Текст книги "Когда истина лжёт (СИ)"
Автор книги: W.o.l.f.r.a.m.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 37 страниц)
– Я сестра доктора, – машинально выпалила я, даже не задумываясь.
– Это так смешно звучит, – из второго кабинета, подсобного, вышел Ярослав со стопкой бумаг. – Ты немного не вовремя. Я ещё не закончил.
– Только не отправляй меня к этим коршунам. Они склюют мою печень, и глазом не моргнут.
– Зайди во второй кабинет, закрой дверь и порисуй или почитай, что найдёшь там, на свой вкус. Я тебя позову, – не заострив на мне взгляд, Ярослав переключился на пациентку, присев на стул рядом с кушеткой. Дальше я не видела, что он делал, и не хотела видеть. Я и слышать не хотела ничего, но наушники, как назло, дома сегодня забыла.
Второй кабинет оказался забитым литературой. Несколько стеллажей в ряд с узкими проходами и плохим освещением из окна. Наверное, здесь всегда горел верхний свет. Я пролезла между стеллажей и наткнулась на знакомые фамилии: Фрейд, Юнг, Карнеги, Маслоу, Павлов, Ломброзо и Кандинский. Тут было ещё много изданий и книг, но авторов их я не знала. «Как перестать беспокоиться и начать жить» Карнеги – хотела бы почитать. Интересно, можно будет у Ярослава её одолжить на некоторое время?
Я увлеклась чтением. Не слышала, как меня позвали и шума за дверью. Отвлеклась от Карнеги, только когда открылась дверь и другой голос, кроме моего внутреннего, нарушил покой.
– Что читала? – воодушевлённо спрашивал Ярослав, наливая воду в чайник.
– Карнеги, – я вышла из кабинета с книгой в руке и оставленным пальцем внутри как закладкой. При случае дочитаю.
– Хороший выбор. Присаживайся, – Ярослав занял своё место, щёлкая что-то мышкой и печатая на клавиатуре. – Ты выглядишь уставшей.
– Я плохо сплю в последнее время.
– Ты не принесла самоанализа, о котором я говорил тебе в прошлый раз? Я ведь говорил тебе всё изложить на бумаге, – мельком взглянув на меня, он снова уставился в монитор.
– Забыла, – честно произнесла, – да и не так это важно. Сейчас просто хотела успокоиться и посидеть в тишине.
– Я не буду просто сидеть и молчать. Зачем ты пришла ко мне? – поднявшись на ноги, Ярослав подошёл к закипевшему чайнику, чтобы налить кипяток в чашки.
– Вы сможете меня понять и без слов, разве нет? – это и комплимент, и вызов одновременно. Судя по усмешке Ярослава, он понял мой игровой жест.
– Как хочешь. Но лучше бы ты говорила – так шансов помочь тебе у меня больше, – поставил чашку передо мной. – Ты пренебрегаешь отличной возможностью.
– Знаю. Но не хочу это ни с кем обсуждать.
– Так по-детски, – из шкафчика достал печенье.
– Разве только дети не хотят обсуждать свои проблемы и мысли? Взрослые ведь тоже это делают, – протест вырвался наружу быстрее, чем я успела его обдумать.
– Взрослые внешне и взрослые внутри – разные вещи, – занял своё место за столом. – Если ещё раз случится такой разговор, ты будешь должна мне поход в кафе. А теперь завязывай валять дурака и говори, зачем пришла.
Нет, я действительно не хотела говорить об этом. Потому что. Потому что. Это настолько мелочная причина, настолько смехотворная, что у меня язык не поворачивался это сказать. Почему он давит на меня? Это же не профессионально. Зачем он вытягивает щипцами из меня информацию?
– Я не хочу говорить, – выдавила из себя, пряча глаза в чашке.
– Через две недели Новый год. Ты письмо деду Морозу написала?
– Что? Вы вообще о чём? – я подняла возмущённый взгляд. Повелась на его провокацию. Чёрт.
– Либо ты говоришь, либо допиваешь кофе и уходишь. У меня хватает подростков со своими проблемами. Они ждут в коридоре, так что минус один – так даже лучше, – безо всякого интереса бросил Ярослав, переводя свой взгляд с меня на монитор.
