Текст книги "Америка против всех. Геополитика, государственность и глобальная роль США: история и современность"

Автор книги: А. Яковенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 47 страниц)

Одним из направлений ведения информационной войны против нашего государства является искажение истории Великой Отечественной войны и Второй мировой войны. За последние три десятилетия с каждым годом в канун празднования Победы все больше возрастает поток информации, искажающей историческую действительность с целью принижения ведущей роли нашего народа в победе над фашизмом, а на этом фоне преувеличения роли, в первую очередь, США. Это происходит потому, что именно с момента окончания Второй мировой войны в нарративах, продвигаемых США в международной идейно-информационной сфере, отсчитывается начало либерального «миропорядка, основанного на правилах», роль единоличного лидера в котором отведена Америке, соответственно в этой картине мира нет места для победителей за пределами современных союзников США. Постепенная эрозия в глобальном публичном дискурсе роли СССР в победе над фашизмом упрощается тем фактом, что СССР на сегодняшний день больше не существует. Это происходит благодаря тем самым невоенным методам влияния, совокупность которых мы постарались описать в этой главе: использование СМИ, учебных программ, книг, сериалов и кинофильмов. Более того, аналогичными способами происходит настойчивое внедрение нарратива, согласно которому Советский Союз наравне с Германией несет ответственность за развязывание Второй мировой войны. Идет целенаправленная героизация лиц и организаций националистического толка, сотрудничавших с фашистами и уничтожавших гражданское население на оккупированных территориях: русских, евреев, поляков, белорусов.

Таким образом, в условиях интенсивного развития глобального информационного пространства защита от деструктивного информационно-психологического воздействия является одной из приоритетных задач государства. В начале XXI века США при помощи широкого арсенала инновационных технологий стараются сделать глобальное информационное пространство зоной своего военно-политического влияния.

Ответом на этот вызов могла бы стать система адекватных контрмер, направленных на обеспечение технологического, политического и культурно-информационного суверенитета государств, включающая в том числе комплексное импортозамещение американской ИТ-продукции и программного обеспечения (особенно в государственном секторе), а также динамичное развитие собственных интернет-сервисов, платежных систем и средств массовой коммуникации. Не менее важным элементом ответа на соответствующий вызов представляется формулирование и распространение в глобальном идейно-информационном пространстве собственных нарративов, которые могли бы выступить в качестве контрмер в деле противостояния процессу насаждения в сознании международной общественности американоцентричной картины мира, которая, искажая историю и манипулируя фактами, формирует восприятие реальности максимально выгодное американским национальным интересам и укреплению американской гегемонии.

Иллюстрации к главе 22

Последствия агрессии США против Югославии.

Д. Трамп объявляет о создании космического командования.

Американские авианосцы.

Паническая эвакуация американцев и их союзников из Кабула.

Битва за Фаллуджу.

Глава корпорации «Фейсбук» М. Цукерберг на слушаниях в Конгрессе.

Часть четвертая
Власть народа, волей народа и для народа: являются ли США демократическим государством?

Знакомство с основными вехами становления США как государства и завоевания им мировой гегемонии неизбежно приводит к вопросу о феномене американской исключительности. В свою очередь, это поднимает вопрос о соотношении общественно-политического строя Америки и ее государственного устройства с так называемыми демократическими идеалами. Мы уже видели, что на протяжении почти всей истории США, начиная еще едва ли не с колониальных времен, американские элиты были склонны обосновывать «уникальность» своей страны тем, что эти идеалы якобы нашли в ней свое наивысшее воплощение. Миф об «американской демократии», таким образом, образует собой сердцевину мифа об «американской исключительности».

Сегодня США претендуют на моральный авторитет в мире, заявляя во всеуслышание о своем праве выносить суждения о демократичности других государств, давать им оценку с позиции соблюдения прав человека, определения политических правил игры и этических норм в международных делах на глобальном уровне. Именно для того, чтобы корректно судить о степени обоснованности этих притязаний, следует рассмотреть вопрос о том, могут ли современные Соединенные Штаты считаться эталоном демократического устройства.

