Текст книги "Америка против всех. Геополитика, государственность и глобальная роль США: история и современность"

Автор книги: А. Яковенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 47 страниц)

Глава 7
Возникновение мифа о «Стране свободы»: прав ли был Алексис де Токвиль?

Итак, становление американской государственности началось задолго до провозглашения в 1776 г. Соединенных Штатов Америки. Американское государство было основано выходцами из Англии, в большинстве своем принадлежавшими к пуританам, по сути религиозными фанатиками, которые привыкли видеть во всем промысел высших сил и чье поклонение Богу нередко принимало экстремистские, даже бесчеловечные формы. Несмотря на то что пуритане покинули свое прежнее отечество в первую очередь потому, что считали современное английское общество глубоко греховным, они принесли на американскую землю многие социальные и экономические институты, которые совершенствовались в течение столетий. Прецедентное право, развитое для своего времени гражданское общество, относительно высокая социальная мобильность, преобладание частной инициативы, высокоорганизованные торговые институты – эти и многие другие сильные стороны английского общества, которые помогли Англии со временем стать мировой империей, были успешно перенесены на американскую почву.

Тем не менее общество, которое удалось построить английским колонистам, не стало улучшенной копией английского. Напротив, уже в XIX столетии стало очевидно, что Соединенные Штаты Америки обладают особыми признаками государственности, которые не только отличают их от Англии, но делают непохожими вообще на какое бы то ни было из современных обществ.

Одним из первых европейских наблюдателей, отметивших это, стал Алексис де Токвиль (1805–1859). Будучи еще совсем молодым человеком, Токвиль был отправлен в рабочую поездку по США с целью изучения местной пенитенциарной системы. Путешествие молодого француза затянулось, и его исследование со временем вышло за рамки первоначальной задачи, превратившись в анализ американского общества, прежде всего его политического устройства. Результатом стала знаменитая книга «Демократия в Америке»[121]121
  Токвиль А. де. О демократии в Америке. М., 2018.


[Закрыть], вышедшая в 1835 г. Некоторые называют ее лучшей книгой о демократии, другие – лучшей книгой об Америке. И хотя труд Токвиля действительно является значимым произведением общественной мысли своего времени, вряд ли его можно считать непредвзятым. Книга «Демократия в Америке» от начала до конца проникнута восторженно-апологетическим духом. При ее чтении может сложиться впечатление, будто США представляют собой венец политической истории человечества, общество будущего, которому непостижимым образом за считанные десятилетия удалось достичь того, чего другие государства не могут добиться столетиями. Разумеется, труд французского исследователя не теряет своей популярности и в современной Америке.

В работе Алексиса де Токвиля многое из того, что в той или иной степени можно было встретить в современном ему американском обществе, было гипертрофировано воображением автора. Француза удивляет, каким образом американцы способны самостоятельно выстраивать общественную жизнь, не прибегая к помощи государства, которое к тому же само не желает вмешиваться больше, чем требуется. Американцы склонны к самоорганизации: они объединяются в общества и клубы по любому поводу, что нередко доходит до абсурда, однако часто помогает решать социальные проблемы своими силами. При этом американское правительство и государственный аппарат, как отмечает Токвиль, немногочисленны и имеют относительно небольшие полномочия, не стремясь приумножить свою власть над народом. В Соединенных Штатах, с удивлением восклицает автор «Демократии в Америке», даже нет прослойки чиновников как таковой. Продолжая перечисление того, чем его удивили Америка и американцы, француз отмечает, что американцы – хорошие солдаты, однако сами по себе миролюбивы и не стремятся воевать с другими государствами. Они изобретательны, дружелюбны, гостеприимны, открыты, ответственны и вместе с тем в нужный момент готовы взять на себя разумный риск.

Несложно понять, что книга Токвиля является исчерпывающим каталогом мифов о США и американцах, большинство из которых не только существуют в наши дни, но и активно используются официальной пропагандой. Впрочем, в этом нет вины автора. Нужно понимать, что француз описал то, что увидел и смог понять, а в самих США он был только несколько месяцев. При этом он преимущественно посещал наиболее крупные города и поселки. Далеко в стороне от маршрута Токвиля остался знаменитый фронтир, где, как мы помним, властвовали совсем иные порядки, чем на Восточном побережье.

