Текст книги "Америка против всех. Геополитика, государственность и глобальная роль США: история и современность"

Автор книги: А. Яковенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 47 страниц)

Евразия представляется Вашингтону в виде шахматной доски, на которой ведется борьба за мировое господство. Контроль над Евразией автоматически влечет за собой подчинение Африки. Все это, в понимании американских политиков, предопределяет Евразию как сосредоточение геополитических интересов США. В самом деле, значение «мирового острова» сегодня очевидно как никогда.

По мнению Бжезинского, «роль Америки как единственной сверхдержавы мирового масштаба диктует сейчас необходимость выработать целостную и ясную стратегию в отношении Евразии»[38]38
  Бжезинский З. Великая шахматная доска.


[Закрыть]. Сначала Соединенные Штаты должны закрепить в Евразии геополитический плюрализм. На первом этапе – посредством дипломатического маневрирования, исключающего образование враждебных США коалиций. На втором этапе установления контроля над Евразией у Вашингтона должны появиться стратегически приемлемые партнеры, с помощью которых можно создать трансъевразийскую систему безопасности, объединяющую как можно большее число стран и закрепляющую американское глобальное лидерство. При этом стратегической задачей Вашингтона является создание условий, при которых ни одно государство или группа государств Евразии не создали бы потенциал, необходимый для вытеснения Америки либо даже ослабления ее ведущих позиций на евразийском континенте.

Реализация американских геополитических подходов и идей глобального переформатирования мира хорошо прослеживается на примере создания в период холодной войны так называемой петли анаконды – сети военных баз, опоясывавших СССР по периметру его границ и сохраняющихся в настоящее время.

Следует отметить, что Россия – не единственная важная континентальная держава. Особое внимание Макиндера привлекала Германия, которая контролировала своеобразный «малый Хартленд» – территории Центральной Европы. То же самое можно сказать и о Китае, перспективы усиления которого волновали и Мэхэна, посвятившего ряд работ этой проблеме, и Макиндера, и Спайкмена. Особенность Китая, по мнению классиков геополитической мысли, заключается в том, что эта страна может быть в равной степени ориентирована как на континентальную, так и на морскую модели развития.

Опасность, которая может исходить от Китая, с точки зрения классиков западной геополитики, состоит в том, что эта держава может использовать свои обширные континентальные ресурсы для того, чтобы обеспечить морское могущество. На протяжении столетий китайцы делали выбор в пользу сухопутной стратегии. Могущественной империи нечего было искать за морями, поскольку все необходимые ресурсы можно было найти у себя дома. Сегодня ситуация изменилась: не отказываясь от континентальных планов, Пекин возлагает большие надежды на освоение морских пространств, непрерывно наращивая морскую торговлю и развивая военно-морской флот. Эта тенденция вызывает значительные опасения со стороны США, так как в перспективе Желтое, Восточно-Китайское и Южно-Китайское моря могут превратиться фактически во внутренние акватории под контролем Пекина. Это тем более неприятно для Вашингтона, что данный район позволяет контролировать наиболее оживленные морские маршруты мира, которые по своей загруженности не уступают Атлантике, а с учетом роста азиатских экономик открывают все новые возможности.

Еще в 1900 г. Мэхэн в книге «Проблема Азии и ее влияние на международную политику» утверждал, что в обозримом будущем Китай сможет претендовать на роль лидера азиатского мира и начать активно использовать выгодное географическое положение, потеснив западные державы. Американского теоретика при этом волновало, сможет ли США распространить свое влияние на этот регион[39]39
  Mahan A. The Problem of Asia. Its Effect upon International Politics. Taylor and Francis, 2003.


[Закрыть]. В свою очередь, Спайкмен был еще более откровенен. «Современный, возрожденный и милитаризованный Китай с его 400 миллионами населения будет представлять угрозу не только Японии, но и позициям западных держав в азиатском средиземноморье <…> Его географическое положение будет таким, как у США в отношении американского средиземноморья. Когда Китай окрепнет, его текущая экономическая вовлеченность в этот регион несомненно приобретет политический оттенок. Уже сейчас возможно представить тот день, когда прилегающее водное пространство будет контролироваться не британскими, американскими или японскими военно-морскими силами, а военно-воздушными силами Китая»[40]40
  Spykman N. America's Strategy in World Politics: The United States and the Balance of Power. – New York: Harcourt, Brace and Company, 1942.


