Текст книги "Детективные романы и повести"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 40 страниц)

Глава десятая. ЧЕРНАЯ КНИЖЕЧКА

Фурнье долго и пристально смотрел на Элизу, но, убедившись, что она сказала правду, отвернулся и в отчаянии махнул рукой.

– Очень жаль, мадемуазель. Вы поступили честно. Но все же очень жаль.

– Ничем не могу вам помочь, мосье. Простите.

Фурнье сел и вытащил из кармана блокнот.

– В прошлый раз, мадемуазель, вы заявили мне, будто не знаете фамилий клиентов мадам Жизель… А сегодня рассказали, что некоторые из них просили о снисхождении. Значит, все-таки вы кое-что знаете об этих людях?

– Я вам все объясню, мосье. Мадам никогда никого не называла по имени. Она никогда ни с кем не обсуждала своих дел. Но все же человек есть человек, не так ли? Иногда у нее вырывались отдельные восклицания, замечания. Иногда мадам рассуждала вслух.

Пуаро весь превратился во внимание.

– Вот если бы вы привели нам некоторые примеры, мадемуазель…

– Сейчас… Ну вот, хотя бы такой. Приходит письмо. Мадам вскрывает его, смеется коротким, безразличным смехом и говорит: «Хнычете, умоляете, моя дорогая леди. Все равно вам придется платить». Или, обращаясь ко мне, она говорит: «Подумай только! Вот идиоты, нет, они настоящие дураки. Думают, я буду давать им крупные суммы без гарантий! Знать – значит иметь гарантии, Элиза. Знать – это значит обладать властью».

– А вы видели кого-нибудь из клиентов мадам, приходивших сюда?

– Нет, мосье, почти никогда. Вы ведь знаете, они проходили сразу на второй этаж. Чаще всего они приезжали вечером, когда уже было темно.

– До поездки в Англию мадам Жизель находилась в Париже?

– Она приехала в Париж накануне днем.

– А где она была?

– Уезжала на две недели в Довилль, Ле Пине, Пари-пляж и Вимрё. В сентябре она обычно разъезжала по этим городам.

– А теперь, мадемуазель, подумайте и скажите, не знаете ли вы такого, что могло быть хоть как-то помочь нам?

Элиза задумалась. Но потом покачала головой и сказала:

– Нет, мосье. Я ничего не знаю. Мадам была в хорошем настроении. Дела ее шли превосходно, поездка была выгодной, она принесла ей доход. Потом мадам попросила меня позвонить в авиационную компанию «Юниверсал Эйрлайнз» и заказать ей билет на следующий день. На утренний рейс билетов не оказалось, и она получила место на двенадцатичасовой рейс.

– Она говорила, зачем летит в Англию? Она спешила туда по неотложным делам?

– О, нет, мосье. Мадам бывала в Англии довольно часто. Обычно она мне сообщала о своей поездке накануне.

– А в тот вечер к ней приходили клиенты?

– По-моему, был один человек, мосье. Но я в этом не уверена. Может быть, Георг знает лучше. Мне мадам ничего не говорила.

Фурнье вытащил из кармана несколько фотографий, в основном это были моментальные снимки, сделанные в суде во время показаний свидетелей.

– Вы узнаете кого-нибудь из этих людей, мадемуазель?

Элиза взяла фотографии, внимательно посмотрела на них и покачала головой.

– Нет, мосье.

– Надо спросить об этом же Георга.

– Да, мосье. Но, к сожалению, у Георга совсем плохое зрение. Нам очень жаль его.

Фурнье встал.

– Ну что ж, мадемуазель, мы уходим. Я еще раз спрашиваю: вы абсолютно уверены, что ничего не забыли нам рассказать?

– Я? Но что же еще?

У Элизы был страдальческий вид.

– Ладно, все ясно. Пойдемте, мосье Пуаро. Простите, вы как будто что-то ищете?

И действительно, Пуаро как-то странно оглядывал комнату.

– Да, – сказал он, – я ищу и нигде не нахожу…

– А что именно?

– Фотографий. Фотографий родственников мадам Жизель, членов ее семьи.

Элиза покачала головой.

– У нее не было семьи, мосье. Она была совсем одна на целом свете.

– У нее была дочь, – резко сказал Пуаро.

– Да, верно. У нее была дочь, – ответила Элиза и вздохнула.

