Текст книги "Америка против всех. Геополитика, государственность и глобальная роль США: история и современность"

Автор книги: А. Яковенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 47 страниц)

Принятые администрацией Д. Трампа доктринальные документы вызвали множество вопросов. Особенно это касалось положений, определявших порядок применения ядерного оружия Вашингтоном. Вместо четкого разъяснения (как это сделано, например, в принятых в 2020 году Основах государственной политики Российской Федерации в области ядерного сдерживания) американцы пошли по пути туманных намеков и запутывания читателя (видимо, умышленного).

Таким образом, США оставили за собой право единолично определять виновного, в частности как они указали на Россию, якобы вмешавшуюся в президентские выборы в этой стране в 2016 году. При таком подходе цена ошибки – развязывание ядерной войны со всеми вытекающими последствиями для человечества.

После поражения Д. Трампа на выборах 2020 года администрация Дж. Байдена была вынуждена считаться с качественно новой ситуацией в мире и в самой Америке, однако делала это в духе отжившей политики с позиции силы. В Стратегии национальной безопасности, обнародованной в октябре 2022 года, была заявлена демагогическая цель по созданию «открытого, свободного, процветающего и безопасного мира», хотя в реальности речь шла о сохранении американского лидерства путем «победы в соревновании с Китаем» и «сдерживания России», которая была признана более опасным актором для американоцентричного миропорядка, нежели КНР. При этом особый акцент команда Байдена сделала на стремлении адаптировать заявленные в стратегии цели к нуждам американского народа. Фактически было прямо сказано о необходимости подстроить глобальную систему международных отношений под потребности американских избирателей, подчинив внешнюю политику США внутриполитической повестке[81]81
  NSS-2022.


[Закрыть].

Для новой Стратегии, как и для всей линии администрации Байдена, характерен значительно более лицемерный стиль, особенно в сравнении с подходом команды Трампа. Если в стратегии предыдущей администрации прямо обозначалась важность так называемой экономической дипломатии, под которой также подразумевалась санкционная политика как инстру-мент решения внешнеполитических задач, то Дж. Байден ограничивается исключительно общими заверениями о приверженности Вашингтона глобалистским идеалам, а о санкциях упоминает лишь в контексте уже принятых против России мер.

Он продолжает говорить о необходимости диалога по укреплению контроля над вооружениями с Россией (скептического отношения к которому не скрывал его предшественник), тем не менее не конкретизирует, как он может быть воплощен в жизнь в условиях объявленной Москве гибридной войны, которой администрация открыто гордится.

Интересно, что 46-й президент также уделяет куда большее, нежели Д. Трамп, внимание «продвижению демократии», признавая при этом наличие проблем в самих США, однако лишь через призму существования неких антидемократических сил, упоминая о которых, он, по сути, сводит счеты с бывшим конкурентом на выборах и его сторонниками. Несмотря на балансирование ситуации в стране на грани вооруженного гражданского противостояния, администрация Байдена твердо привержена идее сохранять активное американское присутствие (с претензией на лидерство) во всех регионах мира, видя в этом залог поддержания выгодного Вашингтону миропорядка.

Стратегия 2022 года стала свидетельством отказа амери-канского истеблишмента от рефлексии и его стремления и дальше пребывать в вымышленной реальности, в которой во главу угла поставлены мечты ветеранов холодной войны о возвращении к де-факто однополярности. Если документ Д. Трампа, подготовленный за пять лет до этого, предлагал не лишенный традиционного высокомерия, но несколько более взвешенный и рациональный взгляд на международную ситуацию, с куда меньшим фокусом на мессианстве США, его преемник предпочел повторить изжившие себя мантры минувших десятилетий, игнорируя произошедшие в мире изменения, включая провал попытки Вашингтона мобилизовать против России и Китая страны Глобального Юга. Подход Байдена резко контрастирует с реалиями, в которых пытается оперировать его администрация, и наглядно свидетельствует о растущем идеологическом и интеллектуальном кризисе в США.