– Я виделась с Леной, – сцепив собственную гордость и посадив её на цепь, я уцепилась в ручку чашки, словно в спасательный круг. Тише, успокойся, Катя, всё в порядке. Ты должна пережить это, чтобы отпустить и принять их отношения. Это часть твоей реабилитации, ведь так? Ведь так принятие проходит? Нужно заглянуть страху в лицо.
Ярослав молчал, бросил быстрый взгляд, взял листки для заметок, ручку и записал что-то. Позволял мне рассказывать и не видеть его ответной реакции. Он ведь мог показать одобрение или наоборот, что заткнуло бы мне рот. Он позволял мне говорить, словно я одна, сама с собой. Никто меня не засмеёт, не предаст и не расскажет об этом, потому что я одна.
– У неё сильный характер. Меня выворачивает от неё всякий раз, когда думаю об этом. И похоже, что они с Егором после того вечера, – я запнулась, заглатывая появившийся в горле ком, – снова общаются. Близко.
Психотерапевт оторвался от своих заметок на бумаге, которые делал параллельно с моим рассказом, и пронзительно смотрел мне в лицо. Он читал меня, как книгу, сейчас. Я была согласна. Лишь бы не говорить дальше. Это слишком сложно. Невыносимая ноша. Не ответственность. Это то, что я должна пережить, как в тот раз, когда меня накачали морфином, чтобы я забыла случай в лифте. Близость. Егор. Обжигает его дыхание, руки, случайное соприкосновение участков кожи. Вот-вот потеряю голову. Я закусила губу и вцепилась пальцами в подлокотники кресла, запрокинув голову вверх. Глубокий выдох, и я теперь дышу ртом, потому что не могу охладить жар в своей голове. Меня разрывает на куски от этих температур. Я сама жерло бурлящего вулкана. Что-то щекотно лизало участки вокруг губ.
– У тебя кровь, – кровь? Какая кровь?
Ярослав протянул мне салфетки, выдернув из пучины воспоминаний, и помогал сам вытирать скатывающуюся по лицу кровь. Из носа. Без слов или взглядов – как врач, он делал то, что должен. Послал умыться, чтобы окончательно смыть красноватые остатки на лице. Умывальник, благо, находился в его кабинете, и не пришлось выходить наружу с таким лицом.
– Почему пошла кровь? – всё ещё умывая водой лицо, говорила я.
– Не важно. Ты сейчас вспомнила что-то личное, что произошло между вами? – встретилась с его взглядом и поняла, насколько серьёзным был Ярослав. Я кивнула, ощущая приток комков и слёз в горле. – Насколько далеко у вас всё зашло?
– Мы не занимались сексом, – уговаривая себя успокоиться, заявила я.
– Не поддавайся искушению. Ни за что, – в его голосе мелькнула озабоченность, но лишь на миг. Я заметила, но не придала значения. – Это может плохо закончиться для тебя.
– Эти отношения вообще вредны для меня, – саркастично усмехнулась я, вытирая лицо полотенцем.
– Хорошо, что ты помнишь об этом. Сделаем вид, что я не заметил твоего сарказма. Какие дальнейшие планы? Как вести себя будешь?
– Никак. В лицее поползли слухи о том, что практикант завёл интрижку с ученицей. Со мной. Поэтому делать ничего нельзя и реагировать тоже. Ничего не будет. Он не будет подставляться, а я не хочу вылететь из лицея, – во мне проснулся разум? Нет, это зазубренные фразы, которые я говорила сама себе с самого начала.
– Не обязательно, – я взглянула на Ярослава, а тот – пристально смотрел мне в глаза, отчего мне стало не по себе. – Чем серьёзнее условия, тем интереснее игра.
– О чём вы? – волнение.
– Егор может не оставить тебя в покое. И это не шутка.
– Он дорожит своим авторитетом. Всегда напоминает об этом, – спорила, пыталась найти загвоздку, за что бы конкретное зацепиться. Акт беспомощности. Плевать. Я не могу так просто сдать позицию. Нельзя так просто взять и привычную вещь превратить в пустое место.
– Он скажет всё, что угодно, лишь бы обеспечить себе алиби. Ты запоминаешь не те слова, – пауза. – Егор – хищник. И сейчас, когда игра принимает такие серьёзные обороты, его интерес растёт.
