Текст книги "Когда истина лжёт (СИ)"
Автор книги: W.o.l.f.r.a.m.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц)
– Я сама, – достав из сумки телефон, я начала искать в контактах номера. – Вам в какую сторону? Может, вам тоже заказать?
– За мной заедут. Не переживай, – он выглядел вполне нормальным. Но почему между нами чувствовалась какая-то тёплая неловкость? – Сильно замёрзла? Может, зайдём внутрь? Там всё-таки теплее. Не вздумай заболеть.
– Если я заболею, то от меня не будет ничего слышно целую неделю. Поэтому мне нельзя болеть. И вам не советую, – слушая гудки в телефоне, говорила я. – Вы, наверное, ужасно выглядите, когда болеете. Алло, здравствуйте….
Он выглядел уязвлённым немного. Ещё бы, я покусилась на его внешний вид. Но это случайно. Мне просто холодно. Я злая в такие моменты всегда. Мы зашли в лицей, чтобы подождать такси и не замёрзнуть.
– Тебе интересно, как я выгляжу, когда болею? – он улыбнулся уголками губ, но всё равно это была его садистская усмешка. Он знает, что прав, и улыбается, насмехается. Бесит, в общем.
– Да не очень. Просто вы так тщательно заботитесь о своём внешнем виде, что, наверное, во время болезни приходится скрывать очень много недостатков, поэтому и выглядите жутко, – я вглядывалась в его скулы, нос, глаза, лоб и брови, представляя сухость кожи от постоянного трения платком и полотенцем. – Насморк, наверное, вы просто ненавидите. Красный нос вам не к лицу.
– Скавронская, – раздражается, ещё бы. Я ведь оскорбила его снова. И как у него получается сдерживать свою злость? Завидую даже. – Следи за языком. Мы не одни.
– Вахтёрши – непредсказуемый народ, правда, – шепотом говорю, изучая свои пальцы, бледные и холодные. – Советую вам остерегаться их. А то набросятся на вас, и плакало ваше прекрасное личико под этими стражами ключей и бдительными охранниками порядка в коридорах.
– Ты только на внешность смотришь, что ли? – он попытался изогнуть бровь, но вышло криво. Поэтому я даже не улыбнулась, а просто смотрела на его густые брови.
– Что вижу, то и говорю, – я пожала плечами, снова возвращаясь к своим пальцам.
– И зачем тебе голова на плечах? – сокрушался практикант, словно я безысходно больной пациент.
– Чтобы смотреть. Глаза же на голове. И вообще что вас не устраивает? Я к вам не лезу. Вы чётко дали понять, за какую грань мне нельзя заходить. Я всего лишь следую вашим собственным словам. Чем вы недовольны? – холод, кажется, негативно на меня влияет. Я начинаю говорить то, что думаю, а не то, что выгоднее сказать. Не закончится это хорошим, чувствую спинным мозгом.
– Как же с тобой трудно, Скавронская.
– Никто не обещал, что будет легко. Вы не обещали, что будете паинькой, но предупреждали, что сволочь та ещё. Я не обещала, что будет легко, но предупредила о своих условиях. У меня хотя бы была идея, как нам сосуществовать без постоянной нервотрёпки, – из меня постепенно утекала энергия. Я чувствовала себя выжатым лимоном. Не могла понять, что больше меня утомляет: учёба, засидки допоздна или Егор.
– Что-то ты слишком много говоришь. Как себя чувствуешь? – он коснулся моих рук тыльной стороной ладони. – Зря ты так легко оделась. Как бы ни заболела.
– Ничего страшного. У меня часто холодные руки, так что это не показатель, – отмахнулась я безлико, прикрывая веки от усталости.
– Скавронская, если тебе станет плохо, – начал, было, он.
– Помолчи и перестань докучать своей заботой. Мне всего лишь нужно, чтобы ты посидел здесь, – слова проглатывались, и я ощущала, как срочно мне нужно принять горизонтальное положение. Наклонившись в сторону, поместила свою голову на плечо мужчины, чувствуя тепло, исходящее от его пальто. Ему хорошо, не холодно, а я мёрзну. Мужчина, тоже мне. – Просто посиди здесь, Егор.