– Но здесь нигде нет фотографии дочери.

– О, мосье, вы этого не поймете. Это верно, у мадам была дочь, но все это было очень давно. Мадам ни разу не видела ее с самого младенческого возраста.

– Но как же так? – спросил Фурнье.

– Я не знаю, – Элиза многозначительно развела руками. – Все это было в дни молодости мадам. Я слышала, раньше она была очень красивой. Красивой и бедной. Может быть, она вышла замуж, а может, и не вышла. Я, например, думаю, она не была замужем. Несомненно, об этом ребенке как-то позаботились. А потом мадам заболела оспой, болезнь оказалась тяжелой, мадам почти умирала, а когда поправилась, от красоты не осталось и следа. Мадам отказалась от личной жизни и стала деловой женщиной.

– Но ведь она завещала все свои деньги дочери.

– И правильно поступила, – сказала Элиза. – Кому же, как не своему единственному ребенку, должна она была оставить наследство? Друзей мадам не имела, всегда одна-одинешенька. Страстью ее стали деньги, она хотела иметь их все больше и больше. А тратила она мало. И роскоши не любила.

– Она и вам оставила кое-что.

– Да, мне уже сообщили. Мадам всегда была щедрой и великодушной. Каждый год кроме жалованья давала мне значительную сумму. Я очень благодарна мадам.

– Хорошо, – сказал Фурнье. – Мы уходим, а по пути еще заглянем к Георгу.

– Разрешите мне присоединиться к вам через минуту, друг мой, – сказал Пуаро.

– Как хотите.

Фурнье ушел. Пуаро еще раз обошел комнату, сел и в упор посмотрел в лицо Элизе. Под его испытывающим взглядом француженка почувствовала себя беспокойно.

– Мосье хочет еще что-то спросить?

– Мадемуазель Грандье, знаете ли вы, кто убил вашу хозяйку?

– Нет, мосье. Клянусь вам перед богом.

Она произнесла это искренне. Пуаро испытывающе посмотрел на нее и отвел взгляд.

– Хорошо, – сказал он. – Допустим, это так. Но знать – это одно, а подозревать – другое. Нет ли у вас предположений относительно того, кто мог это сделать?

– Понятия не имею, мосье. Я уже сказала об этом инспектору полиции.

– Вы могли сказать ему одно, а мне – другое.

– Зачем вы так говорите, мосье? Почему я должна так поступать?

– Потому что давать показания полиции далеко не одно и то же, что давать их частному лицу.

– Да, – согласилась Элиза, – вы правы.

На ее лице появилось выражение нерешительности. Казалось, она о чем-то задумалась. Пристально разглядывая ее, Пуаро наклонился поближе и сказал:

– Хотите, я вам сам расскажу, мадемуазель Гран-дье? В мои обязанности входит не верить никаким рассказам без подтверждений. Я никогда не подозреваю какого-то одного человека. Я подозреваю всех сразу. Все, имевшие отношение к преступлению, рассматриваются мной как преступники до тех пор, пока тот или иной человек не подтвердит свою невиновность.

Элиза Грандье сердито посмотрела на него.

– Не хотите ли вы сказать, что и меня подозреваете в убийстве мадам? Это уж чересчур! Подобная мысль – просто нелепа. Вам никто не поверит.

Грудь ее то поднималась, то опускалась.

– Нет, Элиза, – сказал Пуаро. – Я не подозреваю вас в убийстве мадам, ее убил один из пассажиров самолета. Значит, это было сделано не вашей рукой. Но вы могли способствовать этому убийству, могли кому-то сообщить подробности поездки мадам в Англию.

– Я этого не делала, клянусь вам.

Пуаро какое-то время молча смотрел на нее. Потом он кивнул головой.

– Я вам верю, – сказал он. – Но, тем не менее, вы что-то скрываете. Да, скрываете! Послушайте меня внимательно. В каждом деле, связанном с преступлением, при допросе свидетелей сталкиваешься с одним и тем же. Каждый что-то старается утаить, хотя довольно часто на поверку это оказываются мелкие, не имеющие отношения к делу детали. Вот и с вами происходит то же самое. О, не отрицайте! Мое имя – Эркюль Пуаро, я-то уж знаю! Когда мой друг мосье Фурнье спросил, уверены ли вы, что ничего не забыли нам рассказать, вы растерялись. И, не желая этого, против своей воли отвечали уклончиво. Значит, что-то здесь есть. И я хочу знать, в чем дело.