– Как? Разве он не боится потерять работу? Это ведь практика! А доверие Светланы Евгеньевны? Это же лицей, в котором учился он сам. Все преподаватели его знают.
– Он никогда не заботился о мнениях людей, если нашёл жертву, – чуть тише заявил Ярослав, с некой долей жалости глядя на меня.
– Что это значит? – с опаской спрашивала я, уже заранее зная ответ. Я боялась его, ответа. Боялась того, что услышу. Хотела убежать и не слышать Ярослава. Как ребёнок.
– Сейчас наступает самое опасное время для тебя, – меня качнуло, и по телу пробежалась лёгкая дрожь. Я закусила снова губу и уставилась в пол. На глазах выступили слёзы. Смахивать их не хватало рук: я обнимала себя, стараясь угомониться. – Его интерес к тебе прямо пропорционален серьёзности риска. Чем выше шансы проиграть, тем серьёзнее он относится к этому.
– И… и что мне делать? – голос полон слёз и отчаяния, но поднять глаза на Ярослава мне по-прежнему не хватало смелости.
– Бежать.
Я замерла. Пальцами вцепилась в умывальник и тяжело дышала. Пыталась успокоить собственное разогнанное сердцебиение, но с трудом удавалось. Периодически перед глазами мелькали смутные образы. Похоже, я вот-вот упаду в обморок.
Ярослав сунул мне в самый нос горлышко склянки нашатыря, и я пришла в себя. Он выглядел обеспокоенным, но прекрасно владел собой.
– Только обмороков мне тут не хватало, – чуть раздражённо произнёс.
– Однажды он уже говорил мне такое, – справляясь с хриплым голосом, заявила, цепко держась всё так же за умывальник и за руку Ярослава. – Бежать. Говорил, что если захочет меня, то ничто его не остановит.
– От него редко можно услышать предупреждения, – словно сам себе, говорил Ярослав, усаживая меня на рядом стоявшую кушетку.
Я даже эти слова не могла переварить. Слишком большой стресс для меня сегодня. Клиенты, которые ждали под дверью, смирились с обедом, но когда пришла Аня, буквально взвыли. Домой я добиралась вместе с ней, потому как сама была не в состоянии. Вернее, так казалось врачам. Они попросту не доверяли, что я смогу нормально добраться домой. Мне не доверяли. Я сама себя угроблю. Или что-то в этом роде.
– Почему ты не сказала мне, что в больницу приезжала? – Аня не злилась.
– Я хотела поговорить именно с Ярославом, – слабо лепетала я. – Прости.
– Я не держу обиды. Слышала, ты виделась с Леной и в полемику с ней вступила.
– Он стоял и тупо смотрел на неё. Она измывалась над ним, унижала его, его жизнь и принципы, а он тупо смотрел, – дышать становилось тяжело. Духота давила на лёгкие.
– Это норма. Он всегда такой с ней, – отмахивалась Аня.
– Тогда почему со мной он не такой? Почему всегда испытывает меня, провоцирует, играет? Почему он такой жестокий и бесчувственный? Знает же о моих чувствах. Продолжает измываться надо мной. То ругает, то не замечает, делает больно, то… беспокоится. Никогда не смогу его понять.
– Беспокоится?
– Идиот. Кретин. Ненавижу его и его Лену. Зачем они вдвоём издеваются надо мной? Неужели это так весело? Неужели весело наблюдать за моими мучениями? Им бы цирк иметь и измываться над людьми и животными. Садисты. Ещё и говорил, что они вдвоём не стоят моих сил. Надо было послушаться и уйти тогда. Пусть сами разбираются. Хоть спят, хоть мирятся, хоть поубивают друг друга. Мне всё равно!
– Я говорила тебе, постараться отвлечься. А ты нагнетаешь обстановку и снова возвращаешься к мыслям о них. Похоже, ты ничему не учишься, Кать, – слова Ани пролетели мимо меня. Я была настолько злой, что ничего вокруг не замечала. Я не хотела замечать Аню и её слова – могла сорваться и обидеть, а это уже нехорошо. Она ведь ни в чём не виновата.
– У них была годовщина в тот день, когда вы встретились. В прошлом году Егор был на практике в другом городе, но в этот день он приехал сюда, поужинал в квартире один и уехал.
– Как и в этом. Одинокий ужин. И звонок. «Я скучаю, очень скучаю», – перекривляла Егора, но легче не стало.
