Текст книги "Когда истина лжёт (СИ)"
Автор книги: W.o.l.f.r.a.m.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 37 страниц)
Она обоснована.
Всё, чем она обоснована, это страхом. Не заблуждайся на свой счёт. Ты просто не хочешь больше болезненных воспоминаний. Ещё больше.
А разве это плохо? Не желать боли. Не любить её.
Боль – признак жизни. И роста.
Я не хочу боли и попробую обойтись без неё на своём пути эволюции как личности. Довольно размышлений.
– Вы сможете увидеться в одной среде минимум через пять лет. Думаешь, она всё ещё будет иметь значение для тебя тогда?
Пальцы дёрнулись. Сильнее сжали запястье другой руки. По телу прошлась волна прохлады. Будто зимний ветерок попал через раскрытое окно в квартиру.
Окно закрыто.
Кать, а что будет через пять лет? Если ты пойдёшь на историю. Отец будет гордиться – ты возьмёшь какой-то приз. С твоими навыками тебе светят приличные лавры. Если не теоретическая сторона, то преуспеешь в практике. Наверняка заведёшь связи. И не просто связи – заявишь о себе всему юридическому миру. Тебя будут знать, узнавать – ты получишь то, что желаешь. Отец ведь с самого рождения тебя готовил именно к этой судьбе. Тебе легко даётся вертеть фактами, запоминать, выдавать уместное умозаключение. Подтянуть бы красноречие да упечь его в клетку – в истинно исторической полемике нет места переходу на личности, каким-то социальным манёврам и сарказму. Там важны харизма и умение привлечь к себе внимание. А ты таким обладаешь?
Даже в этой области тебе есть, куда расти, куда развиваться. Не думай, что даже этот путь будет лёгким. Тебе будут и палки в колёса вставлять, и камни подводные подкидывать и преграды ставить. Таких, как ты, не любят, ты же знаешь. Слишком успешных. Готовых идти до конца. Ответственных и с отдачей. За каждую ловушку, если не ударить, не оскорбить, то унизить в переговорах ты сможешь. Знаниями и умелым их использованием. Как тебе такая арена для жизни?
Звучит неплохо. Мне, правда, нравится ставить людей на место, удивлять их своими знаниями и заставлять замолкнуть от одного лишь моего взгляда. Это чувство превосходства – оно великолепно. Оно никогда не лжёт. Оно, пожалуй, самое правдивое, что есть в этом мире. Ты никогда не сможешь отказаться от него, даже если будешь сомневаться в себе. Превосходство в голове – его убрать только вместе с мозгами можно.
– Это первое, – Ярослав снова принялся за наведение порядка в бумагах – стопочка по порядку расположенных листов. – Второе: ты сейчас ведёшь себя трусливо. Если бы не был знаком с тобой лично, счёл бы тебя пасующей перед препятствиями трусихой.
Нахмурилась. Хотела расслабиться, полежав так, а в итоге наоборот. Но он заставил меня задуматься. Действительно, как я вообще себя веду? Когда я в последний раз смотрела на себя со стороны? Когда я в последний раз анализировала себя глазами постороннего человека, а свои собственные умозаключения – поданные под соусом каких-то серых глаз? Или зелёных. Или голубых. Не важно.
Одно я знаю точно, и это важно. Я не трусиха. Разумеется, лучшая война – та, которой не было. И по тридцать шестой стратегии, если можешь бежать, беги. Да и «если хочешь забыть, забудь». Только знай, что в конце пути ничего уже не вернуть.
Вопрос в том, как поступить. Смотреть на себя можно очень долго, особенно со стороны. Объективно судить себя ты не можешь – это факт. Но и не пытаться тебе никто не запрещал. Ты прекрасно понимаешь, что тебя ждёт, видишь уже эти перспективы и будущее, которое может быть омрачено всякими Ленами, Егорами и их прототипами. Готова ли ты это выдержать? Напомню, что сейчас далеко не самый лучший этап твоей жизни, и ты сама сейчас далеко не в форме. Когда в последний раз было что-то приятное? Когда ты делала то, что хочешь ты? И не говори, что всегда. Наглая, недопустимая ложь как для разговора с самой собой. Подсознание не обманешь. И знаешь, что я тебе скажу? Ты справишься. Если пойдёшь на историю, у тебя получится достичь всего того, о чём ты говорила. У тебя будет влияние. Ты будешь самодостаточной. Взрослой ты будешь по определению. А элегантность и сейчас тебе не чужда. Помнишь, ты хотела стать Человеком в детстве? Человеком с большой буквы. А после притчи хотела оставить после себя след? На тебя столько людей возлагали надежды, в тебя столько людей верило за всю твою жизнь, что можно только гордиться этим. А ты не гордишься, хотя можешь и умеешь это.