Поэтому многое осталось скрытым от глаз французского путешественника: чудовищный геноцид индейцев, которых Белый дом упорно отказывался признавать американскими гражданами; двуличие в вопросах рабства; жестокая расовая и этническая сегрегация, от которой страдали не только чернокожие; нечеловеческие условия фабричного труда; рассеянные по стране очаги анархии и преступности; повальная коррупция среди политиков; торговля должностями; бесконтрольность в вопросах государственных финансов, которые фактически обслуживали узкокорпоративные интересы элиты. Самоорганизация американцев, так восхищавшая автора «Демократии в Америке», приводила к местничеству, сепаратизму и необузданному лоббизму самых абсурдных идей во властных кругах. Отсутствие профессиональных чиновников создавало основу для вопиющей некомпетентности в принятии государственных решений. Хваленая «сдержанность» государства и его невмешательство в дела гражданского общества в реальности были обусловлены тем, что Вашингтон был занят обслуживанием интересов торгово-экономических элит, наделявших президентов властью и лишавших ее.

На объективности анализа, проведенного в книге Токвиля, сказалось и то, что других достоверных источников информации о заокеанском государстве в те времена было немного. В глазах европейцев Соединенные Штаты были полулегендарной страной, а самих американцев считали едва ли не дикарями. Достаточно сказать, что А. С. Грибоедов принял роковое решение ехать в Персию после того, как узнал, что альтернативой этому является работа в российской дипмиссии в США[122]122
  Кириллова Г. «Дом Грибоедова» не по Булгакову // Коммерсант. 2007.


[Закрыть]. Даже в середине XIX столетия, отправляя академика Иосифа Гамеля в поездку в Америку для ознакомления с состоянием науки, царское правительство взяло с него письменное обещание не употреблять там человеческого мяса.

В связи с этим увиденное Алексисом де Токвилем в Америке и описанное им в книге стало откровением как для автора, так и для читателей. Нужно понимать, что в тот момент, когда книга «Демократия в Америке» вышла в свет, политическая ситуация во Франции была крайне неспокойной. Реставрация монархии после наполеоновских войн привела к застою и регрессу в экономической и политической жизни, что в конечном итоге вызвало волнения в стране. В результате Июльской революции 1830 года к власти во Франции пришла финансовая аристократия, за которой прослеживалась тень всемогущего семейства Ротшильдов. В низах общества шло брожение: их в одинаковой степени не устраивал старый порядок и новая власть. Многие из тех, кто помнил ужасы Великой французской революции, ее террор, голод, кровопролитие, опасались, что нечто подобное возникнет вновь.

Именно поэтому после путешествия в США убежденному консерватору Алексису де Токвилю показалось, будто он нашел противоядие от «революционной заразы», которая в его понимании угрожала Франции и всей Европе. Он призвал как можно более тщательно изучить опыт «Страны свободы» и последовать по ее пути. Интересно отметить, что через несколько лет после выхода книги Токвиля другой французский консерватор, маркиз Астольф де Кюстин (1790–1857) выпустил свой труд «Россия в 1839 году»[123]123
  Кюстин А. де. Россия в 1839 году. КоЛибри.


[Закрыть], где описал свои впечатления от поездки на восток. Если работа Токвиля написана в восторженном ключе, то Кюстин, напротив, изобразил Россию в мрачных тонах, как деспотическое государство, чьи успехи завоеваны лишь рабским трудом и полным пренебрежением к человеческой жизни. Поскольку французский язык в те времена являлся общеевропейским языком культуры, то обе книги – Алексиса де Токвиля и Астольфа де Кюстина – стали почти мгновенно известны всем образованным читателям Старого Света. Эти два автора внесли немалый вклад в то, чтобы научить Европу взирать с надеждой в сторону США и с тревогой и опасением – в сторону России.

Итак, в какой степени был прав Токвиль, когда утверждал, что американское государство и общество первой половины XIX столетия представляли собой едва ли не высшую точку прогресса?