Реальность состоит в том, что США на сегодняшний день девальвировали свои замашки на лидерство в вопросах демократии политикой двойных стандартов и несоответствием декларируемых ценностей реальным действиям, тем самым морально обанкротив собственные идеалы. Моральный авторитет и сила убеждения давно перестали быть источником американского могущества. США делают ставку на силу, все более грубую и неприкрытую, что само по себе в корне противоречит любым демократическим идеалам. Причем речь идет не только о военной силе, но и о расширяющейся практике использования экономических инструментов в качестве силовых, скрытом вмешательстве в дела суверенных государств, информационно-пропагандистском давлении.

Более того, у себя дома американское государство также утрачивает те немногие признаки демократии, которые ему удавалось сохранять до относительно недавнего времени. Даже некоторые представители американской политической и интеллектуальной элиты вынуждены отмечать этот факт. Кроме того, даже западным разработчикам авторитетных «рейтингов демократических государств» приходится отводить США все более низкие позиции. Так, составители Индекса демократии из консалтингового бюро при либеральном журнале «Экономист» в выпущенном в начале 2017 года обзоре объявили США «несовершенной демократией»[423]423
  Democracy Index 2017 – Economist Intelligence Unit


[Закрыть], отметив таким образом победу на президентских выборах Д. Трампа. Однако еще в 2015 году, до избрания Трампа, к аналогичным выводам пришли исследователи из авторитетного Принстонского университета, подытожившие: «Наш анализ показывает, что большинство американцев на самом деле оказывает весьма незначительное влияние на политику. Разумеется, у американцев есть право голоса, свобода слова и собраний. Тем не менее, поскольку во власти доминируют мощные экономические организации и небольшая группа влиятельных политиков, то претензии Америки на то, чтобы считаться образцом демократического общества, вызывают серьезные сомнения» [424]424
  Исследование Принстонского университета: в США больше нет демократии. РИА. 2015.


[Закрыть]. Впрочем, как мы увидим в дальнейшем, американские ученые здесь явно смягчают свои оценки. Так, правом голоса в современных США наделены отнюдь не все граждане, свобода слова давно существует на бумаге, а свобода собраний жестко регулируется властями. Однако сам факт «серьезных сомнений» в демократичности Америки, исходящий от представителей одного из наиболее авторитетных исследовательских центров этой страны, свидетельствует о многом.

Сегодня Соединенные Штаты находятся на распутье. Действующие в них политические силы неспособны предложить образ будущего, разделяемый широкими слоями общества и подкрепленный конкретной стратегией. Миллионы рядовых граждан «Страны свободы» устали ждать от своих лидеров конкретных решений, получая вместо них звонкие лозунги, не находящие практического воплощения. Американские политики исходят из краткосрочных интересов, а структурные кризисы не разрешаются десятилетиями, что усугубляет упадок американской демократии. Кроме того, США сталкиваются с целым рядом структурных вызовов, подрывающих стабильность и социальную базу их политического режима. В настоящей главе будут рассмотрены основные из этих вызовов. Однако прежде всего нужно определиться с тем, что такое демократия.

Глава 23
Понятие демократии и «геттисбергская формула» Линкольна

Несмотря на то, что понятие «демократия» является одним из наиболее широко используемых сегодня политических терминов, общественные науки до сих пор не выработали единого и общепринятого подхода к определению этой формы организации политической системы, принципов ее функционирования, а также связанной с ними системы идей и ценностей.

Как известно, термин «демократия» возник еще в древней Греции и дословно переводится как «власть народа». Однако сами древние греки понимали демократию отнюдь не как власть народных масс. К политическим процессам в древнегреческих полисах допускалась лишь небольшая часть жителей, отвечавших жестким критериям. За скобками оставались, например, женщины и рабы, в том числе освобожденные – в целом, вероятно, не менее 80 % населения. Более того, древние мыслители (например, Платон[425]425
  Платон. Государство.


[Закрыть]) различали демократию и охлократию, то есть власть толпы, когда политический курс произвольно меняется в зависимости от прихотей неорганизованных масс. Среди прочего греки создали еще целый ряд понятий, которые описывают процессы вырождения демократии, включая олигархию («власть немногих»), когда власть принадлежит небольшой несменяемой группе лиц, и плутократию («власть богатства»), при которой государством правит верхушка богачей (сегодня оба этих термина часто смешиваются). Стоит принять во внимание, что классически образованные отцы-основатели США отлично знали древнегреческую политическую мысль и во многом разделяли ее излюбленный посыл о том, что демократия – это отнюдь не правление народных масс.