Другие опубликованные осенью 2022 года стратегические документы администрации Байдена – Стратегия национальной обороны и Обзор ядерной политики – также продемонстрировали сохранение курса США на глобальное доминирование с ярко выраженным антироссийским и антикитайским оттенком. Вашингтон, вновь определив в этих документах КНР как долгосрочного противника, а Россию – как объект новой политики сдерживания, по сути, констатировал начало новой фазы «второй холодной войны», в рамках которой США отводится прежняя роль лидера «демократического лагеря». Противоречие этого постулата реальному положению дел и тенденции к снижению мирового влияния Соединенных Штатов не были приняты во внимание. Ради сохранения (фактически возвращения) глобального доминирования США выразили готовность интенсифицировать милитаризацию космоса и киберпространства, значительно снизив порог риска в рамках противодействия Москве. В том, что касается возможности использования ядерного оружия, США по-прежнему руководствуются крайне расплывчатыми формулировками, развязывающими руки Белому дому и Пентагону в кризисной ситуации[82]82
  NDS-2022, NPR-2022.


[Закрыть].

По прогнозам аналитиков, основанным на анализе американских доктринальных документов, в ближайшие годы политика Соединенных Штатов будет определяться тремя фундаментальными характеристиками.

Во-первых, это стремление во что бы то ни стало сохранить видимость «однополярного момента» в качестве базового наследия «победы в холодной войне», преобразовав его, если того потребуют обстоятельства, в «лидерство в Западном мире» или, еще шире, в кругу «демократических государств», противостоящих «автократиям», прежде всего России и Китаю. Раскол мирового сообщества на два противостоящих друг другу лагеря – привычная для американских элит парадигма, унаследованная от эпохи холодной войны. Она во многом обесценивает послевоенный международный правопорядок с его общими для всех, универсальными нормами и принципами, закрепленными в коллективно принятых международно-правовых инструментах. В результате появляются разговоры о некоем «порядке, основанном на правилах», которые не раскрываются.

Такая линия предполагает «двойное сдерживание» и балансирование на грани «войны на два фронта»: ведение «войны по доверенности» (by proxy) против России в связи с СВО на Украине, в том числе по линии НАТО и в рамках более широкой коалиции государств, готовых в той или иной форме участвовать в неприкрытой экономической войне против России; обострение вокруг Китая, являющегося стратегическим партнером России, ввиду того что он может воспользоваться ситуацией противостояния Запада с Россией для установления контроля над Тайванем, что лишило бы США главного козыря на восточном направлении политики сдерживания.

Во-вторых, США будут вынуждены иметь дело с серьезными социальными и экономическими вызовами – увеличением государственного долга, деиндустриализацией, старением населения и другими проблемами. Предсказуемо продолжится имущественное и этническое расслоение среди американцев. Подобное положение может привести к использованию политическими силами фактора «внешней угрозы» для отвлечения общественного внимания от внутренних проблем, как это уже не раз бывало в истории США.

В-третьих, продолжающееся перераспределение потенциала в мировом хозяйстве постепенно подтачивает основы американской экономики, в которой реальный сектор сегодня представлен незначительно. Наблюдается сокращение отрыва США от потенциальных конкурентов. Соответственно, глобальный курс Вашингтона будет все больше ориентироваться на борьбу с соперниками и попытки повернуть вспять процессы реконфигурации международной экономики, разумеется, в свою пользу.

Изучение эволюции американских доктринальных установок, начиная с «Длинной телеграммы» Кеннана, позволяет сделать вывод о том, что за последние 70 с лишним лет многое в глобальной стратегии США остается неизменным. Более того, целый ряд подходов, выработанных еще на раннем этапе холодной войны, сегодня вновь активно возрождается Вашингтоном. Достаточно вспомнить энергично продвигаемые Белым домом Индо-Тихоокеанские инициативы, которые во многом напоминают давно канувший в небытие блок СЕАТО.