Когда что-то пошло не так? Когда наступил этот кризис личности? Кать, ты ломаешься, как игрушка, ты это понимаешь? Ты предаёшь себя в угоду обществу и чужим интересам. Упорно ищешь, где можешь реализовать полный объём своего потенциала, а в итоге пришла к тому, что никому не нужна, кроме семьи. Жалкое зрелище, не правда ли?
Всё так. Действительно. С тех пор, как я встала на тропу подобострастия обществу, всё пошло не так. Исказилось. Изувечилось. Извратилось.
Я извратила свою жизнь.
Извратила, а теперь не выкупаю, с какого перепуга у меня такие серьёзные заморочки.
Их и не было никогда. Все они – в твоей голове. Нет, не избавляться от головы надо, и не пересадку мозга делать. Есть более гуманный и проверенный способ: вернуться к началу и пройти путь заново. Вернись к истокам. Вспомни, кем ты была, чтобы не превратиться в того, кем ты есть сейчас. Ты никогда не была трусихой и никогда не сбегала, как бы больно ни было потом. Ты не жалеешь о боли, которую переживаешь, если твой выбор привёл к ней. Ты никогда не позволяла эмоциям управлять твоими решениями, а сейчас позволила языку доказать обратное. Ты превратилась в новую Екатерину Скавронскую.
И она мне противна.
Ярослав сидел, смотрел на меня, следил за моим движениями рук и за дыханием. Я молчала. Долго. Шли минуты, пока я старалась собрать воедино оставшиеся силы и начать мозговой штурм.
Ужин прошёл. Весь оставшийся вечер, вплоть до самого приезда домой, я была излишне молчалива. Ярослав меня не трогал и не старался как-то растормошить. Он понимал, что мне нужно время, чтобы привести в порядок голову, что натолкнул меня на мысли, что вынудил задуматься, во что я превратилась. Благодарность, которую испытывала к нему в ответ, нельзя измерить никакими величинами. Не существует такой единицы измерения, исчислительной системы, чтобы объять благодарность.
Я попросила его проводить меня до остановки, а не отвозить лично. Сейчас мне нужен холод. Я хотела озябнуть. Так лучше думается. С удовольствием бы полежала в снегу, чтобы остудить голову. Да и людей особо видеть не хотелось. В первую очередь, Ярослава.
Я не винила его, нет. Хотя могла бы за то, что сказал такие грубые слова. Но это часть его работы, и наоборот, спасибо. Лучше так, чем мусолить мысль со всех трёхсот шестидесяти градусов и не назвать её толком. Это моя вина, что потеряла себя. Моя вина в том, что я глупая и слепая. Как можно было не заметить этого? Ты понимаешь, что творится? Что ты натворила не только со своей жизнью, но и с другими? От твоей руки, от твоих бездумных действий пострадали посторонние люди. А среди них и дорогие тебе.
К горлу подкатывал ком, а на глаза наворачивались слёзы от одной только мысли, что я глупая и сама во всём виновата. Я обижалась. Обижалась на себя. Ругала и обижалась. Я не умею обижаться на других – только на себя. Признай свои ошибки – всегда так говорю. Но когда накосячил другой, я просто делаю выводы и могу не общаться с человеком потом. С собой так не поступишь. Если ты допустил ошибку, нельзя сказать «ам, ну, ок» и уйти в туман. От себя не уйдёшь. С собой нельзя не общаться. О себе нельзя сделать выводы и начать игнорировать. Так не получится. Поэтому я и не пытаюсь, потому что понимаю, чем чревато такое поведение. Поверьте, уж точно, ничем хорошим не закончится. И люди вокруг то смотрят, то нет. Их немного, но лично мне всё равно. Я смотрю вперёд и в окно. Упрямо и непослушно. Как и я сама, упрямая и непослушная. Когда идёшь вперёд, смотри перед собой. Не оглядывайся и не осматривайся – это собьёт тебя с толку, и ты начнёшь вилять. Упрямый путь, прямой, самый трудный, с шишками и препятствиями, всегда лежит перед тобой. Ты только выбери его и начинай идти. Много ума не надо. Ум нужен, чтобы выжить на этом пути, не начать вилять или, не дай Бог, не сбиться с него. У тебя есть цель – иди к ней. Есть цель – делай что-то для неё. Есть цель – стремись.