За несколько тысячелетий, прошедших со времен Платона и Аристотеля, общественные науки глубоко пересмотрели (и до сих пор продолжают пересматривать) теоретические подходы к демократии, которой в современной политологии посвящены многие сотни томов. Широкое распространение в США и других странах Запада имеет комплексная концепция современной представительной демократии, разработанная Р. Далем – одним из патриархов американской политической мысли. Согласно его теории, «демократию в масштабах государства»[426]426
  Даль Р. О демократии / Пер. с англ. А. С. Богдановского; Науч. ред. О. А. Алякринский. М.: Аспект Пресс, 2000.


[Закрыть] характеризует набор необходимых институциональных средств. Эта совокупность политических и государственных порядков, определяющих сущностные характеристики и свойства современной демократии, согласно модели Даля, включает в себя шесть политических институтов: выборность должностных лиц; свободные, честные, регулярно проводимые выборы; свобода выражения мнений; альтернативные источники информации; автономия ассоциаций (как политических, так и иных общественных объединений граждан); всеобщие гражданские права[427]427
  Даль Р. О демократии / Пер. с англ. А. С. Богдановского; Науч. ред. О. А. Алякринский. М.: Аспект Пресс, 2000.


[Закрыть].

По мнению ряда современных исследователей, предложенный Далем набор политических принципов и институтов, определяющих основы формирования власти в государстве и деятельности граждан, следует дополнить порядками, определяющими демократические основы непосредственно деятельности государственной власти, включая подотчетность и ответственность власти, верховенство закона, разделение властей.

Примечательно, что сам Даль полагал, будто американская политическая система не является демократией, а представляет собой «полиархию»[428]428
  Полиархия: участие и оппозиция / Пер. с англ. С. Деникиной, В. Баранова. М.: ВШЭ. 2010.


[Закрыть] (то есть «многовластие») – систему, построенную на конкуренции и сотрудничестве различных групп интересов, существующих в элите и в обществе. Другой видный американский исследователь и оппонент Даля, Ч. Миллс, считал, что демократия в США – явление в первую очередь институциональное и процедурное, а управление страной строится на балансе сил и интересов между основными группами деловой и политической элиты, контролирующими финансовые и другие экономические активы и властные институты, а также армию и силовые структуры. Проще говоря, формально демократические институты прописаны в законодательстве, однако в какой степени они работают в реальности в условиях борьбы различных игроков, заботящихся прежде всего о своем собственном интересе, а не общественном благе, – большой вопрос (сам Миллс считал, что они, скорее всего, не работают)[429]429
  Согрин В.В. Демократия в США. От колониальной эры до XXI века. М., 2011.


[Закрыть].

Более того, современные ученые не только не смогли прийти к общему пониманию относительно того, что такое демократия, но и выдвинули серьезные сомнения в работоспособности ее процедур, прежде всего электоральных. Еще в конце XVIII в. французский философ Н. Кондорсе[430]430
  Петухова А. Наука о выборах маркиза де Кондорсе. Коммерсант. 2021.


[Закрыть] сформулировал парадокс, в котором показал, что голосование может приводить к взаимно противоречивым результатам, которые не будут отражать предпочтения ни одного из голосующих. Его соотечественник и современник Ж.-Ш. де Борда и вовсе доказал, что никаких универсальных методов выявления коллективных предпочтений в принципе не может быть. Иными словами, в зависимости от выбранного правила подсчета голосов итоги голосования могут быть диаметрально противоположными. Уже в XX столетии эти исследования были переосмыслены в рамках современного математического инструментария, с помощью которого в 1951 г. молодой американский экономист К. Эрроу (в будущем нобелевский лауреат) смог сформулировать и доказать свою знаменитую теорему. Эрроу обозначил несколько интуитивно понятных условий, которым должна отвечать процедура голосования[431]431
  Свойства правил голосования. Теорема Эрроу. ВШЭ. 2020.


[Закрыть]. Это транзитивность (если вариант А предпочтительнее варианта Б, а тот, в свою очередь, предпочтительнее С, то А обязательно должно предпочитаться С), эффективность по Парето[432]432
  Сам этот критерий несколькими десятилетиям ранее сформулировал великий итальянский экономист и социолог В. Парето, посвятивший немало сил критике современных ему европейских демократических режимов, которые он описывал как «плутодемократические» или «демагогические демократии».