– Он звонил тебе?
– Звонил. Сделал вид, будто хотел позвонить Лене, а позвонил мне. Наговорил кучу всего, отчего я готова была убить его. А потом сказал, что собирается накачаться морфином и попросил вызвать ему скорую.
– Придурок, – ругнулась Аня, выруливая из-за тормознутой машины, которая еле тащилась по дороге.
– Хуже. Я прибегаю, а он себе преспокойно мясцо с вином уминает. Сволочь.
– Да, обряд у него такой. В любой плохой день ест мясо с вином. Аристократ хренов.
Смех с Аней над Егором был одним из приятных воспоминаний в той поездке. Мы обзывали его цензурными и нецензурными словами, смеялись над его поступками, кривляли – в общем, делали всё, лишь бы мне полегчало. И так и случилось.
Дома меня ждал аврал. Мама буйствовала, что я изменилась, стала себя вести хуже. Она почти дошла до того, чтобы обыскать мою комнату на предмет сигарет, но обломалась. Я пришла домой. От меня не пахло сигаретами, и она успокоилась. Сделала вид, на самом деле. Пожалуй, мне стоит убраться в комнате. Ничего противоестественного или противозаконного там нет, но это же мама. Она сделает слона даже из одной молекулы пыли или странного пятна.
В интернете начались новые сплетни обо мне. Теперь участвовали все, обсуждали, могу я встречаться с практикантом на самом деле или нет. Кое-кто истошно вопил, истерил и получал нервные срывы. А я спокойно наблюдала за этим, даже радуясь этому нервному ликованию. Почему? Потому что весь лицей считает, что у меня что-то есть с практикантом, а он даже противопоставить не может ничего. Сейчас мне не больно. Мне весело. Может, завтра придти на его семинар и вызваться поговорить? Было бы забавно. Дать пищу для обсуждения. Нет, нельзя. Но если его так привлекает риск, почему бы не усугубить ситуацию ещё больше? Не довести её до абсурда? Что-то вроде «Скавронская, что ты здесь делаешь? Подтверждаю слухи, что же ещё». Хех, было бы весело.
Не пойду я на историю. Мне нужна биология. Если не подтяну её, мама сожрёт меня с потрохами. Утрирую, конечно, но лучше её не злить. А то Новый год на носу. Ещё вычудит что-то.
В субботу я привычно надела деловой наряд, накрасилась. Надо отметить, что моё настроение было болезненно-приподнятым, словно это ненадолго. Но думать об этом сейчас я не хотела. Потому что настроение и так может испортиться. Пусть побудет хорошее немного дольше.
Погода на улице не располагала к отличному дню. Слякоть, получившаяся вследствие ночного дождя, теперь подмёрзла, но если ты вступил в грязь, будь готов к тому, что она ещё жиденькая. Сапоги, которые я надеваю по такой погоде, пока ещё были почти чистыми. Надо ли говорить, что я делала широкие шаги, чтобы как можно меньше раз касаться своими шикарными сапожками этой грязи?
Из-за нагрянувших пробок я опаздывала на семинар. Минут на десять, не меньше. Тем не менее, это не помешало мне спокойно идти по парку к лицею. Там было не так грязно, поэтому я могла не спешить и идти по-человечески. Листьев на деревьях почти не было. О снеге пока молчали метеорологи. Небо белесо-серое. Ветер срывался, словно спринтер, но попадался в ловушку фальстарта.
– А ты не слишком торопишься, Скавронская.
Егор стоял позади меня, спокойный, словно какое-то время просто шёл вслед за мной. Без шапки, с накинутым капюшоном пальто из тёплого материала, в перчатках кожаных, с рюкзаком классическим. Без улыбки, он подошёл ближе и продолжал на расстоянии смотреть на меня.
– Вы, похоже, тоже не спешите к ученикам, – в зеркальной ему манере ответила я, сжимая в кулак пальцы в кармане пуховика.
– Я ждал, когда ты начнёшь идти быстрее на мой семинар. У нас же сегодня опрос, – усмехнулся уголками губ, но взгляд по-прежнему не выражал никакой опасности.