Всё просто. Просто донельзя. И, тем не менее, я ехала в маршрутке и совершенно терялась в догадках. Понимала, что мне сейчас нужен сон и только он, чтобы голова остыла, расслабилась, переварила целиком всю ту информацию, словно змея слона. Моей змее пора подготовиться к большой трапезе тогда: сегодняшний «улов» больше обычного. Скажу так: давно у меня такого «улова» не было.
«Кать, мы можем поговорить? Зайдёшь ко мне?»
Кравец.
«Я домой еду. Можешь встретить меня на остановке»
Не особо настроенная на разговор, но лучше сейчас, чем откладывать в долгий ящик. Тем более, это Кравец. Судя по словам, ничего важного.
Я вышла с маршрутки. Стоит и ждёт. Тепло одетая, немного напряжённая. Похоже, считала количество снежинок, прилипших к её домашним варежкам. Сама с красными щеками и носом. Мороз, должно быть, крепчал.
– Привет, – я кивнула ей, подходя ближе. Глаза щипало от уже прошедших слёз, но на морозе, когда всё красное, белки глаз – не первое, что замечаешь.
– Как ты там говорила? Косвенный участник? – она была предельно спокойной, и это меня удивило. Начать беседу так, чтобы я задумалась, стала вспоминать, вырисовывать картинки прошлых разговоров. И пусть её тон соответствовал уровню самообладания, истерика, похоже, рвалась наружу всё это время, пока она меня ждала.
– Похоже, ты освоила актёрский навык: ложь по смс, – я помахала телефоном.
Меня накрывало. Собственные умозаключения. А тут ещё и Кравец о нашем недавнем разговоре. Похоже, Костя решил ей рассказать. Или проболтался. Или она выпытала. Кравец же – способная девочка.
– Дрянь ты, а не косвенный участник! И ещё меня предательницей называла, – она говорила чётко, словно репетировала эту речь. Или мне так виделось просто. – Я тебе доверяла, а ты…
Нет, говорить спокойно и сдать позиции я не могу. Даже в таком состоянии. Даже в немощном состоянии. Даже с отрубленным языком. Или головой. Я не могу позволить втоптать себя в грязь её истерике. Никогда не давай слабину, никогда не отвергай свои принципы. Кравец, ты помнишь, что я тебе говорила? Меня нельзя брать на понт, нельзя делать жилеткой для жалоб, нельзя упрекать и использовать для фона, чтобы выглядеть лучше. Сейчас ты пытаешься быть мною, как уже некогда была. И в тот раз у тебя ничего не вышло. Неужели ты решила опровергнуть собственное поражение и попытаться снова? Не будь это нарушением дружбы, я бы похвалила тебя. Но мы не подруги сейчас, насколько я понимаю. Даже не товарищи. А раз ты решила зайти настолько далеко назад, то не обижайся на меня.
– Отплатила тебе той же монетой? – моя подсказка сработала, как спусковой механизм на взрывчатке.
– Да! – выяснять отношения на остановке – так романтично.
– Идиотка.
– Не смей обзывать меня! У тебя, как ты любишь говорить, – она покрывалась краской и не от мороза вовсе, а от жара, которым пылало её тело изнутри, – «нет права».
– Чтобы оскорблять, не нужны права, – ты решила поговорить на мою любимую тему, да, Кравец?
– Ты саранча, – она задыхалась от негодования и моей наглости, такой простой, городской наглости, которую нельзя запихнуть ни в одну амфору и выбросить в море. Я слишком провокационна, чтобы пропустить такую метафору. И ещё: похоже, Кравец забыла, с кем имеет дело.
– Это не всё, – о да, это не все лестные слова о моих талантах. Продолжай, только медленно. Я хочу всласть насладиться твоим небогатым словарным запасом. Тридцати секунд тебе хватит, милая? Кончи, пожалуйста, до того, как мне наскучит.