К началу XIX столетия, через четверть века после формального обретения независимости, Соединенные Штаты Америки оставались довольно непримечательным государством. Их территория лишь незначительно расширилась за пределы первых тринадцати штатов. С экономической или военной точки зрения они также ничем не могли удивить европейцев. Европа оставалась для образованных американцев предметом преклонения в культурном плане, о чем свидетельствует тот факт, что большинство американских интеллектуалов XIX столетия получили образование в германских университетах. Европа задавала тон американцам и в хорошем вкусе. Удивительно, но даже во время Гражданской войны 1861–1865 гг., когда флот северян блокировал морскую торговлю Юга, многие корабли южан, с риском прорывавшие блокаду, везли из Европы не только оружие и боеприпасы, но и платья, алкоголь и дорогую мебель – настолько американцы привыкли ко всему европейскому. К 1863 г. Конфедерация была вынуждена принять закон, по которому все корабли обязывались освобождать 50 % грузового пространства для военных поставок.

Однако уже первые десятилетия XIX века принесли серьезные перемены. В эту эпоху Америка испытала беспрецедентно бурный рост на всех направлениях. Прежде всего, расширилась территория. Штаты, некогда зажатые между неосвоенными землями Запада и Атлантическим океаном, приросли сперва за счет Луизианской покупки Томаса Джефферсона, потом у испанцев была куплена «по ошибке» оккупированная американцами Флорида, а в 1806 г. снаряженная правительством экспедиция Мэриуэзера Льюиса (1774–1809) и Уильяма Кларка (1770–1838) вышла к Тихому океану, провозгласив открытые земли частью Соединенных Штатов. Территориальное расширение США в эти десятилетия по своим масштабам, видимо, уступает лишь освоению Сибири в XVII–XVIII столетиях. Других подобных прецедентов история Нового времени просто не знает.

На новые американские земли практически мгновенно хлынул поток переселенцев. Изобилие ресурсов и свободной земли стимулировали рождаемость, которая превышала европейские показатели, а также привлекала потоки мигрантов из густонаселенной Европы, где земли катастрофически не хватало. Благодаря огромным пространствам плотность населения была крайне невысокой, вследствие чего локальные вспышки инфекционных заболеваний не приводили к повальным эпидемиям. Все эти факторы привели к бурному росту населения в США: число американцев в XIX веке удваивалось каждые 23 года.

Америка быстро урбанизировалась. Уже в первой половине XIX в. городское население уравновесило сельское, чему способствовала широкая по своим масштабам индустриализация. К началу Гражданской войны чуть менее половины всех американцев работали вне сельского хозяйства, прежде всего в промышленности, на транспорте и в сфере услуг. Благодаря этому, по-видимому, примерно с 1820-х гг. темп роста валового продукта начал обгонять увеличение населения. Американский ВВП удваивался в среднем за 15 лет.

В чем заключается секрет стремительного роста американской экономики? Первые два фактора – это население и земля. Нельзя не упомянуть и в высшей степени благоприятную географию новых земель. С одной стороны, это равномерное чередование ландшафтов, отсутствие труднопроходимых горных хребтов, разветвленная речная сеть, с другой – мягкий климат даже в северных штатах.

Еще одним важнейшим фактором является дешевый капитал, который американские финансовые власти стремились предоставить предпринимателям. Безусловно, Вашингтон рассматривал банковскую систему в первую очередь через призму собственных интересов, однако нельзя отрицать, что политика правительства США на протяжении начального периода истории государства во многих аспектах отвечала потребностям растущей экономики.

Другой ключевой фактор, связанный с политикой правительства, состоит в защите отечественного производителя. Классическая точка зрения, приводимая в учебниках по истории, заключается в том, что руководство страны с момента обретения независимости вело в целом либеральную внешнеэкономическую политику, содействуя снятию таможенных барьеров и снижению пошлин и тарифов. Однако это заблуждение. Александр Гамильтон, первый министр финансов США и близкий друг Вашингтона, еще в канун Войны за независимость сформулировал свою программу экономического развития американского государства, глубоко протекционистскую по своей сути. Американцы понимали, что защита национальной промышленности позволяет форсированными темпами провести индустриализацию, что в реальности и произошло[124]124
  Meardon S. “A Reciprocity of Advantages”: Carey, Hamilton, and the American Protective Doctrine. Early American Studies, 2013.