– Я буду не с вами, Егор Дмитрич. Придётся вам проводить опрос без меня, – выждала смысловую паузу, давая Егору принять мои слова, и продолжила: – Только не расстраивайтесь. Мы ведь всё равно увидимся в понедельник. Всего доброго.
Я развернулась к нему спиной и направилась в сторону лицея, не позволяя себе вслушиваться в звуки. Его жесты, слова – до меня не должно донестись ни единого звука. Сейчас бы пригодились наушники.
Я поспешно достала из сумки наушники, распутала их, подключила к телефону и включила первую попавшуюся песню. Но практикант не собирался ничего делать. Он шёл сзади и не обгонял меня, за что ему, наверное, нужно сказать «спасибо». Обойдётся. Гад лицемерный. Ситуация, которая произошла, на меня не повлияла бы, если бы не одно «но».
Я ждал, когда ты начнёшь идти быстрее на мой семинар.
Он ждал. И семинар не его. Вот, в чём загвоздка. То, что заняло мои мысли, пока я слушала музыку. Едва вошла в лицей, обернулась и увидела, что Егор курит по пути, не спеша, растягивая удовольствие. Лучше морфина.
Биология проходила интереснее прошлого раза, когда я писала проверку знаний. И, как сказали, то мои слабые места по биологии толком не выявлены, поэтому учить будем всё. Смешно, правда? Поэтому сейчас, когда я отвечала, когда мне задавали вопросы, когда меня малость муштровали, словно будущего преподавателя биологии, я поняла, насколько ненавижу эту науку. Я выжимала все знания из себя: растения, животные, грибы. Анатомии уделили особое внимание. Каждой системе, каждой клеточке, косточке, капельке крови – мы разобрали всего человека, как мне казалось, от и до. Я много не знала, не помнила, но общая база была, чем учительница несказанно радовалась. Ещё бы, я же отличница. Я крутилась в обществе людей, которые смекают в биологии. Как я могла не знать, чем отличаются эритроциты от тромбоцитов? Ах да, другие лицеисты меня слушали и явно признавали мои знания лучше своих, их общность, объективность. Часть из этих людей узнала меня, вспомнила слухи, поэтому отвечала я под 50-процентным взглядом укора и недоверия.
Едва меня согласились отпустить, я вышла из кабинета освежиться. Обстановка в аудитории была какой-то угнетающей, а я и так испытала слишком много стресса. Пока я проходила по коридорам, слушала разных преподавателей и лицеистов, увидела заходящую в мужской туалет на втором этаже фигуру практиканта. С пачкой сигарет в руках. Хех, а вот и моя разрядка.
Дверь была плотно прикрыта, и мне пришлось постараться её открыть. Плюс, думаю, заставить его немного понервничать. Но мои надежды пошли прахом: Егор сидел на подоконнике, как обычно, струшивая пепел в раковину и уставившись в окно. То, что кто-то несколько секунд ломился в туалет, его не смущало. Как и то, что этим кем-то оказалась я. Он лишь окинул меня взглядом и продолжил смотреть на улицу.
– Не боитесь, что вас засекут? – осведомилась я, подходя чуть ближе.
– Мне есть восемнадцать, Скавронская, если ты забыла, – без доли иронии заявил Егор, даже не глянув на меня.
– Согласна, – качнула плечами, – лучше сигареты, чем передозировка морфином.
Рука с сигаретой дрогнула, и Егор перевёл на меня взгляд. Я была уравновешенной, несколько расслабленной и мечтательной. Струсив пепел, он медленно поднёс сигарету ко рту, приоткрыл, обхватил её губами и, не сводя с меня внимательного взгляда, затянулся. Огонёк бумаги стал чуть ярче, и моё нутро тоже загорелось чуть сильнее обычного томления.
– Неужели ты думаешь, что я допущу такое? – медленно, с паузами растягивал Егор, продолжая смотреть на меня в упор.
– Ради неё вы и не на такое способны, разве нет? – во мне было столько очевидной простоты, что я сама удивлялась, как могу так просто говорить об этом.
– Ты садист, Скавронская, – наблюдает за моей реакцией на его слова. Никакой. – Это я сделал тебя такой?
Он хочет реакции. А её нет. Почему? Не знаю. Я не ощущаю никакого чувства внутри, возбуждения, эмоций – ничего этого нет. Словно я освободилась от оков привязанности к нему.
– Много чести. Вы слишком высокого мнения о себе, Егор Дмитрич.