– Но это сущий пустяк.

– Возможно. Но все равно, почему бы вам не рассказать? Помните, – сказал он, заметив ее нерешительность, – я не из полиции.

– Да, верно, – согласилась Элиза. Она все еще колебалась. – Мосье, я в трудном положении. Не знаю, как отнеслась бы к этому сама мадам.

– Существует поговорка: «Одна голова – хорошо, а две – лучше». Давайте посоветуемся, вместе обсудим это дело.

Женщина все еще никак не могла решиться.

– Вы очень преданный человек, Элиза, – сказал Пуаро с улыбкой. – Я понимаю, это касается вашего отношения к умершей хозяйке?

– Вы совершенно правы, мосье. Мадам доверяла мне с первого дня, я всегда честно исполняла ее приказания.

– И вы, кроме этого, были еще благодарны ей за очень большую услугу, которую она вам оказала, правда?

– Мосье очень догадлив. Да, правильно. Я этого и не хочу скрывать. Меня обманули, мосье, украли все мои сбережения. У меня был ребенок. Мадам отнеслась ко мне с участием. Она позаботилась, чтобы ребенка устроили на ферме у добрых людей. Ферма была чудесная, мосье, а люди честные. Именно в тот момент она и сказала мне, что она тоже мать.

– Она говорила, сколько лет ее дочери, где она живет и так далее?

– Нет, мосье. Она говорила об этом так, будто этот момент в ее жизни давно прошел и забыт навсегда. Она сказала, так будет лучше. Девочка хорошо обеспечена, ее вырастят, обучат профессии. А она оставит ей наследство после своей смерти.

– Она вам больше ничего не говорила ни о ребенке, ни о его отце?

– Нет, мосье. Но я догадывалась…

– Говорите, мадемуазель Элиза.

– Но ведь это только моя догадка, вы понимаете?

– Да, понимаю.

– Мне казалось, отец ребенка – англичанин.

– А почему вы подумали именно так?

– Я не могу сказать ничего определенного. Но в голосе мадам всегда звучала горечь, когда заходил разговор об англичанах. И еще она очень радовалась, если ей представлялся случай проявить свою власть над англичанином. Но это всего лишь мое впечатление…

– Да, но оно может быть очень ценным. Оно раскрывает возможности… А что с вашим ребенком, мадемуазель Элиза? Это девочка или мальчик?

– Девочка, мосье. Она умерла. Умерла уже пять лет тому назад.

– О, примите мои сожаления.

Они помолчали.

– А теперь, мадемуазель Элиза, – сказал Пуаро, – расскажите мне о том, о чем вы так упорно старались умолчать.

Элиза встала и вышла из комнаты, но тут же вернулась с маленькой потрепанной записной книжкой в руках.

– Эта книжка принадлежала мадам. Она везде брала ее с собой. Но перед отъездом в Англию вдруг потеряла ее и нигде не могла отыскать. Очевидно, положила не на свое место. После отъезда мадам я нашла ее. Она упала за спинку кровати. Я взяла ее в свою комнату, чтобы сохранить до приезда мадам. Все бумаги я сожгла, как только узнала о смерти мадам, но эту книжечку оставила. Потому что о ней мне мадам ничего не говорила.

– А когда вы узнали о смерти мадам?

Элиза замялась.

– Вы ведь услышали об этом от полиции, не так ли? – спросил Пуаро. – Они пришли к вам смотреть деловые бумаги мадам. Но сейф оказался пуст, все документы уничтожены, сказали вы. Но на самом деле в это время они были еще целы.

– Все это правда, мосье, – призналась Элиза. – Пока они искали бумаги в сейфе, я вытащила их из сундука. Да, я сказала, будто сожгла их. И это была почти правда. Я их сожгла при первом удобном случае. Я была обязана исполнить волю мадам. Теперь вы понимаете мое затруднение, мосье? Вы об этом не расскажете в полиции? Для меня это может обернуться очень плохо.

– Я верю, мадемуазель Элиза, вы действовали из самых лучших побуждений. И все же, вы понимаете, очень жаль, что этих бумаг нет. Очень жаль. Но не стоит печалиться о свершившемся. Я не вижу необходимости сообщать нашему уважаемому мосье Фурнье о точном времени их уничтожения. А теперь давайте посмотрим, нет ли в этой книжечке чего-нибудь интересного.

