Текст книги "Когда истина лжёт (СИ)"
Автор книги: W.o.l.f.r.a.m.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 37 страниц)
И спалился.
«Время позднее, да и мама беспокоиться начала, наверное. Мне пора». Я попрощалась так внезапно и быстро, что Егор, отошедший за нашими бокалами, чтобы выпить вчетвером за историю, науку и что-то там ещё, придя за столик, меня не увидел. Хах, забавно, да? Я ведь сказала, что хотела уйти.
Егор нагнал меня, когда официант помогал надеть пуховик. Кивок в его сторону, перехватил одежду и накинул мне её на плечи. Как галантно.
– Ты ушла, не предупредив меня.
Э, нет. Ты, мой дорогой, не имеешь права злиться, так что не надо тут корчить из себя обиженного. Я ушла, потому что захотела. И запомни, что я смогу уйти в любой момент. Ты меня держишь, потому что я позволяю этому случиться. И не дай Бог…
Но всё это творилось в моей голове и выражалось вместо слов, благодаря которым Егор бы понял, что не так, просто взглядом, алчным, гневным, очень сильным взглядом.
– Я что, должна отпрашиваться, чтобы уйти домой? – вызывающе бросила на повышенном тоне. Благо, здесь шумно, и кроме нас двоих и, пожалуй, проходящего мимо официант, никто не услышал. – В отличие от тебя, я лицеистка, и дома за меня переживают родители.
– Я пригласил тебя не для того, чтобы ты вот так уходила, – он с нажимом выделял каждое слово, глазами рассматривая, а не слышит нас кто-нибудь.
– Да ладно? – мой сарказм хлёстко ударил его по лицу, и Егор цепко схватил меня за запястье.
– Аккуратнее, Скавронская, – ух, ты будешь мне угрожать? Да после твоего поступка мне даже дуло у виска – не аргумент.
– Если тебе так скучно тут, надо было уйти, а не писать мне, – процедила сквозь зубы я, выплёвывая каждое слово ему в лицо, которое и без того рядом. Он, наверное, даже мои выдохи чувствовал на губах.
– Ты обиделась? – он пытался говорить спокойнее, потому что на мои конвульсивные жесты оборачивались люди. Ещё бы, так раскочегарить меня!
Но нет, я не собиралась успокаиваться. Ты допустил ошибку, Егор, и теперь поплатишься за неё.
– Чтобы обижаться на тебя, – угомонить свой голос оказалось трудно, а свести до шёпота – ещё труднее, – нужно иметь мотивы. А мы друг другу никто, значит, и мотивов у меня нет.
Эти слова ещё жёстче ударили по нему, и, пока он решал, как реагировать, я выдернула свою руку и, так и не застегнувшись, направилась к выходу. Завернусь в шарф и натяну шапку на улице – не замёрзну. Тут и без того – жара.
Егор шёл следом, словно провожал, но молча и без лишних слов. Он, хрен знает, о чём думал и что делал. Меня смутило, что вышел из кафе вместе со мной и не похоже, чтобы хотел туда быстро вернуться. Как мило с его стороны посадить меня на такси, потому что маршрутки вряд ли уже ходят.
Егор плёлся позади и испепелял мою спину взглядом. Думаете, я заметила или прочувствовала? Как бы не так. Я ослеплена собственной желчью и яростью к этому вечеру. Нет, ну, надо же было так испортить мне предновогодние дни! Я в бешенстве, практикантишка!
– Отвяжись.
Это означало «иди в кафе, иначе – заболеешь», но звучало немного не так, да? Разумеется, меня вывело его поведение из себя, но это не значило, что я смогу вот так запросто пожелать ему простудиться.
– Что это была за истерика только что?
Прошло где-то минут пять, как он решил обсудить моё выступление? Ах, простите, но на бис я выступать не буду.
– Это не истерика, – коротко отвечаю и оглядываюсь в поисках скучающих без дела таксистов.
– Да ладно? – бьёт меня моим же оружием, кобелина.
– Представь себе, – я подошла к одной из машин и открыла дверь, чтобы поговорить с водителем.
– Ты никуда не поедешь, – он перехватил мою руку и развернул к себе. С силой. С нажимом. С уверенностью. – Пока мы не поговорим.