Я прикрыла веки, растворяясь в блаженстве и спокойствии. Меня убаюкивало тёплое чёрное пальто. Парфюм кружил в вальсе вокруг, танцуя с прядями моих волос. А совсем рядом кто-то пристально смотрел на меня. Я жмурилась, не хотела видеть этот взгляд, и, в конце концов, просто стала не прятаться от него, а смирилась с ним и даже рассматривала внимательно. Рукам было тепло. И плечам. Вообще стало тепло. Я уже в машине, что ли? Водитель греет машину? Почему тогда ногам холодно? Может, сказать водителю, чтобы обогреватель направил вниз? А то я закоченею же, пока проедем по всем этим пробкам. Нужно согреть ноги сначала. Рука стала выбираться из тепла и ползла в сторону ноги, чтобы согреть и ступни.
– Эй, – мужчина рядом дёрнул меня за руку и вернул её в тепло. – Сиди и не двигайся.
Я открыла глаза. Прошло, наверное, несколько минут, но я задремала всё равно. Егор обнимал меня за плечи и прижимал к себе, чтобы я согрелась. Голова лежала у самой его шеи, а ладони грелись в его больших рукавах. Ноги, как я поняла, он не стал класть на свои колени. Это же дерзость. Хотя мне и было тепло, но неловкость переборола.
– Не стоило, – к голове приливала кровь, и меня снова бросало в жар. Но жар касался только головы, а не ног, к сожалению.
– Я же сказал сидеть и не двигаться.
– Если кто-то увидит, у вас будут проблемы, – тут же мозг лихорадочно заработал. Опасная ситуация же.
– Хех, значит, обо мне заботишься, а о себе – нет. Интересно, – он улыбнулся своей усмешкой. – С каких пор ты ценишь меня больше?
– Я не хочу приносить вам проблем. И ещё все эти слухи…. Если они подтвердятся, ничего хорошего не выйдет, – тараторила я, словно рассказывала правила по русскому языку, заученные, ещё в средней школе.
– Хорошо, что понимаешь. Поэтому впредь не будешь приходить ко мне в кабинет и делать то, что может принести вред, – поучает меня, как маленькую. Пользуется тем, что я слабая сейчас. Вот урод. Хороший, но урод.
– А если захочется? – вопрос вырвался сам собой, и я тут же покраснела. Один из немногих раз, когда мои щёки горят – когда у меня мёрзнут руки, и всё тело пробирает озноб. В общем, простуда на пороге совсем. Такая особенность организма воспринимать инфекцию и вредителя. Слабость, озноб – иногда и обмороки случались.
– Ну, если захочется, тогда посмотрим, – он выглядит подозрительно спокойно. Смотрит так в открытую. Пристально. Не едко. Он просто внимательно следил за мной. Странная ситуация.
– А если вам захочется? – ребячество. Какое же это ребячество. Ненавижу такое состояние, когда я слабая и ничего не могу сделать, чтобы прекратить это.
– Не захочется, не переживай.
– И всё-таки, – что за глупая наивность у меня тогда была? Даже вспоминать стыдно.
– Ну, если захочется, я тебе скажу. И тогда, – он провёл рукой по щеке, ушам и поглаживал сейчас волосы, – беги.
– Почему?
– Потому что если я тебя захочу, то, пока не получу, ты ничего не сможешь сделать, – скованность и страх. От него веяло очень странной, сомнительной опасностью, но она влекла. Я положила голову ему на плечо, около шеи, уткнувшись носом в кожу и вдыхая парфюм. – Это не шутка, Скавронская. Если я перестану следовать уставу учителя, если я захочу тебя, если я отброшу все предрассудки, то ты не сможешь мне сопротивляться. Пока я не получу своего, ты будешь рядом и испытывать не радость. Ты будешь страдать.
– Не буду. Я сильная. Я справлюсь, – бубню я привычные слова, чтобы хоть как-то поддерживать беседу. На большее я просто неспособна.
– Не справишься, Скавронская, не справишься. Все до тебя не справлялись, а они были…, – взвинчено продолжает он. Так вот, что его коробило. Теперь всё ясно.
– Егор, – хлопнув ладонью по его губам, начала я, – если ты будешь решать всё за других, то они уйдут.