За дверью послышались шаги и говор. Не детский. Какие-то серьёзные взрослые голоса. Я стояла столбом, не собираясь прятаться. Что такого, что я говорю в туалете с преподавателем? О нас и так ходят слухи. Это не усугубит ситуацию. Я несовершеннолетняя – он вполне может манипулировать мной. Закон будет на моей стороне. Я не боюсь. Егор бросил взгляд на дверь. Рука с сигаретой дрогнули. Открыв резким движением окно, выбросил окурок и встал с подоконника. Голоса были совсем рядом, в паре метров от двери. Мы слышали каждое слово. И эти слова касались работы и лицея. Егор схватил меня за руку, провёл к кабинам, открыл дверь и запихнул внутрь. Язычок дверной ручки в уборную щёлкнул, и вместе с ней закрылась на защёлку дверь туалетной кабины. Вместе с Егором. Он стоял совсем рядом, совсем близко. Высокий, властный, чуть обеспокоенный. Я дышала, с каждый разом всё громче. Не могла успокоиться. Снова что-то происходило. Меня бросило в жар, и воздух в лёгких заканчивался. Всё тело начинало гореть. Я хотела снять одежду, лишь бы остыть. Не получалось. Оттянула ворот рубашки и расстегнула пару пуговиц, но жар не прекращался, а только усугублялся с каждым взглядом Егора на то, что я делаю. Лицо покраснело, но в небольшом полумраке, исходящем от стенок кабины, этого не заметить. Каждый наш звук был слышен. Кабина была ограждённой не кирпичной стеной в потолок, а пластмассовыми перегородками. Пространство вверху, пустое, разносило все наши звуки. Со свистом втянула воздух, и Егор зажал мне рот ладонью, опасно сверкнув глазами.
– Тихо, – прошептал он мне одними губами, пока журчание воды заглушало кое-какие звуки, исходящие от нас.
Я моргнула утвердительно и спрятала взгляд где-то в районе его груди. Только не лицо. Глаза, губы – они сведут меня с ума. Они не позволят мне просто так стоять. Прямо сейчас я сгораю от желания что-то сделать, но не могу. И дело не в том, что нас могут спалить. И не в том, что я буду униженной. Я просто боюсь того, что будет дальше.
Меня трясло от разрываемых эмоций. Он заметил это. И наверняка заметил, какая я горячая. Как только голоса стали снова говорить что-то, Егор убрал руку от моего рта, коснувшись лба. В глаза мне он не смотрел, а куда-то выше моей головы. Губы чуть дрожали. Я покусывала их, чтобы унять дрожь и желание во всём теле. Глаза бегали. Частое моргание. Он перевёл на меня взгляд, когда я слышно стукнула зубами. Внимательно следил за моей реакцией. За губами. Глазами. Руками. Дыханием. Ладонь оторвалась ото лба, и пальцы прошлись по волосам. Ласково, с нежностью он провёл кончиками пальцев по волосам, позволив им утонуть в прядях. Пытался успокоить меня, но не выходило. Смотрел за движениями своих рук. Убрал пряди с моего лица за ухо. Подушечками пальцем провёл по контуру уха и чуть сжал мочку двумя пальцами. Закусила губу заметно и тут же уткнулась взглядом вниз. Прошёлся медленно, словно растягивая удовольствие, по скулам к подбородку. Я не могла держать себя в руках и уже закидывала голову наверх, обнажая свою шею. Поддавалась его рукам. Пусть его пальцы пройдутся по моему подбородку. Пусть идут к шее.
Я покрылась мурашками, когда все пять его пальцев подушечками касались нежной кожи моей шеи. Они изучали всё пространство вплоть до ключиц. С каждым сантиметром грудь вздымалась всё выше, а дыхание становилось горячее. Я выдыхала воздух вверх, кое-как удерживая себя. Но все мои запреты сломались тогда, когда он коснулся губами моей щеки. Я громко втянула в себя воздух и прогнулась в спине, коснувшись его грудью. Дышать открытым ртом – я хотела, чтобы он закрыл мне рот. Сама я уже не в силах это сделать. Своими губами. Хочу ощутить его губы своими. Пока этим довольствуется моя щека. Не сухое касание, а мокрый след. Пальцами он касался ключиц и проводил линии от подбородка к ним. Я дрожала от наслаждения. Меня выворачивало и скручивало от желания обвить его руками и прижимать к себе, словно сделать его только своим. Срастись с ним. Его глубокое дыхание я чувствовала на щеке. Вместе с поцелуями, растянутыми, медленными, сдержанными. Каждое касание его пальцев, губ, даже горячего воздуха, который он выдыхал, между нами рождало новую искру, и каждый раз мурашки затрагивали мою шею. Нет. Нет, только не сейчас!