– Не всё! – как легко ею можно манипулировать. – Ты сука, стерва и шлюха, Скавронская.
Что-то небогато, но если я так скажу, то она начнёт дышать огнём, не иначе. Из ноздрей уже пар выходит.
– Какие лестные эпитеты, – моя ирония задевала и била по самому больному – по самолюбию. Я должна извиниться, Кравец, но ты только что добавила плюсик в мою карму к цинизму. Спасибо.
– Заткнись, или я тебя ударю, – о, угрозы. Как-то слишком быстро мы перешли к этой фазе. Я же просила кончить до того, как мне наскучит. Эх, не судьба мне получить оргазм.
– Это вряд ли, – я пожала плечами, – но попробуй всё же. Может, полегчает.
– Да ты больная на всю голову! – естественно, она возмущается. Я дала ей право себя побить абсолютно добровольно. И уверена, она понимает, что в моих словах нет ни намёка на шутку. Она серьёзна с угрозами не менее меня с разрешением их осуществления. – Конечно, на тебя Егор не обратит внимания!
Не знаю, к чему она вспомнила практиканта. Видимо, надоело быть единственной, задетой за живое собеседницей. А теперь решила и меня включить в игру. Ну-ну, посмотрим.
– Да? – не знаю, до чего исказились мои глаза, насколько сильной была в них тень ярости, но Кравец сощурилась, чтобы понять эту деталь. – А ты уверена?
И это её взорвало. Она чего-то не знает. Моя подруга чего-то не знает о моей личной жизни. Вот это поворот, да?
– Я спала с практикантом, – для пущего эффекта. – Ну, как, вкусная информация для очередных пересудов меня?
– Ты лжёшь…
Ох уж мне этот вовремя включенный в работу мозг.
– Лгу, но не перевираю настолько, насколько ты думаешь, – и впервые за вечер на моих губах растянулась ухмылка. Адская, злобная и ехидная усмешка очень скрытного и мутного человека.
– Ты кто? – она не ожидала. – Скавронская, это не ты.
Правда, похоже на какой-то сериал с инопланетянами или любой другой фэнтезийной фигнёй? Вот и я так подумала тогда. Мне было смешно. Очень смешно. Хотелось рассмеяться во всю глотку, чтобы избавиться от подруги раз и навсегда.
– Я давно не я, Кравец. А ты заметила это только сейчас, – осуждение будет гложить тебя, дорогая. – Какая же ты подруга после этого?
И она сдалась. Как глупенькая маленькая Ксюша.
– Ты увела у меня Костю.
В её словах не было прежней уверенности или злости. Сейчас только отрешённость и попытка осознать, насколько далеко я зашла. А я зашла далеко. Очень далеко. Дальше, чем она может себе представить. И этот разрыв шаблона просто убивает её мозг. Он не справляется с банальным анализом информации только потому, что не был готов к такому повороту событий. Зато я была готова. Я всегда готова к чему-то такому. Иначе как бы я выжила в этом мире, не умея апеллировать и не умея размышлять со скоростью света?
– Я не уводила его у тебя.
Но разве она слушает?
– Ты увела у меня Егора.
– Он никогда не был твоим.
– Ты увела у меня…
Сколько можно, Кравец? Ты что, совсем дурочка? Проснись и перестань нести чушь, вести себя, будто с лечебницы сбежала. Ты сейчас выглядишь омерзительно.
– Что ещё? – я злилась. – Давай, поделись, чем ты ещё так дорожишь, что ещё так любишь? М? Или, может, наконец, послушаешь меня и услышишь?
– Да пошла ты, – она была до сих пор странной. Но уверена, что никогда ранее Кравец не думала так быстро и чисто.
– Я не уводила Костю, – понимаю, что сказать надо, но не с целью обелить своё имя. – Его чувства даже для меня были сюрпризом.
– Даже для неё… Нет, вы только послушайте! – о, приходит в себя. Электрошок работает на «ура».
– Угомони талант, Кравец, – остужаю пыл, чтобы не перегорела, – не беси меня раньше времени.