– Знаешь, а ты мне в таком состоянии нравишься больше. Говоришь отличные вещи, – он усмехнулся и прижал меня за плечи к себе.
– Ты меня совсем не знаешь, – лепечу, словно в бреду, я.
Если бы не моё предпростудное состояние, мне бы никогда не пришлось говорить всего этого сумбура. На самом деле, я чувствую стыд за всё то, что наговорила. Я не услышала ни его ответа на свою последнюю реплику, ни каких-то фраз, которые и стала упоминать в диалоге. Моя красивая одежда всё-таки намокла. Фешенебельный вид утром – ужасный вид вечером. Что тут ещё сказать.
«Ты меня совсем не знаешь.
И хорошо».
Отвозить меня домой пришлось Егору с водителем вместе, потому что я потеряла сознание за минуту до приезда машины. Из-за пробок мы ехали вместо положенного получаса – почти пятьдесят минут. Адрес Егор узнал, позвонив с моего телефона отцу: его номер был последним в набранных. Дома были почти все, поэтому сразу выяснилось то, что у нас историю ведёт не Светлана Евгеньевна, а молодой практикант, который не вызвал особого уважения как преподаватель у матери. В такси я несколько раз приходила в сознание, но адреса не сказала бы точно. Так что историк сделал всё правильно.
В комнате безумно пахло лимоном. Я проснулась от того, что мне хочется кушать. За целый день, если сегодня всё ещё четверг, я ела только завтрак и пила чай днём в кафетерии. Егор сидел на диване и что-то щёлкал в телефоне. Чай, как оказалось, пил он. На подносе стоял чайничек небольшой, и единственная чашка сейчас использовалась. Из десерта к чаю было печенье, к которому он не прикасался.
– Сколько сейчас времени? – туманным голосом сказала я, даже не пытаясь встать.
– Мне только-только заварили чай, – донельзя просто и негромко сказал практикант.
– Где родители? – я не особо понимала, с кем говорила, но понятно, что это мужчина.
– Твоя мама пошла в аптеку, а папа – на работе. Братья с сестрой ужинают.
Как только информация дошла до мозга и обработалась, я поняла, что в комнате сидит кто-то чужой. Часто проморгав, я приподнялась на локтях и увидела рассеянным зрением при свете настольной лампы сидящего на диване Егора.
– Что вы тут делаете? – меня насторожило то, что в моей комнате сидел почти учитель, мы наедине.
– Свататься приехал. Обнародовать наши отношения твоим родителям. Разве непонятно? – он усмехнулся и сделал глоток чая.
– Зачем?
– Не самый логичный вопрос в твоей ситуации, смекаешь?
– Я смекаю, что вы не должны быть в моей комнате, Егор Дмитрич, – чуть повысив голос, серьёзно заявила я.
– Попридержи коней, Жанна Д`арк. Ты на моём плече прямо сознание потеряла – пришлось ехать с тобой, – он поставил чашку на блюдце и привстал, пряча телефон в карман брюк. – Только вот у меня один вопрос: почему твои родители не знают о том, что Светлана Евгеньевна уехала, и её заменяю я?
– Они её слишком уважают, – я ответила и поняла, что задела его самолюбие, но к моему удивлению практикант остался холоден.
– Если ты мне будешь врать, я съем твою печень с бобами и хорошим кьянти (прим. красное вино), – опасно сверкнув глазами, заявил он. – Я тебя предупреждал ведь.
– Егор, – привлекая его внимание, говорю, – нет смысла мне здесь врать. Я заболела. Почему ещё должна тратить силы на оправдания?
– Ты не придёшь в субботу из-за болезни. Так что это аванс, – он усмехнулся и присел на край кровати.
– Странно видеть тебя и разговаривать в своей комнате. Почему ты пьёшь чай один, а не с ними?
– Я всегда лишний на семейных застольях. Особенно, если семья не моя, – достал из кармана телефон и разблокировал его цифровым паролем.
– Ты один живёшь? – любопытство начало прорезаться. Поправляюсь, значит.
– Тебя это не касается.
– Ты у меня дома был, а я у тебя – нет. Имею право требовать компенсацию информационную, – здравый ум прорезается. Эх, не всё потеряно, Хьюстон.