[Закрыть] (должна выбираться такая альтернатива, которая улучшает положение некоторых индивидов, при этом как минимум не ухудшая положение других), отсутствие диктаторского принуждения, независимость альтернатив. Согласно теореме Эрроу, если принять перечисленные условия, то не существует таких методов голосования, при которых не возникал бы индивид, предпочтения которого и являются точным исходом голосования. Такого индивида ученый назвал диктатором, отчего саму его теорему иногда называют теоремой о неизбежности диктатора. Этот вывод дает большое количество практических следствий. Например, теоретически все избирательные системы могут быть подвержены манипуляциям.

Таким образом, в современной политической философии так и не дано однозначного ответа о том, что является демократией, каковы ее основные критерии и в какой степени общественно-политическое устройство Америки является демократическим. Более того, есть даже математически строгие аргументы в пользу того, что даже в теории для демократии характерны неустранимые противоречия. Однако это не мешает американским элитам верить в поистине идеальную демократичность государственного строя США, упрямо навязывая эту точку зрения миллионам сограждан, а заодно и остальному человечеству. Дело здесь отнюдь не в политических моделях и рациональных доводах. «Демократия по-американски» стала неотъемлемой частью национальной мифологии. Если говорить предельно откровенно, то она и есть главный национальный миф. Как известно, любой миф живет и развивается по своей логике и своим критериям. И если ученые десятилетиями ломают копья над попытками логическим образом истолковать и объяснить этот миф, то американские политики и идеологи давно уже прочувствовали его интуитивно и активным образом используют.

Один из самых известных эпизодов, связанных с американской демократией, – Геттисбергская речь, произнесенная президентом Линкольном во время церемонии открытия мемориала через четыре с половиной месяца после знаменитой битвы (см. главу 2). Как мы помним, для Америки это было переломное время, когда решалась сама судьба нации и государства. Геттисбергская речь – едва ли не самая краткая из великих публичных выступлений в истории, однако именно она стала одним из главных символов Америки, приобретя практически религиозный оттенок. Отдавая дань памяти павшим в великом сражении, американский лидер призывал соотечественников собрать все силы для того, чтобы реализовать великую историческую миссию: «Нам, живущим, следует посвятить себя великой задаче, все еще стоящей перед нами, – перенять у этих высокочтимых погибших еще большую приверженность тому делу, которому они в полной мере и до конца сохраняли верность, исполниться убежденностью, что они погибли не зря, что наша нация с Божьей помощью возродится в свободе и что власть народа волей народа и для народа не исчезнет с липа Земли»[433]433
  Геттисберская речь. 1863.


[Закрыть].

Заключительные слова («Власть [или «правление»] народа, волей народа и для народа» – «Government of the people, by the people, for the people»)[434]434
  Следует отметить, что формула «власть народа, волей народа и для народа» была позаимствована Линкольном у знаменитого проповедника Т. Паркера (1810–1860). Сохранился экземпляр его проповеди «Воздействие рабства на американский народ» (1850) с многочисленными пометками американского президента.


[Закрыть]  до сих пор воспринимаются гражданами США как самое заветное кредо американской демократии, перед которым меркнут любые выводы политических аналитиков. По сути, именно на этом основании воздвигнут великий национальный миф Америки. От того, насколько успешно этот миф будет поддерживаться, во многом зависит будущее американского государства.

Однако сегодня все больше американцев открыто выражают сомнение в том, что легендарные слова Линкольна по-прежнему адекватно описывают происходящее в Америке. И речь не только о рядовых гражданах. 22 октября 2016 года в ходе своей предвыборной кампании Д. Трамп произнес на поле битвы у Геттисберга собственную программную речь, посвятив ее глубоким внутренним противоречиям, существующим в Америке. В своем выступлении он говорил о всемогуществе корпораций, наносящих ущерб интересам общества, бедности и социальном расслоении, дискриминации, бесконечных военных авантюрах за рубежом, мошенничестве политиков и грязных избирательных кампаниях, продажных средствах массовой информации. Все это, по мнению кандидата в президенты, мешает гражданам США «вернуться к вере и оптимизму, на которые всегда опирался американский характер»[435]435
  Геттисбергская речь Дональда Трампа. 2016.


[Закрыть].