– Не думаю, чтобы вы сумели там что-нибудь найти,  мосье, – сказала Элиза, покачав головой. – Это книжка, в которую мадам заносила незначительные заметки для памяти. В ней только цифры. Без документов и других бумаг они просто бессмысленны.

Она неохотно протянула книжечку Пуаро. Он взял ее и перелистал несколько страниц. На них были карандашные заметки, наспех сделанные небрежным почерком. И все казались совершенно одинаковыми. Вначале шла цифра или группа цифр, затем небольшая приписка.

«С Х-256. Жена полковника. Проживает в Сирии. Полковая касса».

«Дж. Ф. 342. Французский депутат. От Ставинского».

И так дальше. Всего около двадцати таких записей. На последней страничке карандашом было записано:

«Ле Пине, понедельник. Казино, 10.30. Отель «Савой». 5 час. А. В. С. Флит-стрит, 11 час.».

Ни одна из записей не была полной, казалось, они должны были давать Жизель лишь какой-то намек.

Элиза, встревоженная, наблюдала за Пуаро.

– Эти значки ни о чем не говорят, мосье, так мне кажется. В них могла разобраться лишь сама мадам, а посторонним они недоступны.

Пуаро закрыл книжечку и положил ее к себе в карман.

– Она может нам пригодиться, мадемуазель. Вы правильно поступили, отдав ее мне. И ваша совесть может быть вполне спокойна. Ведь мадам никогда не просила вас сжечь эту книжечку?

– Вы правы, – сказала Элиза, и лицо ее просияло.

– Значит, раз уж вы не получили указаний на этот счет, ваш долг отдать эту книжечку полиции. А мы с мосье Фурнье побеспокоимся о том, чтобы вас никто не обвинил в ее сокрытии.

– Мосье очень добр.

Пуаро встал.

– Сейчас я должен пойти к своему коллеге. Еще один последний вопрос: заказывая билет на самолет для мадам Жизель, вы звонили в аэропорт Бурже или в контору авиакомпании?

– Я звонила в контору авиакомпании «Юниверсал Эйрлайнз», мосье.

– Мне кажется, она находится на бульваре Капуцинов?

– Совершенно верно, мосье. Бульвар Капуцинов, дом 254.

Пуаро записал адрес и, попрощавшись, вышел из комнаты.

Глава одиннадцатая. АМЕРИКАНЕЦ

Фурнье был поглощен разговором со стариком Георгом. Детектив выглядел возбужденным и встревоженным.

– Полиция – она и есть полиция, – ворчал старик низким хриплым голосом. – Снова и снова задают одни и те же вопросы. А на что надеются? Думают, рано или поздно надоест говорить правду и тогда начнут пороть чушь? Такую, которая подходит для книжек этих господ.

– Я хочу узнать правду.

– Очень хорошо. Я вам уже всю правду сказал. Да, к мадам приходила женщина, вечером, за день до ее отъезда в Англию. Вы показали мне фотографии, хотели, чтобы я узнал эту женщину. А я вам говорю уже который раз: зрение у меня плохое, уже темнело, я не приглядывался. Вот я и не узнал эту даму. Если бы я даже столкнулся с ней нос к носу, то и тогда я вряд ли ее узнал бы. Ну вот! Вы уже слышали это раза четыре или пять.

– И вы даже не можете вспомнить, была ли она высокая или маленькая, блондинка или шатенка, молодая или старая? Вряд ли этому можно поверить.

Фурнье говорил раздраженно, с сарказмом.

– Ну, тогда и не верьте! А мне-то что? Хорошенькое дельце, когда тебя втягивают в какую-то кашу с полицией. Мне стыдно. Если бы мадам не была убита в самолете, то могли бы придраться и ко мне, будто я, Георг, отравил ее. На полицию это очень похоже.

Пуаро предотвратил вспышку гнева со стороны Фурнье, тихонько взяв его под руку.

– Пойдемте, друг мой, желудок требует. Я считаю, сейчас самое время подкрепиться простой, но сытной пи-шей. Ну, скажем, омлет с шампиньонами, рыба по-нормандски, сыр и красное вино. А какое бы вино вы предпочли?