– Я хочу домой, – сквозь зубы выдавливаю из себя, отмечая непосредственную близость к Егору.
– Я сказал, ты никуда не поедешь, пока я не закончу разговор, – его интонация чуть снизилась в голосе, но звучало до мурашек властно.
Нужно признать, что мне это понравилось, его сила, которая сквозила из всего: из касания, из взгляда, из слов и интонации. А ещё мне хотелось стать слабой и прекратить это. Парировать ему в таком диалоге, когда он что-то хочет, я долго не могу. Что-то подсказывало мне, что пора сдаться и просто позволить ему решать за себя. Действительно. Наверное, я так бы и поступила, но ведь правда, мы никто друг другу. У нас нет обозначенных отношений, поэтому вести себя так, как сейчас, по факту он не имеет права.
– Отвези меня домой.
Моя пылкость угасла в тот момент, когда холод пробрался под свитер. Я всё ещё была не укутанной в шарф и даже молнию пуховика не до конца застегнула. Легко вздрогнула и сдалась под его напором. Да, можете называть меня слабой, но лучше я буду слабой и здоровой, чем строить из себя мнимую гордость, о которой, уверена, потом пожалею. И не только из-за нагрянувшей простуды под Новый год.
Егор ничего не ответил и никаким характерным взглядом даже не одарил меня. Просто вместо запястья взял за ладонь и вывел на хорошо утоптанный и освещенный фонарём тротуар. Он взял шарф из моих рук и начал оборачивать вокруг шеи. В два, нет, в три раза. Разгладил его для красоты и удобства, заправил на груди, не пренебрегая касаться её, пусть и через одежду. Пальцы опустились к собачке и с каждым миллиметром, когда он застёгивал молнию, я хотела поднять свой опущенный взгляд выше. На него.
Что это за акт заботы?
Эта мысль не давала мне покоя всё время, пока мы стояли там. Он довёл собачку до конца, под самое горло, оправил мех и поправил шарф. А затем взял шапку из моих рук и, встряхнув её, нацепил мне на голову. Смешно до ужаса. Перекосил даже. Улыбнулся уголками губ. Затем поправил. И волосы, выскользнувшие из-под шапки, сначала спрятал. Потом они снова вылезли. Потом он снова их спрятал. Потом они снова вылезли. А потом он их оставил, накрутил на палец и уложил.
Я даже не поняла, каким образом не сдержалась. Только что злилась на него безумно. Только что готова была растерзать его печень. Только что готова была искромсать его лицо. Мой гнев жаждал вырваться, а теперь его нет.
С полушагом к нему поцеловала его в тот самый уголок губ, который поднялся при вот этом маленьком перфомансе. Закрыла глаза, потому что это искренний поцелуй, полный какой-то необузданной нежности, внезапно пронзившей меня насквозь. Егор стоял и не реагировал. Он, привыкший вечно с присущей ему пылкостью отвечать на подобные ухищрения, на этот раз просто стоял и получал то, что я отдавала ему. Своё внимание. Своё тепло. Свои губы. Свой поцелуй. Он не спешил распускать руки, обнимать меня или хоть как-то реагировать. Но для меня не существовало никакой правильной его реакции на этот поступок. Он должен был так реагировать, потому что мне это казалось единственно верным.
Как только я снова стала на своё место, не хотела взглядом хоть чуточку ухватить его внимания. Мне было и стыдно, и приятно, и обидно одновременно. А ещё я всё-таки злилась, да. Эта его забота убила гнев и ярость, но медленно томящаяся злость всё ещё теплилась внутри. Может, это единственное, что не давало мне замёрзнуть на улице. Но даже сейчас, когда я одета и застёгнута, мне всё ещё холодно. Зима пробралась до моего нутра, до моего тела и сердца, но я так не хотела замерзать. Интересно, а каково Егору сейчас? Он в футболке и пиджаке ведь. Даже не просит его обнять, чтобы согреться. Может, у него иммунитет сильный?
– Идём, я отвезу тебя.
Егор отреагировал по-взрослому. Без истерик, которые я устраивала. Без нотаций, которые устраивала моя мама. Без всей этой чепухи, которая могла хоть как-то вывести меня из себя. В тот момент я впервые подумала, что Егор – всё-таки мужчина. Это та реакция, которая мне была нужна, которую я хотела увидеть. Реакция, когда твой юношеский максимализм не берёт верх над головой, ты осмысленно принимаешь решения.