Я почувствовала горячий воздух на своих губах, открыла глаза и увидела его так близко. Он смотрел на меня. Ладонью держал подбородок. Нежно, бережно. Большой палец терпко, чуть оттягивая кожу, прошёлся от одного уголка нижней губы к другому. Его воздух, наполненный вкусом сигарет, я ощутила во рту. Горечь. Противно, но это будоражило. Меня выворачивало от желания чувствовать не только его воздух в себе. Я хочу его губы. Сейчас. Взгляд останавливался только на них, соблазнительных, выступающих, рельефных. Он оттянул зубами мою губу и, уставившись в глаза, стал покусывать её. Словно поцелуи, с тем же ритмом, он кусал её. Держись. Не сдавайся. Ты хочешь этого. Да. Но не так… быстро. Я сдалась, прикрыв веки, в ожидании, когда он продолжит. Живот втянулся, и волна горячего потока снова накрыла меня с головой. Прильнула к нему грудью и извивалась, позволяя ему чувствовать весь свой торс. Смотрит и наслаждается. Без улыбки. Садист. Медленно, сдержанно, заставляя моё нутро разгораться сильнее. Я вцепилась в складки его рубашки и прижимала к себе. Натягивая рубашку, проходилась грудью по тем участкам. Специально. Не могу успокоиться. Я хочу чувствовать его. Видеть его. Ноги меня бы уже не держали, если бы не сзади стоящая стенка. Я вдавливалась в неё с таким желанием и тянула за собой Егора. Слишком громко он ударил коленом и рукой о стенку кабины, поддаваясь ко мне. Это того стоило. Мир перевернулся. Я разрывалась на части от счастья, страсти и жгучего желания большего. Егор завладел моими губами. Он целует меня, а я не могу успокоиться. Хочу большего. Этого уже мало. Но то, что он делает губами. Как владеет мной. Я хочу ещё. Изнывая от желания целовать его губы, я не осознавала, что происходит. Всё тело извивалось под ним. Голова кружилась. Я не могла думать. Был только Егор. Были только мы. Он снова прижимал меня к стене. Руками он не разрешал убежать. Так рядом, я касалась его всем телом, потому что он не давал мне и шанса уйти. Всем телом я хотела принадлежать ему. Всем. Этот момент нельзя было растянуть подольше. Но сейчас были только мы.
Я и моё сумасшествие.
========== Глава 10. ==========
С возвращением, да. Я очень рада снова быть в строю.
Для начала лирическое отступление.
Во-первых, я поздравляю всех с рубежом в 200 лайков. Это показатель того, что мы тут с вами не семечки щёлкаем) Спасибо всем, кто читал, читает и хочет читать дальше, чтобы узнать, чем закончится эта история. Спасибо каждому человеку, который делится своими эмоциями и переживаниями, кто ждёт продолжения, кто добавляет в сборники и следит за развитием событий этой работы. Ребята, вы невероятные) Оставайтесь со мной дальше, ведь я решила продолжить!
Стоит сказать, что эта глава далась мне нелегко. То, что вы будете читать, третья попытка главы. Первая была в ноябре прошлого года, вторая – в марте, а третья – в мае. Как видите, результат на лицо. Глава не такая большая, не 20 страниц, потому что писать такими объёмами сразу – сложно. Я надеюсь на ваше снисхождение относительно этого перерыва и, возможно, не того сильного спектра чувств, которые вызовет эта глава. Обещаю исправиться и подарить вам новые невероятные ощущения и эмоции этой историей.
Напомню о том, что было раньше, для тех, кто не хочет перечитывать 200 страниц.