В целом после некоторого ослабления традиционного агрессивного внешнеполитического курса либеральный истеблишмент США с удвоенной силой взялся за устранение препятствий для их (и западной) глобальной гегемонии в рамках политики «двойного сдерживания», которую можно было бы определить как финальный этап 30-летнего периода мировой истории, начавшегося после окончания холодной войны. Обострение между Западом и Россией, вызванное этим стратегическим выбором Америки, все чаще характеризуется как «новая холодная война» или «холодная война 2.0», сопряженная с угрозой перехода в ядерный конфликт.

Иллюстрации к главе 3

Первая страница «Длинной телеграммы» Дж. Кеннана.

Дж. Кеннан – автор «длинной телеграммы», считается идейным отцом доктрины сдерживания

Конференция СЕАТО в Маниле

Б. Обама и С. Райс, советник президента по нацбезопасности, отвечавшая за подготовку Стратегии 2015 года.

Юбилейный саммит НАТО в Вашингтоне (1999).

Д. Трамп пытался трансформировать подходы США к мировой политике, в том числе выступая с критикой блока НАТО.

Одним из практических воплощений установок Дж. Байдена в сфере национальной безопасности стало решение о продаже ядерных подлодок Австралии в рамках инициативы AUKUS.

Глава 4
Глобализация, неолиберализм, «золотой миллиард»

Один из наиболее любимых американскими идеологами приемов аргументации заключается в ссылке на некие «объективные» глобальные проблемы, с которыми борются «прогрессивные» и «демократические» государства во главе с США. Логика американских стратегов проста: если внушить общественности, что терроризм, наркоторговля или тотальная утечка персональных данных – это данность, то сопротивляться попыткам Вашингтона «побороть» эти вызовы не просто неразумно, но и опасно. На этом фоне захватнические войны объявляются борьбой с терроризмом, инспирированные Белым домом антиконституционные перевороты именуются проявлением воли свободолюбивых граждан, а экономическое закабаление отдельных государств и целых регионов – стиранием границ на пути свободного движения товаров.

Подобный стереотип тщательно культивируется не только в средствах массовой информации, но и в стенах университетов, где спонсируемые Белым домом «исследователи» (зачастую отставные политики) публикуют все новые работы, открывая очередные «исторически неизбежные явления», с которыми будет бороться «страна свободы». Одним из наиболее ярких примеров такого рода является изменение климата, с которым в последние годы ожесточенно борется весь коллективный Запад во главе с США, при том, что само это явление мировое научное сообщество до сих пор не смогло убедительно доказать.

США эффективно используют непрерывно нарастающую сложность глобальных процессов в целях сокрытия истинных мотивов своей геополитической стратегии. Уже не первое десятилетие Вашингтоном проводится политика, которая преподносится как благородная борьба с «глобальными проблемами современности» и характеризуется близкими к Белому дому теоретиками едва ли не как поворотная точка в мировой истории.

Поэтому анализ концептуальных основ американской глобальной политики будет неполным без понимания той интеллектуальной (или псевдоинтеллектуальной) среды, в которую погружены творцы американской политики. Речь идет не только о руководстве США, но и о деловых кругах, интеллектуалах и деятелях культуры, общественных активистах – короче говоря, разнообразных группах влияния, которые воздействуют на сердца и умы Америки, а во многом и всего остального западного мира. Многие из этих «борцов» активно работают публично, завоевывая имидж «пророков» и «спасителей человечества» (вспомним известную Грету Тунберг), оказывая на политику такое влияние, какое порой неспособны оказать сотни тысяч простых избирателей. Разумеется, подобные персонажи возникают не на пустом месте, за ними стоят элитарные группы, лоббисты крупнейших корпораций и другие влиятельные структуры. Именно поэтому так важно понимать, какого рода «интеллектуальный товар» они продают американской власти, которая впоследствии навязывает его всему остальному миру, зарабатывая на этом огромные геополитические, экономические и иные дивиденды.

Начать следует, безусловно, с понятия глобализации. Представители американского истеблишмента в наши дни любят говорить об этом феномене, посвящая ему публичные выступления, статьи, популярные книги и научные монографии.