Не знаю, чего я ждала от Егора в той ситуации, которую он создал. Может, дошло до него, что накосячил и разозлил меня. Может, и не дошло. Но, если он так всегда будет реагировать, то я никогда не отпущу его. Со мной впервые обращаются, как с женщиной. Не кричат и не пытаются доказать, что я не права. С моим решением считаются. Этот человек мудрее меня просто потому, что не стал потакать моей истерике и вывел и меня, и себя в спокойное русло. Для меня этот поступок Егора – очень показателен и ещё не раз вспомнится мне в будущем, думаю.
Оказалось, практикант имел машину и имел права, но при этом с работы его всегда забирали друзья. Хотелось спросить, почему он не ездил в лицей на личном транспорте, предпочитая с утра метро, но промолчала. Разрушать наше и без того ценное молчание, не неловкое, а блаженное в какой-то степени, – крайне варварски.
По новым снежным насыпям за последние пару часов проехать быстро не удавалось. Вернее, Егор вёл аккуратно и не спеша. Не похоже, чтобы он торопился вернуться. Или безопасность для него была превыше всего, что тоже похвально. Нам даже музыка сейчас не нужна. Мы ехали в полной тишине, иногда нарушаемой уличными факторами. Люди ехали то домой, то в клуб, то ещё куда-то, и вся эта канитель городской ночной жизни напомнила мне о том первом вечере, когда мы пересеклись в КС. Надо же, подкатил к Ксене, а в итоге закрутился вокруг меня. И это моя фраза заставила его отвалить тогда, а потом, на следующий день, ужасаться. Да, его лицо тогда было прекрасным, когда услышал ту же самую фразу из моих уст. Интересно, как быстро он понял, что слова Кравец в клубе – это мною придуманная, авторская, реплика?
«Здесь так много людей, а вы уделяете слишком много внимания для меня одной, Егор».
С неё началась эта суматоха наших дней и привела к странным отношениям между практикантом и лицеисткой. О нас слагали мифы и легенды. О нас распускали слухи. Нас обсуждали. Из-за нас не спали и негодовали. Надо же, а мы ведь даже имён их всех не помним. Как-то неуважительно получается.
Эта ирония позволила мне проснуться и избавиться от романтического настроения. Теперь я хотела поговорить, но один взгляд на Егора, и говорить сразу перехотелось.
– Выглядишь устало, – я всё-таки нарушила повисшую между нами размеренную тишину. Он не дёрнулся даже и не нахмурился, будто ждал, когда я, наконец, скажу что-то.
– На таких вечерах всегда устаёшь, – Егор спокоен и уравновешен. Глядя на его руки, на то, как он дышит ровно, как ведёт машину и как двигает губами, разговаривая, я понимала, что влюбилась. Не так, я не уверена, что испытываю к нему, до конца, но если бы я не испытывала ничего ранее, то после этой поездки могла бы с уверенностью сказать, что влюбилась.
– Ты вернёшься туда за вещами? – да, он ведь вышел, в чём был. Может, даже без телефона.
– Нет, попрошу ребят завезти мне вещи.
– Лену? – я не видела на вечере ни Ани, ни Саши, которые живут в твоём же доме, поэтому следующий вариант – весьма предсказуем.
– Нет, – в той же манере он произнёс ответ и даже не изменился в лице и не напрягся, когда услышал её имя, сказанное моими устами, – Марк. Он за рулём, всё равно будет отвозить Яну.
– Она явно перебрала, – случайно бросила я, ухватившись за любую другую тему, лишь бы не чувствовать подкатывающего к горлу желания поцеловать Егора прямо сейчас. Он за рулём, да, это не безопасно. Но мне так захотелось, увидев отсутствие реакции на свою бывшую.
– Она всегда не чувствует своей меры, – он перестраивался в правый ряд, чтобы повернуть на мою улицу.
Мы близко, совсем близко к моему дому.
– Зачем ты позвал меня сегодня? – не время строить из себя недотрогу и гордячку. Ты ведь хочешь это узнать, не так ли, Кать?
Мы проехали мимо дома Ксени.
Он молчал, а мы всё ближе подъезжали ко мне. К самому подъезду. Никакого чувства опасности, Егор!