– Не напрашивайся так банально в гости. Это скучно, – он выбрал какое-то приложение и готовился играть. – Я живу один.
– Ты ответишь на все мои вопросы? – улыбаясь, заявляю, ожидая чего-то экстравагантного.
– На те, которые посчитаю нужным. Не забывай, что я всё-таки…
– Да помню-помню. Практикантишка ты, а не учитель. Старше меня и всё такое, – мне было лень выслушивать и пояснять все эти прописные истины, которыми мне прожужжали уши сначала одноклассницы, а потом и он сам. Мухи приставучие, честное слово. – Давай око за око, зуб за зуб.
– Одни и те же вопросы друг другу?
– Да нет. Просто вопрос-ответ, вопрос-ответ. Хотя эта идея мне тоже нравится, – головной боли не было, поэтому я позволила себе привстать и, облокачиваясь спиной о подушку, сидеть в постели. Напротив расположился Егор.
– Тогда моя очередь. Расскажи, какие у тебя отношения в семье, – он не улыбался, выглядел слишком серьёзным. Я таким не привыкла его видеть.
– Не очень хорошие. Особенно в последнее время. С мамой ссорюсь. Сестру не выношу за слабохарактерность и отсутствие своего мнения. С отцом у нас серьёзные взаимоотношения, положительные. И с братьями. С одним очень хорошие, с другим – хуже. Они близнецы, так что различить их не так просто сначала, поэтому не поясняю, с кем именно, – я отвечала вежливо вроде бы, а всё равно лицо кривилось при воспоминаниях о недавних событиях на даче.
– Вот как. Задавай вопрос, – он с энтузиазмом смотрел на меня. Неужели получает удовольствие от этого? А так отнекивался, когда ему вопросы задавали.
– Кого ты представлял на моём месте тогда в кабинете? – это меня больше всего волновало, пожалуй.
Если честно, то меня больше волновал этот человек, чем то, что случилось между мной и практикантом. Мне интересно, кого он так хочет, с кем таким бывает. Не знаю, зачем это мне, но печенью чувствую, что эта информация мне очень нужна. Эти вздохи, прикосновения, ощущения, бросающие меня в жар и в холод одновременно – кто же это такая, что он так хочет ею обладать? Наверное, это был отчасти животный интерес, женский, но мне он казался дружеским, потому что я не завидовала этой девушке, не ревновала. По мне, так я оказалась на её месте, и мне было неловко. Хотя, что делать с этой информацией, с данными об этой девушке, неизвестно.
– Скавронская…
– Меня Катя зовут. И я хочу услышать ответ на этот вопрос, – уверенно и без сомнений заявила я, насколько позволяло мне моё положение.
– Для меня ты Скавронская. Была, есть и будешь. А ответ…. Зачем он тебе? Что толку тебе от её имени? – он несчастный? Почему он так выглядит, словно задела его. Хотя и прикидывается сильным, брутальным, всё равно я вижу эту фальшь в голосе.
– Ладно, не настаиваю. Захочешь сказать – скажешь. Тогда у меня больше нет вопросов, – откинула голову назад и коснулась темечком холодной стены. Хорошо. Расслабляет так. Снимает напряжение. Забудь, кто сидит в твоей комнате. Ты заболела, и у тебя бред.
– Тебя не интересует разве, что о тебе думаю? Почему я так поступаю с тобой? Что случилось в понедельник? – он с удивлением смотрел на меня.
– Нет, – я выдохнула скопившийся воздух в лёгких и опустила голову, пронзительно глядя ему в глаза. – Не хочу слышать ложь.
– Почему сразу ложь?
– Потому что тебе нет резона говорить мне правду, если скрываешь чувства к кому-то другому, – я сложила руки под грудью и изучала собственную комнату в приглушённом свете настольной лампы.
– Правда тебе не по зубам, – он встал с моей постели, словно проклятой, и прошёлся по комнате энергичным шагом.
Я ничего не отвечала. Что мне отвечать на эту грубость? У меня нет сил спорить, нет идей для остроумных ответов, нет желания ссориться. Велика честь превозмогать боль, лишь бы утешить издевательствами этого урода. Если честно, у меня была мысль прогнать его, потому что видеть эту морду здесь, в моей святой обители, мне было противно. Слишком грешный кусок человека здесь ходит. И телефона даже рядом нет, чтобы заняться чем-нибудь, пока он ничего не делает и молчит.