Общепринятого определения глобализации не существует. Данный термин может описывать множество разнородных процессов и явлений, имеющих место в современном мире. В сущности, речь идет о нарастающем взаимодействии национальных экономик в рамках общемировой системы, основанной на усилении интеграции и мирового разделения труда, свободном перемещении капитала и информации, активном использовании достижений научной и технологической революций, размывании барьеров и границ между государствами, социальными группами и индивидами, а также повсеместном распространении определенных систем ценностей и массовой культуры. По сути дела, это определение можно расширять, добавляя в него все новые и новые характеристики.

Шесть волн глобализации (по Й. Терборну[83]83
  См.: Терборн Й. Мир. Руководство для начинающих. М.: ВШЭ, 2015.


[Закрыть])

Глобализация характеризуется в первую очередь так называемым международным разделением труда. В результате формируется своего рода всемирная фабрика, в которой различные страны и регионы отвечают за те или иные производственные участки. В основе этого явления лежит то, что в современной теории мировой экономики обозначается как специализация за счет использования относительных преимуществ. В силу определенных причин (например, выгодное географическое положение или доступность природных ресурсов) производство некоторых видов товаров оказывается менее затратным для одних экономик и более затратным для других. У современных западных экономистов этот вывод уже не одно десятилетие вызывает эйфорию. Они утверждают, что в результате международного разделения труда возникает беспроигрышная ситуация: любая страна может найти свою нишу и начать специализироваться на определенном виде товаров, которые она производит наиболее эффективно. Таким образом, даже те государства, которые наиболее успешны в выращивании бобов, могут повышать свое благосостояние, не отставая от производителей микрочипов или промышленного оборудования.

Из этих рассуждений, которые особенно усердно развивают американские академические экономисты, следует практический вывод: успешная экономика должна быть открытой, что предполагает полную ликвидацию препятствий на пути движения товаров, услуг, капитала, технологий и рабочей силы. Если правительство следует стратегии протекционизма, пытается защитить отечественного производителя с помощью различных искусственных барьеров на пути импортных товаров, то тем самым оно будет оказывать поддержку неэффективным отраслям.

Исходя из этой логики, США при посредничестве международных институтов (ведущим среди которых, безусловно, является ВТО) беззастенчиво навязывают развивающимся странам модель открытой экономики. Следует только убрать все барьеры, а глобализация, как утверждали экономисты из Гарварда и Принстона, сделает свое дело. К сожалению, практика показала, что подобные научные теории являются не чем иным, как оружием массового поражения, благодаря которому Вашингтону удалось последовательно уничтожить зарождавшуюся промышленность десятков государств, попавших в итоге в полуколониальную зависимость от Соединенных Штатов. Подавляющее большинство жертв этой стратегии отчаянно нуждались в финансовой помощи от международных институтов развития и потому предпочитали безропотно следовать рекомендациям «экспертов» из МВФ и Всемирного банка, а в итоге оказывались на обочине глобальной конкуренции. В 1990-е годы такую же стратегию Запад реализовывал и в отношении России.

Экономисты, державшиеся в стороне от модных веяний американской экономической науки и сосредоточивавшие свои усилия на изучении исторического и фактического материала, давно пришли к выводу об абсурдности рецептов «беспроигрышного» встраивания в мировое разделение труда, предлагаемых заокеанскими теоретиками. Один из критиков западоцентричных подходов в экономике норвежский ученый Эрик Райнерт отмечает, что стратегии специализации равносильны тому, как если бы самим американским гражданам предлагали сразу после окончания школы специализироваться на мытье посуды на основании того, что среднестатистический старшеклассник хорошо справляется с грязными тарелками, тогда как для профессий инженера или врача у него явно не хватает навыков[84]84
  Райнерт Э. Как богатые страны стали богатыми, и почему бедные страны остаются бедными. М.: ВШЭ, 2015.


[Закрыть]. Норвежский исследователь добавляет, что в результате применения таких абстрактных теорий к реальным проблемам развивающихся стран последние начинают специализироваться на бедности.