Егор, наш обаятельный Артур Госсе, чей инстаграм появился в шапке работы, испытывает на прочность всех лицеистов. Он подтягивает троечников до уровня хорошистов, в хорошистов заставляет дышать в затылок отличникам. Его методы эффективны, хотя они и вполне себе садистские. Это чувствует Катерина Скавронская, бунтарского настроя отличница, которая переживает не лучшие времена. Ей не посчастливилось сначала рогами сцепиться с Егором, затем подружиться, потом – и вовсе влюбиться. Получая предупреждения от Егора, его друзей, своих сверстников, Катерина уже ступила на скользкую дорожку, где её соперницей является она сама. Нет, дело не в комплексах или саморазвитии – она является прототипом Лены, очень сильной, зависимой, нездоровой любви практиканта, которая должна была завянуть. А теперь, в очередное субботнее утро, после длительного опроса на семинаре по биологии, Катерина наткнулась на Егора. Простой разговор перешёл на другой уровень опасности, когда их могли засечь вместе в мужском туалете.
***
До сих пор меня обдавало жаром при воспоминании об этом уединении. Благо, люди, помешавшие нашему разговору, вышли до того, как Егор прижал меня к хлипкой стенке кабины. Никто не слышал наших вздохов, тяжелого дыхания и сдавливаемых стонов. Но я была счастлива. Именно в этом поцелуе я ощущала себя собой, а не тенью Лены. Парадоксально, правда?
Ярослав говорил, что серьёзные ставки увеличивают азарт практиканта. Не поверила, глупая. Он продолжает играть со мной, да. Есть одно «но»: этот риск разжигает и моё любопытство. Я хочу проверить на прочность этот его адреналин. Как казино.
На биологию вернулась к концу занятий почти, чем вызвала самые разные неоднозначные взгляды. Мне понадобилось время, чтобы привести себя в порядок и успокоиться. Аура вокруг так и кричала о возбуждении – не стоит так помогать сплетникам в их фантазийной работёнке. Медвежья услуга – не по моей части. Мне жаль, ребята.
Разумеется, это ложь. Я хочу им отомстить за то, что мои уши постоянно горят. Раздражает, знаете ли. И в первую очередь надо разобраться со своими «подругами». Даже не знаю, как их теперь называть. Мы были якобы подругами лицейскими, поддерживали друг друга, вытягивали коллективным разумом, подсказывали и разбивали все лавры между собой. Я выпавшее звено, надо признать. И каковы их успехи без меня? Если вот так взглянуть объективно. Да без понятия. В последнее время я та ещё тушка животины. То радуюсь, то злюсь, то не хочу иметь ничего общего с этим местом. Но почему именно сейчас мне настолько круто? Из-за Егора? Да, пожалуй. Он видел меня, я уверена в этом. Однозначно. Пусть он потом хоть тысячу раз скажет, что притворялся – пофиг. Сейчас я использую его как стимул восстановить своё положение для начала в своих собственных глазах, а потом – в обществе. Или вы думаете, что я вот так брошу всё, чем богата? Нет уж, дорогие мои. Я хваткая, и никому своё добро не отдам за так.
Первое, с чем мне надо разобраться – отношение к Егору. Какую позицию я держу? Как разговариваю с ним? Что я испытываю или должна испытывать к Лене? И стоит ли она вообще моего внимания? Да, я не она, не яркая звёздочка чьего-то мира, не такая привлекающая внимание. И что с того? Яркость – понятие периодичное. Даже звёзды когда-то гаснут. И вы думаете, что я буду себя не уважать из-за этого и заброшу себя, рыдая и жалея собственную персону? Мне пора взять себя в руки – я даже в Кравец не любила этой жалости. Избавляться от этой черты в окружающих людях – моя миротворческая миссия на этой планете. Так что никакой жалости к себе.
Второе. Что делать с Кравец, Абрамовой и остальными? Наш костяк отличниц всё ещё жизнеспособен без меня? Надо узнать. Я понимаю, что без них по всем предметам не смогу выехать отличницей, как раньше. Придётся прикладывать больше сил, а я ведь даже не решила, куда поступать дальше. Мне нужен отец Лары, чтобы провести тест на профессиональную ориентацию. Тогда встреча накрылась медным тазом, но это не значит, что я забыла. Пожалуй, стоит ещё выяснить одну вещь: насколько девочки предпочтут свою влюблённость в Егора мне. Если эти слухи для них весомее моих слов, то херня они, а не подруги.