[Закрыть]. Вместе с тем протекционизм, который проводил в жизнь президент, имел гибкий и избирательный характер, так как был направлен в основном на те отрасли (с учетом специфики регионов), которые имели потенциал с точки зрения внутреннего и мирового рынка. Программа Гамильтона, в итоге принятая с учетом концепции Т. Джефферсона, служила источником вдохновения для американских государственных деятелей едва ли не на протяжении всего XIX столетия. В то же время сегодня ее роль всячески замалчивается исследователями, которые вместо этого превозносят теоретиков свободной торговли, хотя большинство таких авторов в свое время поднималось на смех самими американцами.

В целом на протяжении XIX века американские власти не просто помогали национальной экономике, но и сами активно выступали в качестве хозяйственного субъекта. Власти штатов учреждали банки, выпускали облигации муниципального займа, входили в число учредителей предприятий, меняли местное законодательство, экспериментировали с налогообложением и таможенным режимом, то есть вели себя как настоящие предприниматели, не полагаясь на решения федерального правительства, которое они справедливо считали малокомпетентным в вопросах экономики. И эту особенность можно уверенно отнести к сильным сторонам американской государственности, обеспечившим значительные показатели роста промышленности и торговли.

Большое значение для экономического роста в США в описываемый период имеет развитие транспортной инфраструктуры. К тому моменту, когда США начали стремительно прирастать новыми территориями, состояние путей сообщения даже на Восточном побережье оставалось плачевным. Разумеется, на вновь присоединенных территориях путей сообщения не было вовсе. Имеющиеся дороги были настолько непригодны для передвижений, что доставка груза морским путем от Лондона до Нью-Йорка занимала меньше времени и обходилась дешевле, чем перемещение того же груза из Нью-Йорка до городов в глубине материка. В этих условиях основной акцент был сделан на развитии внутренних водных сообщений. По примеру англичан американцы взялись за расчистку рек и устройство каналов, наиболее известным из которых стал прорытый до Нью-Йорка канал Эри, который обеспечил главный город государства надежным сообщением с районом Великих озер, где уже начал свой подъем новый финансово-промышленный центр страны – Чикаго. Параллельно много усилий было сделано по обустройству дорог. Американцы быстро поняли выгоды, которые открывает метод дорожного строительства, разработанный шотландским инженером Джоном Мак-Адамом, и переняли эту технологию.

Однако настоящим символом Америки того времени стали железные дороги. Один из американских публицистов писал в 1853 г.: «Строительство железных дорог – это поистине промысел Божий. До сих пор было два промысла – древнегреческая и христианская цивилизация, и вот сейчас пришла железная дорога». Железные дороги действительно сыграли фундаментальную роль в американской истории. Долгое время считалось, что они стали основным двигателем экономического роста в США в описываемый период. Исследования середины XX века, прежде всего работы нобелевского лауреата Роберта Фогеля, показали, что значение железных дорог больше: хотя непосредственный вклад железнодорожного транспорта в рост американского ВВП в XIX столетии не превышает 5 %, строительство и эксплуатация железных дорог стимулировали рост посредством создания большого количества рабочих мест, возможностей для выгодных инвестиций, рынка сбыта промышленных товаров и, конечно, спроса на технологические новшества.

Однако строительство железных дорог наложило неизгладимый отпечаток на социальные и политические институты. Не будет преувеличением сказать, что они стали одним из ключевых факторов формирования американской государственности. Одна из главных инноваций, привнесенная ими, заключается в невероятном усилении политической власти частного сектора. Уникальность американского опыта строительства железных дорог заключалась прежде всего в том, что именно частные корпорации играли ведущую роль в этом процессе. При этом федеральная и муниципальная власть была не просто оттеснена, она была низведена до уровня придатка частного капитала, обслуживавшего за соответствующее вознаграждение его интересы. В этом состоит радикальное отличие американского опыта, к примеру, от Англии или Франции, где сама идея отдать строительство дорог всецело в руки коммерсантов вызывала резкое отторжение общества. Конечно, частный капитал широко использовался и в этих странах, однако государство в этом процессе всегда занимало сильную позицию.