– Подумай сама, Скавронская, ты же не глупая, – машина остановилась, но свет в салоне он не включал, продолжая сидеть в полутьме. Ещё и фонаря рядом нет, чтобы видеть его взгляд.
Егор смотрел на меня, откинувшись на спинку сидения. Такой спокойный и умиротворённый даже. Как за рулём минуту назад. Несмотря на то, что я тебе устроила, ты можешь так весомо, так по-взрослому вести себя со мной. Я ведь ребёнок, ты прав. Теперь, когда мне, наконец, удалось добиться от кого-то такого отношения, я ощущала себя не в своей тарелке. Неловкость.
– Я тебя не понимаю, – не хотела подкалывать его или говорить загадками. Лучше сказать прямо. И да, можете, сколько угодно, мне заявлять, что не стоит говорить мужчине прямо о чувствах, ведь он понимает всё несколько иначе, но ничего слышать не хочу.
– Скавронская, я больше не твой преподаватель, – он опустил голову и слегка всколыхнул ею от усталости.
Ну, договаривай же! Это ведь не всё!
– И что? Что это меняет? – я чувствовала, к чему он клонит, но не хотела делать поспешных выводов. Мне нужно было убедиться на самом деле.
– Как ни странно, – он усмехнулся себе, – всё и ничего одновременно.
– Ты можешь меня поцеловать, не опасаясь выговора.
– Я не особо их опасался, если ты не заметила, – он снова усмехнулся и откинулся на спинку довольно. – Стал бы я рисковать, если бы боялся пошатнуть свой авторитет.
– А мне ты говорил другое раньше, – я улыбнулась, припоминая некоторые его слова, сказанные в очень едких диалогах.
– О, я бы и не такое сказал, лишь бы ты не влюблялась в меня, – он повернул ко мне голову и ухмыльнулся своей незапамятованной садистской ухмылкой.
– Как видишь, не сработало, – ухмыльнулась в ответ и вздёрнула игриво бровями.
– Вижу, не доказывай мне снова, – он отвернулся в другую сторону, разглядывая остаточный снегопад и снежные шапки во дворе.
– Мне пора, – я коснулась пальцами его руки, лежавшей на руле, но он не реагировал. – В чём дело?
– Иди, – он не поворачивался, будто обиделся, но интонация всё та же спокойная. – Если не уйдёшь сама, то я вряд ли смогу тебя отпустить сегодня.
– Что это значит?
– Иди, Скавронская. Спокойной ночи, – он вяло махнул мне ладонью, всё так же уставившись в окно.
Я вышла из машины, немного обиженная и всё ещё догонявшая смысл его слов.
Не сможет отпустить меня? Сегодня? Куда?
Чёрт, Скавронская, у тебя мозги есть? Вот вроде бы взрослая девочка, выпускница, отличница, а так туго соображаешь. И не отмазывайся, что уже почти ночь, а твоя голова плохо работает. Ну, ты тупая.
Егор уехал, так и не удостоив меня взглядом. Возможно, в этом году мы виделись в последний раз, но осознание этой мысли пришло позже, когда я уже вышла из душа и легла в постель.
А наутро я поняла, какую чертовскую ошибку допустила. Я могла сказать маме, что заночую у Женьки, а сама остаться с Егором. Идиотка. Да, мы могли, наконец, перейти черту, но, твою ж налево, это могло быть фееричным завершением года! Хорошие мысли, как и ответы, приходят тогда, когда в них нет абсолютно никакой необходимости.
Но я была неправа и тогда не понимала ещё, насколько мне повезло, что я тугодум. Переспи мы тогда, что осталось бы от наших и без того непонятных отношений? Он бы получил своё и мог просто перегореть. Как бы я уверена в своём остром языке, но вдруг ему наскучит это? Всё-таки он взрослый мужчина, в чьей голове творится такая баталия, которая мне и не снится. Переспи я тогда, да даже если бы этого и не случилось, но проведя просто ночь на одних квадратных метрах с ним, мы бы сблизились, и ты, моя дорогая, этого отрицать никак не можешь.
Согласна, сблизились бы, но какой ценой? Ценой вранья и вечного дёрганья и взглядов на часы? Нет уж, спасибо.