При этом сами США в эпоху становления своей национальной экономики не только не отказывались от защиты отечественного производителя, но и агрессивно применяли весь арсенал протекционизма, отстаивая привилегии для своего бизнеса политическими и военными методами. Не будет преувеличением сказать, что весь XIX век прошел для экономики Соединенных Штатов под знаком протекционизма. Подобных методов Вашингтон не чуждался и перед Первой мировой войной, и даже в период правления такого сторонника экономического прогресса, как Ф. Рузвельт. И в наше время, несмотря на либеральную риторику американских властей, Вашингтон регулярно идет на ограничение доступа зарубежных поставщиков на внутренний рынок. Достаточно вспомнить развязанную Д. Трампом торговую войну с Китаем. Стоит отметить, что антироссийские санкции также всецело укладываются в определение протекционизма. Характерно, что ВТО в этой ситуации предпочитает отмалчиваться.

Другим следствием экономической глобализации является формирование глобальных цепочек стоимости. Разделение труда достигает такой глубины, что любой более или менее сложный продукт в наше время является совокупностью стоимостей, произведенных в различных точках земного шара. К примеру, хотя смартфоны многих известных марок собираются на Тайване, на долю экономики этой страны приходится не более 4 % вклада в добавленную стоимость. Остальное приходится на работу американских дизайнеров, японских инженеров, электронику из Германии, редкоземельные металлы из Китая и других стран. В результате в каждый из смартфонов закладываются результаты труда более 60 000 человек по всему миру, не считая еще порядка 750 000 человек, результаты работы которых используются опосредованно.

Перспективы, которые открывают глобальные цепочки стоимости, очевидны. Однако в то же время нельзя не заметить, что подобные цепочки создают критическую зависимость одних экономик от других, что чревато не только рисками для национальной безопасности отдельно взятых стран, но и угрозой дестабилизации глобальной торгово-экономической системы в целом. Важной характеристикой современных глобальных цепочек является практика «точно в срок», когда для минимизации логистических издержек поставки комплектующих осуществляются ровно тогда, когда это необходимо. Очевидно, что малейшие перебои в выверенной последовательности операций чреваты огромными потерями. Об этом свидетельствует опыт пандемии коронавирусной инфекции, в считанные месяцы погрузившей мировую экономику в глубокий кризис.

Какую политику избирают при этом сами Соединенные Штаты? В ее основе лежит контроль над глобальными цепочками добавленной стоимости с помощью широкого спектра инструментов, среди которых выделяются информационные технологии и военное присутствие на морских торговых путях (хотя эти средства далеко не исчерпывают перечень). Принуждая потенциально успешных игроков следовать заведомо разорительной стратегии, американские политики создают необоснованные конкурентные преимущества для собственной экономики. По сути дела, позиции США в мировой хозяйственной системе – это позиции монополиста, который силой воздействует на потенциальных конкурентов, вынуждая тех отказываться от вхождения в рынок. В итоге несостоявшиеся конкуренты оказываются в положении поставщиков сырья по ценам, удобным монополисту, и одновременно потребителей конечного продукта, произведенного из этого сырья.

В целом политика создания необоснованных конкурентных преимуществ широко применяется корпорациями и внутри США, вызывая огромные дисбалансы в самой американской экономике. При этом в эпоху глобализации внутренние проблемы и противоречия, от которых страдает большая часть граждан Соединенных Штатов, проецируются на весь мир. Разумеется, в развивающихся странах странах Глобального Юга, где экономический «запас прочности» далеко не так велик, как в самих США, эта тенденция имеет куда более серьезные последствия, включая голод и эпидемии. Известный современный экономист Майкл Тодаро сказал: «Когда в Нью-Йорке чихают, остальной мир подхватывает воспаление легких».

Несмотря на то что современный этап глобализации отмечен формированием специфической модели мировой экономики, было бы ошибкой сводить данный феномен исключительно к экономической составляющей. Радикальные перемены наблюдаются также в политической сфере, что связано с целым рядом глубинных трансформаций. Основной среди них является изменение сущности и роли современного государства.