Видный критик современной американской системы, выдающийся экономист, лауреат Нобелевской премии Дж. Стиглиц признается: «На протяжении 25 лет меня мучили три вопроса. Как мы дошли до такой жизни? Куда мы движемся? И можно ли изменить курс? [Я видел] часть ответа в наших экономических провалах – неспособности организовать плавный переход от производственной экономики к экономике услуг, обуздать финансовый сектор, совладать с глобализацией и ее последствиями, а самое главное – не допустить превращения США в страну с экономикой и демократией 1 % населения, для 1 % населения и по желанию 1 % населения» (Курсив наш. – Авт.)[436]436
  Стиглиц Дж. Люди, власть и прибыль. М. 2020.


[Закрыть]. Разумеется, что в последней фразе экономист обыгрывает известные слова президента Линкольна. Следует особо отметить: Стиглиц отнюдь не разделяет политической программы Трампа и, напротив, в свое время сам активно выступал против его политики, считая ее средством не решения, а усугубления внутриамериканских проблем. И все же оба наблюдателя, правый политик и придерживающийся левых взглядов ученый, сходны в том, что демократия в США если не погибла, то уж точно находится на грани гибели.

Правы ли эти и другие критики современного государственного строя в США, предъявляющие свои претензии к американской демократии с совершенно разных политических флангов? Ответ на этот вопрос требует серьезного анализа. И, как представляется, наилучшим подходом будет рассмотреть современный политический и общественный строй США не через призму политологических категорий, сформулированных Далем, Миллсом и десятками других исследователей (хотя их, безусловно, нужно держать в уме), а с точки зрения того, в какой мере сегодня реализуется великое завещание Авраама Линкольна, составляющее краеугольный камень мифа об «американской демократии».

Иллюстрации к главе 23

А. Линкольн в Геттисберге произносит свою знаменитую речь.

Выдающийся исследователь демократии Р. Даль.

Критик современного политико-экономического устройства Запада Дж. Стиглиц.

Статуя Свободы – один из символов американской демократии.

Тюремная фотография Д. Трампа.

Глава 24
Власть народа?

«Власть народа» является первой и, возможно, ключевой составляющей линкольновской формулы. Представление о народе как о главном источнике власти и о возможности любого американца принять участие в отправлении этой власти, внести свой вклад в формирование политики и реализацию судьбоносных для страны решений – это неотъемлемая часть американского мировоззрения. Сам Линкольн своей судьбой дал хрестоматийный пример выходца из низов, «человека, который сделал сам себя», дошедшего до вершин власти и выполнившего историческую миссию – преодоление раскола внутри страны и предотвращение ее распада. Сын разорившегося фермера, выросший в скромной хижине, в которой он вечерами при свете лучины занимался самообразованием после изнурительной работы, достигший всего благодаря силе духа, целеустремленности, дисциплине и кристальной честности («Честный Эйб» – одно из его знаменитых прозвищ), Линкольн собственной биографией заложил основу «мифа о бревенчатой хижине», согласно которому каждый американец, независимо от своего достатка или положения в обществе, может занять президентское кресло, не говоря уже о менее высоких постах[437]437
  Пессен Э. Мифа о бревенчатой хижине. М.: Прогресс. 1987


[Закрыть]. Значительная часть любого школьного учебника истории, по которому учатся американские дети, состоит из бесконечных историй о президентах, министрах, генералах, сенаторах и конгрессменах, росших в бедных семьях и уже с ранних лет столкнувшихся с нуждой и лишениями, которые они смогли преодолеть благодаря своему упорству. Вывод очевиден – такое возможно только в Америке, «стране подлинной демократии».

Тем не менее уже не одно поколение исследователей отмечает, что этот живописный миф имеет мало общего с действительностью. В действительности американская «демократия» с первых десятилетий существования США была пронизана кастовостью. Как мы помним, первым условием вхождения в круг «избранных» уже в XVIII веке считалась принадлежность к колониальной аристократии, ведущей родословную от первых поколений переселенцев. Отцы-основатели США мыслили новое государство в первую очередь как республику, но не как образец народовластия (античные мыслители, напомним, это вполне допускали). Более того, сама мысль о том, чтобы вручить народу возможность влиять на решения власти, была для них пугающей. А. Гамильтон и Дж. Мэдисон в сборнике статей «Федералист», одной из ключевых книг эпохи борьбы за независимость, писали о «полном исключении людей, во всем их коллективном качестве, от любого участия» в управлении государством. Вместо этого им должны руководить избранные, чья «мудрость», подчеркивал Мэдисон, «способна лучше различить истинные интересы их страны». Другого отца-основателя, третьего президента США Т. Джефферсона, «более всего пугало представление о господстве в обществе неимущих масс, людей, стремящихся изменить существующий социальный порядок в своих собственных корыстных интересах». Говоря коротко, основоположники американского государства видели в демократии скорее власть толпы, которой стремились из-бежать[438]438
  Федералист. Политические эссе А. Гамильтона, Дж. Мэдисона и Дж. Джея. М.: Прогресс, 1994.