Можно подумать, кто-то бы отказался провести ночь с Егором. Он ведь тот самый тип, на которых невозможно смотреть и не захлёбываться в слюнях. Он умный, красивый, с чувством юмора, особенно чёрного, не бедствует и ещё и стремится развиваться. Идеал же, ну!
Сколько ещё в моей жизни будет таких Егоров? Может, это плюс, что он старше? И вообще не забывай, что он как бы ведёт себя странно. То притягивает, то отталкивает. Сначала зовёт, а потом оставляет. А потом я оставляю его, и он идёт за мной. А потом он застёгивает мой пуховик, когда я начала дрожать. А потом…
А потом ты, несдержанная наивная девчонка, целуешь его.
Но он же не отпрянул! Хотя мог. Я ему закатила истерику.
И сама виновата в этом. Кто тебя просил так заводиться? Да, неприятно было общаться с Леной. И что? Позволить этой кляксе разрушить даже то непонятное, что есть между вами? Пусть он никак их не обзывает и не обозначает рамки ваших отношений, найди в этом плюс. Он тебя не ограничивает. Может, поэтому твоя маленькая истерика в публичном месте заставила его так себя вести потом? Он спокойно принял это всё и отвёз домой. Он не посадил тебя к незнакомому мужику в такси. Он не бросил тебя одну выходить и уезжать. Он пошёл за тобой. Без верхней одежды.
Наверняка он заболеет…
И это всё, о чём ты сейчас думаешь, Катерина Георгиевна?!
В таких разговорах со здравым смыслом проходило утро понедельника. 31-е число уже. С утра в квартире стояла тишина. Половина Вишневских в числе четырёх человек кое-как разместилась у нас. Не совсем всё так просто, конечно. На моём диване разлеглись близнецы, которые отдали свою комнату родителям, а те, в свою очередь, – старшим Вишневским с маленькой Олей. А старшая Оля умастилась в спальне Вари. Когда у меня был выбор, кого терпеть в своей комнате, апостолов или двоюродную сестру (или какой она там мне приходится), то я выбрала ребят, которых хотя бы поколотить смогу по закону. Разумеется, меня и такой расклад не устраивал, но это лучший вариант из худших.
Ребята не проснулись ни от моих шагов по комнате, ни по возвращению из душа. Правда, рано ещё было, так что просыпаться им как бы и не стоило. Я не хотела шуметь, садясь за компьютер и печатая на своей мощной клавиатуре, с помощью которой можно человека из комы вывести, поэтому лежала в халате поверх заправленной постели с телефоном. Что-то читала, что-то искала, пока не вспомнила, что с Костей тоже есть небольшая несостыковка. Начнём с того, что этот дебил полтора года скрывал, что я ему нравлюсь. А теперь он встречается с моей подругой, которую я же сама и подтолкнула к нему. Да уж, история, достойная мексиканской мелодрамы. Жалею ли я? Это трудный вопрос, в котором надо разобраться.
Начнём с того, что Костя – мой друг. Сейчас. А раньше он мне нравился. И мне, и Кравец. Но мы договорились не ссориться из-за парней, поэтому я добровольно сдала позицию, оставив свои зарождавшиеся чувства к этому обаятельному старосте.
Ксеня – моя подруга. Была раньше лучшей, а сейчас – что-то между боевым (школьным, в смысле) товарищем и просто подругой для досуга. Её положение сильно пошатнулось из-за Егора, нашего, уже бывшего, практиканта. Она мне дважды признавалась, что влюблена в него, наступая на собственное достоинство. Первый раз, потому что я с Егором цапалась из-за неё же, а во второй раз, потому что дурить голову Егором и дурить голову Косте одновременно она не могла. Я её пожалела, и теперь она меня выручает. Посмотрим, на сколько её хватит. Но мы отклонились.
Костя. Что вот чувствуешь при мыслях о нём?
Он тёплый. Заботливый. С чувством юмора. Умный и целеустремлённый. С ним чувствую себя защищённой, крепко стоящей на ногах. И он симпатичный.
Похоже на Егора, да?