Фурнье взглянул на часы.

– Верно, – сказал он. – Уже час дня. Пока я разговаривал с этим животным…

И он зло посмотрел на швейцара. Пуаро поддержал старика улыбкой.

– Все понятно, – сказал Пуаро. – Эта безымянная леди была ни высока – ни низка, ни блондинка – ни брюнетка, ни толстая – ни худая. Но, по крайней мере, вы хоть можете нам сказать, была ли она шикарная?

– Шикарная? – спросил Георг, в недоумении глядя на Пуаро.

– Я все понял, – сказал Пуаро. – Она была шикарной женщиной. И у меня есть мысль, друг мой, она превосходно выглядела бы в купальном костюме.

– В купальном костюме? – переспросил Георг. – А при чем здесь купальный костюм?

– А уж это мое собственное мнение. Хорошенькая женщина выглядит еще более привлекательной в купальном костюме. Вы со мной согласны? Посмотрите-ка сюда.

И он передал старику фотографию из журнала «Скетч». На минуту воцарилось молчание. Старик чуть заметно вздрогнул.

– Так вы согласны со мной или нет? – спросил Пуаро.

– Они очень мило выглядят, эти двое, – ответил старик, возвращая фотографию Пуаро. – И если бы на них вообще ничего не было надето, то было бы почти то же самое.

– А это от того, – сказал Пуаро, – что в наше время уже установлено благотворное влияние солнечных лучей на кожу человека. Очень ценное открытие.

Георг хрипло хихикнул и поспешил уйти. Пуаро и Фурнье вышли на улицу, залитую солнцем.

Пуаро заказал завтрак и показал Фурнье свою добычу– маленькую черную записную книжечку. Фурнье обрадовался, хотя не мог скрыть раздражения против Элизы.

– Не судите ее строго, – сказал Пуаро. – Все это естественно, вполне естественно. Полиция! Это слово всегда пугает людей, подобных Элизе. Они безотчетно связывают его с неприятностями, и это повсюду, во всех странах.

– Вот в этом у вас преимущество, – сказал Фурнье. – При частном расследовании из свидетеля можно вытянуть куда больше. Но тут есть и оборотная сторона медали. В наших руках официальные протоколы и вся машина огромной организации.

– Так давайте работать вместе в согласии, – улыбаясь, сказал Пуаро. – А омлет восхитительный.

В перерыве между омлетом и рыбой Фурнье перелистал странички книжки и кое-что списал в свой блокнот. Потом посмотрел на Пуаро и спросил:

– А вы это все прочитали? Да?

– Нет, только бегло взглянул. Разрешите?

Фурнье передал ему книжку. Подали сыр. Пуаро положил книжку на стол. Глаза их встретились.

– Тут есть любопытные записи, – начал Фурнье.

– Пять, – сказал Пуаро.

– Да, согласен. Пять.

Фурнье начал читать переписанные в свой блокнот записи.

СЛ-52. Супруга английского лорда. Муж.

РТ 32. Врач. Харли-стрит.

М. Р. 24. Поддельные антикварные вещи.

X. В. Б. 724. Англичанин. Растрата.

СФ 45. Попытка убийства. Англичанин.

– Прекрасно, друг мой, – сказал Пуаро. – Из всех записей в этой книжечке именно эти пять кажутся мне связанными с пассажирами самолета. Давайте рассмотрим каждую.

– «Супруга английского лорда. Муж», – начал Фурнье. – Это может быть отнесено к леди Хорбери. Как я понял, она заядлая картежница. И, вероятнее всего, могла взять деньги у Жизели. Слово «муж» может иметь одно, или даже два, значения. Первое: долги своей жены должен был покрыть муж. Второе: Жизель знала какой-то секрет леди Хорбери и в случае неуплаты долга угрожала открыть его мужу.

– Совершенно верно, – сказал Пуаро. – Любая из этих альтернатив вполне подходит. Мне же более правдоподобной кажется вторая, и я готов поспорить, что женщиной, навестившей Жизель перед ее отлетом в Англию, была леди Хорбери.

– Ах, так вы думаете, это была она?

– Да. Мне кажется, и вы со мной согласны. У этого швейцара есть некоторая склонность к рыцарству. А ег9 упорная забывчивость наводит на размышления. Леди Хорбери необыкновенно привлекательна. Вы обратили внимание, как он вздрогнул, когда я показал ему фотографию этой леди в купальном костюме? Да, в тот вечер у Жизели была леди Хорбери.