[Закрыть].

Другой важный игрок в глазах классиков геополитики – Германия. Потенциальный союз этой страны с Россией воспринимался ими как источник смертельной угрозы для евроатлантического сообщества: подобный сценарий неизбежно перечеркнет надежды Соединенных Штатов на доминирование в Евразии. Этот геополитический императив четко сформулировал Киссинджер: «Не в интересах ни одной из стран, чтобы Германия и Россия сконцентрировались друг на друге либо как на главном партнере, либо как на главном оппоненте. Если они чересчур сблизятся, то создадут страх перед кондоминиумом; если будут ссориться, то вовлекут Европу в эскалацию кризисов. У Америки и Европы существует взаимная заинтересованность не допустить, чтобы национальная германская и российская политика бесконтрольно сталкивались в самом центре континента. Без Америки Великобритания и Франция не смогут поддерживать политическое равновесие в Центральной Европе; Германию начнет искушать национализм; России будет не хватать собеседника глобального масштаба. А в отрыве от Европы Америка может превратиться не только психологически, но и географически в остров у берегов Евразии»[41]41
  Киссинджер Г. Дипломатия. М., 1994.


[Закрыть].

Чтобы предотвратить сближение Москвы и Берлина, США выступили в качестве поборника идеи евроинтеграции, «локомотивом» которой должна была стать Германия. Казалось бы, подобная политика противоречит рекомендациям классиков. Достаточно вспомнить, что еще в разгар Второй мировой войны Н. Спайкмен предостерегал американское руководство от создания «Федеративных Штатов Европы», которые стали бы противовесом американскому влиянию в Старом Свете. Однако анализ того, каким образом создавался Европейский союз, а также единая валютная система, показывает, что результат оказался прямо противоположным. В рамках нового объединения Германия стала значительно более ослабленной и, что самое важное, лишилась своего основного конкурентного преимущества – немецкой марки, которая являлась самой стабильной и эффективно управляемой валютой в Европе. Неслучайно в канун создания еврозоны заголовки немецких газет пестрели фразами о «третьей за последние сто лет капитуляции Германии» и «предательстве национальных интересов».

После распада Советского Союза устремления США направлены уже на обеспечение своего влияния в новых независимых государствах. Акцент при этом делается на формировании вокруг России своего рода «санитарного кордона», состоящего из республик Балтии, Украины, Молдавии и государств Закавказья, а также на проникновении в Центральную Азию. Эта идея тоже была четко выражена в трудах Макиндера, особенно в его книге «Демократические идеалы и реальность», где он осмыслял итоги Первой мировой войны и революции в России. Один из идеологов неоконсерваторов 1990-х годов Пол Волфовиц писал: «Наша стратегия после распада СССР должна состоять в том, чтобы сосредоточиться на том, чтобы не допустить появления в будущем потенциальной глобальной силы или глобального конкурента. В первую очередь на территории Евразии»[42]42
  Цит. по: Сушенцов А.А. Международные последствия распада СССР. – М.: МГИМО, 2012.


[Закрыть].

Именно необходимостью решения этих задач, а также контроля над Западной Европой («периферией Евразии») объясняется упорное стремление американцев к сохранению и расширению блока НАТО, а также стойкое неприятие предложений России по разработке Договора европейской безопасности, интеграционных инициатив на постсоветском пространстве, особенно в рамках Организации Договора о коллективной безопасности. Что касается продвигаемой в настоящее время Россией стратегии создания Большого евразийского партнерства, то она, согласно классической англосаксонской геополитике, вовсе является прямым вызовом господству США над «мировым островом» и, следовательно, всем миром.