США изначально пошли по другому пути. На заре эры строительства железных дорог, главную роль по традиции пытались играть власти штатов. Тем не менее вскоре выяснилось, что ни в финансовом, ни в организационно-техническом плане они не могут задавать тон в реализации больших проектов хотя бы потому, что любая дорога проходила по территории многих штатов. Федеральное правительство также потерпело фиаско. Оказалось, что влиятельные финансово-промышленные группы не только желают видеть Вашингтон в роли своего помощника, а не наставника, но и имеют для этого все ресурсы. Железнодорожные магнаты прокладывали дороги, как хотели и куда хотели. При этом федеральная власть и власти штатов старательно разыгрывали роль контролеров и выразителей интересов общества. На самом деле за этим спектаклем скрывалась жестокая коррупционная борьба. Так, мэры городов соперничали в подкупе руководителей частных компаний, стремясь к тому, чтобы очередная ветка прошла именно через их город. В Америке XIX века это было поистине вопросом жизни и смерти. Известно немало случаев, когда обойденный дорогой город приходил в упадок за несколько лет.

Государственные и муниципальные власти нередко сами становились предпринимателями и использовали бюджетные деньги для осуществления проектов по сооружению железных дорог. Часто эти проекты в силу неумелого руководства заканчивались крахом, который ставил местные правительства на грань банкротства. В таких случаях на помощь приходил частный капитал, для которого эта ситуация всегда означала прекрасную возможность «купить» правительство штата. Подсчитано, что к 1870-м годам общая площадь земель, переданных государством частным компаниям для прокладки железных дорог, превысила территорию Франции и Германии вместе взятых. При этом зачастую дороги строили, говоря современным языком, гастарбайтеры (в основном ирландские и китайские рабочие).

Однако железнодорожные магнаты увлекались строительством реальных путей сообщения лишь до тех пор, пока видели в этом источник сверхприбылей. Когда банковская система и финансовый рынок развились настолько, что позволили до мелочей отработать сделки с акционерным капиталом, американские олигархи поняли, что железная дорога является замечательным прикрытием для их проектов, причем в отличие от прежних времен даже не требовалось заботиться о качестве исполнения. Замечательным примером этой тенденции стало строительство первой трансконтинентальной железной дороги, широко разрекламированной на всю страну как проект столетия, поистине общенациональное предприятие, беспримерный подвиг американского народа. На волне всеобщего возбуждения была открыта подписка: огромное количество простых американцев горело желанием внести посильный вклад в великий проект, а заодно прилично подзаработать. Для строительства были привлечены также значительные суммы из государственного бюджета. Однако, когда в 1883 г. «Юнион Пасифик» и «Вестерн Пасифик» – две крупнейшие железнодорожные корпорации – закончили строительство дороги, когда утихло ликование и закончились роскошные банкеты по поводу окончания проекта, выяснилось, что железную дорогу фактически придется отстраивать заново. Качество работ было не просто низким, казалось, речь шла о намеренном саботаже: даже рельсы были уложены настолько неровно, что паровоз не был в состоянии двигаться по ним. В ходе последовавшего грандиозного скандала обнаружилось, что аферу лично прикрывали высшие должностные лица государства вплоть до вице-президента Ш. Колфакса и конгрессмена Дж. Гарфилда, занявшего президентское кресло в 1881 г. Именно президент Гарфилд сыграл главную роль в «прикрытии» всего проекта[125]125
  Уже через полгода на Гарфилда напал террорист-одиночка. По иронии судьбы это случилось на вокзале. Анархист лишь нанес ранение средней тяжести, и Гарфилд имел все шансы на выздоровление, если бы не главный хирург военно-морского флота, который почему-то забыл элементарные правила медицины и принялся искать пулю в открытой ране, даже не обработав руки. Неудивительно, что вскоре развилось тяжелое заражение, от которого глава государства скончался.


[Закрыть].

Таким образом, фундаментальное значение железнодорожного бума XIX столетия для становления американской государственности заключается в том, что в эти десятилетия сложились основы американской корпоратократии – политического и экономического доминирования частных корпораций. Именно корпоративная элита становилась центром принятия политических решений. Государственная власть оказывалась при этом в довольно незавидной роли, выполняя в лучшем случае роль компаньона, в худшем – слуги корпоративной олигархии. Тогда же берет свое начало практика использования государства в качестве спасателя, готового в кризисной ситуации прийти на помощь частному капиталу, снабдив его деньгами налогоплательщиков.