– Да кто тебя бесит? – на её губах заиграла не безызвестная нам улыбка с примесью садизма. – Кому ты вообще нужна, Скавронская, а? Кроме меня? Леонову? Так он бросит тебя так же, как и меня, ради какой-то, кого он «чуть больше» типа любит. Братьям своим? Они женятся и уйдут жить каждый своей жизнью. А мне ты теперь противна.
– Мой мир, – я старалась не обращать внимания на столь длинный ироничный монолог бывшей подруги, что для неё сродни нонсенсу, – не вертится вокруг одного твоего одобрения, Кравец. Очень глупо предполагать, что это так.
– Да завали ты уже своё ебало, Скавронская. Задолбала поучать и говорить, словно умнее всех. С тобой никто не выдерживает, потому что это всех бесит. Ты считаешь себя пупом Земли, всегда такой правильной и самой умной. Но это не так!
Ей нужно было выговориться. Выместить всю злость на меня на мне же. Ни Костя, ни Оля, ни кто бы ещё не смог сделать это лучше. Я дала Кравец много возможностей проявить себя, развиваться, стать лучше и выбиться в люди. Нет, не говорю, что без меня она бы с этим не справилась, но я значительно облегчила ей жизнь. И теперь, когда такой уверенный крепкий трамплин, как я, оказался не совсем стойким, она не просто не доверяет мне – она боится мне довериться. Не скажу, что мне безразлично совсем. Она была моей подругой, и я долгое время не замечала того, как не хватало мне её. Какой бы она ни была, плохой, хорошей, – эти понятия субъективны и не имеют точных дефициний. Есть твоё мнение об этом человеке. И моё мнение о Ксене – она не самая худшая подруга.
Я могла бы ей многое простить. Сейчас, на морозе, в вихре этих выяснений отношений, среди истерик и цинизма в моей голове проснулось сострадание. А ведь действительно – как много я украла у неё? Ей нравился Егор – он в итоге перешёл ко мне. Ей нравился Костя – он выбрал меня. И пусть эти два человека – всего лишь два человека из десятков тех, что окружают нас, но они были важны для неё. Разумеется, мне немного жаль. Сложившаяся ситуация – отчасти моя вина. Я признаю это, не боюсь и не стесняюсь. Сильный человек ведь может признавать свои ошибки, правда?
Только я не считаю свои решения ошибками. Даже те, о которых до этого момента сожалела. Меня тревожило только одно: теперь, когда я могла бы дать Кравец ещё один шанс на дружбу, она от него заранее отреклась. Да, посредством уничижения меня.
Можно говорить, что я шлюха, что я дрянь, что я сволочь и сука. Можно говорить, что я безразличная тварь и циник. Можно говорить, что я кручу хвостом перед всеми и строю из себя, невесть что. Но никогда, запомни, никогда не говори мне, что никому не нужна. Дело не только в психологии. Тот факт, что я выбрала тебя в качестве подруги, держала в этом звании долгое время, говорит совершенно об обратном. Ты нужна мне так же, как и я тебе. И по твоим словам получается, будто не я тебе не нужна, а ты мне. Согласись, что это очень жестоко по отношению к себе. Я ведь не говорила вроде бы тебе в открытую, чтобы ты шла отсюда, чтобы ты исчезла, чтобы ты жила без меня, прекрасно жила, между прочим. Нет, я такого не говорила, и это делает мне честь, потому что я оставила для тебя запасной вход. И сейчас, последними репликами ты превратила мой шанс, данный тебе давным-давно, в мизерную, ничтожную подачку, которая говорит о великодушии, но никак не о дружбе. Ты сейчас уничтожила всё своими руками, Кравец. На этом наши пути расходятся.
– И давно ты решила, что твоё мнение играет хоть какую-то роль? – теперь я не буду сдерживаться в словах. И извинений ты от меня не услышишь ни за одно паскудное слово. – Похоже, ты забыла, с кем имеешь дело.
– С выскочкой, – она не раздумывала ни секунды, – и зазнайкой высокомерной. А теперь ещё и сукой. Глаза б мои тебя не видели…
Она говорила мои фразы до сих пор. На меня нападала ностальгия по былым временам. Но теперь у меня нет никаких прав об этом думать, потому что с этого дня Ксения Кравец – пустое место.
– Если это все добрые слова, которые ты хочешь сказать мне напоследок, то я пойду, – мы до сих пор стояли на остановке под тусклым желтоватым светом уличного фонаря. – Ты меня утомляешь.