Мэхэновская доктрина морской силы тоже никуда не исчезла из арсенала американских геополитиков. Другое дело, что она приобретает сегодня в большей степени антикитайский оттенок, по мере того как Пекин все более активно включается в международную экономику, по-прежнему опирающуюся на морскую торговлю, а также наращивает свое военно-морское могущество. Сочетание геополитических идей Мэхэна (контроль морских пространств и закрытие доступа враждебных США военно-морских сил в нужные районы Азиатско-Тихоокеанского региона) и Спайкмена (контроль «окраинных» государств Южной и Юго-Восточной Азии) нацелено в первую очередь на «опоясывание» Китая и сдерживание его растущего влияния в регионе.

Как отмечает известный британский специалист в области морской стратегии Дж. Тилль, глобализация в своей основе имеет морскую торговлю. Гигантским шагом в развитии международной торговли в современном мире стало изобретение контейнера, что позволило вывести морские перевозки на качественно новый уровень. В настоящий момент не менее 90 % товаров в мире так или иначе перевозится по водным артериям[43]43
  Till G. Seapower: A Guide for the Twenty-First Century. London: Routledge, 2018.


[Закрыть].

Таким образом, нет ничего удивительного в том, что контроль над морскими торговыми путями служит одним из столпов американской геополитической стратегии. Именно учения по осуществлению контроля над основными районами движения торговых судов являются истинной целью многочисленных «антипиратских» операций военно-морского флота США. Те же самые мотивы лежат в постоянно наращиваемой активности американского флота у спорных островов в Южно-Китайском море. Не меньший интерес для Пентагона представляют и другие ключевые транспортные артерии – Малаккский, Зондский, Баб-эль-Мандебский проливы, Персидский залив. Сегодня этот список пополняется также Северным морским путем.

Интересно отметить, что после распада СССР и окончания холодной войны на Западе активно высказывалось мнение о том, что эпоха геополитики безвозвратно ушла в прошлое. Наиболее радикальные теоретики, среди которых широко известен американский ученый японского происхождения Ф. Фукуяма (р. 1952), выдвинули идею о «конце истории», согласно которой после крушения СССР во всем мире естественным порядком, чуть ли не автоматически, установятся прозападные либеральные режимы, между которыми в принципе невозможно политическое соперничество[44]44
  Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. – М.: АСТ, 2007.


[Закрыть]. Таким обществам геополитические доктрины будут просто не нужны. Всеобщая конвергенция моделей политического и экономического развития уничтожит любые противоречия между государствами, которые всегда составляли суть мировой истории. На смену конфликтам, порожденным глобальными и локальными проблемами, придет мирное сотрудничество. История «закончится», поскольку лишится самого своего содержания, а вместе с ней «закончится» и геополитика, которая новому миру будет просто не нужна. Ее место займет стратегия внешней политики, которая предполагает решение проблем дипломатическими методами, гибкий подход к межгосударственному взаимодействию, а также апеллирование к многосторонним диалоговым форматам и нормам международного права.

Эти и подобные идеи вызвали настоящую интеллектуальную эйфорию в западном мире. Многие ведущие университеты начали значительно сокращать или вовсе ликвидировать кафедры, занимавшиеся проблемами геополитики, международной безопасности, стратегии. Однако наряду с концепцией «конца истории» внимание общественности захватила разработанная С. Хантингтоном (1927–2008) теория «столкновения цивилизаций»[45]45
  Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. – М.: АСТ, 2003.


[Закрыть]. В рамках этой концепции утверждалось, что основным фактором развития человечества становится не противостояние политических идеологий, а конфликты цивилизаций, имеющие в своей основе глубинные культурные, психологические, религиозные и этнические различия.

«В этом новом мире, – заявлял американский теоретик, – наиболее масштабные, важные и опасные конфликты произойдут не между социальными классами, бедными и богатыми, а между народами различной культурной идентификации <. > Наиболее опасные культурные конфликты – те, которые имеют место вдоль линий разлома между цивилизациями»[46]46
  Там же.


[Закрыть]. Теория С. Хантингтона предполагала, что противоречия, которые вышли на первый план по окончании холодной войны, оказались значительно сильнее тех, что составляли ее сущность. Если политические и экономические системы можно с большим или меньшим успехом подвергать конвергенции и трансформации, то глубинные историко-культурные различия стереть практически невозможно. Следует добавить, что в эпоху холодной войны обе противоборствующие стороны использовали продукты европейской политической мысли, хотя и кардинально различные, а именно либерально-демократические и марксистские учения. Не будет преувеличением сказать, что это был конфликт в рамках одной европейской цивилизации и что прежняя биполярность была способом ее глобального доминирования.