В комнату никто не заходил, а с кухни доносились голоса, приглушённые таинственным ритуалом. Не знаю, как безответственно можно было так отнестись к тому, чтобы оставить в комнате взрослого мужчину и девушку вместе. Причём, спящую девушку. Белоснежка выросла, а семь гномов сложились в одного, взрослого, высокого и наглого до невозможности. К тому времени, как Егор перестал наматывать круги по моей комнате и рассматривать всё, что плохо лежит, я успела несколько десятков раз про себя задаться вопросом, а что он тут, собственно, делает. Если честно, мне было непонятно, чего он ждал. Прихода мамы? Врача? Отца? Захотел всем членам моей семьи представиться как практикант по истории, новые преподаватель, замена Светлане Евгеньевне?
– Успокоилась? – вполне нормальной интонацией спросил он.
– Да я и не нервничала.
– Тогда продолжим. Ты задавать вопрос должна, – он присел на диван и откинулся свободно на спинку.
Я не ожидала такой непринуждённости от него. Лицемер, значит. Похоже, мы, правда, два сапога пара. Такие же двуличные. Легко сделать вид, что ты не переживаешь о чём-то, что тебя не заботит чей-то поступок, поведение или сам человек. Это просто, в упор не замечать его, потому что твою тонкую, чуткую натуру задели. Эпично.
– Чего ты ждёшь? Почему не возвращаешься домой? – мне было неинтересно. Его мотивы, мысли и детали жизни меня не волновали пока что. Он не ответил на тот вопрос, который бы открывал замок двери, а та, в свою очередь, открывала бы уже интерес к другим, более простым, вопросам. Я вспомнила, как недавно задумалась об обыденном Егоре, о его простой жизни, о том, какая она. И теперь возможность получить ответы на свои вопросы мне казалась не такой соблазнительной. Да, было бы неплохо, но если для этого надо что-то сделать, то я бы не сделала и просто забыла.
– Галина Васильевна сказала подождать, пока она вернётся, и она хочет поговорить со мной о чём-то.
– Я даже знаю, о чём моя мать хочет поговорить с тобой. Не удивляйся ничему – она поставит твой авторитет под сомнение. И не доказывай ей ничего, – отмахнулась я, подключая телефон к домашнему вайфаю.
– И не собирался. Не она же моя ученица, – лихо ответил Егор, усмехнувшись. – А вот тебе – может быть.
– Я тебе на будущее сказала. И шуток она не понимает тоже.
– Как ты любишь свою маму, однако, – практикант отвлёкся от своего мобильного и улыбнулся мне своей садистской улыбкой. – Что, ты плохая дочь?
– Это вопрос по игре? – вопросительно вскинув бровь, поинтересовалась я. Да-да, не забыла, что у нас игра.
Вообще у меня было странное ощущение. Это примерно состояние, когда ты должен волноваться, как делаешь это обычно, но нет пороха, чтобы это сделать. И ты напоминаешь тушку животного при смерти. Ну, или человека. Главное, что тебя мало, что волнует. Ты просто смирился со всем, что происходит, ничего не теряешь, ни за что не борешься. Ты просто существуешь. Вот и я так просто вела беседу сейчас с человеком, который время от времени сильно будоражил мои мысли, который играл с моим возбуждением, испытывал мои желания. Физиология сейчас молчала, словно ей заткнули рот кляпом. Мне в радость только.
Как только историк ответил утвердительно, я пересказала ему историю о мамаше, чей ребёнок занимался танцами в маминой группе. Это та самая женщина, которая приходила недавно к нашему дому и которой я предложила помощь как психолога в решении всех её семейных проблем. За деньги.
– Как видишь, с твоей стороны было глупо угрожать мне тем, что моя семья разочаруется во мне. То, что я отличница – это заслуга не только давления родителей или четырёх других отличниц. Меня вытягивают не Абрамова и Кравец, Егор Дмитрич, – я нарочно сделала паузу здесь, перейдя на формальное общение с нормальным произношением его имени и отчества рядом. – Меня спасает моя любознательность, которую вы не хотите утолять. Вы даже солгать мне правдиво не можете.