Видите, я устала от этих грубых перепалок. От этих нервов. От криков. Выяснений. От переименования одних и тех же фактов разными софизмами. Ты не стоишь теперь моих усилий. Прими это и не сопротивляйся.
– Подавись своим Костей, сука, – но ты сопротивляешься. Выводишь меня на конфликт, на эмоции, на повышенный тон. Ты ещё не понимаешь, что всё кончено. И какое-то время не будешь понимать, почему остаток разговора между нами пройдёт на исключительно низких звуковых волнах.
– Интересное, – я перехожу на шёпот, едва отличимый от посвистывания ветра, – у тебя отношение к людям. Я думала, что, прогнав меня, ты хотя бы одну жилетку у себя оставишь. Видимо, нет.
Каждое слово, сказанное таким голосом, её раздражало. Потому что она не могла себе позволить так быстро успокоить свой нрав. Это трудно, когда тебя изнутри разрывают горгульи гнева и презрения. Ведь именно это я вызываю в Ксене сейчас? Что ж, не самый плохой эмоциональный улов. Однако я давно не энергетический вампир – меня уже не привлекают негативные эмоции, направленные в мою сторону.
– Проваливай, пока я тебя не удушила.
– Всего хорошего, Ксеня. Спокойной ночи, – она осталась на остановке, поражённая, признавшая, возможно, свой проигрыш, но теперь уже одна. И домой я тоже шла одна. Правда, особого ощущения победы, триумфа, у меня не было. Я потеряла подругу, потеряла все шансы, которые дала ей. Так тому и быть.
И хоть Рождество в самом разгаре, есть мне что-то не хочется даже мамины вкусности. Я позвонила Ярославу, как подошла к подъезду, узнала, что он трапезничает, но о разговоре с Кравец промолчала. Не сегодня и не сейчас – хватит с этого мужчины бабских нюней. Даже не так, девчачьих.
Утро следующего дня ничем не отличалось от всех остальных. Меня только мучило одно: у Кравец нет шанса вернуться. И как-то пусто стало с осознанием, что человеку, которому ты оставил место в своей жизни, оно больше не понадобится. Эта грусть захватывала меня волнами. Сколько ни пыталась, не думать о Ксене как о потерянной подруге не получилось. Я действительно к ней привыкла. И действительно была готова простить её косяки. Может, это милосердие. Может, жалость. Может, привычка. Я не знаю. Теперь я ничего не знаю. Что дальше делать? Чем заниматься? Подумать ведь, у меня столько всего есть – гораздо больше, чем у половины сверстников. Чего мне не хватает? Потеря одной подруги так сильно пошатнула мою веру в себя? Бред, правда?
Я слонялась по дому в поисках занятий для себя. Но ни игры с братьями, ни готовка, ни помощь в чём-то ещё меня не спасали. Как-то никак стало находиться тут. Привычка постоянно куда-то уезжать, где-то бывать, проводить время и делить это время с другими так быстро всосалась в мою кожу, что теперь не вывести никакими средствами.
Мне становилось дурно от всякого воспоминания о Кравец. А о ней напоминало очень многое: лицей, учёба, Пашка, с которым мы ходили в клуб, дом, который находится так близко к её дому. Видите, насколько здесь неподходящая атмосфера для каникул? Но куда я сбегу? К кому? Кто меня отпустит? Сейчас бы не помешала работа или какой-то лагерь. Я была бы не против съездить в горы и покататься там, посмотреть на природу, подышать воздухом. Это единственная панацея от моих удушливых мыслей. Что-что, а мысли – не Кравец, они не покинут меня, допустив ошибку. Они не допускают ошибок: ошибки здесь – моя прерогатива.
Без четверти двенадцать, когда мне казалось, будто время тянется слишком долго, зазвонил телефон.
– Кать, не занята? – его голос не такой бодрый, как всегда, но слышно, как он старается меня подбодрить.
– Нет, слушаю, – отвечаю не менее пассивно. – Что-то случилось?
Глупый вопрос, ведь ответ ты уже знаешь. Без деталей, правда, но знаешь. Ты просто хочешь услышать, что скажет Костя, его версию событий, как он преподнесёт всё тебе. И не дай Бог он соврёт.