Теория «столкновения цивилизаций» С. Хантингтона, несомненно, находится ближе к реальному положению дел в геополитической картине современного мира. Она была с пониманием воспринята стратегами в Белом доме, несмотря на то, что в академических кругах эта концепция подверглась яростной критике. Впрочем, знакомство с книгами американского исследователя не мешает творцам современной американской геополитики по желанию игнорировать (или же, напротив, намеренно углублять) цивилизационные различия при выработке стратегии укрепления гегемонии США.

Значение классических геополитических теорий для формирования концептуальных основ современной американской стратегии подчеркивается как теоретиками, так и практиками, имеющими отношение к ее разработке. Разумеется, эти доктрины дополняются и переосмысливаются, однако их содержание остается неизменным. В этом нет ничего удивительного, если учесть, что идеологическая направленность глобальной стратегии США, вопреки громким заявлениям официального Вашингтона, мало изменилась со времен холодной войны. В 1990-е годы стратеги в Белом доме радикально изменили геополитический лексикон. Между тем суть геополитической линии США не только осталась прежней, более того, в последние годы наблюдается возвращение к «испытанным» практикам времен противостояния сверхдержав. Все чаще высказывания представителей американского истеблишмента почти дословно повторяют штампы 1945–1990 гг. Такие понятия, как «сфера влияния», «сдерживание», «реалистическое устрашение», «гибкое реагирование», удивительно точно отражают линию, проводимую Вашингтоном в наши дни. Из забвения извлекаются и такие грозные доктрины, как «массированное возмездие» или даже «взаимное гарантированное уничтожение».

Николас Спайкмен утверждал, что «география есть наиболее фундаментальный фактор внешней политики, поскольку это наиболее постоянный фактор»[47]47
  Spykman N. The Geography of Peace. Anchon, 1969.


[Закрыть]. Ему вторит современный автор, журналист, исследователь и в недавнем прошлом один из глашатаев американских неоконсерваторов Роберт Каплан. Утверждая, что «география не есть синоним фатализма», он тем не менее делает многозначительную оговорку: «Она является основным ограничителем и подстрекателем действий государства». В этом можно усмотреть одно из объяснений того, почему геополитические концепции, многим из которых уже более ста лет, до сих пор оказывают серьезное, а порой и решающее влияние на принятие решений американским руководством. В самом деле, фундаментальные факторы географии остаются неизменными. Например, тот факт, что США по сути являются островом, омываемым двумя океанами, а Европа представляет собой ни что иное, как большой мыс, выступающий из евразийского континента.

После окончания холодной войны возникло мнение о том, что геополитика исчерпала себя и к началу XXI века прекратит свое существование в эпоху стремительного распространения либеральных демократий по всему миру. Однако наряду с этой быстро дискредитировавшей себя идеей развивалась и другая точка зрения, согласно которой геополитика исчерпает себя в силу бурного технологического развития человечества. Речь шла, например, о распространении информационных технологий, транспорта и, конечно, революционных изменениях в области способов и методов ведения войны. Действительно, может показаться, что география уходит на второй план в нашу эпоху, когда авиация может подняться с баз на своей территории или в крайнем случае с палубы авианосца и, преодолев моря и горные хребты, нанести удар по противнику. Еще меньшее значение должен иметь географический фактор для таких активно разрабатываемых в наши дни технологий, как глобальный молниеносный неядерный удар, в рамках которого вооруженные силы США надеются получить возможность поразить высокоточными гиперзвуковыми ракетами любую цель в любой точке земного шара в течение часа после получения приказа об атаке.

В результате многих политиков и экспертов охватила эйфория от осознания того, что большинство проблем можно решить «нажатием кнопки». Эта точка зрения восходит еще ко временам Второй мировой войны, когда такие теоретики, как Александр де Северский и Джордж Реннер, а еще ранее итальянский генерал Джулио Дуэ, писали о том, что применение военно-воздушных сил не только в корне изменит характер ведения войны, но и поставит крест на прежнем геополитическом видении мира, которое основывалось на соотношении суши и моря. Сама концепция «кнопочной войны» зародилась в 1960-е – 1970-е гг. среди натовских военных теоретиков, которые развивали идею о том, что можно вести войну без реальных боестолкновений из защищенных командных центров (разумеется, речь шла о войне с применением ядерного оружия).