Описанная система взаимоотношений бизнеса и государства, если опустить детали, мало отличается от того, что можно наблюдать в современной Америке. При этом откровенный цинизм, с которым Вашингтон принуждает налогоплательщиков оплачивать авантюры корпораций остается фактически неизменным. Спасение за государственный счет группы нечистоплотных магнатов, которые решили сделать «легкие деньги» из наспех проложенной железной дороги, мало чем отличается от «заливания деньгами» Уолл-Стрит после того, как современные финансисты спровоцировали крах 2008 года.

Тем не менее история становления железнодорожной отрасли в США примечательна не только с точки зрения формирования корпоратократии. Она интересна еще и тем, что характеризует саму систему государственного управления в США, которая сделала возможным доминирование частных интересов над структурами, стремившимися к выражению интересов всей американской нации.

Дело в том, что в Америке XIX века таких структур в их классическом понимании не было. Как уже было отмечено, класс профессиональных государственных служащих в то время не существовал. Считалось, что «Стране свободы» не нужна профессиональная бюрократия, которая якобы может быстро взять в свои руки бразды правления и разрушить демократию. Подобно тому, как в представлении американцев того времени вести войну должны были солдаты-любители, которые берут в руки оружие лишь на время боевых действий, обеспечивать функционирование государства должны были чиновники-любители, которые не посвящали профессиональную жизнь совершенствованию своих навыков, а занимали и оставляли посты исходя из личных склонностей и пристрастий.

Эта модель пронизывала все уровни государственной службы, начиная с правительства и заканчивая самыми скромными должностями муниципальной службы. В правительстве распределение министерских кресел было результатом сложной системы договоренностей, которая существовала внутри партий и между ними. Определенная фракция внутри партии могла поддержать кандидатуру на пост президента из другой фракции при условии предоставления ей тех или иных министерских портфелей. Губернаторы раздавали должности друзьям и родственникам тех, кто оказывал им поддержку во время избирательной кампании. Ответственные посты, связанные с необходимостью иметь специальные знания и навыки, часто занимали популисты, которые умели очаровать толпу своим красноречием. Эта практика не предусматривала поэтапное построение карьеры на государственной службе: нахождение в должности обычно ограничивалось избирательным сроком или пребыванием у власти патрона. Разумеется, в этих условиях главным мотивом обладателя заветной должности было извлечение максимальной выгоды для себя. Понятия репутации государственного служащего или деловой этики просто не существовало, а потери при уходе с поста были минимальными. Все это приводило к разгулу коррупции и откровенному лоббизму интересов тех, на кого работал временный чиновник.

Еще одной стороной этой практики была вопиющая некомпетентность. Большинство управленцев-любителей не имели представления о той сфере деятельности, где им предстояло работать. Свою задачу они видели в том, чтобы на максимально выгодных для себя условиях найти частного подрядчика, который выполнит требуемую работу. Разумеется, качество результата они практически не могли проконтролировать и полагались на советников и консультантов – также из частной сферы. Неудивительно, что в итоге возводились железные дороги или каналы, полностью непригодные для езды или плавания по ним[126]126
  Некоторую помощь в сложившейся ситуации оказывали представители вооруженных сил. Военная академия в Вест-Пойнте являлась единственным в стране учебным заведением, где можно было не только изучить военное дело и приобрести навыки командования и управления, но также овладеть разносторонними знаниями из инженерно-технической области. Именно поэтому Вест-Пойнт был так популярен среди зажиточных слоев общества. Даже если молодой человек не был настроен на военную карьеру, его зачастую посылали в Вест-Пойнт с тем расчетом, что после прохождения службы в положенный срок он сможет занять выгодную гражданскую должность. Особенно это касалось наиболее способных кадетов, которые по окончании службы распределялись в инженерные войска и артиллерию – армейскую элиту, где можно было усовершенствовать свои познания в технической сфере. Философия воинской чести, достаточно активно исповедовавшаяся в стенах академии, также в некоторой степени помогала ее выпускникам если не сохранять безупречный моральный облик, то, по крайней мере, не собирать взятки со всех, кто их мог предложить.


[Закрыть].