С одной стороны, наблюдаются тенденции размывания функций государства, постепенная передача полномочий другим действующим лицам, таким как корпорации, политические движения или религиозные объединения. С другой стороны, государство было и остается наиболее эффективным инструментом мобилизации ресурсов, а в условиях глобализации его эффективность уже возросла до беспрецедентных масштабов. В связи с этим популярные в 1990-х годах теории, предрекавшие грядущий упадок государства, постепенно ушли со сцены, а их место заняли пугающие предостережения о наступлении эры всесильного государства, способного установить абсолютный контроль над всеми аспектами жизни своих граждан. Авторы этих прогнозов, которые в изобилии появляются как в научной, так и в популярной литературе, а также в искусстве, во многом черпают вдохновение из наблюдений за современными Соединенными Штатами, которые сегодня наиболее ярко демонстрируют обе разнонаправленные тенденции – размывание функций государства и стремительный рост его могущества.

Первое, что следует отметить при анализе роли государства в геополитике эпохи глобализации, это роль его границ. Западные средства массовой информации в течение последних десятилетий активно насаждают в общественном сознании стереотип об устарелости понятия государственной границы. Страны, открывающие друг для друга границы посредством отмены визового и таможенного режима, преподносятся как образец прогресса в международной сфере. Между тем в реальности дело обстоит совершенно иначе. Нынешний мир является в гораздо большей степени закрытым и разделенным, чем, к примеру, в 1900 году. В то время практика выдачи виз и строгого паспортного контроля была исключительным явлением, вызывавшим изумление у граждан большинства развитых стран. Однако в наши дни удивляет скорее обратное. Даже отсутствие визового режима, как, например, в странах Шенгенской зоны, не говорит о полной прозрачности границы. Современные информационные технологии позволяют контролировать трансграничное перемещение людей и товаров гораздо более пристально, нежели традиционные пункты пограничного контроля. Когда обладатель шенгенской визы на автомобиле пересекает, к примеру, границу между Германией и Нидерландами, он может восхищаться прогрессивностью европейцев, обозначивших границу простой информационной вывеской. Однако мало кто догадывается, что установленные под этой вывеской видеокамеры фиксируют не только номера автомобилей, но и характерные черты лиц пересекающих границу путешественников. Эти данные далее направляются для сортировки и анализа в центры обработки информации, находящиеся в ведении европейских спецслужб. Оперативность, с которой ЦРУ и ФБР удается производить аресты на территории Европы, во многом объясняется именно внедрением подобных технологий.

Проблема государственных границ в современном мире демонстрирует одно из основополагающих идеологических и политических противоречий глобализации, которое заключается в декларировании максимальной свободы личности при наличии негласных механизмов контроля, пронизывающих общество. Это противоречие издавна преследует идеологию неолиберализма, которая сегодня фактически возведена в ранг высшего интеллектуального достижения Запада и почитается почти с религиозным пиететом.

Хотя современные либералы, подобно своим предшественникам в XIX столетии, провозглашают свободу в качестве высшей ценности, однако признают, что свобода как таковая имеет тенденцию ограничивать саму себя. Так, из свободной рыночной конкуренции вырастают монополии, а на почве гражданского общества часто создаются авторитарные режимы. Поэтому государство, которое классические либералы мыслили как «ночного сторожа», крайне осторожно обеспечивающего неприкосновенность права собственности, в понимании неолибералов должно взять на себя функции по охране свободы. Например, атаковать профсоюзы, которые под видом защиты прав рабочих создают преграды для функционирования рыночного механизма.

Проблема неолиберализма заключается в неспособности увидеть тонкую грань, за которой функции охраны свободы превращаются в государственный произвол. Большинство американцев и европейцев, искренне считая себя либералами, приветствуют антитеррористическую деятельность Вашингтона, запугивающего граждан скорым пришествием исламистов. Однако те же самые граждане с удивлением обнаруживают, что разведывательная деятельность, направленная на сбор данных о потенциальных террористах, превратилась в тотальную слежку за гражданами.

