствования его часто видели гневным и неистовым, но никогда ― слабым духом.
Тогда же со стороны мраморного дворца раздался нарастающий грохот идущего галопом эскадрона кирасир: показалась конная гвардия под началом графа Алексея Орлова, побочного сына Федора Григорьевича Орлова-IV. Перед графом раскрылись решетчатые ворота, он соскочил с коня, и полк выстроился перед дворцом.
Ударили барабаны Преображенского полка, идущего побатальонно. Батальоны втягивались во двор, где находились император, императрица и юный великий князь. Позади семейства ― конная стража, выстроенная эккером [коленом] пустой угол которого вскоре заполнила артиллерия.
Восставшие смотрели, как совершаются эти грозные маневры, не предпринимая никаких враждебных действий, если не считать крика: «Долой Николая! Да здравствует Константин!» Они ждали подкреплений. Начали, было, кричать: «Да здравствует конституция!» Но солдаты стали спрашивать, что такое конституция; им ответили, что Конституция ― жена Константина, и отказались от этого непонятного лозунга.
Между тем, великий князь Михаил, кого конспираторы объявили схваченным, объезжал казармы и развенчивал эту ложь своим появлением. В казармы Московского полка он прибыл, когда две роты уже ушли, но он помешал другим ротам последовать за ними. Он поспел вовремя, так как вот что здесь происходило.