Череда неудач, постигшая Белый дом в Афганистане, Ираке, Ливии и теперь в Сирии, быстро развеяла заблуждения сторонников «воздушной теории» и прочих технократов. Уже упомянутый Р. Каплан назвал это «местью географии»[48]48
  Kaplan R. The Revenge of Geography. Random, 2012.


[Закрыть]. Вступив в Афганистан, коалиционные силы во главе с США обнаружили, что, несмотря на господство в воздухе и техническое превосходство, они столкнулись с точно такими же проблемами, которые обусловили поражение британцев в англо-афганской войне 1838–1842 гг. Американцы в Афганистане столкнулись с де-факто феодальными племенами, в течение столетий существующими в условиях жесткого климата, отсутствия природных ресурсов и в то же время в опасной близости от богатых торговых путей. Оказалось, что в XXI веке с присущими ему безграничными технологическими возможностями построить государство западного образца в азиатской стране, населенной воинственными горцами, просто невозможно. То же самое случилось в Ираке. Воздушная мощь Соединенных Штатов позволила в считанные дни разгромить армию Саддама Хусейна, однако геополитические особенности региона поставили крест на послевоенных планах Вашингтона по созданию «оазиса демократии» в Междуречье.

Превосходный пример «мести географии» представляет собой деятельность США на Украине. Приветствуя антиконституционный переворот в этой стране и обеспечивая ему мощную идеологическую и информационно-пропагандистскую поддержку Запада, Белый дом делал ставку на противопоставление Европы и России. При этом геополитическая судьба Украины, по мысли вашингтонских пропагандистов, состоит якобы в том, чтобы стать частью европейского сообщества. Глубокая ошибочность этой стратегии, которая в конечном итоге спровоцировала настоящую гражданскую войну на востоке страны, заключается в нежелании понимать тот факт, что государственная граница между Россией и Украиной не обозначает границы между обществами, культурами или цивилизациями. Граница между двумя государствами проходит по равнинному пространству, которое в течение столетий свободно пересекалось представителями различных народов, конфессий, языковых групп, в ходе чего происходил интенсивный экономический, духовный и культурный обмен. Иными словами, никакой границы в геополитическом (а не в административном) смысле этого слова между Россией и Украиной не существовало. Факт географической близости территории Украины и к Европе не означает ее безусловной принадлежности к европейской цивилизации. Именно поэтому планы Вашингтона по одномоментному созданию границы на пространстве, которое исторически отрицает создание какой-либо четкой границы, были обречены на неудачу. Упорство Запада в этом заведомо провальном проекте было оплачено кровью тысяч людей, погибших при проведении Киевом так называемой антитеррористической операции на востоке Украины.

Следует отметить, что у деструктивной американской стратегии создания искусственных границ имеются удивительно точные параллели и идейные предшественники в прошлом. В 1907 г. известный английский государственный деятель лорд Джордж Керзон прочел публичную лекцию, посвященную проблеме границ. Его выступление повествовало преимущественно о том, каким образом можно стереть естественные границы между народами и государствами и вместо них создать новые, искусственные границы для реализации собственных геополитических целей. По сути, этот подход повторяет известный императив «Разделяй и властвуй!»[49]49
  The Romanes Lecture, 1907. Frontiers by Lord Curzon of Kedleston.


[Закрыть]. Интересно, что Керзон, с которым Х. Макиндер тесно общался и обменивался мнениями, после Первой мировой войны был одним из создателей новой карты Европы, которая произвольно делила единые народы, культурные и конфессиональные группы в целях создания «санитарного кордона» по границам России. Стратегию, которая удивительно точно повторяет план Керзона, сегодня реализует в Восточной Европе американское правительство.