– Думаю, ты уже в курсе, что Ксюша… – а он, как назло, начал правильно. Не к чему придраться. – В общем, я сказал ей.
Почему он такой идеальный? Лучше бы он соврал. Я бы смогла хоть его ненавидеть, а так – некого, кроме себя. Леонов, что с тобой не так? Почему ты такой правильный? Почему ты говоришь сейчас правду, а не лжёшь? Ты ведь с девушкой расстался. Да, из-за меня, но мне-то зачем это знать? Ты хочешь, чтобы я, как героя, отблагодарила тебя? Чушь собачья. Во-первых, ты понимаешь, что я этого не сделаю. Во-вторых, да и ты не особо самонадеян. Тогда в чём дело? Чего я не знаю на этот раз?
– Да, я знаю, – так и не решила, что делать с ним, как реагировать на него, поэтому кроме примитивной правды ничего не остаётся. – Мы премило поболтали о том, какая я сука.
– Ты в порядке? Она грозилась тебе глаза выцарапать, – неподдельное беспокойство, скрываемое за осторожностью. Ты не навязываешься мне, пытаешься изо всех сил. Надо сказать, у тебя это отлично получается. Я чувствую заботу друга, а не помешанного на мне влюблённого парня.
– Да, я в порядке, – поэтому реагировать иначе не могу. – Ты не видел нас на физкультуре в школе, Леонов, поэтому не знаешь, что физически я ловчее и сильнее Кравец. Она не посмела бы так рисковать собой.
Вялая шутка, но он понял. Разрядить обстановку.
– Прости, что…
– Слишком много в последнее время у меня просят прощения, – я не хочу слышать твоих извинений. Говорю же, что ты не заслуживаешь такого обращения, поэтому я не могу вести себя иначе. И ты не веди. Не заставляй меня чувствовать себя должной. – И это странно, ведь я не держу ни на кого обиды. Я просто делаю выводы, что данный человек способен на подлость, а этот – на лицемерие, а потом – признать свои ошибки. Не больше, не меньше.
– Давай прогуляемся, – он немного помолчал прежде, чем произнести это. Я ведь не скрывала собственного не оптимизма. Так сложилось, что врать Леонову о своём настроении, прикрываться улыбкой я не могла.
– Хочешь меня увидеть, чтобы снова поцеловать? – и говорить правду было значительно легче. А правда в том, что я думаю о нём.
– Не буду лгать: возможно, – слышу, как его губы трогает улыбка, а глаза немного сужаются и залегают мелкие морщинки. Ещё нет огненных чертят, но будь я рядом – они бы обязательно плясали лезгинку в его глазах.
– Леонов, я хочу тебя ударить, – забавно, как быстро меняются мысли и ощущения, – потому что из-за тебя под откос пошёл весь мой хрупкий домик изо лжи. Но с другой стороны, я тебе благодарна – теперь мне гораздо меньше надо притворяться.
Это бред. Сваливать вину на него? Скавронская, ты, должно быть, правда, рехнулась. Он виноват в этой ситуации не больше Пашки. Так же любит тебя, но не по-братски, так же заботится и так же переживает. Ты не можешь вот так просто перекинуть свою вину на другого человека. Это не в твоих принципах и не по законам твоей жизни. Так что ты делаешь, скажи мне на милость? Скажи, чтобы я поняла тебя правильно. Скажи, и станет легче.
Вру.
Не обещаю, что полегчает.
И опять вру.
Я не обещаю ничего. Тебя ничего не ждёт и ничего не трогает.
Ты сейчас спокойнее океана в штиль. В тебе нет ни слезинки сомнений, ни грамма лжи, ни молекулы правды.
Ты чистая истина.
Абсолютная.
Непокорная.
– Ты-то сам как? Тебе ведь Кравец нравилась, – меня залёстывали эмоции. Внезапная ревность Кости к бывшей подруге выдавала с головой. Слёзы застыли на глазах. Я не знаю, с чего они взялись. В какой-то момент моя психика дала сбой, и больше не удержу своё благополучие. – Уверена, тебе она наговорила не менее лестные вещи, чем мне. От меня всё-таки нахваталась красноречия.
Я посмеивалась истерически, хохотала, заливалась голосом и слезами, словно обезумевшая чайка. Я теряла высоту и обретала её вновь. Меня кидало изо льда в пламя. Я горела и трещала по швам, как замёрзшая резина. Это была не я. Это была прежняя Скавронская Катерина, которая продала свои взгляды на новую чушь.