[Закрыть].

Со временем из колониальной аристократии выросла сложная система кланов, которая к тому же получила свое развитие в корпоративном измерении. Каждое семейство или конгломерат семейств работал в той или иной сфере бизнеса и рассматривал государство прежде всего в качестве средства укрепления своих экономических позиций. Обрастая замысловатой системой отношений типа «клиент – патрон», кланово-корпоративная система формировала «глубинное государство», которое задавало и по-прежнему задает вектор развития Америки независимо от того, кто в данный момент занимает кресло в Овальном кабинете. Более того, многие президенты США являются даже не выходцами из видных кланов, а их выдвиженцами. Подобная практика тщательно маскируется с помощью риторики «бревенчатой хижины». Известный исследователь этого мифа Э. Пессен проследил социальное происхождение десятков президентов США и сделал следующий вывод: «Тот факт, что на высшие посты никогда не выдвигались представители тех классов и групп, которые по своему доходу и профессии являлись преобладающими в американском обществе на протяжении всей его истории, не просто статистическая случайность, не имеющая социального значения, а убедительное свидетельство того, что правит не народ»[439]439
  Цит. по: Пессен Э. Мифа о бревенчатой хижине. М.: Прогресс. 1987.


[Закрыть].

Безусловно, структура и баланс сил в рамках «глубинного государства» не заданы раз и навсегда. Уже упомянутый нами Миллс, один из патриархов американской социологии XX века, писавший в годы холодной войны, полагал, что судьбы Америки решает «тройственный союз», состоящий из Уолл-стрит, Пентагона и военно-промышленного комплекса. Именно они, по мнению Миллса, и являются центрами принятия решений, тогда как «фасад» американской демократии в виде государственных институтов относится к «среднему властному звену», где эти решения только обсуждаются и разрабатываются, но не утверждаются[440]440
  Согрин В.В. Демократия в США. От колониальной эры до XXI века. М. 2011.


[Закрыть].

Названные Миллсом игроки по-прежнему очень сильны, однако сегодня к ним добавляются, к примеру, корпорации из сферы «новой экономики», прежде всего информационных технологий. Такие гиганты, как «Мета» («Фейсбук»), «Алфабет» («Гугл»), «Эппл», «Амазон» сосредотачивают в своих руках ресурсы, о которых может лишь мечтать большинство суверенных государств в мире. Убедительным примером их могущества стали события 2020 года, когда в канун президентской кампании корпорации блокировали аккаунты Д. Трампа и его сторонников. На социальные медиа не распространяются элементарные нормы свободы слова, без которой, как мы помним из списка Даля, демократия невозможна. Важнейшие площадки коммуникаций находятся под политическим контролем коррумпированной высшей американской элиты.

С другой стороны, капитализация перечисленных корпораций во многом зависит от глобального курса США и дальнейшего укрепления американских позиций на мировой арене. В этом отношении современные американские бизнес-гиганты, подобно остиндским компаниям в эпоху колониальных завоеваний, становятся мощным авангардом американской геополитики. Вспомним хотя бы, какой огромный вклад они вносят в поддержку усилий коллективного Запада на Украине. Таким образом, антидемократические тенденции внутри современных США имеют прямую и весьма разрушительную проекцию на весь остальной мир.

Транснациональные корпорации не просто вмешиваются в работу властей США, а открыто навязывают стране и обществу собственные интересы. По мнению широкого ряда экспертов, высшее американское руководство за последние три десятилетия попало под контроль олигархов. В прошлом у Вашингтона имелись определенные рычаги влияния на большой бизнес – корпорации зависели от крупных банков, контролируемых государством. Теперь же ТНК самостоятельно мобилизуют капитал и государственные ресурсы в собственных целях. При этом органы государственной власти раздают контракты и субсидии без какого-либо контроля со стороны общества. Не будет преувеличением утверждать, что именно корпоративный сектор и его интересы сегодня пришли на смену власти народа в США. Вместо рождения в «бревенчатой хижине» путь во власть в Америке начинается с офисов в фешенебельных бизнес-центрах.