Однако американские геополитические амбиции с годами возросли настолько, что в современных условиях даже у США не хватает экономических возможностей для их воплощения в жизнь. Отсюда стремление к созданию глобальной системы «разделения труда» в рамках НАТО, региональных зон свободной торговли и «коалиций желающих» под конкретные военные операции. Таким образом, провозглашаемый западными геополитиками акцент на сотрудничестве является тактическим ходом, призванным экономить ресурсы США.

Самое главное, что осталось неизменным, это сам статус геополитики как концептуальной основы глобальной американской стратегии. Этот феномен глубоко укоренен в психологии руководства Государственного департамента США, которое не признает ценности дипломатических методов. Для любого из руководителей американского внешнеполитического ведомства дипломатия воспринимается как синоним слабости. Расхожим в Госдепе является и мнение о том, что только слабые апеллируют к защите международного права. Большинство американских «дипломатов» вообще не обладают необходимыми профессиональными навыками. Это признают и сами американцы, как, например, ветеран Госдепа Ч. Фримен, отмечающий, что «внешней политикой по большей части занимаются тщеславные дилетанты – наивные идеологи, проводники интересов крупного капитала, силовики, ищущие легкой и хорошо оплачиваемой работы, политические пиарщики и случайные ученые»[50]50
  Фримен Ч. Когда бессильна дипломатия // Россия в глобальной политике. 2014. № 4
  (июль – август). С. 14. Читатель, безусловно, обратит внимание, что перечень Ч. Фримена исчерпывающим образом характеризует абсолютное большинство творцов американской геополитической мысли, упомянутых выше.


[Закрыть].

Вместе с тем для современной геополитики характерен ряд отличительных черт, привнесенных эпохой холодной войны и событиями последующих лет. В первую очередь значительно расширился арсенал геополитических методов. Классическая геополитика мыслилась с точки зрения возможности или, по крайней мере, угрозы применения военной силы. Напротив, в наши дни разработан гибкий инструментарий, который получил собирательное название теории «мягкой силы». Термин предложил в 1990 г. американский политолог Дж. Най (р. 1937), охарактеризовав его как совокупность способов влияния при помощи вовлечения в сотрудничество. «“Мягкая сила”, – пишет Най, – основывается на способности менять предпочтения других»[51]51
  Nye J. Soft Power: The Means to Success in World Politics. – New-York: Public Affairs, 2004. P. 5.


[Закрыть]. Другими словами, речь идет о воздействии на то, каким образом партнер определяет свои национальные интересы и формулирует соответствующие задачи. Фактически ему задают систему координат на уровне ценностей, в том числе внешнеполитических, и иных факторов, что и гарантирует получение желаемого результата. Американский исследователь первоначально выделял три типа ресурсов «мягкой силы» – культуру, политические ценности и внешнюю по-литику[52]52
  Ibid. P. 11.


[Закрыть]. В настоящее время этот список значительно расширился. Западные стратеги быстро осознали, что в роли инструмента «мягкой силы» могут выступать экономическое влияние, информационно-пропагандистские методики и даже конфессиональная политика.

При этом не стоит обманываться насчет самого термина «мягкая сила», так как последствия ее применения могут оказаться не менее катастрофическими, чем результаты задействования «жестких» инструментов вроде военной интервенции.

Одним из ключевых инструментов современной геополитики является экономическое влияние. В настоящее время роль экономической составляющей в геополитической стратегии возросла настолько, что дала жизнь новому термину «геоэкономика». Экономические средства геополитики примечательны тем, что сочетают в себе элементы «мягкой» и «жесткой» силы. Так, в качестве действенного геополитического инструмента Вашингтон использует экономическое закабаление слаборазвитых стран, навязывая им «помощь» по линии международных финансовых институтов – МВФ и Всемирного банка. В 1990-е гг. особенно агрессивно продвигалась практика «вашингтонского консенсуса» – стандартного набора требований к макроэкономической политике государства-реципиента, что приводило к тяжелейшим последствиям, во многих случаях заканчиваясь установлением неформального протектората со стороны МВФ. В настоящее время эта практика переживает свое второе рождение на Украине.