Итак, история США в XIX столетии дает, с одной стороны, пример блестящего роста национальной экономики, а с другой – доходящих до крайности противоречий в области политики и государственного управления. Каким образом этот период отразился на развитии американской государственности, ведь сама по себе политическая жизнь и государственный аппарат еще не формируют государственности? Коррумпированность американских управленцев XIX века и их лояльность в отношении корпораций мало характеризуют государственность в США как таковую. Поэтому важно проследить, каким образом и под воздействием каких сил формировались и эволюционировали важнейшие институты американского государства после того, как начался его бурный рост.

Пожалуй, наибольшее влияние на характер «Страны свободы» в первой половине XIX века оказала эпоха президента Эндрю Джексона. «Джексоновская демократия», сформировавшаяся в 1820–1840 гг., определила лицо Америки, которая со временем изберет такого колоритного президента, как Авраам Линкольн, президента немыслимого, скажем, для начала столетия, и придет к междоусобной войне.

Алексис де Токвиль посвятил не одну страницу анализу «джексоновской демократии». Его вердикт был таков: этот режим олицетворял собой пример экстремального демократического правления, когда малейшее изменение настроений народных масс побуждало руководство страны принимать поспешные и далеко не всегда удачные политические решения. В качестве примера Токвиль приводил судьбу Второго банка Соединенных Штатов, предшественника современных государственных регуляторов кредитно-денежной политики, который был упразднен Джексоном якобы в ответ на требования широких масс населения. Безусловно, этот шаг побудил вернуться на федеральном уровне к золотому стандарту, что на время отсрочило наступление эпохи глобальных денежных махинаций олигархических кланов. Однако ликвидация банка, который хотя бы в некоторой степени мог сдерживать разгул бесконтрольной эмиссии бумажных денег в интересах этих кланов, также породила возникновение огромного количества частных кредитных учреждений, которые со временем образовали фундамент сомнительной финансовой архитектуры, обслуживавшей корпоративные интересы ценой общественного благосостояния.

Этот пример демонстрирует противоречивость изменений в американской государственности, которые наблюдались в первой половине XIX века. С одной стороны, в эту эпоху произошло становление модели массовой политики. Действительно, политический ландшафт при Джексоне изменился весьма заметно: политика перестала быть заповедником выходцев из богатых и знатных семей, которые в буквальном смысле монополизировали право решать судьбу государства, избирательно прислушиваясь к гласу народа. Теперь как на уровне штатов, так и на федеральном уровне появились политики, которые, если и не были непосредственными выразителями воли широких слоев общества, по крайней мере, были с ними как-то связаны.

Сам Эндрю Джексон имел биографию, которая сильно отличалась от биографий, к примеру, Вашингтона или Джефферсона. Его родители не были плантаторами, они не принадлежали к колониальной аристократии и даже не могли похвастаться принадлежностью к первым поколениям переселенцев. Они были бедны и имели ирландские корни, что само по себе было большим минусом с точки зрения положения в обществе. Молодой Джексон самостоятельно пробивался, занимаясь адвокатской практикой, фермерством, а потом делал карьеру в ополчении, где он «прославился» истреблением индейцев. По меркам своего времени это был настоящий американский self-made man – «человек, сделавший себя сам».

Соответствующим образом Джексон выстраивал свою политическую риторику. Он жестко критиковал имущественный ценз для избирателей, аристократизм современных ему политиков, требовал равенства возможностей для всех граждан страны. Казалось бы, налицо истинный демократ, который в роли президента будет отстаивать интересы незащищенных и бедных слоев американского общества. Не стоит впадать в подобную иллюзию: «джексоновский демократизм» заканчивался тогда, когда он переставал быть удобен элите, и бывший «победитель» индейцев с такой же легкостью отправлял солдат расстреливать бастующих рабочих, как некогда – краснокожих.

Демократические тенденции в политической жизни Америки той эпохи на деле носили глубоко прагматический подтекст. Как мы помним, страну буквально захлестнула волна эмигрантов, которые искали лучшей жизни на американской земле. Очень многие из них такой жизни либо не находили, либо были вынуждены работать в призрачной попытке стать очередным «человеком, который сделал себя сам». Испытания, которые выпали на долю рядовых американцев в эпоху становления промышленного капитализма, легко могли до крайности обострить напряженность в обществе. Поэтому стала насущной необходимость снизойти до тех этажей социальной иерархии, которые политики более ранних эпох посещали лишь время от времени.