– Я не хочу тебе лгать, Скавронская, – перебил меня практикант, ударяя ладонью о колено. – Хотел бы – давно солгал и глазом не моргнул.
– Вот видите. Лгать можете, но что-то вас сдерживает. В чём дело? – сейчас отсутствие логики меня не напрягало. Сейчас мне казалось, что я могу доказать абсолютно любой факт, даже если это сущая бессмыслица.
– Ты определись: хочешь правду или ложь, – просто заключил Егор, выдыхая слишком громко.
– Правду, конечно. Но если это такая тайна, то лучше солгите, чтобы я не выискивала вероятный ответ в своей голове.
– Не усложняй всё. Твоё упрямство меня утомляет.
– Дайте мне этот дурацкий ответ и идите лесом со всеми остальными вопросами. Что непонятного? – я сморщила лоб, словно говорила ему об очевидных истинах, которые не понимать может только дебил.
– Ох, Скавронская, – тяжело вздохнул, – чувствую, я ещё не раз пожалею, что согласился с тобой в мире жить.
– Да перестанете вы воду в ступе толочь? Вы мужчина или нет? – взбесилась я, хлопая ладонями по одеялу и собственным ногам в приступе раздражения.
– Лена! – выкрикнул он. – Её звали Леной…. Ну что, помогло?
– Помогло, представьте себе! – лицо начало гореть, и в голове зазвучали какие-то странные искусственные звуки. Они были далеко и слышались приглушённо, но действовали на нервы.
Да ни хрена мне не помогло. От её имени, как мне и казалось раньше, легче не стало. Только хуже. Хотя нет, это лучше, чем, если бы у неё было такое же имя. Полная засада. Внутри снова было неуютно. Жар в груди появился из ниоткуда и держался плотными рядами в районе сердца и лёгких. Притворство. Неправда. Не может быть, чтобы от имени из его уст мне стало так галимо. Он там какую-то Лену зажимал, обнимал, целовал, изучал её тело, а галимо теперь мне. И хотел её. Возможно, и сейчас хочет. А я тут как бельмо на глазу. Дура ты, Скавронская. Зря требовала имя. Лучше не стало, ничего нового не узнала – только себе навредила. Теперь на каждую бабу, которая будет ошиваться рядом с ним буду думать, что это Лена. Ну, не глупости? И вообще, с каких пор меня так заботит его личная жизнь. Я собиралась только поинтересоваться именем и историей, чтобы помочь. Мне было интересно выяснить, кого он так хотел, раз сорвался на мне, чем мы похожи с той особой, как мне избавиться от этой связи. Но, похоже, я немного обманулась.
Что было дальше, было, как в тумане. Пришла мама, заходили апостолы, отец тоже. Все лица смешались в одну общую кашу, и я уснула с благодарными мыслями, что кто-то подвернул мне одеяло. Тепло и блаженство – отдых, который мне нужен. Необходим, как воздух. Никаких Егоров, Ксень, Оль и Лен. Никаких.
Лена – какое тупое имя. Простое, вроде благородное, но слишком уж простое. Это как Катя. Только Екатерина или Катерина звучит лучше, а Елена – нет. И да, это моё субъективное мнение. Никого не заставляю с ним соглашаться или оспаривать.
Вообще моя простуда затянулась почти на неделю. Задания мне сообщали Костя с Ксеней, периодически звонила Женька и Оля. Дома, сидя в четырёх стенах, с матерью, докучающей своей заботой, Варей, переживающей об учёбе, братьями и отцом, мне хотелось лезть на стенку. Сводило с ума это одиночество. Пожалуй, мне даже моя собственная комната надоела. В четырёх стенах, пусть и самых хороших, красивых и стильных мне было душно. Как заключённая, честное слово. Спасали только звонки от друзей и знакомых, которые не верили в эту чепуху о наших отношениях с практикантом. Кстати об этом.