Ты брешь своей судьбы, Катя.
Латай себя, пока есть время, пока никто не видит твоего позора.
Ты ведь сильная. Всегда себе это говорила. Тогда почему сейчас ведёшь себя хуже напуганного страуса? Голову в снег не спрячешь – тело останется на улице. И ударить по нему одного раза будет достаточно для неминуемой гибели. Ты этого хочешь? Нет, правда. Ты хочешь так себя подставить в угоду тем, кто желал твоего промаха?
Ты не вечная, Катя. Ты не вечная.
– Да пустяки, – он отмахивался и был немного возбуждён тем, что я переживаю о нём. Да, Кость, это может значить то, о чём ты подумал. А может и не значить. – Так что, ты завтра свободна?
– У меня много дел, Леонов, – я не могу дать ответ так сразу. Мне хочется, поэтому я продолжаю: – Но для тебя найду часик. Только давай не у моего дома. Ещё не хватало эксцессов с Кравец – на потеху и сплетни для соседей.
Не знаю, к чему приведёт меня мой выбор. И выбор ли это вообще? Сейчас я хуже пластины в лаве – плыву по течению. Можно возразить: как докатилась ты, Скавронская, до такой жизни? И я ничего не отвечу. Потому что не могу отвечать так, как раньше. Пока не найду новую Скавронскую внутри себя.
Без неё не будет ничего.
Без неё ничего и нет.
========== Глава 19. ==========
– Я понятия не имею, как себя вести с ней.
Леонов шёл рядом, легко одетый, потому что вместо серьёзного январского мороза сейчас была лёгкая оттепель. Почти ноль. Всё таяло. У меня аж голова разболелась от этого яркого солнца, слепящего в глаза. День Костя выбрал для прогулки такой себе. Зато могу сказать, что теперь завалить меня в снег и поцеловать ему не удастся. Тем не менее, держался он рядом и вообще вёл себя заигрывающе.
Донжуан.
– Расслабься, Леонов, – я покорно шла сзади и старалась не обращать внимания ни на него, ни на окружающую толпу, радующуюся теплу. Идиоты, как можно зимой радоваться теплу? Больные ублюдки. – Она даже говорить с тобой не станет. Будет только взгляды бросать злобные. И грустные иногда. Ты ведь ей нравился по-настоящему, а взял и разорвал все её чувства.
– А она встречалась со мной и думала о Егоре Дмитриче, – язвительно бросил Костя, обернувшись, и оскалился, словно я задела его самолюбие. Как собака иногда.
Но я могу его понять. Правда, будь у меня такие мозги, лицо и тело, я бы вообще не парилась по поводу других мужиков. Я могла бы выбрать себе любую девушку, на которую посмотрела.
Он смотрел на тебя, но ты выбрала в итоге не его.
Вот это поворот, да?
– Припоминать её грешки – тоже не круто, знаешь ли, – не в твоём стиле, Леонов, ведь ты джентльмен.
– Я не могу простить ей этого. Будто проиграл Егору, Кать, – он злился, но старался не так сильно выделять его имя ради меня. Леонов тактичен часто, даже сейчас, когда собственное эго пытается подавить ради меня. Из-за моих чувств. А они, надо признать, ещё не остыли.
С каждым разом вспоминать практикантишку было легче. Но полностью излечиться от привязанности быстро не получится. Разумеется, время от времени мне будет грустно. Иногда – даже накрывать. Но я готова к таким трудностям, ведь это мой выбор. Сделан мною – мне и отвечать. И всё равно, насколько трудно это будет сделать. Во-первых, мы даже не увидимся в ближайшее время. И я понятия не имею, увидимся ли мы когда-нибудь вообще. По идее, будь я влюблённой до отказа дурой, тут бы не преминула сказать: «лучше бы я его никогда не видела больше». Но нет. Я хочу его увидеть. Хочу посмотреть, чего он добьётся, имея такое прошлое. Имея такой старт. И показать то, кем я стану. А я обязательно добьюсь своей цели. Я обязательно возьму высоту, самую высокую и недостижимую ни для кого. Даже для Лены. Даже она не станет моим камнем преткновения на пути к успеху.