Если в случае «вашингтонского консенсуса» очевидно грубое навязывание условий слабой стороне, то для развитых стран Белый дом избрал стратегию установления «всеобъемлющих» форм экономического сотрудничества, наиболее амбициозными из которых являются Трансатлантическое торговоинвестиционное (ТТИП) и Транстихоокеанское партнерство (ТТП). Теоретически эти соглашения способны принести значительные экономические дивиденды как США, так и их заокеанским партнерам. Однако в реальности речь идет не о безобидных зонах свободной торговли, а о полноценном подчинении центров экономической силы в Европе и Азии интересам Соединенных Штатов, по сути создании инструментов по сдерживанию России и Китая, которые оставались бы «за бортом». Администрация Д. Трампа в русле своей философии «Америка прежде всего» отказалась от участия в обоих проектах, что создало «окно возможности» для Китая, который в ноябре 2019 г. добился заключения соглашения о Всестороннем региональном экономическом партнерстве (ВРЭП) со своим участием и опорой на АСЕАН, а также парафировал Инвестиционное соглашение с Евросоюзом. Смена администрации в результате выборов 2020 года создала условия для возобновления трансатлантического партнерства, включая подключение ЕС к линии Вашингтона на торговоэкономическое и технологическое сдерживание Китая.

В наши дни становится очевидным, что Вашингтон никогда не отказывался от доктрин, выработанных во времена холодной войны. Классические геополитические теории и подходы не только не устарели в наши дни, но даже приобрели новое звучание и дополнительную актуальность. Созданные еще 50-100 лет назад доктрины прекрасно укладываются в канву современной американской картины мира. Благодаря этому теории, которые были рассмотрены выше, представляют не только исторический, но и вполне практический интерес и до сих пор активно используются стратегами в Соединенных Штатах.

Сегодня американское геополитическое мышление эволюционировало, проделав масштабный и долгий путь. На первый план вышли экономические инструменты, которые вполне могут являться образцом геополитической «жесткой силы». В пользу этого говорит и открытая экономическая война, развязанная Западом против России под предлогом проведения СВО на Украине. Она является заменой войне «горячей», к которой Запад, по его собственному признанию, не готов. Отсюда и появление такого понятия, как гибридная война, в которой главная роль отводится экономическому и иному санкционному давлению, а также информационному противоборству. Легко заметить, что потери, которые сам коллективный Запад несет в санкционном противостоянии с Россией, по своей тяжести приближаются к полноценной войне.

В целом попытка Вашингтона воспользоваться временным ослаблением государственных институтов (в том числе и в России) и под прикрытием «экономической помощи» по линии МВФ и Всемирного банка построить на развалинах прежних режимов марионеточные государства провалилась. Уже к началу XXI столетия стало очевидно, что предсказанного «конца истории» со всеобщей конвергенцией социальных и экономических систем, их сведением к общему знаменателю неолиберальной экономической политики не предвидится. Решительные действия российского руководства в 2022 г. подвели окончательную черту под этими авантюристическими планами.

Иллюстрации к главе 1

Карл Риттер (слева), Фридрих Ратцель (в центре) и Рудольф Челлен (справа) считаются основоположниками современной геополитики. Все они были академическими учеными, которые пытались найти общую взаимосвязь между политическим развитием государств и географическими характеристиками территорий, которые занимали эти государства.

Фредерик Джексон Тёрнер был одним из наиболее уважаемых академических историков своего времени. Его «теория фронтира» явилась одной из первых американских геополитических доктрин.

Альфред Тайер Мэхэн – автор доктрины «морской силы».

Карл Хаусхофер и Рудольф Гесс в начале 1920-х гг.

The Fleet Passing Through Mngellun Struils

«Великий белый флот» в Магеллановом проливе.

«Мягкая сила» США. Дядя Сэм предлагает выбор между солдатом и школьным учителем. Журнал Puck, 1901.

Знаменитая картина Джона Гаста «Американский прогресс» (или «Шествие Америки»; 1872 год) стала воплощением метафоры «манифеста судьбы», который и сегодня оказывает серьезнейшее влияние на умы американцев. На картине аллегорическая Америка в виде женщины в белом ведет поселенцев на Запад. В одной руке она держит учебник, в другой – телеграфный провод.

Карта Х. Маккиндера.

Римленд – карта Н. Спайкмена.

Г. Киссинджер и З. Бжезинский.