Западный неолиберализм на протяжении всей своей истории сталкивается с подобным противоречием, впрочем, не пытаясь преодолеть его. Еще в эпоху холодной войны перед проводниками либеральной стратегии вставала дилемма, касающаяся поддержки диктаторских режимов в развивающихся государствах. Их лидеры, которые зачастую представляли собой откровенно фашистские типажи, были преисполнены решимостью бороться с социалистическими силами в своих странах и регионах. Их готовность защищать частную собственность и свободный рынок подкупали либералов в Вашингтоне, которые содействовали в организации переворотов и ведении войн в пользу авторитарных сил.

Предполагалось, что социализм (который во многих случаях обеспечивал несравненно более высокий уровень свободы граждан) является абсолютным злом, тогда как жестокие диктатуры, поддерживающие рынок, со временем переродятся в демократические режимы. Показателен пример Чили, где США оказали мощную поддержку А. Пиночету, который покорил вашингтонских либералов обещаниями в корне уничтожить социалистическую модель, выстраиваемую С. Альенде. Тот факт, что одновременно с проведением либеральных реформ (проходивших под непосредственным надзором американцев) по стране рыскали «эскадроны смерти», тысячами истреблявшие противников режима, не смущал США, лицемерно заявлявших о том, что спасли чилийский народ.

Сегодня ситуация повторяется. Неолиберальная мания использования государства для охраны свободы вырвалась за пределы национальных границ и отныне обрушивается на страны, придерживающиеся альтернативных моделей. Глобализация играет ведущую роль в этом процессе, поскольку, в условиях непрерывно растущей интенсивности информационных потоков и торгово-экономических связей в общемировом масштабе, идеологии становятся одним из продуктов, которые можно покупать и продавать, эффективно встраивая их в общество массового потребления. По сути, сама модель общества, которая имеет в своей основе потребление, как никакая другая близка неолиберальной идеологии. В основе экономической модели неолиберализма лежит идея поддержания спроса, который считается залогом развития.

Собственно говоря, именно проблемы с готовностью частных лиц тратить деньги на товары и услуги считаются современными либералами главной причиной экономических кризисов. В этом случае на помощь приходит государство, которое на сей раз выполняет свою функцию по охране свободы посредством скорейшего преодоления негативного влияния экономического спада. Основной инструмент здесь – государственные расходы, с помощью которых правительство может восполнить недостаток спроса и тем самым вернуть экономику на рельсы нормального функционирования.

Этот вывод экономического характера имеет самое непосредственное отношение к сфере геополитики, поскольку наибольшие возможности для наращивания государственных расходов предоставляет война. В свою очередь, война в эпоху глобализации также радикально меняет свой облик, что не может не сказаться и на облике современного неолиберального государства.

Вплоть до Первой мировой войны подавляющее большинство вооруженных конфликтов имело выраженный формат, который М. ван Кревельд назвал тринитарной (тройственной) войной, или войной по Клаузевицу, в честь великого военного теоретика, описавшего войны классической эпохи. В основе этой модели лежало взаимодействие элементов триады «народ – правительство – армия». Народ, в понимании Клаузевица и его последователей, предоставлял правительству полномочия ведения военных действий, а правительство, в свою очередь, делегировало эти полномочия армии, то есть специально сформированной организации, набранной из народа, но не тождественной ему. Из этого следовал вывод о том, что ведение войны является функцией армии, которая рассматривает в качестве своего противника другую армию, но не другой народ. Война армии против народа (например, военные преступления), а равно война народа против армии (партизанские действия) объявлялись недопустимыми[85]85
  См. об этом: Купряшкин И.В. Современные вооруженные конфликты в трактовке М. Кре-вельда и М. Калдор // Вестник ДГУ, 2017.


[Закрыть].

Эта модель, которая успешно объясняла вооруженные конфликты на протяжении XVIII и XIX столетий, совершенно обесценилась в эпоху глобализации. После удара, нанесенного по ней концепцией тотального конфликта (воплощенного во Второй мировой войне), на сцену вышли войны нового поколения. Национально-освободительные движения, террористические группировки, преступные кланы – все они сформировали качественно новую модель военного конфликта. В ней нет места прежней триаде, поскольку во многих случаях речь даже не идет о государстве. Отсюда возникает феномен современной войны, в которой воюющие группировки могут свободно действовать против мирных жителей и наоборот.