Я находилась дома круглые сутки, открывала окна на проветривание, дышала воздухом на балконе и сидела в интернете постоянно. Играла в игрушки, общалась с какими-то новыми людьми, смотрела фильмы и слушала музыку. А ещё следила за группой лицея Вконтакте. В комментариях какого-то поста появлялись записи обо мне, намёки, двусмысленные фразы, явно оскорбительного характера. Как я только себя не сдерживала, чтобы не раскрыть свой рот и второй аккаунт. Меня сдерживали непонятные силы тьмы, которые боялись того, что я раскрою рот, и тогда тьмой стану я, сместив их с должности.
Вообще за эту неделю произошло много, чего. Например, наступил октябрь. Ксеня сходила на первое свидание с Костей. Я пропустила много промежуточных контрольных и самостоятельных работ. Не только по истории. Догадываюсь, что историк пожалел о том, что я болею, потому что самостоятельно с объёмом задаваемых проверочных работ он не справляется. И это ощущение, мстительное и гадливое, вызывало у меня кривую усмешку. Мне было бы лень ему помогать, даже если самочувствие улучшится. Пусть сам проверяет – мне не платят за отсидки во внеурочное время. Если бы я ушла тогда сразу после третьей пары и отказалась идти по просьбе Елены Александровны в 306-ю, то сейчас не болела, историк не побывал бы у меня дома, родители не знали о новом практиканте, а я не возненавидела бы это простое до омерзения имя Лена.
За время, проведённое в заключении, чего мне только не пришло в голову. Как оказалось, за всю жизнь у меня не было хорошо знакомых Лен. Не то, чтобы это имело какое-то отношение к Егору, просто взбрело в голову. И вообще мне стало интересно, какая она, эта Лена. Сколько ей лет, где она работает (потому что я уверена, что это взрослая женщина, а не ученица), сколько они были вместе, как познакомились…. По-моему, я перегнула палку со всеми этими мыслями. Что за глупости, лезть в чужую жизнь мне. Даже если он и принял меня за неё и обжимался со мной, потому что я чем-то напомнила эту Лену. Хотя почему «даже»? Это меня напрямую касается. Так что могу требовать, чтобы он ответил на все мои вопросы. Я что, не человек, что ли? Мне надо удовлетворить своё любопытство.
Это твои проблемы.
Чёрт. Он же безучастный. И по-прежнему считает необходимым, держаться от него подальше и не связываться. Тогда зачем со мной мировую подписал? Двуличный урод и садист. Зачем ты вообще на меня столько внимания обращал? Теперь не знаю, как расхлебать все эти треклятые последствия. И не поможешь ведь, сука. Сука ты, Егор.
Вернулась я на занятия только к концу недели. В четверг пришла на историю, послушала, поняла, сколько пропустила, написала по памяти диктант дат (что-то знала, что-то додумала, что-то логически вычислила, что-то подсмотрела). Вообще чем дальше, тем спокойнее проходили занятия. Учёба сглаживалась и выглядела сплошной плавной линией взлётов и падений. Правда, серьёзных и болезненных падений не было – так, мелкие шероховатости. Я же отличница, поэтому могу исправить всё быстро. Достаточно посидеть часика два над домашкой основательно, и всё – ты снова в седле.
Меня были не совсем рады видеть. Это было холодное приветствие от знакомых в лицее и относительно тёплый приём от одноклассников. Почему я видела такое отношение остальных к себе, понимаю. Я ведь продолжала делать вид, что не знаю об их интернетовских махинациях насчёт моего светлого лика, так что не могу опровергнуть так просто свою идею. И вообще слишком низко для меня – опускаться до их уровня и разводить срач. Как-то по-детски. Хотят шептаться? Завидуют моей жизни? Моим успехам? Сводят меня с самым обаятельным человеком в лицее? Да вы что, чтобы я отказалась от такого?! Я что, совсем идиотка? Они меня бесплатно сводят с человеком, с которым у меня никогда ничего не будет. Пусть хоть на чьих-то губах будет написан наш роман. «Учитель и ученица: сладкая, но запретная связь». По-моему ванильно, но круто. Иначе, с какой бы стати они так мурыжили тему наших нестандартных отношений? Мы ругаемся, как молодожёны – вот это действительно весело, ведь никто из сплетников никогда не был женат. Не у всех даже и половая жизнь началась. А кто-то и понятия не имеет, каким образом это делается. Чего мне жаловаться? Жизнь прекрасна.