Всевластие большого бизнеса в Соединенных Штатах в наши дни почти не встречает никакого сопротивления. Профсоюзное движение и иные формы гражданского общества (еще один критерий Даля), которые составляли мощный противовес корпоративному влиянию в первой половине XX века, во времена холодной войны были фактически разгромлены государством с подачи большого бизнеса, возложившего на профсоюзное движение вину за потерю американской экономикой конкурентоспособности. Для «старой» Америки традиционной была модель бизнеса, при которой предприятия даже в трудные времена старались сохранить своих сотрудников, которые взамен платили своим работодателям еще большей лояльностью, нередко работая на них до конца своей трудовой карьеры. Однако в 1960-1970-е годы американские корпорации в союзе с академическими экономистами выиграли борьбу за «рыночную гибкость», которая сделала наемных работников первыми жертвами кризисных ситуаций, создававшихся, как правило, по вине самих корпоративных дельцов. Вашингтон же охотно принял участие в ослаблении профсоюзов и других организаций, защищавших права американских трудящихся. Власти США откровенно раздражали антивоенные настроения гражданского общества, особенно остро проявившиеся во время Вьетнамской войны. В итоге, как подчеркивает один из крупнейших современных американских социологов Р. Лахманн, «государство и бизнес впервые в американской истории объединили свои усилия для того, чтобы не только ослабить роль государства, но и ограничить демократию»[441]441
  Они испугались. Эксперт. 2007.


[Закрыть].

Этот процесс оправдывался теми же самыми идеями, которые потом легли в основу неолиберальной идеологии: рынок сам разберется со всеми проблемами, а то, что мешает рыночным силам, подлежит демонтажу. Все это привело к тому, что стратегия Вашингтона как внутри самих США, так и в глобальном плане, к настоящему времени стала не результатом выбора, сделанного населением, или хотя бы выбора народных избранников, а всего лишь производной интереса деловых элит, которых американские граждане не только не избирают, но зачастую буквально ненавидят за то, что их компании приходят на земли их штатов на правах колонизатора. Проблема при этом заключается в том, что крупнейшие корпорации ориентированы исключительно на извлечение прибыли, причем в кратко– и среднесрочном горизонте. Тот же Лахманн так констатирует катастрофический результат этой тенденции: «Избавившись от всякого контроля и давления, американский бизнес оказался в ситуации, когда абсолютно некому задавать для него долгосрочные цели. В результате современные США попали в положение, очень похожее на то, в котором были Испания, Франция и Голландия в период их деградации XVII–XVIII вв. Государственный бюджет распределяется исходя из потребностей и пожеланий крупных корпораций и соответствует их сиюминутным интересам по получению прибыли, а не долгосрочным стратегическим целям всего государства. Один из ярких и наиболее опасных примеров такого перекоса – военные рас-ходы»[442]442
  Там же.


[Закрыть]. Прекрасной иллюстрацией к этим словам американского социолога является милитаристский курс «оборонного» Североатлантического альянса, в рамках которого американцами продавливается постоянное увеличение расходов стран-членов (пока что до уровня 2 % ВВП, но это, надо полагать, не предел). В этих целях Вашингтон сочетает запугивание «российской угрозой» с применением политических и экономических рычагов воздействия на союзников в целях укрепления «трансатлантической солидарности». Однако нити этой политики ведут именно в высокие кабинеты корпоративной Америки.

Другим ярким примером того, каким образом американский большой бизнес диктует свою волю Вашингтону, который, в свою очередь, навязывает ее не только мировому сообществу, но и миллионам простых американцев, является санкционная политика. Требуя от союзников безоговорочного принятия рестриктивных мер в отношении той или иной страны, США не принимают в расчет экономические интересы партнеров, продавливая все более затратное, но «идеологически верное» партнерство с американскими компаниями. При этом попросту игнорируются неоднократно подтвержденные на экспертном и даже на государственном уровне оценки европейских экономистов, свидетельствующие о значительной, а в некоторых областях критической зависимости стран Европы от торгово-экономического взаимодействия с Россией.