Не совсем. Егор – это зыбучий песок. Ты думаешь, что сблизилась с ним, а он тебя просто поглощает и раздавит в конце, не даст дышать, заполнит твой рот, твоё горло, твои лёгкие, твои внутренности и выживет мозг из черепной коробки. Ты умрёшь с улыбкой на губах, радуясь повиновению и подчинению ему. Да, так было раньше, пока я не стала разговаривать об этом с Ярославом. Не знаю, кто сыграл большую роль в том, что я смогла охладить свой пыл по отношению к практиканту. Да уж, он уже не практикант, хах. Разговоры с Ярославом или встреча с Леной – и то, и другое сильно повлияли на меня, и это взаимосвязано. О Лене ещё Аня рассказывала, но суть не в том. Благодаря кому-то из них я сейчас нахожусь на том уровне отношений, до которого раньше и мысли не могла предположить, что дойду. Не скажу, что это гармоничные отношения, именно те, которых я желала. Нет, но очень похожее.
Да, особенно твоя вчерашняя истерика.
Даже в моей собственной голове не было места состраданию. Сплошные подколы, сарказм и ирония. Будто Егор сидит в голове и ухмыляется, как воришка.
Но это правда. Если бы я не воспринимала весь мир через призму сомнений и критики, через юмор и амбиции, через сарказм и иронию, в частности, то я бы сошла с ума. Нельзя быть умной и любящей всех людей вокруг. Это не инфантильность – это крайняя степень перед потерей здравого смысла. И да, я только что похвалила себя, ага.
– Я слышу, как работает твоя голова, – Пашка пробубнил сквозь сон, продирая по очереди глаза и натягивая на лицо ухмылку. – Не голова, а пчелиный улей.
– У меня голова хотя бы только в состоянии бодрствования работает, а у апостола Петра – и ночью, – я кивнула на него и усмехнулась. Петька что-то морщился, как-то неуютно ему было. Ещё бы, спать с братом, когда вам обоим уже по двадцатке есть.
– Что правда, то правда, – Пашка привстал и сел в постели, почёсывая затылок и заглаживая волосы. – Все спят ещё?
– Да. Тишина в нашем доме с этими родственничками нам может только сниться. В прямом смысле, – я улыбнулась и продолжила читать статью в интернете.
– А кто тебя вчера подвозил? – я замерла. Внутри, вместе с сердцем, всё вдруг резко ухнуло вниз с характерным звуком тупого удара.
Ещё один человек, который подозревает меня. Отлично. Шедеврально. Просто восхитительно.
– Практикант, – я не хотела врать, ведь вместе с Пашкой кто-то ещё мог увидеть меня. Окон, выходящих во двор, с кухни, гостиной и спальни близнецов хватало.
– Это по истории который? – он уточнил, всё ещё легко глядя на меня. Не похоже, чтобы он сейчас допрашивал и вряд ли он что-то неподобающее видел. Мы же ничего не делали такого, чтобы меня в этом упрекнуть. После моего кивка продолжил: – Это не моё дело, но, Кать, ты смотри там, осторожнее.
– Ты прав, Паш, это не твоё дело, – я старалась говорить, как можно мягче, но проницательности моему братцу не занимать.
– Я подозревал, что ты что-то скрываешь, – он не смеялся и не показывал всем своим видом «ага, попалась!», но как раз это спокойствие его меня и напрягало. Нет, активная реакция, якобы прищучил меня за хвост, тоже напрягала, но она больше раздражала. А это спокойствие именно держало в лёгком страхе и в серьёзном напряжении. – Не хочешь ничего рассказать?
– Паш, я контролирую ситуацию, – я подняла на него взгляд и утвердительно кивнула с вполне ободряющим лицом.
– Последний раз, когда ты контролировала ситуацию, ты впала в жуткую депрессию, и я даже заговорить с тобой боялся об этом.
Он сказал это вслух, якобы мимоходом, но специально, чтобы я услышала. И я услышала. Даже поняла, о чём он. Из-за Егора мне не единожды приходилось быть вне себя от злости, ярости, разочарования или обиды. Так что не важно, что помнил Пашка, что именно, потому что он прав при любом раскладе.
– Я буду стараться, чтобы этого впредь не повторилось, – я улыбнулась, – и спасибо, что заботишься.
– Я твой брат, Кать. И надеюсь, что этого действительно больше не повторится, – он спустил ноги на пол, натянул шорты и покинул комнату, а я надеялась, что этот разговор так и останется между нами.