Я вздохнула облегчённо и откинулась на спинку своего кожаного кресла, заведя ладони за голову. В комнате разносилась партия Рантасалми (прим. гитарист The Rasmus), а мне стало так хорошо. Был вечер четверга, и я предвкушала отличные выходные – Пашка согласился взять меня в кино со своими друзьями. Вышел новый блокбастер, который я хотела посмотреть. Смотреть его лучше с друзьями, поэтому выздоровела вовремя.
Впервые дни проходили так быстро. Четверг, пятница, суббота. Даже семинар по истории, на который я пошла за компанию опять же, затянулся. Надо ли говорить, что мы снова с Егором поругались? От нас летели искры. Мы могли бы вырабатывать электричество. И знаете, что? Мне нравится с ним спорить по теме, а не выяснять отношения. Это гораздо круче и непредсказуемее. Что он скажет в этот момент? Какой факт? Что противопоставить ему? Как загнать его в угол? Как заставить его поступить так, как выгодно мне? Естественно отбить у него что-то важное мне не удалось – лишь мелкий триумф. Зато он, любимчик толпы, слушал овации. И не важно, что на моей стороне были все отличницы из нашего класса, которые пришли в полном составе в эту субботу. Не важно, что я действительно злилась и чуть было не укусила его за руку из вредности. Не важно и то, что наши дебаты были публичными. Кстати, толпе нравилось, когда мы вот так ссоримся. Но больше всего эта самая толпа, преимущество которой составляли особи женского пола, любила, когда Егор утирал мне нос очередным фактом. А я любила момент, когда очередная профурсетка обрадуется моему проигрышу, и тогда практикант спрашивает её сразу, замечая на её лице восторг. И как после такого не любить эти дебаты и эту историю, благодаря которой я испытываю столько чувств?
В воскресенье была именно та отвратительная погода, когда ты здоров, а высовывать нос из дома не хочешь. Нет, как бы ничего особенного: дождь, слякоть, туманность. Сразу спать хочется от такой погоды. Кино, мягко говоря, накрывалось медным тазом. Приготовленный костюмчик для знакомства с друзьями брата остался висеть в шкафу. Ну, не надевать же его дома и наматывать круги по комнате. Нет, теоретически можно, но не стоит. Потом лень будет вешать одежду обратно на тремпель. А так – она сейчас ровненькая, гладенькая. Вот как её со спокойной душой изуродовать? Нет, пусть лучше висит.
– Эй, Кать, – Пашка сидел за столом, пил чай с печеньем и позвал меня, проходящую мимо кухни. – Я тут ребятам позвонил.
– В такую погоду не хотят идти никуда? – угадала его слова я и продолжила: – Ну, ладно. Самой не особо хочется показываться на улице. Только выздоровела недавно.
– Давай устроим дома просмотр, – спохватился тут же брат, улыбаясь, словно изобрёл новый летательный аппарат, как минимум. – Что хочешь глянуть?
– Да не надо ничего, Паш. Я прекрасно у себя посмотрю фильм, если захочу. А так – буду делать домашку. Накопилось за время болезни, – печально усмехнувшись, сообщила я и отправилась в свою комнату. – Приятного аппетита.
Если честно, я, может, и согласилась бы посмотреть фильм. Домашнего задания осталось немного сделать: почитать историю и биологию повторить к понедельнику. Но за эту неделю родственники меня достали – хочу сменить обстановку и круг общения. Я включила музыку и несколько минут развлекалась, подбирая одежду, создавая комплекты и разглядывая свои украшения. Серьги, броши, бусы и браслеты – мне не так сильно нравились все эти драгоценности и бижутерия, как простые обычные кольца. Я носила всего два, оба на средних пальцах рук, и мне они жутко нравились. Такие же, как и я сама, с обычным, но стильным дизайном, немного грубые, но женственные. Я бы хотела быть ювелиром, если бы было больше навыков и практики. А так – слишком ответственно это. Ювелиры в моём сознании – это определённо мужчины. И вообще дизайн колец меня всегда удивлял. Их же кто-то придумывает, кто-то делает. А таким, как я, остаётся вдохновляться и восхищаться их произведениями.