– Она ведь приехала в Париж из Ле Пине следом за Жизелью, – медленно сказал Фурнье. – Видимо, леди в отчаянном положении.

– Да, да. Это тоже вполне вероятно.

Фурнье посмотрел на него испытующим взглядом.

– Но ведь это противоречит вашей идее, не так ли?

– Друг мой, мы уже раз столкнулись с таким явлением, когда улика была направлена совсем не на того человека. И я пока в растерянности. Улика не может быть ложной, но все же…

– А вы не хотите рассказать мне о ваших предположениях, мосье Пуаро?

– Нет. Ведь я могу ошибиться, могу сделать неправильный вывод. И тем самым увести и вас в сторону. Нет, пусть лучше каждый нащупывает свой собственный путь. Но продолжим разбор записей.

– «РТ 32. Доктор. Харли-стрит», – прочитал Фурнье. – Это– может иметь отношение к доктору Врайанту. Больше пока мы сказать ничего не сможем, но, очевидно, должны взять на заметку.

– Этим, конечно, займется инспектор Джэпп, – сказал Фурнье.

– И я тоже, – сказал Пуаро. – Это ведь и по моей части.

– «МР 24. Поддельные антикварные вещи». С некоторой натяжкой может быть отнесено к Дюпонам. Но мне что-то не верится. Мосье Дюпон – археолог с мировой известностью. У него блестящая репутация.

– О, это может служить ему хорошей ширмой, – сказал Пуаро. – Вспомните, дорогой мой Фурнье, какая блестящая репутация, какие возвышенные чувства были у некоторых отъявленных мошенников, пока их не вывели на чистую воду.

– Правда, сущая правда, – со вздохом согласился Фурнье.

– Незапятнанная репутация – первейшая необходимость для успешного сокрытия преступления. Это довольно интересная, но далеко не новая мысль. Однако вернемся к нашему списку.

– «ХВБ 724. Англичанин. Растрата». Написано довольно двусмысленно.

– Да, тут сразу ничего не поймешь, – сказал Пуаро. – Кто растратил? Агент фирмы? Клерк из банка? Во всяком случае, это человек, занимающий какой-то пост в коммерческом деле. Вряд ли им может оказаться писатель или врач. Мистер Джеймс Райдер – единственный представитель коммерции. Он мог растратить деньги, мог занять их у Жизели, чтобы покрыть свою кражу и сберечь репутацию. Что же касается последней записи «СФ 45. Попытка убийства. Англичанин», то она предоставляет нам широкие возможности для размышлений. Писатель, зубной врач, терапевт, бизнесмен, стюард, парикмахерша, великосветская дама – любой из них может оказаться этим СФ 45. Только Дюпонам здесь нет места из-за того, что они французы.

Он жестом подозвал официанта и попросил счет.

– А что же дальше, друг мой? – полюбопытствовал Пуаро.

– Поедем в Сюрте, там могут быть какие-нибудь новости для меня.

– Хорошо. Я еду с вами. А затем я хотел бы навести кое-какие справки, и может быть, вы мне в этом поможете.

В Сюрте Пуаро был представлен начальнику уголовного розыска, с которым он уже встречался несколько лет тому назад при расследовании одного запутанного дела. Мосье Жилль был вежлив и предупредителен.

– Очень рад был услышать, мосье Пуаро, что вас заинтересовало это дело.

– Еще бы, мосье Жилль! Ведь преступление совершено у меня под самым носом. Согласитесь, это для меня оскорбительно. Эркюль Пуаро в буквальном смысле проспал убийство.

Мосье Жилль покачал головой.

– Ох, уж эта мне авиация! В плохую погоду самолеты совсем ненадежны, да, ненадежны. Я сам несколько раз чувствовал себя на краю гибели.

– В таких случаях говорят, что в желудке марширует целая армия, – сказал Пуаро. – Но интересно бы знать, насколько все это влияет на умственные способности? Когда меня схватывает морская болезнь, то я превращаюсь в безмозглое создание. У меня больше нет никакой системы, нет порядка, нет метода, я, Эркюль Пуаро, становлюсь обычным рядовым человеком. Это меня угнетает. А раз уж мы говорим об этом, мне захотелось спросить, как поживает мой друг, восхитительный Жиро?