Поглядывая искоса на Петьку, в моей голове рождались мысли, что он мог что-то слышать. Или Варька за стеной с Олей. Или ещё кто-то. Говорить о Егоре в доме было слишком опасно, но так приятно. Потому что это немножечко, но мой Егор. Это меня он целует. Это за мной он идёт. Это меня он провожает и подвозит домой. Это меня он одевает. Это меня он делает счастливой, и я ему очень благодарна.
Сегодня предстояло зайти к Кравец и забрать спрятанные подарки. Как только дом начал повышать свою громкость и набирать обороты просыпающихся голов, я тут же известила Ксеню, что подойду, едва она проснётся. К моему удивлению, она не спала, как сказала, давно. Поэтому я, натянув быстро джинсы со свитером, запихнув в рот бутерброд, который мама готовила для завтрака, умчалась нахрен из этого галдящего курятника. И вовремя, потому что Оле-старшей стало скучно, и она захотела погулять. А лучшей компании, кроме близкой по возрасту Катерины, не существовало. Какая жалость, Оль, что у меня дела.
Ага, какая жалость.
На улице было несколько противно. Выпавший вчера снег, который так напоминал о словах Егора, не просто таял – он расплывался. Нет, дело не в отступивших к Новому году морозах. Пошёл дождь. Такой серьёзный, противный дождь, пока я собиралась. И как-то в домашнем шуме даже не услышала этого ливня. Не возвращаться же домой за зонтиком. Тем более, там ветер, а у меня есть капюшон. Вызов принят.
Короткими перебежками я таки-добралась до дома Ксени, который был и без того близко. Успела ли я намокнуть? О да, ещё как. Ливень усиливался, и мне только оставалось уповать, что подарочная упаковка в пакетах не разлезется от возможных попаданий этих громадных капель внутрь.
Меня встретила мама Ксени, сразу предложив позавтракать. С учётом блуждающего по моему желудку единственного бутерброда с сыром это предложение оказалось весьма заманчивым. Кравец утащила меня к себе в комнату, как только мы закончили трапезу и допили чай. Под предлогом ливня, кстати, ни она, ни её мама выпускать на улицу меня не хотели. Похоже, я здесь задержусь дольше, чем предполагала.
– Я вижу, что тебе не терпится мне что-то рассказать, – с лёгкой ухмылкой я сообщила Кравец, присаживаясь на диван.
– Костя будет с нами праздновать, – улыбка вяло спала с моих губ. Благо, что Ксеня, счастливая, не заметила этого жеста. Что-то мне подсказывало, что я не должна об этом знать, потому что мне это совсем не нравится. – Его мама тоже хочет придти и познакомиться с моей.
Похоже на смотрины, правда? На современный лад.
– А потом мы пойдём гулять, – да ты просто сияешь от счастья, деточка. Мне надо было с собой очки захватить. Для сварки которые. – Хочешь с нами?
– Не то, чтобы я не хотела, – замялась я, даже не раздумывая над ответом, – но чувствовать себя третьей лишней на свидании совершенно не хочется.
– Кать, ты не будешь третьей лишней! – тут же запротестовала она. – Мы пригласим ещё Аньку и Лару.
– Да, и будет Костя на свидании с тобой и ещё с парой девочек, – с иронией и открытым недовольством заявила я, поджимая губы. – Он с тобой хочет встретить Новый год, а не с девочками.
Я надеюсь, по крайней мере, что он именно так всё чувствует. Хотя не уверена, что сама спокойно отношусь к этому. После тех слов…
– Интересно, а что он мне подарит? – лепетала, словно в веселящем бреду, Кравец, явно увлечённая своими мечтами.
Я знаю.
– …И что скажет при этом?
Я знаю.
– … Скажет ли он, что любит меня?
Я знаю.
Не заметила, как ладони сжались в кулаки, и я сама, словно напряглась слишком сильно. Не нравится мне это. Леонов, какого чёрта ты мне вообще это сказал?!
– Кать, ты в порядке?
– Да, – мой голос слишком груб, и теперь Кравец не отцепится. Она хуже пиявки лечебной. – Не спрашивай.
– Ты что-то от меня скрываешь? – о да, давай, поманипулируй тут ещё мною на почве дружбы!
– Нет, – моё бабское раздражённое бормотание ещё сильнее сводит грозовые тучи конкретно над моей головой.