Благоразумно пропустив мимо ушей фразу: «Раз уж мы говорим об этом», мосье Жилль сказал, что Жиро продолжает продвигаться по службе. Он очень усердный работник. Его энергия неиссякаема.

– Да, таким он был и раньше, – сказал Пуаро. – Как угорелый носился взад и вперед, ползал на четвереньках, успевал бывать одновременно и тут, и там, не останавливаясь ни на минуту, чтобы подумать.

– Ох, мосье Пуаро, это ведь ваша маленькая слабость. Вам больше импонирует работник типа Фурнье. Он у нас последователь новой школы, с уклоном в психологию. Это вам должно нравиться.

– Да, конечно.

– Отлично говорит по-английски. Поэтому мы и послали его в Кройдон. И дело действительно интересное. Мадам Жизель была одной из наиболее известных фигур в Париже. А обстоятельства ее смерти? Просто удивительно! Отравленная стрела, пущенная через трубку. И где? В самолете! Подумайте только, разве это возможно?

– Конечно! – воскликнул Пуаро. – Вполне возможно. Вы сказали совершенно правильно, просто в точку попали… А вот и наш милейший Фурнье. Вижу, у вас какие-то новости.

Меланхолическое лицо Фурнье было на этот раз возбужденным.

– Вот, взгляните. Антиквар-грек по фамилии Зеро-пулос сообщил, что он за три дня до убийства продал стрелы и трубку. Я хотел бы сейчас же, мосье, – он почтительно поклонился начальнику, – побеседовать с этим человеком.

– Конечно, во что бы то ни стало, – сказал Жилль. – А мосье Пуаро тоже поедет с вами?

– Если это возможно, – сказал Пуаро. – Все это интересно. Даже очень интересно.

Антикварная лавка мосье Зеропулоса находилась на улице Сент-Оноре. И считалась одной из лучших в Париже. Здесь было немало вещей и посуды из Персик, из Лурестана, индийские драгоценности невысокого качества, целые полки, заваленные шелками и вышивками из различных стран, масса ничего не стоящих дешевых безделушек. Здесь можно было заплатить миллион франков за вещь, стоившую вдвое дешевле, или отдать десять франков за пятидесятисантимовую безделушку. В основном сюда заходили американские туристы или действительно знающие люди.

Мосье Зеропулос был полным, небольшого роста человеком с крохотными черными глазами, похожими на бусинки. Говорил он охотно и много. Так, значит, господа из полиции? О, он в восторге от встречи с ними. Может быть, они пройдут в его кабинет? Да, он продал трубку и стрелы к ней, это вещица из Южной Америки.

– Вы же понимаете, господа, я продаю все. У меня есть свое пристрастие: Персия. Мосье Дюпон, этот мною уважаемый и почитаемый человек, может за меня поручиться. Он сам частенько заходит сюда познакомиться с моими новыми приобретениями и высказать свое мнение о подлинности некоторых из них. Какой человек! Какой знаток! И глаз у него верный! Он просто чувствует цену вещи! Но я уклоняюсь от темы нашего разговора. У меня есть коллекция, весьма дорогая, известная всем знатокам старины. И, кроме этого, у меня есть – как бы это назвать, мосье? – есть хлам. Всякий заграничный хлам, всего понемножку. Есть вещицы из южных морей, из Индии, из Японии, с острова Борнео. Обычно на такие вещи я заранее не назначаю цены. Если кто-то проявляет интерес, то я приблизительно определяю ее стоимость и называю цену. Конечно, когда начинают торговаться, я снижаю ее и часто получаю лишь половину. Но даже в таких случаях доход у меня бывает неплохой, я это должен признать. А все эти вещи я покупаю у моряков, и обычно по дешевке.

Мосье Зеропулос перевел дыхание и со счастливым видом продолжал говорить, очень довольный своей персоной и тем, как легко и свободно он разговаривает с этими господами.

– Эта трубка со стрелами лежала у меня давно, наверно, года два. Она была вон там, на том подносе вместе с ожерельем из мелких ракушек и красным индийским тюрбаном. А рядом стояли деревянные необработанные идолы и несколько четок из нефрита, очень дешевых. Никто этих вещей не замечал, никто о них не спрашивал. Но вот пришел этот американец и сразу ими заинтересовался.

– Американец?

– Да, да, американец, в этом не могло быть никакого сомнения. Не лучший из американцев. Из тех, кто ничего ни о чем не знает, но хочет привезти домой какую-либо диковинку. Да, я быстренько это сообразил, рассказал об обычаях некоторых племен, о смертельных ядах, которые они применяют. Я объяснил ему, что такие вот вещи поступают в продажу не часто, что их не всегда можно достать. Он спросил о цене, я назвал свою цену. Не очень высокую. Увы. Я ждал, что он начнет торговаться, но он сразу же выложил мне названную сумму. Как жаль, что я так глупо попал впросак, ведь я мог запросить побольше! Я завернул трубку и стрелы в пакет и отдал ему. Вот и все. Но потом, когда газеты написали об этом странном убийстве, я вдруг начал думать. Я думал долго. И, наконец, решил сообщить обо всем в полицию.

– Мы весьма вам признательны, мосье Зеропулос, – сказал Фурнье. – И вам кажется, вы сможете опознать эту трубку и стрелу? В данный момент они в Лондоне, но мы предоставим вам возможность увидеть их и сказать свое слово.

– Трубка была примерно вот такой длины, – Зеропулос на столе отметил небольшой отрезок, – и вот такой толщины. Вот видите, совсем как мой карандаш. Цвет светлый. При ней было четыре стрелы, что-то вроде удлиненных колючек, обесцвеченных на конце, к ним были привязаны маленькие пушистые бантики из красного шелка.

– Из красного шелка? – вдруг резко переспросил Пуаро.

– Да, мосье. Даже вишнево-красные, хотя и немного выгоревшие.

– Странно, – сказал Фурнье. – Вы уверены, что среди них не было ни одного с черным и желтым?

– С черным и желтым? Нет, мосье.

Антиквар покачал головой. Фурнье взглянул на Пуаро и удивился его странной улыбке. Он был как будто чем-то очень доволен и удовлетворен. Фурнье никак не мог понять причины его загадочной улыбки.

– Возможно, – сказал Фурнье, полный сомнений, – что эта трубка со стрелами не имеет ничего общего с убийством. Но, тем не менее, я хотел бы попросить вас описать мне подробно этого американца.

Зеропулос пожал плечами.

– Обыкновенный американец. Говорил в нос. Французского языка не знал. Жевал резинку. У него были очки в черепаховой оправе. Кажется, был он высокого роста, не очень старый.

– Блондин или брюнет?

– Вот этого я вам сказать не могу. Он был в шляпе.

– А вы узнали бы его, увидев снова?

Зеропулос помедлил с ответом.

– Не знаю. Сюда заходит так много американцев. Он был ничем особо не примечателен.

Фурнье показал несколько фотографий, но безуспешно. Ни одна из них не напоминала Зеропулосу того американца.

– Вам не кажется все это напрасной затеей, погоней за недостижимым? – спросил Фурнье, когда они покинули лавку.

– Возможно, – согласился Пуаро. – Но все же я так не думаю. Во-первых, история с ценой. А во-вторых, мне кое-что показалось интересным в рассказе мосье Зеропулоса. А теперь, друг мой, раз уж однажды мы погнались за недостижимым, продолжим в том же духе, пойдемте со мной.

– Куда?

– На бульвар Капуцинов.

– Подождите, но ведь это же…

– Контора «Юниверсал Эйрлайнз».

– Да, конечно. Но мы уже запрашивали там. Они не сообщили ничего интересного.

Пуаро легонько похлопал Фурнье по плечу,

– Но ведь ответы, как известно, зависят от вопросов. Может быть, у них не то спрашивали?

– А вы?

– Ну, а у меня на этот счет есть кое-какие соображения.

Разговор на этом прекратился.

Вскоре они уже были на бульваре Капуцинов. Контора «Юниверсал Эйрлайнз» размещалась в маленькой комнате. Темноволосый симпатичный человек сидел за полированной деревянной стойкой, рядом печатал на машинке мальчик лет пятнадцати.

Фурнье показал свое удостоверение. Клерк по имени Жюль Перро сказал, что он целиком к их услугам. По просьбе Пуаро мальчика отправили в другой угол комнаты.

– То, что мы собираемся вам сказать, сугубо конфиденциально, – сказал он.