– Я вижу, что ты недоговариваешь…
Ты даже не представляешь, насколько я тебе недоговариваю.
– Не хочешь рассказать? – она сменила настойчивость на аккуратное милое любопытство, но со мной этот фокус не пройдёт. С Ларой, Женькой, Абрамовой – да, но не со мной. Может, по этой причине мы подруги.
– Дело не в том, хочу или нет, – успокойся, Кать, не порти новогоднее настроение ни себе, ни ей.
Но она уже испортила настроение мне своим Костей! Костя то, Костя это. Бесит. Потому что это идиот влюбился в меня!
– Дело в том, а мучает ли меня то, что ты не знаешь, – я старалась быть рассудительной и не совсем обидеть её. – Нет, Ксень, меня не мучает то, что я знаю. Иначе бы мой рот просто не закрывался от обилия исторических фактов, так и рвущихся наружу.
Она не заметила моей иронии, но слегка обиделась. Ещё бы, я понимаю. Я знаю что-то, и меня это не тревожит. Значит, я не хочу ей рассказать, с ней поделиться. Значит, она мне не нужна как свободные уши. Постойте, но ведь так всегда было. Мне не нужны уши для жалоб или похвалы. Похвалу воспринимаю только от тех, кто выше меня по уровню развития в какой-либо сфере. И Кравец, прости, конечно, но ты подобным не отличаешься.
Да, высокомерно и даже слишком надменно, но можно я не буду напоминать, что твоя учёба, твой молодой человек – так или иначе, являются частично моей заслугой? Большей частью.
Подарки я забрала спустя пару часов, когда ливень прекратился, но вот-вот грозился пойти снова. Покупки в зубы и марш домой. Без перебежек спокойно дошла и вошла в квартиру. Меня даже не сразу заметили. Раздавать всем подарки я собиралась вечером, когда стол будет накрыт, а сейчас – помогать маме на кухне или не мешаться вообще, как это делали отец, близнецы и все Вишневские. Одна Варя толкалась на кухне с мамой, и немного препирались между собой. Это норма.
Я зашла в комнату к себе, где, к моей превеликой радости, никого не было. Наконец, можно посидеть за компьютером, поиграть в игрушки, полазить в интернете и никто не скажет: «Катя, делай уроки!». Так будет, конечно, недолго, но всё равно. Мой прекрасный заезд на прокаченной тачке прервал звонок.
– Слушаю, Кость, – с улыбкой начала я, откладывая наушники в сторону и оглядываясь, не появилось ли какой-то души в моей земле обетованной.
Он начал с поздравлений, тоже радостный, очень позитивный. Чувствовала, как через телефон буквально просачивается эта его энергетика и поступает мне в руку и в ухо. Потом пожелания говорил, даже сказал, что подарок какой-то мне припас и занесёт, когда приедет к Ксене домой на ужин. При упоминании их совместного семейного новогоднего торжества мне стало неловко. Во-первых, потому что я уже знала об этом и знала, что это значит. Во-вторых, потому что внутренности пожелали скрутиться в спиральку ДНК. Нехило так скрутиться. Я едва ли стискивала зубы, чтобы не выказать своих эмоций. Он же ведь мог неправильно понять меня. Например, что мне не нравится эта идея, что я не хочу, чтобы Костя и, тем более, его мама отмечали праздник у Кравец. А это значило бы, что я ревную. Или завидую. А это наталкивает на мысль, что какие-то чувства к Леонову у меня всё ещё были. Но это неправда. Если я и ревную, то только как друга.
Хотя нет никаких оснований для дружеской ревности в нашем случае.
И как только наступило вечернее время, а Костя подъехал к дому на машине с мамой, мне стало по-настоящему неуютно. Всё, от воды, которую я выпила, до воздуха, которым постоянно дышу, казалось мне диким и неугодным. Что-то происходило, что-то неправильное, и это не давало мне покоя. Я хотела расслабиться, а не могла. Хотела сесть и отдохнуть, но не могла усидеть и десяти секунд на одном месте. Я накручивала круги по комнате в страхе, что зазвонит телефон и мне придётся выйти на улицу, чтобы встретиться с Костей. Почему-то после той вечерней прогулки видеться с ним я не хотела.
